CC BY
111
УДК 124.2 : 316.6
Н.Д. Субботина СОЦИАЛЬНОСТЬ И СМЫСЛ В ОБЩЕСТВЕ И ПРИРОДЕ *
Автор статьи представляет критический анализ утверждений о том, что между человеком и животными не существует демаркационных границ, что культура возникла до человека. Автор считает, что причинами попыток отождествления качества мышления животных и человека является недостаточный учет различий между рассудком и разумом.
Ключевые слова: социальное, смысл, культура, рассудок, разум, понятия
N. D. Subbotina
SOCIALITY AND ESSENCE OF NATURE AND SOCIETY
The author performs critical analysis of the assumptions on the absence of demarcations between human beings and animals and on the rise of culture long before human population. The author considers that the reasons for all attempts to identify consciousness qualities of animals and human being lie in the insufficient consideration of differences between sense and mind.
Key words: social, essence, culture, sense, mind, notions
В работе «Биологические грани социальности: очерки о природных предпосылках социального поведения человека» И. А. Шмер-лина поставила перед собой задачу опровергнуть «распространенные представления о демаркационных границах между человеком и животным». Такой тезис можно назвать поистине революционным, поэтому, на наш взгляд, необходим тщательный анализ приведенных И.А. Шмерлиной аргументов.
Прежде всего, необходимо согласиться с автором, что «многое из того, что принято относить к человеческой культуре так или иначе обнаруживается в природе до человека» [9, с. 11]. Наука современности все более глубоко изучает поведение как человека, так и животных. И находит много совпадений, анализ которых приводит к тому, что наша генетическая близость с животными подтверждается все больше. Но дает ли это основания для отождествления человека и животного? Можно ли назвать интеллект животных рассудком или разумом?
Рассмотрим некоторые аргументы, приведенные И. А. Шмерлиной. Приведя ряд фактов, свидетельствующих о способности животных к аппетентному (поисковому) поведению, к распознаванию «стимулов, отвечающих по-
* Работа выполнена в рамках Государственного задания «Социальная эволюция и безопасность общества и человека» Минобрнауки РФ № 6.3701.2011.
требности» и т. п., она утверждает, что тем самым снимается дилемма «инстинктивного — разумного». При этом ученый ссылается на коллективную работу З. А. Зориной, И. И. Полетаевой и И. Ж. Резниковой «Основы этологии и генетики поведения», авторы которой, в свою очередь, апеллируют к работам К. Лоренца, справедливо называющего поисковое поведение целенаправленным. Далее авторы коллективной работы, ссылаясь на Л. В. Кру-шинского, делают уже вполне обоснованный вывод о том, что «именно к поисковой фазе поведенческого акта относятся и проявления элементарной рассудочной деятельности животных, когда для достижения цели животное в новой для него ситуации оперирует ранее сформировавшимися у него понятиями и уловленными им эмпирическими законами, связывающими предметы и явления внешнего мира...» [9, с. 13]. Данная цитата требует нескольких пояснений.
Начнем издалека. Проблема наличия или отсутствия у животных рассудка и разума, как известно, является дискуссионным вопросом, в отношении которого, как и в любой дискуссии, присутствуют две полярные точки зрения. Представителя одного полюса считают, что у животных есть только инстинкт, представители полюса противоположного, как, например, И. А. Шмерлина, ставят, по сути, знак равенства между интеллектами человека и высших животных. Серьезные аргументы есть у той и другой стороны. Одни приводят
примеры инстинктивных действий животных в ситуациях, когда в таких действиях не было никакой необходимости, другие — поразительные факты из этологии животных. Например, цитируемые в тексте И.А. Шмерлиной широко известные наблюдения исследователя Дж. Гу-долл над обезьянами, показавшие, что шимпанзе способен использовать «естественные орудия труда», в основном палочки для добычи термитов и даже «может видоизменять предметы, делая их пригодными для данной цели. И он способен до некоторой степени придавать им определенную „конструкцию—» [9, с. 17-18]. Более того, в последние годы к аргументам добавилась обнаруженная способность высших приматов осваивать некоторые невербальные языки, о чем см. далее.
