CC BY
27
НОВЫЕ СОЦИАЛЬНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ
Ивашиненко Н.Н., Теодорович М.Л.
СОЦИАЛЬНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ СНИЖЕНИЯ БЕДНОСТИ В РОССИИ: ОТ ВНУТРЕННИХ ФАКТОРОВ К ВНЕШНИМ ВЫЗОВАМ
Изучение бедности, по мировым историческим меркам, крайне молодо. Вместе с тем, его начало совпадает с коренной трансформацией социально-экономической системы страны. Основные этапы становления новых и реформирование традиционных российских социальных институтов тесно переплетаются с этапами развития изучения бедности. Характерной чертой нижегородской социологической школы является ее проблемно-ориентированный подход. Переход от плановой экономики к рыночно-ориен-тированной привел к необходимости полной перестройки систем управления, решения задач, которые не соответствовали предметным полям как экономики, так и социологии.
Вызовы времени потребовали проведения исследовательских проектов, интегрирующих понимание основных векторов развития экономики и социальных институтов, способствующих или препятствующих их реализации.
Процессы изучения бедности в странах постсоциалистического пространства тесно переплетаются с процессами становления систем социальной защиты.
Смена идеологий и режимов социально-экономического развития, с разной степенью болезненности прошедшая в странах постсоветского пространства, привела к тому, что вопрос регулирования бедности становился ключевым для вновь создаваемых государственных социальных органов [1].
Многие исследовательские проекты изучения бедности, как российские, так и международные, были направлены на изучение социальной структуры для целей повышения эффективности социального управления [2; 3].
История развития системы социальной защиты и исследовательских проектов в сфере изучения бедности содержит несколько этапов становления, для конкретизации которых
может быть использован нижегородский опыт1.
Социально-экономические преобразования в России привели к необходимости переоценки значения и места бедности как явления. В советские времена минимальные стандарты уровня жизни устанавливались на основе минимального потребительского бюджета, обеспечивающего расширенное воспроизводство населения [4].
В переходный период, в результате экономического кризиса, высокой инфляции и резкого падения реальных доходов значительное количество людей оказалось за чертой бедности [5].
В связи с этим статус проблемы бедности кардинально изменился; деятельность по поддержке отдельных групп трансформировалась в процесс решения вопросов предотвращения социального коллапса. В условиях жесточайшего дефицита государственного бюджета было принято решение о поддержке только самых беднейших и изменении метода измерения бедности. Новая оценка бедности базировалось на прожиточном минимуме (ПМ), который по оценкам экспертов составлял примерно половину применявшегося ранее минимального потребительского бюджета (МПБ). В 1997 году Государственной Думой РФ был принят Федеральный закон N 134-ФЗ «О прожиточном минимуме в Российской Федерации», узаконивший использование в России модели абсо-
1 Нижегородский регион по социально-экономическим показателям представляет собой типичный субъект РФ, ситуация в котором может репрезентировать общероссийскую ситуацию в целом.
лютной монетарной бедности для целей социального управления.
Проблемно-ориентированный подход
Для социологии постперестроечного периода характерен поиск новых форм для изучения и управления новыми социальными явлениями [6]. Существование бедности как явления в Советском Союзе не признавалось, в социальной статистике существовало понятие малообеспеченные граждане, т.е. лица с душевым доходом ниже МПБ. В результате массового обнищания населения в переходный период у исследователей появилась потребность в создании системы индикаторов, измеряющих вновь образующуюся социальную структуру. В частности, для выделения среднего класса и отграничения его от других слоев стали применяться многоаспектные подходы, соединяющие традиционную экономическую концепцию, подходы к оценке социального капитала и субъективные методики самооценки социального статуса [7].
В рамках проблемно-ориентированного подхода были апробированы самые разнообразные индикаторы для определения социальной структуры, в том числе показатели потенциального потребления, доступности покупки различных благ и услуг [8]. Для выделения нижнего слоя респондентам предлагались вопросы о доступности регулярного, горячего питания и покупки самой простой дешевой одежды. Данная шкала несколько напоминает систему депри-вационных индикаторов бедности [9], но круг материальных благ, доступных бедным российским слоям в этот период, был значительно уже традиционного европейского измерителя, где одним из индикаторов
бедности являлось отсутствие в домохозяйстве посудомоечной машины. Наряду с количественными методами начали осуществляться проекты изучения социального «дна» с применением качественных подходов, — интервьюирование лиц без определенного места жительства и беспризорных — новых социальных групп населения2.
