CC BY
51
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2012. № 3
ЭТИКА
А.В. Прокофьев*
СОЦИАЛЬНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ И ОКРУЖАЮЩАЯ СРЕДА*
Первая из проанализированных в статье проблем касается способов установления морально обоснованного уровня обеспечения граждан экологическими благами. Решение этой проблемы может быть достигнуто только на основе соединения экономической теории общественных благ и теории социальной справедливости. Такому соединению препятствует тупиковое противостояние двух линий социально-этической аргументации: 1) отталкивающейся от уважения к реально существующим экологическим предпочтениям граждан; 2) отталкивающейся от объективных критериев и стандартов качества жизни. Одним из выходов из этого положения является использование указанных линий аргументации по отношению к разным типам экологических благ (в англо-американской теории справедливости предложен Д. Миллером). Однако данное решение проблемы является сугубо механическим, упрощающим существо дела. Вторая проблема касается неравенства в сфере доступа граждан к экологическим благам. В этой связи автор анализирует разработанные к настоящему моменту определения экологической справедливости, критерии выявления фактов экологического неравенства и практические механизмы его устранения и предотвращения.
Ключевые слова: экологическая политика; социальная справедливость; общественные блага; качество жизни, экологическое неравенство.
A.V. P r o k o f y e v. Social justice and environment
The first problem in the article concerns the methods of ascertaining the morally reasonable level of the state position of environmental goods. The solution of this problem can be obtained only on the basis of combination of economic theory of public goods and theory of social justice. Such combination is hampered by dead-end confrontation of two lines of reasoning: 1) based on the respect to the actually existing environmental preferences of citizens; 2) based on the objective standards the quality of life. There is a way out of this situation proposed by D. Miller. It consists in using the said lines of reasoning with respect to different types of environmental goods. The author tries to prove
* Прокофьев Андрей Вячеславович — доктор философских наук, доцент, профессор кафедры этики философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 939-20-55; e-mail.: [email protected]
** Статья подготовлена в рамках проекта «Справедливость в сфере принятия экологически значимых решений: теоретические основания и практические контексты» (грант Президента России МД-140.2010.6).
that this proposal is mechanical and simplistic. The second problem concerns the inequality in the sphere of access of citizens to environmental goods. The author analyses current definitions of environmental justice, criteria for detecting facts of environmental inequality and practical mechanisms that ensure its elimination and prevention.
Key words: environmental policy; social justice; public goods; quality of life; environmental inequality.
Общественные блага в теории справедливости
В качестве точки отсчета для обсуждения справедливости в сфере доступа к экологическим благам необходимо обратиться к такому понятию, как «публичные» или «общественные» блага. Изначальный смысл этого термина, приданный ему известным экономистом П. Самуэльсоном, связан с такими свойствами, как «неисключае-мость» и «несоперничество» [P. Samuelson, 1954, p. 387—389]. «Не-исключаемость» означает, что потребление какого-то блага осуществляется параллельно всеми членами сообщества и от него невозможно кого-то отстранить. Однако дело не только в том, что внешнее исключение является в этом случае невозможным или нерационально дорогим. Отдельные индивиды не могут и сами исключить себя из числа пользователей какого-то общественного блага, во всяком случае, они не могут единолично выбирать уровень потребления этого блага, варьируя свои затраты на его получение. Например, при наличии эффективной системы обеспечения внешней безопасности государства никто из граждан не может быть лишен такой безопасности, даже если он отказывается ее поддерживать своими усилиями, и никто не может единолично уменьшить свой уровень безопасности в обмен на увеличение уровня потребления других благ. Так как потребление общественных благ одним членом сообщества возможно без уменьшения доли другого, то за них не разворачивается конкуренция между потребителями. Например, граждане определенного государства не могут конкурировать между собой за доступ к повышенной безопасности от внешних военных вторжений. В этом смысл «несоперничества». Особые свойства общественных благ предрешают их систематическое недопроизводство в экономической системе, регулируемой рынком, поэтому обеспечение граждан общественными благами вынуждено брать на себя государство. Подобная роль государственных институтов является оправданной как с точки зрения экономической целесообразности, так и с точки зрения справедливости.