Как известно, еще Ч. Дарвин утверждал, что разница между психикой человека и высших животных есть «в степени, а не в качестве». Стоит, однако, напомнить об относительности качественных определенностей. Если мы сравниваем психику низших животных, шимпанзе и человека, то психика двух последних будет представляться как качественно одинаковая, имея четко выраженные отличия от психики низших представителей фауны, и разница между человеком и шимпанзе будет представляться количественной, а не качественной. Ч. Дарвин, говоря о высших животных и человеке, несомненно, имел в виду весь более низкий в градации по уровню развития психики ряд животных. Если же мы сравниваем шимпанзе и человека, то, бесспорно, психика человека обладает качественным отличием от психики всех иных живых существ, включая шимпанзе, поскольку существует качественное отличие разума от рассудка.
Одна из причин разногласий заключается в том, что в одно и то же научное понятие вкладывается разный смысл. Кроме того, также по-разному определяется и сам термин «понятие». Мы здесь будем исходить из классических определений. Различие между рассудком и разумом человека определил И. Кант в своем труде «Критика чистого разума»: «Все деятельности рассудка можно свести к суждениям, следовательно, рассудок можно представить вообще как способность суждения... рассудок есть способность мышления. Мышление есть познание через понятия» [3, с. 99]; «.мы отличаем разум от рассудка тем, что называем разум способностью, дающей прин-
ципы» [3, с. 286]. То, что у животных нет разума в понимании этого термина И. Кантом, ясно; у них нет и способности «составлять суждения», характеризующей рассудок, если мы понимаем под суждениями вербально сформулированные предложения, хотя в последнее время доказано наличие зачатков рассудка, основанного на доречевых понятиях, о чем см. далее. Различие между мыслительными способностями человека и животных определил К.Д. Ушинский: «Рассудок есть плод сознания, разум — плод самосознания; сознанием обладают и животные, но самосознанием обладает только человек» [8, с. 447].
Теперь рассмотрим подробнее некоторые поразительные открытия биологов. Очень большую роль в исследовании интеллекта животных и обосновании наличия у них сознания сыграл отечественный исследователь Л.В. Крушинский. Он называет сознание древним «изобретением» природы и объясняет потребность в нем необходимостью «...восприятия себя живым организмом в качестве корпускулярной единицы, у него должны были развиться потребности к активному взаимодействию с окружающей средой» [4, с. 214]. Именно с этой целью, по мнению Л. В. Кру-шинского, интеллект животных вырабатывает понятия, о которых говорилось в приведенной цитате.
Однако являются ли они понятиями, на основе которых строится язык человека? В философском значении понятие трактуется как «мысль, которая выделяет из некоторой предметной области и собирает в класс (обобщает) объекты посредством указания на их общий и отличительный признак. <.> Понятия представляют собой идеальные сущности, продукты мыслительной деятельности человека» [6, с. 285]. Ясно, что в термин «понятие» здесь вкладывается совершенно иной смысл, нежели в работе Л. В. Крушинского. Л. В. Кру-шинский посредством проведенных им экспериментам доказал, что многие животные, в том числе и собаки, обладают элементарной рассудочной деятельностью и способны к операции обобщения. Животные способны к экстраполяции, символизации, обобщению предметов по общим признакам. Такие обобщения получили название «довербальные понятия» (термин Л. А. Фирсова). Эти понятия — результат «операций обобщения и абстрагирования, хотя и хранятся в отвлеченной фор-
ме, но не выражаются словами». З. А. Зорина и И. И. Полетаева отмечают, что «формирование довербальных понятий доступно лишь наиболее высокоорганизованным животным — человекообразным обезьянам, врановым птицам, попугаям и, по-видимому, дельфинам» [2, с. 175]. Ученые выделяют и более низкий, «допонятийный», уровень обобщения, характерный для большинства животных.