Вторым важным этапом в развитии системы регулирования социальных процессов в стране стало понимание того, что новый социальный феномен «бедность» нуждается в пересмотре традиционных категориальных подходов оказания господдержки. Новая бедность принципиально не вписывалась в старую категориальную сетку социальной поддержки одиноких пенсионеров, инвалидов и многодетных семей, появились, так называемые, «новые бедные», т.е. малодетные семьи с работающими родителями.
Наряду с этим реализовывались пилотные проекты, ориентированные на совершенствование методик оценки бедности домохозяйств и технологических компонентов процесса обслуживания клиентов социальной защиты, основанные на адаптации к формирующимся условиям и ориентированные на использование новых подходов. Например, идеология обслуживания по принципу «единого окна» предполагала технологическое переоснащение социальных служб и введение компьютерных баз данных, применение которых не только стало менять сам процесс обслуживания, но и позволило переосмыслить роль административной статистики в социальном управле-
2 Один из первых проектов «Социальное дно» был проведен ИСЭПН РАН в 1995 году, в котором принимали участие сотрудники ННГУ.
нии. Расширение аналитических функций баз данных позволило выявить не только возможности, но и ограничения ее применения.
Первые мониторинги бедности, проведенные в Нижегородской области в 2004-2006 гг., показали ограниченность официально используемого в РФ индикатора бедности — денежный душевой доход домохозяйства ниже регионального среднедушевого прожиточного минимума. В социологических опросах, проведенных в ходе мониторингов, были применены комплексные индикаторы, объединяющие расходно-доходные показатели и самоидентификационные модели. В 2004 г. была заложена база для проведения последующих мони-торингов бедности, которые с небольшими перерывами реализовыва-лись в 2008-2011 гг.
Следующим важным этапом в развитии службы социальной защиты, по оценкам ее специалистов, стало восприятие ею идеи значимости для семьи не только финансовой поддержки, но и оказания ей социальных услуг, непосредственной помощи в решении ее текущих проблем и в преодолении трудной жизненной ситуации. Статус клиента социальной защиты начинает изменяться в направлении от объекта приложения усилий государственных служб к субъекту, участвующему в процессе принятия и реализации решений по выходу его из трудной жизненной ситуации [10].
В связи с этим показательными стали проекты, инициируемые Минтруда РФ в 2010-2012гг. по разработке и апробации методики «социального контракта» при предоставлении социальной помощи малообеспеченным семьям. Социальный контракт заключается между муниципальным
управлением соцзащиты населения и гражданином, претендующим на социальную помощь для своей семьи. На контракт переходят те домохозяйства, в составе которых имеются трудоспособные члены, готовые направить свои усилия на улучшения материального положения семьи (устроиться или поменять место работы, заняться индивидуально-трудовой деятельностью, личным подсобным хозяйством и т.д.). Социальная защита, в свою очередь, брала ряд обязательств по содействию семье в реализации этих намерений.
Считалось, что введение в практику соцзащиты этой технологии при предоставлении социального пособия позволит повысить «адресность» социальной помощи и экономить финансовые ресурсы.
Переориентация социальной защиты из режима антикризисного управления, в котором она работала, начиная с перехода на рыночные отношения, когда снижение уровня бедности провозглашалось основной задачей, в режим сопровождения государственной модели устойчивого развития, поместила в центр внимания органов власти вопросы долгосрочного планирования обеспечения качества жизни населения.
Повышение качества жизни как цели развития общества потребовало межсекторного взаимодействия и межведомственной координации для интеграции усилий заинтересованных сторон и различных ведомств, отвечающих за разные аспекты социального развития, в том числе органов и здравоохранения, и образования. Вместе с тем, проблемно-ориентированный подход, хорошо зарекомендовавший себя в период, когда было необходимо обеспечивать реализацию социальными службами
тактических решений, не давал связной картины бедности как социальной проблемы, требующей не только тактических, но и стратегических решений.
