CC BY
127
УДК 94 (470.57)
раздел ИСТОРИЯ
СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА БАШКИРСКОГО ОБЩЕСТВА В ТЕРМИНОЛОГИИ ДЕЛОПРОИЗВОДСТВЕННЫХ ДОКУМЕНТОВ XVII ВЕКА
© Б. А. Азнабаев
Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450074 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32.
Тел./факс: +7 (347) 273 67 78.
E-mail: azbulattt@rambler.ru
Статья посвящена изучению устойчивых терминов делопроизводственной документации XVII в., отражающей взаимоотношения российской администрации и башкир. Формулярный анализ текста источника производился с целью выявления различий социального и правого статуса коренного населения Уфимского уезда с положением других нерусских народов Российского государства. Исследование коннотативного компонента значения таких делопроизводственных оборотов, как «холопы твои», «от всех башкирцев письмо», «слово то», позволило уточнить существующие в историографии интерпретации этих терминов.
Ключевые слова: челобитные, башкирские восстания, титулатура, форма адресации, ясак, подданство, шерть.
В существующей делопроизводственные
историческои литературе источники, отражающие социальные аспекты истории башкирского народа XVII в., исследовались исключительно в проекции их информативной значимости. Работы Н. В. Устю-гова, А. Н. Усманова, Н. Ф. Демидова, И. Г. Акма-нова [1], при всей добросовестности позитивистского метода, переводили терминологию источников на современный язык науки, не анализируя коннотативный аспект значения понятий. Вместе с тем не только формулярный анализ документов, но и исследование устойчивых терминов в различных контекстах позволяет расширить наши представления о социальной структуре башкирского общества XVII в.
Терминологический аппарат делопроизводственной переписки ханств, образовавшихся после раскола Золотой Орды, подробнейшим образом исследовали М. А. Усманов и В. В. Трепавлов. М. А. Усманов обратил внимание на то, что послания и ярлыки ханов имели довольно сложный, но при этом детально разработанный формуляр и набор устойчивых терминов, не допускающий отклонений в интерпретации цели документа и статуса адресатов и адресантов [2]. В. А. Трепавлов в исследовании, специально посвященном изучению эволюции титулатуры в официальных документах XVI-XVII вв., установил широко распространенную в московских приказах практику заимствования ключевых языковых форм из делопроизводственной практики Золотой Орды [3].
Первое, на что обращает внимание исследователь при анализе обращений башкир к российским властям XVII в., это самоопределение. Во всех случаях башкиры называют себя «холоп твой» или «холопы твои». В XVII в. самоназвание «холоп твой» уже осознавалось как привилегия служилого сословия, поскольку крестьяне и посадские люди, по словам Г. Котошихина, «пишутца в челобитных своих рабами и сиротами, а не холопами» [4, с. 127]. В совместных коллективных челобитных башкир с казанскими ясачными татарами и бобылями употребляются оба понятия «холопы и сироты» [5, с. 83]. Специфика данного термина в отношении башкир заключается в том, что он распространяется не на отдельные привилегированные
группы, но на весь народ, выступающий в качестве однородного служилого сословия. Примечательно то, что в документах сибирских приказных изб
XVII в. включение в российское подданство башкир трактовалось как запись в службу [6, с. 83].
Принципиальное отличие сословного статуса башкир от положения других служилых народов заключалось в том, что служба была сопряжена с ясачной повинностью. Служилые татары, калмыки и ногайцы, также принявшие российское подданство, ясак в XVII в. не платили. В этом отношении ясачная дань сближала башкир с большей частью сибирских народов и казанскими татарами. По утверждению С. В. Бахрушина, ясак означает подать, установленную законом, уложенную или принудительную, в отличие от добровольных приношений, поминков. Ясак - по преимуществу дань, которую приносят побежденные, он, следовательно, признак подданства и связан с понятием чего-то позорящего. Бахрушин указал в качестве примера на остяков, которые, соглашаясь платить поминки в том же размере, отказывались платить ясак на том основании, что были служилые, а не ясачные [7, с. 49].
