CC BY
59
Виноградова О.В, канд.филол.наук, Китай, Нанкайский университет, Тяньцзинь, Китай
Балановский Р.М. канд.филол.наук, Китай, Фуданьский университет, Шанхай, Китай
СОЦИАЛЬНЫЕ РИТУАЛЫ И ПРОБЛЕМА АССИМИЛЯЦИИ В РОМАНЕ В.НАБОКОВА «ПНИН»
Аннотация
Статья посвящена некоторым проблемам творчества Владимира Набокова. В связи с ярко выраженной в нескольких его романах проблематикой социальной адаптации (ассимиляции) эмигрантов, они могут быть поняты и изучены и с применением некоторых методов социальной антропологии. В качестве примера нами кратко проанализирован американский роман 1957 года «Пнин», в котором также представлены многочисленные социальные ритуалы (перехода, коммеморативные, интенсификации, семейные, календарные, светского и корпоративного общения и т.п.) и культурные символы. Если в широком социуме герой произведения профессор Тимофей Пнин показывает свою приобщенность к американским общественным ритуалам, то в маленьком социуме, в кругу друзей или соседей предпочитает оставаться русским, демонстрировать свою русскую идентичность.
Ключевые слова: Набоков, перевод, модернизм, социальная адаптация, ритуалы перехода, коммеморативные ритуалы, идентичность.
Abstract
The article examines some questions of creativity of Vladimir Nabokov. Due to the problems of social adaptation (assimilation) of immigrants, which are fully considered in several of Nabokov's novels, the questions of his creativity can be understood and studied with the use of some methods of social anthropology.
As an example, we briefly discussed the American novel "Pnin" (1957), which also performs numerous social rituals (transition, intensification, family, calendar, social and commemorative rituals, the ritual of corporate communication etc.) as well as national symbols. If in a wider society the hero of the novel Professor Timothy Pnin joins in American social rituals, then in a "home" environment, in a circle of friends or neighbors he prefers to remain Russian, to express his Russian identity.
Keywords: Nabokov, translation, modernism, social adaptation, transition rituals, commemorative rituals, identity.
Произведения классика русской и американской литератур ХХ века Владимира Набокова, в юном возрасте покинувшего Россию после революции 1917 года, подобно миллионам других русских эмигрантов, и получившего опыт проживания и более или менее успешной адаптации в различных странах, вплоть до натурализации и осуществления блестящей писательской карьеры в США, - рассматриваются исследователями в различных литературных, философских и историко-культурных измерениях. Одна из новейших тенденций - относить их к феномену «новой» «экзистенциальной прозы» [1] или литературы так называемого «цивилизационного "промежутка"» [2].
В связи с ярко выраженной в них проблематикой социальной адаптации, они могут быть поняты и изучены и с применением некоторых методов социальной антропологии. Нам такие исследования неизвестны. Тогда как в этих произведениях представлены многочисленные социальные (коммеморативные, интенсификации, семейные, календарные, светского и корпоративного общения и т.п.) ритуалы. Мы используем классификацию Э.Дюркгейма и её современные разработки.
Адаптации русского эмигранта к жизни в Америке - с преодолением переходного этапа в виде жизни во Франции - посвящен и роман Набокова «Пнин» (третий его американский роман, который был написан в 1953-1955 годах по-английски, опубликован в 1957 году, и впервые переведен на русский язык после смерти автора, при участии его вдовы Веры Набоковой). Широко известны три перевода романа. Множество исследований посвящено их сравнению во всевозможных аспектах. Нам оказалась полезной работа А.Рыжковой [3], в которой сравниваются переводы Г.Барбатарло 1983 г. и С.Ильина 1991 г. с точки зрения активности/пассивности главного героя в отношении собственной судьбы.
Мы должны, конечно, учитывать особенности жанра произведения, который, как и всегда у Набокова и других писателей модернизма, неоднозначен.
Воспринятый многими американскими критиками как реалистическое или как сатирическое произведение (сатира на Anglo-American campus novel - "англо-американский университетский роман"), роман «Пнин» не является только лишь таковым. Модернисткий текст не равен самому себе. Набоковский роман в высокой степени условен, трагичен, героичен, его можно назвать лирической комедией или лирической трагедией, у него множество ипостасей, он многослоен. Это не только произведение о повседневности, хотя сюжет его довольно прост: русский профессор на новом месте работы, он снимает домик, хочет его купить, ожидания его не оправдываются, он теряет должность и уезжает. Перед нами скорее произведение-размышление о жизни и смерти, о скитаниях, о вызовах современности, об одиночестве мыслящего человека, о смирении и гордыне, о слепоте любви.
Это не произведение о повседневности, хотя сюжет его крайне прост: русский профессор на новом месте работы, он снимает домик, хочет его купить, ожидания его не оправдываются, он теряет должность и уезжает. Это произведение о жизни и смерти, о скитаниях, о вызовах современности, об одиночестве мыслящего человека, о смирении и гордыне, о слепоте любви.
