CC BY
65
УДК 159.9.018.7
Вестник СПбГУ. Сер. 12. 2012. Вып. 3
А. Г. Конфисахор, Р. К. Хабибулин
СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ДЕГРАДАЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ
Если окинуть беглым взглядом подборку мировых политико-экономических новостей сегодняшнего дня, то окажется, что слово кризис встречается в них чаще всего. Пишут о кризисе в экономике, политике, образовании, о кризисе демократии, кризисе международных отношений и т. д. Но не будет преувеличением сказать, что центральное место в этом ряду занимает кризис политической власти, поскольку без нее невозможно нормальное функционирование ни одной общественной сферы.
Помимо классических проявлений кризиса в политике, таких как разочарование в политических идеалах, утрата властью доверия и авторитета, неспособность государства решать актуальные проблемы, рост политической нестабильности и пр., сегодня наблюдается явление деградации политической власти.
Что значит деградация власти? Чтобы получить более отчетливое представление об этом феномене, обратимся к одной из типологий власти, в основу которой положен характер взаимодействия между субъектом и объектом [1]. Согласно этой классификации, весь объем властных отношений покрывается следующими шестью типами взаимодействий: авторитетное влияние, убеждение, побуждение, манипуляция, принуждение и силовое воздействие. Мы не будем рассматривать подробно каждое из этих взаимодействий (это было проделано нами в предыдущей работе [2]), обратим лишь внимание на следующее.
Первые три вида властных отношений — авторитетное влияние, убеждение и побуждение — определяют собой высокий стандарт в политике. Они предполагают зрелое общество ответственных граждан с развитым политическим сознанием. Три последние — манипуляция, принуждение и силовое воздействие — напротив, означают нарушение базовых механизмов взаимодействия между субъектом власти (правительством) и ее объектом (обществом). Когда манипуляция, принуждение и силовое воздействие становятся основными формами властвования, это свидетельствует об утрате изначальных смыслов власти в обществе, согласно которым она должна служить обществу и содействовать благу и развитию каждого из ее членов [3]. При диктате этих форм правления власть склонна служить самой себе и неизбежно при этом деградирует. То же самое происходит и с остальной частью общества (так, манипуляция, например, необходимо предполагает политическую слепоту объекта и его морально-нравственную ущербность).
Следовательно, смещение форм власти с авторитетного влияния, убеждения и побуждения к манипуляции, принуждению и силовому воздействию — процесс, который сегодня мы можем наблюдать — справедливо трактовать как ее деградацию. Индикаторов такого смещения довольно много: распространение оружия массового уничтожения (ОМУ), необычайная легкость, с которой применяются силовые методы решения политических конфликтов, развитие технологий массового контроля над населением, беспрецедентные информационные манипуляции СМИ (четвертой власти) и другое.
© А. Г. Конфисахор, Р. К. Хабибулин, 2012
Хотя затронутым проблемам посвящено много работ, тем не менее, редко обращается внимание на важную связь между особенностями общества и осуществляемой в ней формой власти.
Обычно неявно предполагается, что именно субъект власти, являясь активной стороной властных отношений, задает тот или иной ее тип. Быть ли данному правителю для своего народа почитаемым лидером или ненавистным тираном зависит, как кажется на первый взгляд, прежде всего от самого правителя. При такой позиции не всегда в должной мере учитывается, что объект власти — общество — такая же важная часть, детерминирующая тот или иной тип властных отношений; общество, в этом смысле, имеет ту власть, которую заслуживает.
Между состоянием общества и характером доминирующего в нем типа власти прослеживается определенная взаимосвязь. Можно сказать, что общество должно быть «воспитано» в соответствии с той формой власти, которая осуществляется в данный момент. Рассмотрение взаимозависимости «состояние общества — тип политической власти» особенно важно по той причине, что общество нельзя заменить (в отличие от правительства), его можно лишь изменить путем длительных систематических воздействий.
Здесь мы рассмотрим процессы современного общества, которые, по нашему мнению, способствуют деградации политической власти, «легитимируют» такие ее виды как принуждение, манипуляция и силовое воздействие. Разделим условно эти процессы на две группы:
— разрушение традиционного жизненного уклада;
— массовизация и атомизация общества.
Рассмотрим каждую из этих составляющих по отдельности.