Как же сочетался высокий сословный статус служилого народа с приниженным положением плательщика ясака? Бахрушин отмечает, что в Сибири ясак собирался с человека. Только знать освобождалась от него, записываясь в служилые люди. Таким образом, ясак в Сибири являлся символом низкого бесправного положения. В интерпретации башкир ясак рассматривался в качестве правового основания владения вотчинными землями, т.е. привилегии, поднимающей коренное население Уфимского уезда над другими народами. Не случайно, башкиры расценили отмену ясака в 1754 г. как лишение их вотчинного права на землю, что явилось одной из причин восстания 1755-1756 гг.
Однако сочетанием служилого статуса и ясачной повинности не исчерпывается специфика положения башкир в XVII в. Историк, исследующий делопроизводственную документацию, должен обратить внимание на форму адресации в переписке между представителями российской администрации и башкирами. Распространенным оборотом в посланиях, направляемым восставшим в XVII в., становится фраза «ко всем башкирцам»[5, с. 168-
ISSN 1998-4812
Вестник Башкирского университета. 2012. Т. 17. №1(I)
729
171]. В свою очередь башкиры Ногайской дороги, обращаясь в 1663 г. к уфимскому воеводе
А. М. Волконскому, указывали «письмо от нас, башкир» [5, с. 166]. Практика обращения ко всему башкирскому народу была продолжена и в XVIII в. В качестве примера приведем указ В. Н. Татищева от 28 декабря 1735 г. «Сибирской дороги башкирского народа обывателем, как духовным, так и свецким старшинам и прочим всякого звания лю-дем» [8, с.132]. Подобной адресации во взаимоотношениях России с другими народами в XVII в. мы не находим. Субъектом переговоров с российскими властями выступают не калмыки, ногайцы, кабардинцы и сибирские народы, но исключительно представители их знати. Очевидно, что подобный характер обращений к башкирам был положен не российской стариной, а самими башкирами. Российская администрация явно тяготилась обращениями к столь не конкретному адресату. Казанский губернатор Апраксин в своем обращении к Петру I, указывая на тщетность переговоров с восставшими, писал в 1709 г.: «О тех башкирцах доношу тебе, государю: народ их проклятой многочисленной и военной, да безглавной, никаких над собою начал, хотя б, так как на Дону подобно атаманы, и таких не имеют, принятца не за ково и чтоб особно послать не х кому» [5, с. 257]. Башкирские главы родов постоянно ссылаются в своих челобитных на то, что все вопросы, связанные с состоянием войны и организацией военной службы, решаются только «мирским согласием» [8, с. 132].
Чем же было обусловлено отсутствие надоб-щинных властных структур в башкирском обществе XVII в.? У соседей башкир (калмыков, казахов и ногайцев) существовали правители, облеченные полнотой власти в решении важнейших вопросов жизни общества. По-видимому, башкиры исторически имели совершенно иной политический опыт. У народов, входивших в политическую систему монгольской империи, вершину общественной иерархии власти всегда венчала фигура представителя золотого рода - чингисида. Однако на территории Башкирии в отличие от соседей улусная система во главе с правителями из рода Чингисхана не сложилась. Как следствие, среди башкирских родов нет представителей знати, ведущих свое происхождение от золотого рода. По этой причине все представители башкирской элиты - князья, тарханы и бии по правовому статусу относились к черной кости. Они не обладали сакральной легитимностью, позволяющей игнорировать мнение своих сородичей.
Однако нельзя утверждать, что практика преобладания горизонтальных, т.е. межобщинных и концессуальных отношений исключала возможность преобразования в иную структуру общества. Г. Е. Марков впервые обратил внимание на специфику кочевого социума, структура которого во многом обусловливается состоянием войны. В эпохи войн и крупных миграций племенная структура укреплялась на основе военной организации, наступало военно-кочевое агрегатное состояние. При этом подразделения племен становились элементами военной организации, состоящей из племенного ополчения. Высшей степенью военной консолидации были кочевые империи, приобретавшие на время характер государственной власти, однако по мно-
гим существенным признакам они отличались от государств оседлых земледельцев [9, с. 211].