Партисипаторный подход
Закономерным продолжением теоретических изысканий социологов стали поиски возможностей применения партисипаторного подхода3 для снижения бедности и управления структурой, объединяющей практиков и исследователей. Общественные и научные дискуссии о достоинствах и недостатках участвующего управления отражают циклическое движение востребованности данной методологии в разных сообществах для решения самых разнообразных социальных проблем от, возможно, завышенных ожиданий до полного отрицания. Зародившись в результате слияния идей макротрансформации демократии и преобразований на микроуровне путем вовлечения обучающихся в процесс обучения, пар-тисипаторный подход сегодня имеет множество ответвлений и представлен многочисленными трактовками, используемыми различными науч-
3 Выступая противником прямого заимствования терминов, практически без перевода с английского на русский, авторы, вместе с тем, вынуждены признать, что перевод некоторых из них затруднителен в силу значимого различия их трактовок. Это вполне относится к такому понятию, как партисипаторный подход (participatory approach). Обзор научных публикаций позволяет утверждать, что пока не сформировано единое понимание этой парадигмы. Для целей описания возможных вариантов его интерпретации целесообразно использовать данное нами обозначение как объединяющее. В противном случае при переводе потребовалось бы применять различные конструкции, не синонимичные в русском языке.
ными школами [11, 12]. В рамках международных проектов, проводимых коллективом ННГУ, под пар-тисипаторным механизмом снижения бедности предлагается понимать «систему устойчивого взаимодействия государственных органов власти, некоммерческого сектора, социально ответственного бизнеса и представителей малоимущих групп в процессе реализации стратегии снижения бедности» [13].
Такой подход позволяет переосмыслить понятие социальной защищенности не только и не столько как продукта государственной системы социальной защиты, сколько как результата функционирования социальных сетей [14].
В результате, бедность как социальная проблема рассматривается как недостаточность ресурсов сетевого взаимодействия на самых разнообразных уровнях — от персонального до локальных сообществ. Одним из существенных условий возможности реализации партисипа-торного взаимодействия является не только наличие стартового потенциала, обеспечивающего возможность начала совместной работы, направленной на повышение социальной защищенности и предотвращение нисходящей социальной мобильности. Необходима также и соответствующая мотивация, осознанная готовность социальных акторов к принятию в той или иной степени ответственности за обстоятельства своей жизни, за результаты собственной активности, деятельности тех организаций и структур, чьи интересы в рамках партисипаторных отношений они представляют.
Использование партисипаторно-го подхода для изучения бедности в малых городах было протестировано
на трех муниципальных площадках4, что позволило перейти к этапу анализа специфики формирования пар-тисипаторных механизмов с учетом местных особенностей [15].
Потребность в проактивном управлении
С начала изучения «новой» бедности, возникшей в России в процессе трансформации, прошло более двух десятилетий. Исследователи разных школ и направлений, органы социальной защиты работают совместно над самыми разнообразными проектами, так или иначе направленными на преодоление бедности. Вместе с тем, проблема конфликта социальной природы феномена бедности и его узкого, в значительной мере формального восприятия на уровне таких институтов, как государство и общественное сознание, далека от решения. Нормативно-регулирующие документы закрепляют понятие трудной жизненной ситуации, по-прежнему всячески избегая использования понятия «бедность», что оправдано в отношении части клиентов социальных служб, удобно для бюджетирования соответствующих активностей, но совершенно не эффективно для решения проблемы социального неравенства и, соответственно, разработки политики в отношении бедности.
На современном этапе функционирования российской системы соци-
4 В 2011-2012 кафедра экономической социологии факультета социальных наук ННГУ совместно с ИСЭПН РАН, профессором Ребеккой Кей (Университет Глазго) и Анн-Мари Сэтр (Университет Упсала) провели исследования применения партисипаторного подхода для изучения бедности в малых городах Нижегородской области.
