CC BY
11Л.Н. ВАСИЛЬЕВА кандидат политических наук, доцент кафедры философии и культурологии Московского государственного университета путей сообщения (МИИТа)*
Социальная рента и социология революции1
Капитализм и социальная рента. В период становления капитализма в Западной Европе роль государства значительно увеличивается. Она заключается в активной монополизации насилия в пользу правящих и имущих классов, распределении значительной части национального дохода в пользу тех, от лица которых государство функционирует, поддержании новых способов существования класса «социальных рантье». Становление экономических и социальных структур шли параллельно. На исторических примерах ярко выраженной замены верхних социальных слоев отчетливо видно, как преобразовывались формы их преуспевания.«Социальные рантье» всегда представляли собой экономических и институциональных агентов государства.
Процесс первоначального накопления капитала имел несколько источников. Он включал в себя процесс накопления крупных денежных средств в руках цеховых мастеров, фермеров, но главным образом купцов и ростовщиков. Мы говорили также о таком источнике, как аккумуляция феодальной земельной ренты. Такими источниками также стали колониальные войны, торговля рабами, пиратство, государственные займы, налоги, система протекционизма, жестокие методы порабощения населения колоний.
Кроме трудолюбия, энергии и прилежания мелкого производителя, преобразовывавшего экономическую жизнь, параллельно происходило отчуждение собственности и продуктов его труда, превращение его в неимущего продавца своей рабочей
*Васильева Леся Николаевна, e-mail: lessya-vasilieva@ya.ru
1 Окончание. Начало см. № 4 за 2013 г.
силы.Поэтому основную массу восставших во время «буржуазных революций» в Англии и Франции составляли не купцы, промышленники и банкиры, а представители низшего среднего класса и городская беднота, «фермеры-джентльмены», адвокаты, врачи, журналисты, т.е. малоимущие интеллектуалы.
Но интересней всего проследить поведение того класса, который был очень близок к социальной вершине, но которому удалось подняться на нее только в результате революций. По мнению Ф. Броделя нет ни одной европейской страны, которая не знала бы в той или иной степени «раздвоения» наверху социальной иерархии - между желающими подняться (и обладающими всеми необходимыми для этого ресурсами) и не пускающими их «истинными дворянами». Поэтому наверху постоянно тлели явные или скрытые конфликты между правящим классом придворной знати и классом, который распоряжался достаточным социальным капиталом.
В данном случае пример Франции является наиболее ярким. Высший слой буржуазии, разбогатевший на торговле, но через поколение или два покинувший ее, поддерживающий свое благосостояние эксплуатацией обширных земельных владений, ростовщичеством, покупкой королевских должностей в судейском и финансовом ведомстве, назывался «дворянством мантии» или джентри. В социальном и политическом плане этот слой занимал положение двусмысленное, поскольку ограничивался верховной властью, т. е. монархией. Историки считают, что джентри вплоть до Революции находились в самом центре государственной жизни, подготавливая и вдохновляя само Просвещение. Но Ф. Бродель делает одно существенное дополнение: «...Этот плодовитый класс, выражение определенной французской цивилизации, несла на руках вся Франция, она оплачивала цену его благосостояния, его устойчивости .его умственного развития. Этим материальным и
культурным капиталом дворянство мантии распоряжалось на благо себе. Благо же страны - это все же другой вопрос»1.
А так как вся революционная мысль эпохи Просвещения была обращена против привилегий праздного класса сеньоров, привилегии владельцев капиталов незаметным образом ускользали от рассмотрения. Иерархия на основе денег с немалыми льготами их обладателей, противопоставленная иерархии по рождению, идеологически сразу переставала выделяться в качестве самостоятельного явления. Общественная полезность «деятельного класса» не подвергалась сомнению на фоне вопиющих социальных конфликтов и самого жалкого положения человека труда. И здесь мы имеем классический пример созданияидеологии.
Несправедливость и жестокость выставлялись напоказ под видом экономических законов, носящих внеличностный и объективный характер.Этот класс достигполноты власти в результате Революции. По мнению Броделя: «Именно здесь зародился образ примерного предпринимателя - создателя общественного блага, олицетворения здоровых буржуазных нравов, труда и бережливости, а вскоре и распространителя цивилизации и благосостояния среди колонизированных народов, а также образ экономических добродетелей политики laissez-faire, автоматически порождающей общественные равновесие и счастье. Еще и сегодня эти мифы вполне живы, хоть каждодневно и опровергаются фактами»2.