В ходе восстаний XVII-XVIII вв. башкиры способны были радикально менять свои общественные устои. Принимая решение о призвании ха-на-чингисида (мнимого или истинного) - башкиры формально и фактически создавали вертикальную структуру общества, построенную в виде военной иерархии. Именно об этом событии поведал один из участников восстания 1704-1711 гг. казанским властям в 1708 г.: «И те их посылыцики привезли с Кубани Салтан-Хозю, что называетца ханом, и все ему куран целовали, чтоб им быть всем ему послушны; а откуды он Салтан и какой, того де он не ведает, только де батыри и все башкирцы за святого его почитают и воздают ему честь. Батыри и лутчие башкирцы целуют ево в полу, а иным целовать не дают» [5, с. 225]. Отметим два принципиальных факта этого свидетельства: во-первых, авторитет хана основывается на сакральности - «святости». По словам И. Измайлова, в улусе Джучи была создана особая этнополитическая идеология, названная им «чингисизмом». И. Измайлов определяет чингисизм как новую парадигму монгольской и золотоордынской политической идеологии: созданная в улусе Джучи иерархия кланов во главе с чингисидами трактовалась не просто как учреждение государства, но и как акт творения общества, упорядочения макрокосма [10, с. 45]. В основе этого политического сознания находилась система мифологем, ядром которых был культ Чингисхана. Сфера действия этого права не ограничивалась как клановыми, так и этнополитическими границами: каждый чингисид независимо от того, к какой именно династической ветви потомков Чингисхана он относился, мог реально претендовать на ханский титул в любой стране, где еще существовали традиции права монгольской империи.
Во-вторых, появление хана означало немедленный переход к военно-иерархическому строению общества. В этот момент полномочия элиты, лишаясь прежней консенсуальной основы, приобретали жесткий императивный характер. Только элита могла непосредственно входить в сношения с ханом. Чингисид, олицетворяя собой надобщинный институт, снимал с башкирской элиты моральную ответственность за принятие самых жестких политических решений. Не случайно, самые крайние формы военного подчинения рядовых воинов своим предводителям наблюдаются именно в период ханского правления башкирами. Одним из первых аристократов, поддержавших в 1707 г. нового хана, был Кусюм Тюлекеев, который, по утверждению П. И. Рычкова, «так усилился и самовластен над башкирцами, что тех кои в противность его воли поступали, вешал на деревьях и утоплял в воде, бросая в проруби» [11, с. 154].
Отдельного исследования заслуживает проблема кратковременности и неустойчивости института ханской власти в башкирском обществе. Однако даже поверхностный взгляд на данный вопрос вновь требует обращения к историческим традициям взаимоотношений правителей государства и глав башкирских общин. Отсутствие улусной структуры на территории Башкирии предопределило специфически дистанционный тип имперского
управления краем. Лояльность главе государства основывалась в том числе и на том обстоятельстве, что хан находится за пределами обитания башкирских родов, т.е. он практически не вмешивался в дела внутреннего самоуправления. Неудачная попытка Абулхаира стать башкирским ханом в начале
XVIII в. служит наглядной иллюстрацией этого предположения. Однако долгая и упорная поддержка башкирами сибирских кучумовичей, возможно, была обусловлена тем, что сыновья и внуки последнего сибирского правителя кочевали далеко на восточной стороне Уральских гор.
Вопрос о характере башкирских восстаний XVII в. также нашел свое отражение в форме и терминологии делопроизводственной документации. Обращает на себя внимание то, что уфимские власти при обращении к восставшим башкирам в 1663 г. используют такой вид общего приказного делопроизводства, как память. Обычно память использовалась при переписке между равными по статусу учреждениями (приказами, воеводами). Гораздо реже память посылалась от приказов воеводам. Тем не менее именно память стала основной формой обращения уфимского воеводы А. М. Волконского восставшим башкирам в 1663 г. В правовом отношении выбор вида документации был абсолютно оправдан. Башкиры, подняв в 1662 г. восстание, формально нарушили действие присяги о подданстве, и, следовательно, находились за пределами прямой юрисдикции российских властей. По этой причине воевода Волконский в обращении к башкирам не указывает, а предлагает: «И тому моему слову вы, башкирцы, верьте и в старые свои юрты приезжайте, не опасайтесь ниче-во» [5, с. 171]. Интересно то, что сибирский султан Кучук, на короткий срок ставший вождем этого восстания, ссылается с башкирами с помощью ярлыков. Ярлыки же, по утверждению М. А. Усманова, представляли собой письменные указы, приказания, повеления, предписания собственным подданным или главам зависимых стран [2, с. 198]. О фактическом выходе башкир из подчинения российским властям свидетельствует формуляр и термины ответного послания башкир уфимскому воеводе. 16 ноября 1663 г. восставшие Ногайской дороги обратились к А. М. Волконскому с письмом, в начальном протоколе которого, помимо титула адресата, отмечено: «Письмо от нас башкир - слово то» [5, с. 166]. М. А. Усманов установил, что в текстах грамот к некоронованным чингисидам во времена Василия III стало фигурировать типично «ханское» выражение «Васильеве слово» и «слово мое», заимствованное из ордынской дипломатики формулы обращений к нижестоящим адресатам [2, с. 4].