альной защиты населения бедность как явление по-прежнему никоим образом не проявляется ни в системе управления, ни в системе бюджетирования. Россия, войдя в результате преобразований в мировой рынок и став частью мировой капиталистической системы, ощутила столкновение российского восприятия партнерства, сопричастности западной культуре с реальностями мирового рынка, где продолжается циклические подъемы и спады, с его конкуренцией за ресурсы, не ведающей социальных, а временами и гуманитарных ограничений. Путь интеграции в международный рынок оказался романтизирован, и продвижение по нему сопровождается для России неприятными открытиями. Одно из них состоит в том, что Россию как крупного игрока не могут оставить без внимания, а значит, и давления, часто ассимет-ричного. Международное сообщество оказалось закрытым клубом, а мировой капитализм — гораздо более жестким, чем это предполагалось. Развитие экономических потенциалов других стран, строение самой мировой капиталистической системы создают специфические риски для ее участников.
В результате внешнее недружественное влияние и риски для отдельных стран могут трансформироваться в риски обострения бедности, вовлечения в состояние бедности значительной массы населения, повышения чувствительности социально-экономической структуры к внешнему давлению.
Такие инструменты капиталистических противостояний, как торговые санкции и запреты, в первую очередь отражаются на уровне материального обеспечения наименее ресурсных слоев населения стран,
против которых санкции вводятся. Все прошедшие десятилетия бедность в рамках проблемно-управленческого подхода изучалась преимущественно с позиций обеспеченности внутренними ресурсами, такими как размеры заработных плат, содержание потребительской корзины, количество иждивенцев в семье и так далее. При этом модели изучения бедности зависели от параметров социально-экономических систем внутри страны. В условиях возрастающей интегрированности России в мировую экономику центр тяжести проблематики регулирования бедности начал смещаться в направлении обеспечения финансовой безопасности страны и ее устойчивости к противостояниям и конфликтам.
Выход из противоречия видится в построении проактивного партиси-паторного механизма преодоления бедности, основанного на продолжении детального изучения и монито-рирования бедности, разработки и реализации общестрановой и локальных стратегий ее преодоления в условиях новых вызовов и угроз.
Термин «проактивность» впервые возник в гуманистической психологии, утверждающей, что человек способен самостоятельно разрывать цепи «стимул — реакция» и выбирать между реактивным, вытекающим из прошлого, и проактивным, формирующим будущее поведением, конструируя свое собственное видение. Слово «проактивный» было впервые введено автором логотерапии Виктором Франклом в его книге «Человек в поисках смысла».
В дальнейшем термин «проак-тивность» был использован в ставших широко востребованными тренингах подготовки эффективных лидеров. Стивен Кови определяет про-
активность через два слагаемых: активность и ответственность. Согласно данной трактовке, проактивные люди сами несут ответственность за все, что с ними происходит. Их поступки являются результатом сознательного выбора, связанного с собственным видением и представлениями о будущем, основанного на признаваемых ими абсолютных ценностях, а не продиктованы обстоятельствами или эмоциями.
Одним из основателей проактив-ного подхода является Роберт Дилтс, разработавший нейрологические уровни, определяемые как различные логические уровни индивидуального опыта: окружение, поведение, способности, убеждения, идентичность и духовность [16].
Таким образом, в качестве критериев проактивности могут быть использованы следующие социологические характеристики социально-экономического поведения: активность, ответственность, самостоятельность, инициативность, способность и готовность действовать в условиях неопределенности.
Проактивная стратегия преодоления бедности представляет собой системное знание, объединяющее партисипаторный подход с концепцией и инструментарием направленного привнесения изменений в социальную среду. К таким изменениям может быть отнесено создание предпосылок для формирования новых традиций и практик в таких сферах, как гражданские отношения, культура, гендерные отношения, религия.
Вытекая из целевых установок, относящихся к будущему, проактив-ная стратегия предполагает формирование и использование саморазвивающихся социальных механизмов, источником изменения которых яв-
ляется их устаревание относительно текущей ситуации и ее несоответствие текущей ситуации изменяющемуся образу будущего. Условие наличия механизмов преодоления бедности к саморазвитию обусловлено необходимостью реагирования на слабо предсказуемые результаты воздействия мировой экономической системы на внутренние российские рынки и социально-экономическую ситуацию в целом. Внешние для России риски бедности пока слабо изучены и, соответственно, плохо описаны количественно, что не позволяет использовать это знание в социальном управлении.