Несложно заметить, что благоприятная окружающая среда более или менее строго отвечает понятию «общественное благо».
Представим себе, что жители отдельного городского квартала пытаются обеспечить чистоту воздуха. Во-первых, решить эту задачу в одиночку им не под силу, поскольку ее реализация требует рационального размещения жилых зон, зеленых насаждений и источников загрязнения в пределах города в целом, контроля над уровнем вредных выбросов на предприятиях и т.д. Во-вторых, если у них и есть ограниченные возможности улучшить качество воздуха за счет зеленых насаждений, то пользоваться плодами их труда будут все соседние кварталы, несмотря на то, что их жители не захотят участвовать в борьбе за чистый воздух или материально компенсировать усилия соседей. Схожие трудности возникают при решении иных экологических проблем, затрагивающих иные заинтересованные стороны и иные уровни принятия решений. В перспективе индивидуализированной деятельности экологические цели оказываются недостижимыми, а если они отчасти и достижимы, то ставящие их перед собой субъекты вынуждены обслуживать общий интерес без тех гарантий взаимности, которые дает рыночная сделка.
Отсюда следуют два вывода: вывод о моральной оправданности ограничения свободных рыночных отношений в тех видах человеческой активности, которые несут с собой угрозу окружающей среде, а также вывод о необходимости принудительного коллективного финансирования мероприятий по ее охране и восстановлению. В перспективе, заданной теорией общественных благ, деятельность по сохранению благоприятной окружающей среды сталкивается с одной чрезвычайно существенной проблемой. Любое государство должно избрать обоснованный уровень обеспечения граждан данным общественным благом и, значит, обоснованный уровень затрат на эти цели. Казалось бы, ответ на эту проблему прост и очевиден: обоснованным уровнем затрат на проведение экологической политики будет тот, который позволяет поддерживать деятельность государства по производству иных общественных благ и не оказывает разрушительного воздействия на регулируемую рынком сферу производства благ частного характера. Однако этот предельно общий тезис не позволяет уточнить, в какой мере должны потесниться как свободный рынок, так и параллельные статьи бюджетного финансирования — такие, как национальная оборона, образование, социальные программы, нацеленные на уменьшение имущественного неравенства и т.д. Сложность ситуации состоит в том, что, хотя производство общественных благ осуществляется в интересах отдельных индивидов, составляющих определенное сообщество, последние не могут однозначно выразить степень своей заинтересованности в каждом конкретном благе, выступая в качестве его приобретателей на рынке.
Стандартный экономический подход к решению проблемы требует использовать методики, позволяющие проводить в отношении планируемых экологических мероприятий анализ выгод и затрат. Существует несколько основных средств достижения этой цели. Во-первых, можно определить масштаб прямых экономических потерь от ухудшения окружающей среды или от сохранения ее низкого качества. Эти потери выражаются в убытках, возникающих из-за болезней и преждевременных смертей работников, вызванных неблагоприятными экологическими факторами. Во-вторых, можно задействовать так называемую «субъективную (или предположительную) оценку». Она требует проведения специальных социологических опросов, устанавливающих готовность населения оплачивать из собственного дохода природоохранные мероприятия или же готовность получить денежную компенсацию за экологические потери. На основе их результатов можно моделировать действие рынка для той сферы, где реальный рынок не способен осуществлять свои регулирующие функции [ЛХ. Turner, 1999, p. 17—38].
Однако эти методики выглядят не очень убедительно в свете морального требования уважения к интересам граждан и идеи справедливости. Опора на актуальные предпочтения граждан, выявленные на основе предположительной оценки, небезосновательно воспринимается как пренебрежение их фундаментальными, хотя и не осознаваемыми интересами. С другой стороны, опора на фундаментальные, хотя и неосознаваемые интересы может быть охарактеризована как патернализм, вменение гражданам тех потребностей, которых они в действительности не имеют.