В. В. Трепалов, разбирая конечный протокол послания Ивана Грозного к А. Курбскому, обратил внимание на пропуск переводчиками выражения царя «слово то». Он пишет: «А между тем это типично «ханское» выражение, показывающее высокий монархический ранг адресата - во всяком случае по отношению к тому, к кому он обращается с
посланием» [3, с. 192]. Эта формула в начале письма позволяет сделать два вывода. Во-первых, в послании к царю адресантом выступают все башкиры. Тем самым они утверждают себя в качестве полноправного субъекта уже не внутригосударственных, а межгосударственных отношений. Во-вторых, в этом письме башкиры ставят себя если не в превосходящее, то во всяком случае в равное с русским царем положение.
За рамками данного небольшого исследования остается целый пласт понятий и структурных аспектов делопроизводственных источников XVII в., отражающих интерпретацию принятия подданства как самими башкирами, так и российскими властями. Например, понятия «шерть» позволяет говорить о различном коннотативном компоненте значения данного термина. Столь же сложными и неоднозначными представляются делопроизводственные обороты, отражающие земельные права башкир. Тем не менее даже первоначальное исследование структуры текста и терминологии документов, отражающих взаимоотношения российской администрации и башкир, позволяет установить уникальный характер положения башкир в структуре Российского государства XVII в.
ЛИТЕРАТУРА
1. Устюгов Н. В. Башкирское восстание 1662-1664 гг. Исторические записки. М., изд-во МГУ, 1947. Т. 24. 154 с.
2. Усманов А. Н. Добровольное присоединение Башкирии к Русскому государству. Уфа, Башкирское книжное изд-во. 1960. 198 с.
3. Демидова Н. Ф. Башкирские посольства в Москву в XVII веке. От древней Руси к России Нового времени. М., Наука. 2003. 518 с.
4. Акманов И. Г. Башкирия в составе Российского государства в XVII - первой половине XVIII в. Свердловск, издание Уральского университета. 1991. 154 с.
5. Усманов М. А. Жалованные акты Джучиева Улуса XIV-XVI вв. Казань, изд-во КГУ. 1979. 318 с.
6. Трепавлов В. В. Белый царь. Образ монарха и представление о подданстве у народов России XV-XVШ вв. М., изд-во: Восточная литература РАН. 2007. 255 с.
7. Котошихин Г. О. Россия в царствование Алексея Михайловича. СПб., Издание Археографической комиссии. 1906. 227 с.
8. Материалы по истории Башкирской АССР. Ч. 1: Башкирские восстания в XVII и первой половине XVIII в. М.;Л., изд-во АН СССР. 1936. 612 с.
9. Дополнение к актам историческим, собранным и изданным археографической комиссией. СПб., Издание Археографической комиссии. 1862. Том. VIII. 624 с.
10. Бахрушин С. В. Ясак в Сибири в XVII в. Научные труды. М., Изд-во АН СССР. 1955. Т. III. 355 с.
11. Материалы по истории Башкирской АССР. Оренбургская экспедиция и башкирские восстания 30-х годов XVIII в. Уфа, Научное издательство «Башкирская энциклопедия». 2002. Т. VI. 648 с.
12. Марков Г. Е. Проблемы развития общественной структуры кочевников Азии. М., изд-во МГУ. 1973. 234 с.
13. Измайлов И. Л. Формирование этнополитического самосознания населения Улуса Джучи: некоторые элементы и тенденции развития тюркско-татарской исторической традиции // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223-1556. Казань, Институт истории АН РТ. 2002. 428 с.
14. Рычков П. И. Топография Оренбургской губернии. Уфа, изд-во Китап. 1999. 312 с.
Поступила в редакцию 04.04.2012 г.