Реактивная стратегия преодоления проблем, возникающих в результате спонтанного проявления внешних рисков бедности, показала свою неэффективность при решении проблем, связанных с внутренними рисками. В условиях усиления внешнего давления, возрастания цены управленческой ошибки принятие на государственном уровне идеи преодоления бедности как парадигмы проак-тивности и партисипаторности как базовых оснований управленческого механизма по решению этой задачи открывает возможность трансформации российской системы социальной защиты в направлении формирования способности к адекватному реагированию на внешние угрозы и вызовы.
* * *
Востребованность изучения бедности как социально-экономической проблемы растет по мере интеграции России в мировую капиталистическую систему. За прошедшие два десятилетия Россия не завершила создание эффективной системы регулирования бедности, компенсирующей работу рыночного механизма
внутри страны и риски, связанные с его настройкой и развитием. Теперь перед ней встал еще один макровызов нового времени, предполагающий создание системы социальной защиты населения от внешних рисков бедности, которые, в свою очередь, требуют специального изучения, процедур измерения и внедрения. Необходимая эффективность новых моделей может быть обеспечена принятием на государственном уровне идеи преодоления бедности, опорой на парадигму проактивности
при конструировании соответствующих механизмов управления.
Это позволит при сохранении встроенности системы социальной защиты в бюджетную систему придать действиям по преодолению бедности эффективность, требуемую в условиях новых внешних рисков, в том числе, за счет повышения устойчивости местных сообществ к подобному воздействию и мобилизации не востребованных пока ресурсов и потенциала партисипаторного взаимодействия.
Литература
1. Aslund A. How capitalism was built: the transformation of Central and Eastern Europe, Russia, and Central Asia, Cambridge University Press, 2007, 356 p.
2. Braithwaite J., Grootaert C. and Milanovic B. Poverty and social assistance in transition countries. London: Macmillan, 2000, 240 p.
3. Овчарова Л.Н. Бедность, как индикатор национальной безопасности: способы измерения, группы риска, политика. Экономическая безопасность России: Общий курс: учеб. / под ред. В.К. Сенчагова. — М.: Дело, 2008.
4. Андреев В.С. Право социального обеспечения в СССР. — М: Юрид. лит, 1974.
5. Римашевская Н.М. Социальные последствия экономических трансформаций в России // Социологические исследования. — 1997. — № 6. — С. 55-65
6. Радаев В.В. Забытые властью: портрет новых бедных // Куда идёт Россия? Власть, общество, личность / Под ред. Т.И. Заславской. — М: МВШСЭН, 2000. — С. 328-341.
7. Ивашиненко Н.Н., Иудин А.А., Стрелков Д.Г. Образованный слой России: время перемен. — Нижний Новгород: НИСОЦ, 2002.
8. Ивашиненко Н.Н., Иудин А.А. К вопросу о социально-имущественной структуре. Куда идет Россия? Власть, общество, личность/ Под общ. ред. Т.И. Заславской. — М: МВШСЭН, 2000. — С. 301- 308.
9. Townsend P. Deprivation // Journal of Social Policy. April 1987. Vol. 16, Part 2. Р. 125-146.
10. Саралиева З.Х. Семья - клиент социальной работы. Программа курса. Н.Новгород: Нижегородский университет, 2006.
11. Brock K. and McGee R. (eds) Knowing Poverty: Critical Reflections on Participatory Research and Policy. London and Sterling VA: Earthscan Publications Ltd, 2002.
12. Kindon S., Pain R., and Kesby M. (eds) Participatory Action Research Approaches and Methods: Connecting People, Participation and Place. London: Routledge, 2007.
13. Теодорович М.Л. Бедность как социальная проблема: стратегический подход: Монография. — Нижний Новгород: Изд-во Нижегородского госуниверситета им. Н.И. Лобачевского, 2009. — 452 с.
14. Benda-Beckmann F. von, Benda-Beckmann K. von, Casino E., Hirtz F. Woodman G. and Zacher H. (edsj Between kinship and the state. Social security and law in developing countries, Dordrecht: Foris Publication. 1988.
15. Партисипаторный подход в повышении качества жизни населения / Под ред. М.Н. Римашевской, Н.Н. Ивашиненко. — Н. Новгород: ННГУ им. Н.И. Лобачевского, 2013. — 268 с.