Экологический патернализм versus экологическая
нечувствительность
За каждой из этих двух позиций стоит довольно мощная и влиятельная социально-этическая концепция. Так, вторая позиция, предполагающая оправданность использования результатов измерения реальных предпочтений и предостерегающая от экологического патернализма, тесно связана с мейнстримом либеральной социальной этики, который опирается на принцип «моральной нейтральности государства». Этот принцип предполагает необходимость беспристрастного (равного) отношения к обладателям разных концепций блага, т.е. целостных представлений о полной и достойной человеческой жизни. Очень точную и недвусмысленную формулировку принципа предложил американский политический философ Дж. Уолдрон: «Нет ничего неправильного в том, чтобы кто-то поддерживал определенную концепцию благой жизни [как частное
лицо], но было бы неправильно с его стороны поддерживать эту концепцию в качестве законодателя (и, вероятно, избирателя)» [/. ЦаМтп, 1993, р. 153]. На этой основе конституируется специфическая мораль публичной сферы, которая отличается от приватных этических установок граждан, неизбежно раздробленных и многообразных.
Первым выражением нейтралистской политической морали является запрет на введение таких форм государственного регулирования, которые отталкиваются от какой-то одной концепции блага в ущерб остальным, вторым выражением — запрет на введение всеобщего налогообложения, которое реализует нормативные установки отдельной концепции блага. Другими словами, никто не должен испытывать ограничения в связи с тем, что его ценностное видение мира не разделяют другие граждане, и никто не должен платить за реализацию тех ценностей, которые для него чужды. В этой связи чувствительность и нечувствительность к состоянию окружающей среды рассматриваются по аналогии с религиозностью и атеистическими убеждениями. Они представляют собой неотъемлемые свойства разных концепций блага, которые должны сосуществовать на условиях взаимной терпимости и взаимного уважения.
Определяя условия такого сосуществования, концепция моральной нейтральности государства использует два нормативных ориентира. Во-первых, она исходит из того, что одним из наиболее эффективных способов обеспечения либерального равенства является рынок, который отражает действительные предпочтения граждан, а не представления чиновников «о том, как людям следует себя вести» [Р. Дворкин, 1998, с. 62]. Конечно, гипотетические заместители рынка, применяющиеся для выявления необходимого объема общественных благ, гораздо более уязвимы для влияния ценностных представлений чиновников, чем реально действующий рынок, однако «субъективная оценка» рассматривается как достаточно эффективный заслон против такого влияния. В теоретической перспективе моральной нейтральности государства она имеет отчетливо выраженную антипатерналистскую направленность. Во-вторых, концепция либеральной нейтральности государства исходит из того, что полный подрыв возможностей для ведения определенного образа жизни, построенного на основе некой всеобъемлющей доктрины, недопустим даже в том случае, если к такому исходу ведет функционирование механизмов, обеспечивающих либеральное равенство (например, рынка или демократии). В отношении «зеленого» образа жизни последний тезис оформляется следующим образом: «[Либерал] считает, что захват незагрязненной местности потребительской экономикой — это спонтанный
и необратимый процесс, из-за которого образ жизни, в прошлом имевший сторонников и доставлявший удовлетворение, в будущем станет недоступным как новым поколениям, так и тем, кто сейчас, видимо, не догадывается о его привлекательности. Либерал опасается, что этот образ жизни будет неизвестен, а поэтому захват новых местностей потребительской экономикой нельзя считать нейтральным по отношению к конкурирующим представлениям о достойной жизни» [там же, c. 74].
Программа природоохранных мероприятий, вытекающая из комбинации гипотетических заместителей рынка и опасения потерять саму возможность вести образ жизни, ориентированный на гармонию с природой, в том обществе, которое в целом малочувствительно к экологическим ценностям, оказывается гораздо скромнее, чем аналогичная программа, опирающаяся на признание объективной ценности такого образа жизни, а тем более — на признание внутренней ценности самих природных объектов. Пользуясь термином экофилософа Б.Нортона, эти программы будут порождать разный по объему «списочный состав» защищенных объектов.