Следуя сказанному выше, мы не можем считать роман «Пнин» реалистическим
25
произведением, однако современные автору жизненные реалии отражены в нем достаточно ярко, в более или менее выраженном конфликте показан переход героя романа из его прежней культуры в новую, в том числе через смену общественных и личных ритуалов. Причем европейский период для Пнина (показанный ретроспективно) - учёба в Праге, преподавание во Франции - судя по всему, не был отмечен таким резким культурным шоком, как американский. Сохраняя свои привычки в одежде в европейское время (кальсоны, подвязки, сдержанных цветов носки, обязательные жилеты и накладные воротнички фигурируют ещё в парижский период), он резко меняется в Америке. «Ныне, в пятьдесят два года, он был помешан на солнечных ваннах, носил спортивные рубашки и просторные брюки, укладывая же ногу на ногу, намеренно и бесстыдно обнаруживал огромный кусок оголенной голени». (в оригинале - Nowadays, atfifty-two, he was crazy about sunbathing, wore sport shirts and slacks, and when crossing his legs would carefully, deliberately, brazenly display a tremendous stretch of bare shin).
О том же серьезном культурном шоке именно в «американский период» косвенно свидетельствует и разговор Пнина с Шато в пятой главе романа. Друзья говорят об особенностях американских студентов, сравнивая их с европейскими, для них более понятными. Сравнение Лизы, бывшей жены Пнина, рассыпающей повсюду стихотворения с пасхальным кроликом также говорит о близком знакомстве персонажа (именно его, как нам кажется) с европейскими (немецкими) праздничными ритуалами и мифологическими представлениями.
Если нам позволительно будет использовать термины социальной антропологии, то можно сказать, что настоящие ритуалы инициации Пнин проходит тоже здесь, в Америке. Во второй части первой главы в результате того, что он перепутал поезд и не в срок высадился автобуса, оказывается в уитчерчском парке, походящем на кладбище, где претерпевает не то сердечный приступ, не то паническую атаку, не то острый приступ ностальгии (характерно, что Набоков здесь использует слово overpowering -"невыносимый ").
Мы можем усмотреть в этом эпизоде известный мифологическому сознанию архетип, осознанно или неосознанно используемый Набоковым: посещение царства мёртвых (недаром Пнин чуть позже, уже во время чтения лекции видит среди публики своих мертвецов: прибалтийскую тётю, родителей, возлюбленную, приятеля, расстрелянного красными и др. То, что автор, объясняя нам «феономен удушья» у Пнина, иронично упоминает психотерапевтов, ссылающихся в таких случаях на обряд крещения (феномен удушья - «подсознательное возрождение шока крещения, вызывающее как бы взрыв воспоминананий, промежуточных между первым погружением и последним») - именно православного, погружением, более травматичного - ослабляет серьезность нашего вывода, но не снимает правомерности его.
С антропологической точки зрения, здесь можно было бы говорить о ритуале перехода
и в оценке эпизодов осмеяния (пародирования) Пнина американскими коллегами: чем это
не ритуальное избиение нового члена общества? Лейтмотив осмеяния проходит красной
нитью через весь роман Набокова. 26
Что касается желания/умения Пнина ассимилировать, адаптироваться к жизни в США, то в отношении к общественным ритуалам и общепринятым в культуре символам (как повседневным, так и более торжественным) наблюдается смешанный (переходный) характер. Наиболее ярким символом приобщения к ценностям новой культуры является «смена зубов» Пниным в самом начале романа. Это выражено Набоковым предельно прямо: «Это было откровение, восход солнца, крепкий привкус деловитой, алебастрово-белой, человечной Америки» (глава 2/4);. И лейтмотив то новых прекрасных зубов, то беззубости в зависимости от семантической функции (достижение/провал) проходит через все произведение.
Пнин прекрасно осведомлен по части общекультурных, государственных ритуалов (в частности, национальных праздников) Америки - к сотой годовщине отмены рабства, например, он надеется получить постоянную должность, о чем он и поведал Гагену на вечеринке в честь новоселья (глава 6). При этом в светских ритуалах маленького социума он может делать ошибки (с точки зрения носителей культуры). Так, посещая хозяйскую вечеринку, Пнин жалуется на сквозняки или просит стаканчик для полоскания в ванную комнат, что устойчиво вызывает насмешки и непонимание окружающих.
В этом маленьком социуме, в дружеском кругу, он может себе позволить сохранить старомодные европейские привычки - например, целовать ручки дамам. Лишь жена Клеменса на вечеринке поднимает руку на необходимую для этого ритуала высоту (что говорит о том, что американские женщины к этому непривычны).