Кроме того, в своих работах, посвященных мышлению животных, названные исследователи отмечают, что причиной отказа животным в способности мышления со стороны ученых было отсутствие у последних членораздельной речи, поскольку считалось, что мышление без языка и речи невозможно. Однако к настоящему времени однозначно доказано наличие феномена мышления у животных.
Мышление есть способ решения задач. Высшие животные способны решать задачи посредством манипулирования орудиями. Предметное или орудийное мышление не требует наличия понятий в полном смысле этого слова, животным достаточно иметь образ предметов, которыми они оперируют. Поэтому приматологи называют эти в определенной степени абстрактные образы «естественными», «доречевыми» понятиями. Похожий тип мышления психологи обнаруживают у детей от 1,5 до 2,5 лет, считая, что частично он сохраняется примерно до 7 лет. Это конкретнопредметное мышление проявляется у детей как способность решать задачи с помощью реальных объектов.
Еще более удивительными являются успешные попытки обучения шимпанзе невербальным языкам. Первыми были американские исследователи Аллен и Беатрис Гарднер, которые успешно обучали шимпанзе жестовому языку американских глухих — амслену. «Результаты, полученные в первый же период работы с Уошо («говорящая» самка шимпанзе — Н. С.), а затем и с другими обезьянами, превзошли первоначальные осторожные прогнозы. За 3 года обучения Уошо усвоила 130 знаков, передаваемых сложенными определенным образом пальцами. Другие шимпанзе также активно овладевают обширным запасом жестов, которые они адекватно используют в широком диапазоне ситуаций» [2, с. 207].
Биологи обнаружили еще одно проявление интеллекта животных — умение создавать «естественные категории». В новейших экспериментах доказано, что некоторые виды животных способны группировать стимулы по ряду признаков. Достоверные данные получены по шимпанзе (обученным языкам-посредникам): «Одна из обезьян, усвоившая несколько десятков существительных и прилагательных, с их помощью практически безошибочно относила к той или иной категории многочисленные объекты своего обихода, конкретных названий которых на языке жестов она не знала. Она (и другие обезьяны) успешно отличала любые „фрукты—от других съедобных продуктов („еда-), а „игрушки-----от „инст-
рументов—» [2, с. 181]. Ученые справедливо считают, что и в повседневной жизни в природе животные оперируют этими «естественными категориями», так как это необходимо для выживания (например, чтобы отличать категорию «сородич» от категории «хищник»).
И. А. Шмерлина на основании приведенных доводов делает вывод, что животные способны «категоризировать мир» [9, с. 14]. Однако без уточнения того, что под категоризацией понимается разделение стимулов (и только тех стимулов, которые для животных жизненно важны) на группы, разделение, которое возможно и на доречевой, наглядно-образной стадии развития мышления, данное утверждение исследователя выглядит так, будто животные способны создавать научные либо философские категории. Хотя сама по себе эта способность чрезвычайно важна и является необходимой ступенью в становлении более абстрактного критического мышления уже у человека. Антропологи, которые исследовали племена, отставшие в своем развитии, говорят о недостаточной абстрактности и некритич-ности их мышления. Например, как известно, Л. Леви-Брюль назвал такое мышление «пра-логическим» [5], а оно, несомненно, было более абстрактным, нежели мышление шимпанзе, основанное на довербальных понятиях.
Еще один эксперимент над животными вызвал неоднозначную оценку в научных кругах. Американский исследователь Л. Гернш-тейн «показал, что голуби могут научиться отличать слайды, на которых были изображены городские улицы, парки, интерьеры и т. п. с человеком (или группой людей), от слайдов,
на которых людей не было» [2, с. 179]. Обобщения, возникающие у голубей, получили название «естественных понятий». И. А. Шмер-лина, ссылаясь на данный эксперимент, делает вывод, что на данный момент развития науки дилемма относительно «предметного восприятия действительности у животных и способности к абстрагированию у человека» снимается, цитируя при этом оценку Р. Хайн-дом: «эти эксперименты позволяют предполагать у голубей весьма высокоразвитую способность к формированию понятий» [9, с. 14].