Заметно более открытым для экологической озабоченности является тот вариант нормативной политической теории, который напрямую отталкивается от определенных представлений о человеческой природе и качественной, полной, процветающей человеческой жизни. Как заметил один из критиков идеи моральной нейтральности государства Р. Байнер, даже если государство и должно быть нейтрально по отношению к верующим и атеистам, мусульманам и христианам, католикам и членам англиканской церкви, оно не может быть нейтрально по отношению «к тем, чье понимание блага подчиняет экономическую выгоду экологическому благосостоянию, и тем, чье понимание блага подчиняет экологическое благосостояние экономической выгоде... Государство будет вынуждено установить моральную иерархию, еще раз оправдывая здравый смысл аристотелианского понимания политики» [Л. Beiner, 1992, p. 65]. В рамках неоаристотелианского (а равно неотомистского) понимания политики справедливое общество обязано обеспечить своим членам полноценную возможность для деятельной реализации их человеческого потенциала. Среди неотъемлемых составляющих этого потенциала присутствуют и такие, которые могут реализоваться только за счет взаимодействия с природой. Так, М. Нассбаум, одна из родоначальниц теории справедливости, опирающейся на понятие «функциональных возможностей человека» (capabilities of human functioning), отдельно обсуждает: а) возможность вести здоровую жизнь, которая прямо зависит от условий окружающей среды, б) возможность жить, устанавливая отношения с животными, растениями, миром природы в целом, а также
заботясь о них. Ярким примером обеспечения условий для реализации этой части человеческого потенциала для Нассбаум выступает комплекс мероприятий правительства Норвегии по сохранению нетронутой «лесной линии» вдоль побережья [M. Nussbaum, 2000, p. 79-80].
Однако, несмотря большую приемлемость этой теоретической парадигмы для экологически чувствительных граждан, необходимо иметь в виду, что над социальной этикой, построенной на основе идеи качества жизни, постоянно тяготеет обвинение в гуманистическом авторитаризме. Так, Дж. Уоллах уже два десятилетия назад небезуспешно попытался показать, что теория «человеческого функционирования» М. Нассбаум имплицитно содержит идею патерналистского правления философствующих экспертов по человеческой природе, кулуарно решающих фундаментальные проблемы человечества без участия прочих его представителей [J.R. Wallach, 1992, p. 629].
Таким образом, перед нами очевидный конфликт нормативных оснований и теоретических парадигм, из которого необходимо найти выход. Данную задачу попытался решить в работах конца 1990-х — начала 2000-х гг. известный британский исследователь проблем социальной справедливости Д. Миллер. Он попробовал обосновать социально-этическую неоднородность экологических благ и разработал их типологию, помогающую, с его точки зрения, выбирать правильные социально-политические механизмы их продвижения. Первая ниша в его типологии занята такими благами, как здоровое существование и защищенность от экологического ущерба. Здесь существуют вполне объективные критерии, привязанные к понятию качества жизни и перевешивающие любые индивидуальные предпочтения. Предпочтения граждан, расходящиеся с критериями качества жизни, следует рассматривать как заведомо нерациональные. Если использовать язык теории справедливости Дж. Ролза, экологические блага первой категории, по мнению Д. Миллера, должны дополнить список так называемых «первичных благ». Вторая ниша типологии включает блага, которые не являются обязательным условием полноценной человеческой жизни, но в отношении которых в конкретном сообществе имеются хорошие шансы достижения взаимоприемлемого решения на основе публичного обсуждения. Третья ниша выделена Миллером для благ, которые не только не входят в список «первичных», но и находятся в зоне настолько острых разногласий, что единственным способом принятия решений по их поводу остается выявление реальных предпочтений граждан и последующее их обобщение в итоговом расчете выгод и затрат [D. Miller, 1999, p. 171—172]. Таким образом, в типологии Миллера аргументация от уважения к авто-
номному выбору граждан и от уважения к их объективным, хотя и не всегда осознаваемым интересам разнесены по разным проблемам общественно-политической практики.