В своем кругу Пнин безусловно остается человеком не только европейской, но именно русской культуры. Самый яркий пример - это, конечно, его времяпрепровождение в усадьбе у Александра Кукольникова и его жены Сьюзан, где горничная Прасковья не только хозяина называет по имени-отчеству, но и хозяйку-американку называет Сусанной Карловной. Вот Пнин отправляется купаться и предстает перед нами в шортах, солнечных очках и православном кресте; вот участвует в эмигрантском «вечернем чаепитии», с самоваром, вареньями и кренделями, вспоминая чаепитие из своего детства с отцом своей подруги юности Мирры Белочкиной (здесь присутствуют как бы сразу два русских чаепития: и настоящее, и ретроспекция).
От начала к концу романа усиливается, если можно так выразиться, давление новой реальности на Пнина, его искушают (прекрасным новым домом, иллюзией дружеских отношений), его испытывают на прочность - и он обращается к прошлому за поддержкой, он подсознательно вспоминает это прошедшее. Пятая глава в этом сюжете адптации, в этом конфликте играет роль подготовительной сцены (русское прошлое, русские друзья и их традиции - золотой запас Пнина, его жизненная сила), шестая глава - кульминация, наивысшие надежды, иллюзорное счастье - и сразу крушение надежд, низвержение.
В последней, седьмой, главе, уже рассказчик вновь актуализирует все русское: он упоминает реалии Петербурга времен своего детства и детства Тимофея, кулебяку с капустой, повседневные обычаи дворянской семьи, гувернера, дачные спектакли. Затем вспоминается следующий пласт прошлого - вторым ярусом идут русские эмигрантские собрания в Европе, лекции и читки, юбилеи русских писателей и деятелей культуры (те самые
коммеморативные ритуалы и групповые ритуалы поддержки, о которых говорил Дюркгейм). Сообщество «поддерживает у людей ощущение солидарности и общей идентичности при помощи периодически повторяющихся специальных ритуалов, воссоздающих совместное сакральное прошлое, или же — групповое мифическое прошлое...». [4].
Как известно из истории создания произведения, Набоков первоначально планировал смерть своего героя в финале, а затем, по совету одного издателя, заменил концовку. Несостоявшаяся смерть осталась имплицитно заложенной в романе, пронизывающей его и усиливающей эффект «счастливых» сцен и воспоминаний. Маленький старый светло-голубой седан катится в неизвестность. Пнин навсегда покидает Вайнделлский университет - в шапке-ушанке, защищающей его от враждебного мира. Характерно, что в более позднем романе Набокова «Бледное пламя» наш профессор встретится читателю продвинувшимся дальше по пути адаптации, вознесется до зафедующего кафедрой славистики.
Итак, данная тема представляется нам очень плодотворной и требующей более глубокой разработки. Она тем более интересна, что проблемы адаптации, видов ассимиляции, анализа методов, проблемы изучения коллективной памяти социальных групп сейчас становятся всё актуальнее и активно изучаются в рамках различных дисциплин и междисциплинарными методами.
Заметим также, что в рамках статьи мы не упоминаем ни о языковых (важнейших для аккультурации), ни о технологических аспектах и реалиях, также служащих индикаторами погруженности профессора Тимофея Пнина в приспособление к новой среде. Этапы изучения им английского языка, его влюбленность в технологические новинки и беспомощность перед ними - все это остается за рамками нашего рассмотрения.
Примечания
[1] Красавченко Т. Под покровом изгнания // Варшавский В. С. Ожидание: проза, эссе, литературная критика. М.: Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына: Книжница, 2016. - С. 14.
[2] Земсков В. Писатели цивилизационного промежутка: Газданов, Набоков и другие // Земсков В. Образ России в современном мире и другие сюжеты / Сост. и отв. ред. Т. Н. Красавченко. Москва; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, Гнозис, 2015. (Российские Пропилеи). - С. 21.
[3] Рыжкова А.А. Оформление семантических ролей персонажей и их интерпретация в оригинале и переводах романа В.Набокова «Пнин», (Текст в зеркалах интерпретаций, сб. статей, МГУ//М., 2017 - C.48-64
[4] Misztal B. A. (2003) Dürkheim on collective memory. Journal of Classical Sociology, vol. 3, no 2, pp. 123-143
Список литературы
1. Nabokov V. Pnin. London: Everyman's Library, 2004.
2. Nabokov V. Pnin. London: Weidenfeld & Nicolson, 2016.
3. Набоков В.В. Романы. М.: Художественная литература, 1991.
4. Набоков В.В. Пнин. Собрание сочинений американского периода. СПб.: Симпозиум, 1999.
5. Набоков В.В. Пнин. СПб.: Азбука, 2007.
6. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. - Спб., 1994
7. Геннеп А. Обряды перехода. - М.,1999
8. Ионин Л.Г. Социология культуры. Путь в Штысячелетие. - М., 2000
9. Топоров В Н. Миф. Ритуал. Символ. - М., 1995
10. Lodge D. Nabokov and the Campus Novel // Vladimir Nabokov, Annotating vs Interpreting Nabokov. Vol., 24, No. 1.