Однако вопрос о феномене «естественных понятий» у голубей не решен окончательно. З. А. Зорина и И. И. Полетаева пишут: «.было неясно, что именно воспринимали голуби в этих опытах — образ реального предмета или некий набор пятен, точек и линий. <...> Оказалось, что они продолжали считать —человеком” даже те изображения, где поменяли местами различные его части: например, голову поставили на место ног и т. п., после чего сходство с человеком полностью утрачивалось. Очевидно, что в таком случае воспринимается и оценивается не образ реального объекта, а некая совокупность линий» [2, с. 180]. Следовательно, голубям еще очень далеко до «высокоразвитой способности к формированию понятий», как считает Р. Хайнд. Даже если голубь способен видеть и выделять среди других изображений на фото человека, это вовсе не значит, что у него есть понятие человека. Тем более что уже много веков глубочайшие философские умы не могут однозначно его сформулировать. Потому ученые на данный момент считают, что голуби обрабатывают информацию на более низком, перцептивном уровне.
Итак, продуктами когнитивной (элементарной рассудочной) деятельности животных являются «естественные перцептивные понятия», (так исследователи обозначили результаты категоризации голубей) и более сложные естественные понятия, которые в работе З. А. Зориной и И. И. Полетаевой обозначаются как «довербальные понятия. благодаря которым человекообразные обезьяны могут обозначать категории отвлеченными символами» [2, с. 183].
Таким образом, можно считать доказанным наличие у животных рассудка и сознания, а у человека, помимо этого, разума и самосознания. Однако анализ литературы, посвященной
исследованию мыслительной деятельности животных, показывает, что учеными очень часто не учитывается разница между разумом и рассудком, а также между рассудком, основанным на «естественных понятиях», и рассудком, основанным на человеческих понятиях, выраженных словами. Поэтому, несмотря на поразительную близость когнитивных процессов антропоидов и человека, нельзя согласиться с И. А. Шмерлиной в том, что наличие у ряда животных рассудка снимает дилемму «инстинктивного — разумного».
И. А. Шмерлина «снимает» и оппозицию между культурой человека и животным миром, аргументируя это тем, что и у животных есть негенетический способ передачи информации, что они способны «творить» гнезда, муравейники, норы и прочее. В этом случае она ссылается уже на Е. Н. Панова, который справедливо отмечает, что в «существовании биологических предвестников дифференцированной материальной культуры — и выявляется наиболее глубокая аналогия между общиной муравьев и человеческим обществом» [9, с. 15]. И. А. Шмерлина упускает из внимания, что «творить», т. е. создавать что-либо, можно не только сознательно, но и инстинктивно; что биологами давно доказана инстинктивность создания гнезд, муравейников и нор, следовательно, данный способ передачи информации является генетическим. Хотя, как исключение, как предпосылку человеческой культуры у высших животных можно трактовать негенетический способ: высшие животные способны перенимать удачный опыт друг друга. Кроме того, исследователь не учитывает того, что аналогия, о которой говорит Е. Н. Панов, вовсе не является равенством.
И. А. Шмерлина утверждает, что характерное для современной социологии разделение социальности на имеющую смысл и не имеющую смысла содержит в себе «существенный изъян»: «оно постулирует отсутствие субъективных смыслов у животных» и что современные исследования «сделали вполне правдоподобным предположение о наличии у коммуницирующих животных сознательных интенций» [9, с. 89-90]. На наш взгляд, анализ данной проблемы предполагает необходимость четкого представления того, что мы понимаем под социальным и социальностью, различается ли социальность в природе и в обществе?