По моему мнению, проект Д. Миллера очень уязвим в теоретическом и практическом отношении. Он грешит недопустимым упрощением вскрытой им социально-этической проблемы. Однако вместе с тем нельзя не заметить, что британский философ очень проницательно указывает на две полярных точки в сфере нормативного обоснования экологической политики. Одна из них связана с апелляцией к объективным критериям качества жизни, другая — с учетом реальных предпочтений граждан, т.е. их готовности платить за природоохранные мероприятия или принимать компенсацию за экологический ущерб. Этим полярным точкам соответствуют разные способы достижения поставленных целей. В первом случае сторонники той или иной природоохранной меры (власти или общественные организации) имеют право прямо отталкиваться от экоэтических принципов: исполнять их или требовать их исполнения. Во втором случае они должны первоначально воздействовать на ценностное сознание граждан, изменив его в сторону большей экологической чувствительности. Возвращаясь к описанной выше теоретической коллизии, можно сказать, что либеральный нейтрализм имеет тенденцию не замечать существование проблем первого рода, а концепция качества жизни — второго.
Однако, вопреки мнению Д. Миллера, нельзя сказать, что два способа аргументации и две порожденных ими практических стратегии строго разделены по проблемам или по типам экологических благ. Миллер предположил, что вопросы, связанные с ущербом жизни и здоровью, решаются по первому сценарию, а вопросы биоразнообразия и сохранения экосистем — по второму. Но возьмем его собственный пример с экономическим освоением последней территории, где гнездится какой-то редкий вид птиц. Если бы речь шла об одном из многих мест такого рода, то вопрос мог бы решаться исключительно на уровне анализа преобладающих предпочтений. Но так как мы имеем дело с невосполнимым ущербом (возможным исчезновением вида), такой способ решения начинает выглядеть не как уважение к ценностному самоопределению жителей территории, а как потакание их неразвитому экологическому сознанию. Вполне возможно, что здесь была бы уместна прямая апелляция к экоэтическим принципам, позволяющая игнорировать реальные предпочтения и построенный на их основе анализ выгод и затрат. То есть между нащупанными Миллером полярными точками нет строгой границы, разделяющей альтернативные алгоритмы принятия решений, а простирается континуум проблем, в котором сложно совмещаются разные линии аргументации.
Справедливость распределения экологических благ между
гражданами
До сих пор мы рассматривали экологические блага исключительно в качестве общественных. Однако в действительности они не находятся всецело за пределами соперничества и исключения. На уровне отдельных граждан частный характер экологических благ проявляется в сфере потребления экологически чистой продукции. Этот процесс индивидуализирован, зависит от личных предпочтений и возможностей потребителя. Не менее очевидно частная ипостась экологических благ прослеживается и по отношению к локальным сообществам. Их географическая удаленность друг от друга ведет к тому, что загрязненность воздуха, земли и воды на их территориях может существенно отличаться. Это создает возможность исключения каких-то сообществ из числа полноценных потребителей экологических благ, а также к соперничеству за сохранение «своей» земли, «своего» воздуха и «своей» воды в приемлемом состоянии.
Казалось бы, индивидуализированный характер потребления свидетельствует о том, что экологические блага находятся в сфере эффективного рыночного регулирования. С точки зрения экономической теории, оптимальное (а в конечном итоге, морально оправданное) распределение частных благ достигается именно свободным, немонополизированным рынком. Каждый имеет возможность оплатить собственную экологическую безопасность, покупая чистую продукцию, потратив деньги на переезд в экологически благоприятный район. Каждый может приобрести страховой полис, предполагающий компенсацию будущего экологического ущерба. Если он не делает этого, предпочитая потратить средства на иные блага, то он ценит эти блага выше своей экологической безопасности и не может жаловаться на несправедливость в случае возникновения некомпенсированных потерь. Однако по ряду причин такая идиллическая картина представляет собой лишь видимость.
Во-первых, для того чтобы потребление экологических благ эффективно регулировалось на рыночной основе, должны быть корректно установлены права собственности на предмет обмена. Например, если кто-то готов поступиться частью своей безопасности или пожертвовать своим здоровьем ради получения материальной компенсации, он должен иметь возможность «торговать» этими благами, выступать как их собственник. С другой стороны, тот, кто планирует реализовать экономический проект, ухудшающий состояние окружающей среды и создающий дополнительные экологические угрозы, должен быть связан обязанностью вступать в переговоры о цене уступки (т.е. о размере компенсации) со всеми,
кто может понести потери. Подобного распределения прав, как правило, не существует, и технические возможности его создания ограничены.