Разрушение традиционного жизненного уклада
Разрушение традиционного жизненного уклада означает разрушение традиционных связей индивида и утрату определяющего влияния истории. Речь, конечно, идет не только о семье, хотя именно проблемы современной семьи наиболее четко зафиксированы статистикой (так, в ЕС с 1980 г. количество выданных свидетельств о браке уменьшилось вдвое и продолжает падать, в России на 100 браков приходится более 60 разводов, большинство дел семейного судопроизводства — дела об установлении отцовства [4]). Разрушение традиционного уклада проявляется и в таких явлениях как обесценивание истории и ее значимых фигур, запустение традиционных церквей (в Западной Европе), введение ювенальной юстиции, снижение авторитета школьного учителя и многое другое.
Дэвид Рисман, американский социолог, изучавший психологию индивида в различные исторические эпохи, пришел к выводу о принципиальном различии социального характера в эпоху докапиталистического общества и — в современную эпоху [5]. Докапиталистическое общество он определил как ориентированное на традицию. Индивид в таком обществе практически целиком «структурирован» традицией и отличается высокой степенью конформности по отношению к властным структурам. Его поведение тщательно контролируется и регулируется семьей, кланом, религиозной общиной, многочисленными правилами, ритуалами и т. д. Человек занимает в таком обществе строго определенное место, исполняет четко заданные социальные роли и
в зависимости от того, насколько успешно со всем этим справляется, он получает одобрение или неодобрение. В случае явного отступления от своих ролей к нему могут быть применены различные санкции. Но даже «нарушитель» здесь включен в общество, а не является лишним, как зачастую происходит сегодня. Явление маргиналь-ности обществу, ориентированному на традицию, не знакомо. Индивидуализм и социальная мобильность тут минимальны, поскольку в этом нет необходимости.
В условиях современного постиндустриального общества развивается тип социального характера, определяемый Рисманом как ориентированный на другого. Главным источником мотивации в этом случае становятся не традиции, нормы и правила с соответствующей системой вознаграждений, а другие люди, по преимуществу те, кого Рисман называет «группой равных» (люди одного возраста, статуса, какой-либо группы и пр.). Зародился впервые этот тип характера, по мнению исследователя, в Америке.
Одна из существенных отличительных особенностей социального характера современного общества — характера, ориентированного на другого — состоит в утрате влияния истории. Также как и в традиционном (докапиталистическом) обществе источник мотивации сегодняшнего индивида заключен во внешних ориентирах. Однако если в традиционном обществе эти ориентиры были детерминированы прошлым (традиции и нормы), то сегодняшние ориентиры, являясь «свободноплавающими», не зависят от влияния прошлого и целиком определяются конъюнктурой данного момента.
Снижение значимости прошлого, по мнению разных авторов [6-8], берет свое начало с формирования капиталистической формации. Кожев, например, дает следующее объяснение этому процессу: «Буржуа желает позабыть свое «низкое» происхождение мещанина, он — бессознательно — отрицает свое «постыдное» прошлое. Отсюда проистекает неосознаваемость упразднения Власти Отца (то есть власти прошлого. — Авт.)» [8, с. 103]. Словно в подтверждение этой мысли читаем, что Томас Гоббс — человек, который своими научными трудами в огромной степени способствовал формированию капиталистического мировоззрения — по своему рождению был плебеем, «для которого не было более ненавистного противника, чем схоластическая мудрость и католическое мракобесие» [9, с. 748].
Утрату исторического влияния также отмечает Ортега-и-Гассет: «19 век начал утрачивать «историческую культуру», ...В последней его трети обозначился — пока еще скрыто и подпочвенно — отход назад, откат к варварству, другими словами к той скудоумной простоте, которая не знала прошлого или забыла его» [10, с. 330].
Утрата традиционности также получила свое выражение в феномене, известном как мозаичная культура [11]. Дело в том, что мировоззрение традиционного человека было целостным: отправляясь от ядра базовых идей, человек выстраивал свое представление о мире, спускаясь с помощью логических связей от общих понятий к более частным. Мир разбивался на упорядоченную систему подчиненных друг другу категорий. Что же касается «образования» современного человека, то оно по большей части осуществляется в процессе его пассивного погружения в плотный поток сообщений средств массовой информации. Современная «культура уже не является в основном продуктом университетского образования, то есть некоторой рациональной организации» [11, с. 45]. Мы знаем понемногу обо всем, но при этом упорядоченность нашего мышления крайне ограничена. Наш мир формируется по закону случая: знания складываются из разрозненных обрывков, связанных между собой случайными ассоциативными связями.