Затрагивая вопрос о социальном, необходимо помнить, что данное понятие употребляется в двух значениях, различие между которыми не всегда учитывается. Социальное в первом варианте обозначает ту разновидность системы, которая возникла у высших животных и сохранилась у человека. В этом значении социальный коллектив — это такое объединение, в котором существует разделение функций, взаимопомощь, индивиды в таком коллективе не анонимны, имеют индивидуальные особенности, совместно заботятся о потомстве и защищаются от врагов. В таком коллективе функционируют достаточно сложные закономерности естественно-групповых отношений, которые на уровне человеческих объединений, оставаясь таковыми по форме, наполняются социальным (уже во втором значении) содержанием. Второе значение термина «социальное» противостоит естественному, природному и раскрывает сущностную характеристику человеческого бытия, его качественное отличие, которое проявляется в самосознании, абстрактном мышлении, нравственности.
Игнорирование этих двух значений понятия социальности приводит к отрицанию качественной специфики человеческого общества. Говоря о сложных отношениях между особями в различных формах групп животных, мы употребляем термин «социальное» в первом значении. И. А. Шмерлина, распространяя первое значение этого термина на социальность вообще, приходит к выводу, что «социальность является не видоспецифическим человеческим, а универсальным феноменом жизни, и именно в таком качестве она должна быть осмыслена» [9, с. 8]. В связи с чем ученый выражает мнение, что культура в природе существовала задолго до человека [9, с. 11].
Попробуем проанализировать данные положения. Культура предполагает наличие устойчивых форм человеческой деятельности, и пока она воспроизводится, она обладает непрерывным существованием. Есть еще, по крайней мере, два феномена, обладающих подобным способом существования. Прежде всего, это огонь. Любой конкретный огонь существует до тех пор, пока он получает «в свое распоряжение» горючие вещества. В органическом мире непрерывным существованием обладает жизнь того или иного вида благодаря постоянной передаче генетической информации от
одного организма другому. Именно поэтому Г. Зиммель называл такую жизнь «более-чем-жизнь» и связывал ее с культурой [1, с. 77]. Обладают ли культурой, т. е. свойством непрерывной передачи форм деятельности негенетическим путем, животные?
З. А. Зорина и И. И. Полетаева ставят вопрос о наличии у животных культурной преемственности, которая, по их определению, является «способностью передавать информацию о смысле сигналов из поколения в поколение посредством обучения и подражания, а не за счет наличия видоспецифических (врожденных) сигналов. Она составляет, — уточняют они, — отличительное свойство языка человека» [2, с. 211]. Ученые приводят факты: в сообществах высших животных возникает умение передачи удачного опыта сородичам, а в условиях полусвободной жизни в эксперименте шимпанзе способны не только освоить языки-посредники (язык жестов, компьютерный язык «йеркиш» и др.), но иногда и обучать этим языкам других шимпанзе: «Известно, по крайней мере, три случая, когда Уошо специально учила малыша знакам амслена (пища, жвачка, стул), складывая его пальцы соответствующим образом. Два этих жеста так и вошли в его словарь. Взрослые шимпанзе также в ряде случаев усваивали знаки, подражая „говорящим—с ородичам» [там же]. При этом биологи со справедливой осторожностью заключают, что эти данные «не могут служить достаточно убедительным доказательством наличия культурной преемственности языковых навыков у шимпанзе» [там же]. На наш взгляд, это, действительно, невозможно, прежде всего потому, что опыт, полученный в естественных условиях, никогда не выходит за рамки конкретной стаи, а язык, переданный людьми, не является их собственным продуктом, усваивается лишь до уровня ребенка 2,5 лет и также не выходит за рамки стаи. То есть общение животных всегда лишь непосредственное, а культура предполагает опосредованное общение и по горизонтали — с отдаленными современниками и по вертикали — с предками и потомками.
И. А. Шмерлина цитирует М. Л. Бутовскую: «Как это ни парадоксально, но этологические исследования указывают на тот факт, что именно в сфере социального поведения человек менее всего свободен от ограничений, наложенных на него эволюцией. Наглядной иллюстрацией этого тезиса является несоот-
ветствие между способностью контролировать внешнюю среду обитания и полнейшей человеческой несостоятельностью канализировать проявления социальной жизни» [9, с. 93]. И. А. Шмерлина добавляет, что ее работа «также основана на представлении о том, что социальные структуры есть нечто, превышающее компетенцию конструирующего сознания» [9, с. 93].