16. Dilts R Changing Belief Systems with NLP, Meta Publications, Capitola, CA. 1990.
Bibliography
1. Eslund A. How Capitalism Was Built: The Transformation of Central and Eastern Europe, Russia, and Central Asia. Cambridge University Press. 2007. 356 p.
2. Braithwaite J., Grootaert C., Milanovic B. Poverty and Social Assistance in Transition Countries. London. Macmillan. 2000. 240 p.
3. Ovcharova L.N. Bednost', kak indikator natsional'noy bezopasnosti: sposoby izmereniya, gruppy riska, politika. Ekonomicheskaya bezopasnost' Rossii: Obshchiy kurs: ucheb [Poverty as an indicator of national security: ways of measurement, risk groups, policy. Economic Security of Russia: General Course. Textbook]. Ed. V. K. Senchagov. Moscow. Delo [Business]. 2008.
4. Andreyev V. S. Pravo sotsial'nogo obespecheniya v SSSR [Social Security Law in the USSR]. Moscow. Yurid. lit. [Legal Literature]. 1974.
5. Rimashevskaya N.M. Sotsial'nyye posledstviya ekonomicheskikh transformatsiy v Rossii [Social consequences of the economic transformations in Russia]. Sotsiologicheskiye issle-dovaniya [Sociological Studies]. 1997. No 6. P. 55-65.
6. Radayev V. V. Zabytyye vlast'yu: portret novykh bednykh [Forgotten by the authorities: portrait of the new poor people]. Kuda idot Rossiya? Vlast', obshchestvo, lichnost' [Where Goes Russia? Power, Society, Personality]. Ed. T.I. Zaslavskaya. Moscow. MVShSEN 2000. P. 328-341.
7. Ivashinenko N.N., Iudin A.A., Strelkov D.G. Obrazovannyy sloy Rossii: vremya peremen [Educated Stratum of Russia: Time of Changes]. Nizhny Novgorod. NISOTS 2002.
8. Ivashinenko N. N., Iudin A.A. K voprosu o sotsial'no-imushchestvennoy strukture [On the issue of social and property structure]. Kuda idot Rossiya? Vlast', obshchestvo, lichnost' [Where Goes Russia? Power, Society, Personality]. Ed. T.I. Zaslavskaya. Moscow. MVShSEN 2000. P. 301-308.
9. Townsend P. Deprivation. Journal of Social Policy. April 1987. Vol.16. Part 2. P. 125-146.
10. Saraliyeva Z.Kh. Sem'ya - kliyent sotsial'noy raboty. Programma kursa [Family as a Client of Social Work]. Programme of a course. Nizhny Novgorod. izd-vo Nizhegorodskogo universi-teta [Nizhny Novgorod State University Press]. 2006.
11. Brock K. and McGee R. (eds.) Knowing Poverty: Critical Reflections on Participatory Research and Policy. London and Sterling, VA. Earthscan Publications Ltd. 2002.
12. Kindon S., Pain R., and Kesby M. (eds.) Participatory Action Research Approaches and Methods: Connecting People, Participation and Place. London. Routledge. 2007.
13. Teodorovich M. L. Bednost' kak sotsial'naya problema: strategicheskiy podkhod: Mono-grafiya [Poverty as a Social Problem: Strategic Approach]. Nizhny Novgorod. Izdatel'stvo Nizhegorodskogo gosuniversiteta im. N.I. Lobachevskogo [Nizhny Novgorod State University Press]. 2009. 452 p.
14. Benda-Beckmann F. von, Benda-Beckmann K. von, Casino E., Hirtz F. Woodman G. and Zacher H. (eds.J Between Kinship and the State. Social Security and Law in Developing Countries, Dordrecht. Foris Publication. 1988.
15. Partisipatornyy podkhod v povyshenii kachestva zhizni naseleniya [ParticipatoryApproach to Raising the Population Quality of Life]. Eds. N.M. Rimashevskaya and N.N. Ivashinenko. Nizhny Novgorod. NNGU im. N.I. Lobachevskogo [Nizhny Novgorod State University]. 2013. 268 p.
16. Dilts R. Changing Belief Systems with NLP. Capitola, CA. Meta Publications. 1990.