Мозаичный характер восприятия современного человека приводит главным образом к отсутствию последовательности в его отношении к различным явлениям, поскольку отсутствуют единые точки отсчета, и «нет ни одного подлинно общего понятия» [11, с. 45]. Сегодняшний индивид находится по этой причине в состоянии ценностного хаоса, различие между важным и неважным перестает существовать. (Так, например, сегодняшние молодые европейцы, движимые высокими устремлениями, развлекаются иногда тем, что организовывают поездки в Африку для спасения вымирающих зверушек, но при этом совершенно «не замечают», что в то же самое время где-то в мире происходит бомбежка мирных городов).
Чтобы лучше увидеть связь между разрушением традиционного жизненного уклада и политической властью, обратимся к теории власти Кожева [8], согласно которой имеется четыре «сущностно различных и несводимых друг к другу» типа власти: власть вождя, власть господина, власть судьи и власть отца. Всякий реальный пример власти выступает в качестве некоторой комбинации этих видов. При этом если все четыре компоненты отсутствуют, то отсутствует и сама власть. Здесь нас будет интересовать власть отца.
Этот вид власти подразумевает детерминацию настоящего со стороны прошлого. Примерами этого вида властных отношений являются власть старца над молодыми, власть автора над своим творением или власть священника. Также сюда включено такое явление как власть мертвых, о чем хорошо сказал Франк: «Мертвые молчат... И все же эта армия мертвецов есть великая — можно сказать, величайшая — политическая сила всей нашей жизни, и от ее голоса зависит судьба живых, быть может, на много поколений.» [7, с. 522].
Власть отца предполагает некий психологический «субстрат», включающий определенную совокупность морально-этических норм и историческую самоидентичность. Это обеспечивает последовательность культурно-исторического развития всего общества и каждого индивида отдельно, а также предохраняет от совершения различных ошибочных действий. Подобное наблюдение выражено в известной цитате Рузвельта: «Воспитать человека интеллектуально, не воспитав нравственно, — значит вырастить угрозу для общества». Среди исследователей первобытных народов известно явление психогенной смерти туземцев, причиной которой являлся сильнейший эмоциональный стресс, вызванный неумышленным нарушением социальных норм [12]. Данные факты, по-видимому, подтверждают важность этого механизма с точки зрения выживания и развития человека как вида.
К чему же приводит «ампутация» власти отца, то есть «избавление» от власти традиций и влияния исторического прошлого с точки зрения политической власти? Прежде всего, сокращается потенциал авторитетного влияния со стороны субъекта, ему сложнее занимать авторитетную позицию по отношению к объекту, то есть реализо-вывать вариант власти «высшей пробы» [13], поскольку разрушается один из механизмов взаимодействия и взаимопонимания между субъектом и объектом.
С другой стороны, власть в этом случае имеет больше оснований (и соблазнов) для использования манипуляции, поскольку «человек с подорванной моралью легко манипулируем!» [7, с. 237]. Очевидно, что гораздо проще убедить в чем-либо человека в условиях ценностного релятивизма, чем в условиях нормативных рамок или табу.
Отсюда можно заключить, что разрушение традиционного жизненного уклада и снижение роли истории являются факторами деградации политической власти.
Массовизация и атомизация общества
«Главной характерной чертой нашей эпохи служит именно замена сознательной деятельности индивидов бессознательной деятельностью толпы», — писал Лебон в конце XIX в. в своем предисловии к «Психологии народов и масс» [14, с. 111]. Сегодня его слова звучат не менее актуально, и именно учет феномена массового сознания позволяет понимать и анализировать специфику политической власти нашего времени.
Хотя деятельность массы или толпы всегда занимала важное место в истории [14] и сам феномен большинством исследователей относится к разряду архаичных [6, 14], подлинно широкий масштаб это явление стало принимать с зарождением капиталистического производства, и с этого момента влияние его на политическую жизнь общества неуклонно возрастает.