Позволим себе согласиться с цитируемым автором (М. Л. Бутовской) и одновременно выразить несогласие с доводами И. А. Шмер-линой. Термин «социальное» М. Л. Бутовской употреблен в первом значении, объединяющем человека и высших животных. Приводимые ученым факты говорят о естественной обусловленности форм организации структур и механизмах внутригрупповых и межгруп-повых человеческих отношений. К тому же, М. Л. Бутовская отмечает, что человек менее свободен, но не утверждает, что он полностью зависит от эволюционных ограничений. Да, многие и многие реформы общественной организации не дают желаемых результатов или оправдывают лишь часть ожидаемого. Но, по крайней мере, люди осознают (осмысливают) несовершенство своей социальной структуры и пытаются ее «доработать». Невозможно представить такое в отношении животных, у которых нет партий, парламентов и прочих организационных ячеек. Хотя по форме организация социальных институтов во многом естественна, содержание ее однозначно социально.
Конечно, деятельность многих животных выглядит (а деятельность высших животных является) целенаправленной, но она не «целерациональна», как считает И. А. Шмерлина,
поскольку двигают животными их инстинктивные потребности, частично ими осознаваемые. Однако представляется, что у них нет целостной картины мира и их цели и планы не являются «многоходовыми» (хотя несколько «ходов» они предполагают). В данном случае обозначается очень сложная проблема: как недооценить и не переоценить, с одной стороны, интеллект высших животных и, с другой стороны, естественную составляющую человеческого поведения. Видимо, место этой грани, этой демаркационной границы (которая, безусловно, существует) будет еще долго уточняться.
Несомненно одно: у высших животных есть такой уровень развития интеллектуальных способностей, который явился предпосылкой человеческого мышления, сознания и самосознания. Социальное поведение людей имеет естественные предпосылки и не только в онто-, но и в филогенезе, так как для того, чтобы мыслить и трудиться, необходимо иметь определенную структуру организма. Способности, обнаруженные Дж. Гудолл и другими исследователями у шимпанзе, вслед за К. Д. Ушинс-ким можно назвать животным сознанием, которое пока не смогло достигнуть уровня сознания человека. Не достигло, возможно, из-за достаточно благоприятных условий жизни шимпанзе: количество решаемых задач было, видимо, меньшим, нежели у наших непосредственных предков; для того, чтобы возникло новое качество — подлинно абстрактное мышление и подлинно человеческое сознание и самосознание. Однако для ответа на этот вопрос мы не имеем достаточного количества фактов.
Библиографический список
1. Зиммель Г. Созерцание жизни: четыре метафи-
зические главы // Избранное. Т. 2: Созерцание жизни. М.: Юрист, 1996.
2. Зорина З.А., Полетаева И. И. Элементарное по-
ведение животных. М.: Аспект Пресс, 2002.
3. Кант И. Критика чистого разума. Ростов н/Д:
Феникс, 1999.
4. Крушинский Л. В. Эволюционно-генетические
аспекты поведения. М.: Наука, 1991.
5. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление / пер.
с фр. М.: Атеист, 1930.
6. Маркин В. И. Понятие // Новая философская эн-
циклопедия. Т. 2. М., 2001. С. 285.
7. Матурана У. Биология познания / пер. с англ.
Ю. М. Мешенина // Язык и интеллект: сб. / сост. и вступ. ст. В. В. Петрова. М.: Прогресс, 1996. С. 95-142. URL: philosophy.ru/library/ таШгапа/таШгапа.Ы:т1 (дата обращения 15.06.2013).
8. Ушинский К. Д. Человек как предмет воспита-
ния: опыт педагогической антропологии // Педагогические сочинения: в 6 т. Т. 5. М.: Педагогика, 1990.
9. Шмерлина И. А. Биологические грани социаль-
ности: очерки о природных предпосылках социального поведения человека. М.: Либ-роком, 2013.