Во-вторых, следует иметь в виду, что деятельность рынка всегда накладывается на длительно существующие, структурные социальные и политические неравенства, воспроизводя и усугубляя их. Нежелание платить за улучшение экологических условий собственного существования, застраховать себя от экологических рисков, высокая степень готовности обменивать экологические блага на другие преимущества могут быть связаны не с пренебрежением состоянием окружающей среды, а с экономическим бессилием, с нерешенностью насущных и безотлагательных проблем — проблем простого поддержания жизни. Нобелевский лауреат 1997 г. по экономике А. Сен обозначил те предпочтения граждан, которые сформировались в результате социально-экономической деприва-ции, с помощью понятия «приспосабливающиеся», и предостерег от их автоматического, бездумного учета при определении экономической эффективности тех или иных стратегий и институтов [А. Сен, 2004, с. 80—81]. В случае с оценкой экологических благ представителями бедных и политически бессильных локальных сообществ мы имеем дело именно с «приспосабливающимися предпочтениями». Ни о каких честных и свободных рыночных сделках здесь не может быть и речи. Схожая ситуация складывается и с теми социальными слоями, которые не приобретают экологически чистую продукцию в силу своей малой материальной обеспеченности либо вынуждены наниматься на экологически вредную работу в силу отсутствия альтернатив.
Таким образом, указание на «частные» проявления экологических благ не позволяет утверждать, что в сфере их потребления «невидимая рука» рынка уже добилась приемлемого с точки зрения морали равновесия. Оно может быть достигнуто только на основе действий «видимой» и вполне осязаемой руки государственного регулирования. Впрочем, и государственное регулирование должно руководствоваться при этом такими практическими ориентирами, которые выражают всю совокупность социально-этических принципов. Опираясь на усеченные, односторонние нормативные критерии, оно будет воспроизводить те же самые диспропорции, что и свободный рынок. Ведущий экономист Всемирного банка Л. Саммерс в своем знаменитом меморандуме 1991 г. отчетливо сформулировал такие усеченные критерии по отношению к проблеме экспорта опасных отходов в беднейшие страны. Эти же критерии принятия экологически значимых решений часто используются во внутринациональном контексте, порождая нравственно неприемлемые последствия. Общая логика этого мемо-
рандума такова. Если характер принимаемых решений должен определяться увеличением общей полезности (совокупного благосостояния) всех тех, кто принадлежит к определенной экономической системе, то выбор места, в котором возникнут дополнительные экологические угрозы, должен быть чувствителен по отношению к трем обстоятельствам. Во-первых, к тому, что издержки от загрязнения зависят от заработка, потерянного из-за смерти или болезней работников, и, значит, эти издержки являются наименьшими на территориях с наименьшим уровнем жизни. Во-вторых, к тому, что при возрастании уровня загрязнения определенной территории экономические издержки увеличиваются экспоненциально, а значит, перемещение экологической нагрузки с загрязненных территорий на экологически чистые представляет собой экономически безупречную стратегию. В-третьих, к тому, что люди начинают больше ценить чистую окружающую среду, когда их доходы увеличиваются, поэтому при прочих равных издержки уменьшаются в том случае, когда загрязнение перемещается от богатых к бедным [D.M. Hausman, M.S. McPherson, 2006, р. 12—22].
Рассуждение Л. Саммерса не является выражением свободной от ценностей экономической теории. Оно представляет собой определенную социально-этическую позицию и в этом своем качестве вызывает несколько нормативных возражений. Так, позиция Сам-мерса требует по-разному оценивать человеческую жизнь и здоровье в зависимости от величины среднего уровня заработной платы, существующего на той или иной территории. А это прямо противоречит принципу фундаментального этического равенства между людьми. Кроме того, аргументация меморандума не учитывает так называемую «раздельность» человеческих личностей. Она исходит из безусловной оправданности жертв одной группы людей ради блага другой, если последняя заметно больше по численности или масштабам потребления. Наконец, ставя необходимость защиты благоприятной окружающей среды в зависимость от готовности населения платить за меры по ее сохранению, рассуждение Сам-мерса попадает под те же контраргументы, что и защита свободы рыночных отношений в сфере распределения экологических благ и угроз. В ходе использования анализа выгод и затрат административными центрами принятия решений «приспосабливающиеся предпочтения» не должны учитываться на равных со всеми другими предпочтениями населения.