Если отвлечься от вариаций разных авторов и выделить главное, получим, что явление массовизации — как процесс формирования особого рода человеческих общностей (масс) — слагается из двух, связанных между собой процессов. Первый из них — соединение в рамках некой общей деятельности большого количества индивидов. Такой общей деятельностью может быть что угодно: работа на одном и том же предприятии, чтение одной и той же газеты, просмотр в вечернее время одного и того же интернет-сайта, а также покупка одних и тех же товаров и услуг. Существенным моментом здесь является «уравнение условий и иных характеристик деятельности индивидов» [6, с. 173]. Второй определяющий массовизацию процесс — выравнивание психологических свойств самих индивидов (что является во многом следствием первого процесса).
В результате массовизации возникают массы — неформализованные, неструктурированные общности людей, которые, в отличие от «классических» групп, являются качественно новым образованием и, как это подчеркивают исследователи, подчиняются своим особым закономерностям.
С массовизацией тесно связано следующее рассматриваемое явление, характерное для современного общества, — атомизация. Этот термин призван подчеркнуть обособление людей друг от друга, с одной стороны, и упрощение и стирание их «Я», когда они «принимают вид подобных друг другу и чрезвычайно бедных по своему содержанию «атомов»» [6, с. 199], — с другой. Может возникнуть вопрос, каким образом массовизация, являясь объединяющим процессом, способствует, тем не менее, обособлению и разъединению людей друг от друга? Дело тут в отчужденном характере взаимодействий между индивидами, в выхолащивании отношений между ними. Так, например, у нас в течение дня, возможно, найдется немало людей, которым мы можем сказать: «Привет, как дела?», но одновременно с этим может не найтись ни одного человека, с которым можно было бы поделиться своим душевным переживанием или откровением по тому или иному вопросу. Отчуждение и обособление людей друг от друга предполагают такой характер социальных связей, при котором они «оказываются оторванными от находящихся в этих связях индивидов, а условия их существования и деятельности — неконтролируемыми со стороны индивидов» [6, с. 201].
Что касается социального характера человека массы, его подробное описание можно найти в «Восстании масс» Ортега-и-Гассета. Автор указывает на две основные черты — беспрепятственный рост жизненных запросов и «врожденную неблагодарность ко всему, что сумело облегчить ему жизнь» [10, с. 319]. Человек массы сравни-
вается исследователем с избалованным ребенком, при этом «баловать — это значит потакать, поддерживать иллюзию, что все дозволено и ничто не обязательно» [там же]. «То, что раньше считалось удачей и рождало смиренную признательность судьбе, стало правом, которое не благословляют, а требуют» [10, с. 316].
Хотя определенное соотношение между массами и независимыми меньшинствами было во все времена, решающее слово оставалось за последними. Осознание у среднего человека своей узости и неподготовленности удерживало его от активного участия в общественной жизни. Роль простолюдина сводилась в основном к поддержке (или ее отсутствию) действий общественных лидеров, то есть была достаточно пассивной. «Сегодня, напротив, у среднего человека самые неукоснительные представления обо всем, что творится и должно твориться во вселенной» [10, с. 323]. Не имея возможности разобраться в сложных общественных вопросах, да и не желая в них разбираться, сегодняшний средний человек, тем не менее, вправе судить, требовать, и выносить приговор. «Не осталось такой общественной проблемы, куда бы он ни встревал, повсюду оставаясь глухим и слепым и повсюду навязывая свои «взгляды»» [там же].
Рассмотренные характеристики масс и самого массового человека имеют большое значение с точки зрения политической власти. Дело в том, что описанные социальные общности — массы — являются идеальным материалом для быстрого «изготовления» того, что Лебон называл одухотворенной толпой. В отличие от массы, одухотворенная толпа, или просто толпа, представляет собой активное единство, обладающее огромной разрушительной силой. Лебон делает очень важное замечание в отношении этого феномена, согласно которому для возникновения толпы не требуется одновременного присутствия группы индивидов в одном и том же месте. «Тысячи индивидов, отделенных друг от друга, могут в известные моменты подпадать одновременно под влияние некоторых сильных эмоций. и приобретать, таким образом, все черты одухотворенной толпы» [14, с. 121]. Более того, «целый народ под действием известных влияний иногда становится толпой» [там же].