Таким образом, государству, претендующему на моральную оправданность своей политики, необходимо гарантировать не только оптимальный средний уровень обеспеченности экологическими благами, но реализацию второго аспекта экологической справедливости — честного распределения экологических благ, экологиче-74
ского риска и неизбежного экологического ущерба между группами граждан. Оно не должно допускать необоснованных диспропорций между любыми локальными сообществами, но в особенности между сообществами, которые не равны по своему экономическому богатству и политическому влиянию.
Проблемы практического воплощения экологической
справедливости
Каковы ключевые проблемы, стоящие перед ним в этой сфере? Первая проблема — проблема операционализируемого определения экологической справедливости. Можно выделить два типа определений экологической справедливости: один ставит во главу угла проблему дискриминации, другой сосредоточен на проблеме нечестного распределения как такового. К примеру, исходное для американского политического контекста определение гласит: «Честное отношение предполагает, что никакая часть населения не должна нести на своих плечах непропорциональную долю негативных последствий загрязнения окружающей среды и экологических рисков из-за отсутствия политической и экономической мощи» [Final Guidance...]. Оно возникло на волне общественного движения против экологического расизма и отражает его основные лозунги. На основе этого определения беднейшие или «цветные» сообщества превращаются в защищенные группы, поскольку действует своего рода презумпция того, что экологические угрозы на их территории возникают именно из-за их политической и экономической слабости. Напротив, в определении, входящем в стратегический план по вопросам экологической справедливости, разработанный Агентством по защите окружающей среды в 2005 г., экологическая справедливость трактуется как «честное обращение со всеми гражданами, независимо от их цвета кожи, культурной принадлежности или уровня доходов, при создании и реализации экологического законодательства» [M. Gerard, 2008, p. 117]. При подобном определении любая группа может быть отнесена к жертвам экологической несправедливости, а с другой стороны, не любая экологическая угроза, появляющаяся на территории беднейших или «цветных» сообществ автоматически рассматривается как прямой результат экологической дискриминации. Второе определение, без сомнения, следует считать более правильным в теоретическом и практическом отношении.
Вторая проблема — проблема выбора показателей экологической несправедливости. Они могут быть сориентированы на преодоление относительных неравенств в обеспечении экологическими благами или на предотвращение того, чтобы какие-то из групп
оказывались ниже минимальных уровней обеспеченности ими. В современной экологической этике высказывается предположение, что второй подход носит неоправданно компромиссный характер, играет на руку безответственному крупному бизнесу, а также является выражением партикулярных ведомственных интересов. Бюрократические структуры, занимающиеся экологическим регулированием, на его основе получают возможность сократить свои затраты и усилия, соединив деятельность по обеспечению экологической безопасности в целом (контроль над соблюдением предельно допустимых концентраций и т.д.) с деятельностью по борьбе с экологическим неравенством и дискриминацией [E.L. Rhodes, 2003, p. 20-22 ].
Оценивая справедливость этого мнения, следует иметь в виду, что установление минимального уровня обеспеченности теми или иными благами представляет собой неизбежную стратегию при решении распределительных проблем общества. На общетеоретическом уровне это положение стало очевидным в результате дискуссии эгалитаристов и их противников (сторонников приоритетности (prioritarianism) и достаточности (sufficientarianism)). Последние продемонстрировали некоторые неустранимые недостатки эгалитаристской социально-этической позиции. Так, требование равенства не учитывает общераспространенное убеждение в наличии морально незначимых неравенств (например, неравенств между представителями десятки богатейших людей планеты). Кроме того, оно морально санкционирует такой способ действий, как обратное уравнивание (уменьшение чьего-то благосостояния не для улучшения положения менее преуспевших, а исключительно для унификации уровней благосостояние) [H. Frankfurt, 1987, р. 21— 43; D. Parfit, 1997, р. 202—221]. На уровне практики совершенно очевидно, что при опоре на критерий равенства может быть выдвинуто бесконечное количество взаимных претензий и создаются возможности для перманентного нагнетания социальной напряженности. Отсюда следует, что политика экологической справедливости должна быть сосредоточена именно на недопущении падения определенных групп ниже минимальных уровней экологического благосостояния и экологической безопасности. И лишь в качестве вспомогательной цели она может преследовать выявление экологических неравенств и их уменьшение.
Третья проблема — проблема механизмов, обеспечивающих экологическую справедливость. Существует предположение о том, что она может быть достигнута посредством создания эффективной системы юридической ответственности за действия, ухудшающие состояние окружающей среды. Если санкции за экологический ущерб будут жесткими и неотвратимыми, то потенциальный за-
грязнитель всегда будет предпринимать достаточные меры предосторожности в отношении возможных катастроф или меры по минимизации неизбежного текущего ущерба вне зависимости от влиятельности сообществ, с которыми он имеет дело. Тем самым задача по обеспечению экологической справедливости может быть достигнута без специальной политики, направленной на ее установление. Однако, несмотря на важность охарактеризованных выше механизмов, они не могут решить проблему во всей ее полноте. При подобном подходе вся деятельность по оценке рисков и ущерба сосредоточивается в одной точке, а именно в структурах принятия решений анализирующего свои будущие потери и приобретения загрязнителя. Это ведет к заведомой односторонности итоговых выводов. Кроме того, потенциальный загрязнитель будет соотносить между собой свои ближайшие и гарантированные приобретения с отдаленными и лишь возможными потерями. Это делает маловероятным выбор сколько-нибудь приемлемого коэффициента дисконтирования будущего. Наконец, загрязнитель может надеяться на то, что при разбирательстве post factum он сможет преуменьшить свою роль в возникновении ущерба. Таким образом, обществу необходимы меры, которые ограничивают потенциальных загрязнителей внешним образом и предварительно. Они состоят в предоставлении локальным сообществам значительных прав, касающихся контроля над осуществляемыми на их территориях бизнес-проектами. При этом необходимо учитывать, что успешная реализация таких прав зависит от степени организованности сообщества, подготовленности его лидеров и т.д. Чтобы обеспечить равноправие и в этом отношении, нужна специальная деятельность государства по поддержке локальных сообществ, а там, где последние оказываются недостаточно организованы и сильны, несмотря на такую поддержку, требуется деятельность по прямому представительству их интересов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Дворкин Р. Либерализм // Современный либерализм: Ролз, Берлин, Дворкин, Кимлика, Сэндел, Тейлор, Уолдрон. М., 1998 (Dworkin R. Liberalism // Public and private morality / Ed. by S. Hampshire. Cambridge, 1978).
Сен А. Развитие как свобода. М., 2004 (Sen A. Development as freedom. Oxford, 1999).
Beiner R. What's the matter with liberalism. Berkeley, 1992.
Final guidance for incorporating Environmental Justice Concerns in EPA's NEPA Compliance Analyses (April 1998) // URL:www.epa.gov/region1/ej/ pdfs/ej_guidance_nepa_epa0498.pdf
FrankfurtH. Equality as a moral ideal // Ethics. 1987. Vol. 98. N 1.
Gerard M. The law of environmental justice: Theories and procedures to address disproportionate risks. N.Y., 2008.
Hausman D.M., McPherson M.S. Economic analysis, moral philosophy and public policy. N.Y., 2006.
Miller D. Social justice and environmental goods // Fairness and futurity: Essays on environmental sustainability and social justice / Ed. by A. Dobson. Oxford, 1999.
Nussbaum M.C. Women and human development: The capabilities approach. Cambridge, 2000.
ParfitD. Equality and priority // Ratio. 1997. Vol. X. N 3. Rhodes E.L. Environmental justice in America: a new paradigm. Blooming-ton, 2003.
Samuelson P. The pure theory of public expenditure // Review of Economics and Statistics. 1954. Vol. 36.
Turner R.K. The place of economic values in environmental valuation // Valuing environmental preferences / Ed. I.J. Bateman, K.G. Willis. N.Y, 1999. Waldron J. Liberal rights: Collected papers 1981—1991. Cambridge, 1993. Wallach J.R. Contemporary Aristotelianism // Political Theory. 1992. Vol. 20. N 4.