Толпа обладает целым рядом таких характерных особенностей, которые заставляют рассматривать ее как качественно отдельное явление. Мнение толпы может совершенно не зависеть от мнения входящих в нее индивидов. В толпе каждый склонен думать и действовать совершенно иначе, чем он думал бы и действовал вне толпы. «Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и взамен получает какой-то другой», — писал Ницше [7, с. 229]. В силу анонимности и безответственности индивид, находящийся в толпе, ощущает огромную силу и поддается таким примитивным инстинктам, которым он никогда не дал бы волю, будучи один. По всем своим качествам толпа «приближается к совершенно первобытным существам» [14, с. 128], и стоит ли говорить, что единственное, на что способна толпа — это разрушение.
В силу изменчивости толпы ею очень трудно руководить [14, 10]. Аргументы разума для нее ничего не значат, тут не важны ни тщательно разработанные политические программы, ни справедливые взвешенные решения. Толпа мыслит яркими образами, которые могут не иметь к реальности никакого отношения. «Чем более кратко утверждение, чем более оно лишено какой бы то ни было доказательности, тем более оно оказывает влияние на толпу» [14, с. 183]. Разумеется, специфика сегодняшнего общества — общества толпы — отражается на характере современной политической власти.
Поскольку в современном обществе политическая власть — это во многих отношениях власть, управляющая толпой, она естественным образом начинает утрачи-
вать «человеческое лицо». Являясь «слепой» силой (или «чистой потенцией»), толпа целиком подчиняется умелому манипулятору, использующему три нехитрых приема управления — утверждение, повторение и «заразу» [14]. Однако поскольку — как было замечено — управлять толпой довольно трудно, одного манипулятивного мастерства может не хватить, и тогда может возникнуть необходимость в более «прямых» методах — принуждение и силовое воздействие (об активном развитии последних свидетельствует, например, проект FEMA — сеть так называемых карантинных лагерей, тайно построенных по всем США [15]).
Факты сегодняшней политической реальности подтверждают полученные выводы о деградации политической власти в связи с раскрытыми социальными факторами. Волна цветных революций в бывших Советских республиках и недавние события в странах Востока свидетельствуют, с одной стороны, о большой значимости феномена толпы для современной политики, а с другой, — о высокой эффективности (к сожалению!) тех низкопробных политических методов, которые были созданы скорее для управления именно бездушной толпой, но никак не для управления цивилизованным обществом.
Литература
1. Ледяев В. Г. Власть: концептуальный анализ. М.: РОССРЭН, 2001. 384 с.
2. Конфисахор А. Г., Хабибулин Р. К. Современная политическая власть и ее ресурсы // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 12. 2011. Вып. 4. С. 297-303.
3. Аристотель. Сочинения: в 4 т. М.: Мысль, 1983. Т. 4. 688 с.
4. Астахов П. А. Семья. М.: Эксмо, 2011. 254 с.
5. Культурология. ХХ век. Энциклопедия. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_culture/620/ %D0%A0%D0%98%D0%A1%D0%9C%D0%95%D0%9D (дата обращения: 07.01.2012).
6. Грушин Б. А. Массовое сознание. М.: Политиздат, 1987. 368 с.
7. Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. М.: Эксмо, 2010. 864 с.
8. Кожев А. Понятие власти. М.: Праксис, 2007. 182 с.
9. Гоббс Т. Избранные произведения: в 2 т. М., 1964. Т. 2. 748 с.
10. Ортега-и-Гассет Х. Эстетика. Философия культуры. М.: Искусство, 1991. 588 с.
11. Моль А. Социодинамика культуры. М.: КомКнига, 2005. 406 с.
12. Антропология власти. Хрестоматия по политической антропологии: в 2 т. / сост. и отв. ред. В. В. Бочаров. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. 491 с.
13. Конфисахор А. Г. Психология политической власти. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2009. 238 с.
14. Лебон Г. Психология народов и масс. М.: Академический проект, 2011. 240 с.
15. «ФЕМА»: ее карантинные лагеря, пластиковые гробы и поезда для заключенных. URL: http://mixednews.ru/archives/179 (дата обращения: 10.01.2012).
Статья поступила в редакцию 7 марта 2012 г.