Если посмотреть, кому революции принесли наибольшую пользу, то окажется, что они способствовали росту крупной буржуазной собственности, убрав с этого пути все мешающие социальные препятствия. Принимаемые декреты отменили налоговые льготы дворянства и духовенства. Но социальная рента и класс ее
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. М., 2007, т.2, с.
Там же, с. 519.
получателей в результате Революции не испарились как явление. Динамика процесса выразилась в том, что ренты перестали представлять собой нечто почти неизменное, как при феодализме, стали подвижнее по форме и требовали от их получателей большей деятельности и изворотливости. Для простых людей Свобода вылилась лишь в возможность продавать свою рабочую силу по минимальной цене. Французский капитализм носил откровенно ростовщические черты, поскольку его характер определяли банковские спекуляции и биржевые операции финансовой аристократии.
Согласно Д. Рикардо, возникновение ренты предопределяет различие в затратах. Источником «богатства» становится отчуждаемый труд и государственные ресурсы. Если рассмотреть капиталистический рост под таким углом, то очевидно, что шел активный поиск не просто возможностей для роста капитала, а для его рентной составляющей (социальный рантье богатеет за счет остальных и опасен для общества в целом несоразмерностью своих экономических усилий и получаемой выгоды).
При возникновении новых рабочих мест в промышленном секторе и увеличении спроса на рабочую силу заработки не повышались -искались новые способы извлечения ренты, что возможно при расширении, выходе за пределы системы. К. Галеев приводит следующие данные: «Историки экономики уже давно ищут объяснение странному факту - в 1500-1800 годах несмотря на колоссальный рост английской экономики уровень реальных заработков не рос, а падал.Все исследователи, независимо от того, как именно они подсчитывали этот реальный заработок (по отношению к цене хлеба, к цене средней потребительской корзины или к цене золота), приходили к выводу, что средний англичанин в начале XIX века получал гораздо
меньше, чем в начале XVI века»1. Между 1870 и 1914 гг. около половины всех английских накоплений отправились за рубеж, а поток выплат и процентного дохода от этих вложений составлял десятую часть английского национального дохода2. Этим объясняется активный натиск Европы на африканские и азиатские земли с применением военной силы, ужасающую эксплуатацию их населения и повсеместное безразличие к нуждам захваченных территорий.
Для нашего анализа особо интересный пример представляет опыт Американской революции, которая отличалась тем, что эти события как революция были определены не сразу. Борьба общества за политическую свободу не раскалывала его, а объединяла. Развитые традиции самоуправления; принадлежность большинства к пуританам, к среднему сословию, чьи взгляды смыкались с самыми смелыми демократическими и республиканскими теориями; отсутствие в образующихся «гражданских политических организмах», как позиционировали себя колонисты, разделения на управляющих и управляемых - все это на стадии политического строительства формировало практику разделения властей, федеративного устройства, а не завоевания и насильственного подчинения.
Труды Дж. Локка и Т. Гоббса, Ш.-Л. Монтескье и Ж.-Ж. Руссо стали настольными книгами основателей американской государственности, а идея естественных прав человека распространилась среди самых широких народных масс. А. Токвиль отмечал: «Они переселялись в Новый свет вовсе не с тем, чтобы улучшить свое положение или приумножить состояние, - они отказывались от теплоты родной земли потому, что, повинуясь зову разума и сердца и терпя неизбежные для переселенцев мытарства и невзгоды, стремились добиться торжества
л
некой идеи»1.
1
Галеев К. Почему капитализм возник не в Китае? // Знание-сила, 2013, №3, с. 52.
2 См.: Хайлбронер Р.Л. Философы от мира сего. М., 2011, с. 254. 1 Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1994, с. 46.
Организация английских колоний была задумана метрополией на строго феодальных началах, предусматривая четкую феодальную иерархию в области политического устройства и землевладения, законодательно запрещалось самовольное переселение на новые земли. Там, где эта политика была успешной, возникло новое рабство со своим субъектом получения социальной ренты - аристократами-плантаторами, т. е. с точки зрения теории социальной эволюции -явный регресс с регенерацией самых страшных форм эксплуатации и социальной организации, поощряемый на уровне высшей политической власти передовой капиталистической страной того времени.
Война за независимость, принятие «Декларации независимости» - это ответ в рамках другой идейно-общественной системы. А с позиций нашей теории можно сказать, что возможность существования устойчивого класса социальных рантье в режиме прежнего социального уклада была сведена «на нет». Войну за независимость 1775-1783 гг. считают революцией на основании того, что была полностью ликвидирована тенденция к насаждению феодальных порядков со стороны бывшей метрополии; уничтожены реальные элементы феодализма в области аграрных отношений; прекращена уплата фиксированной ренты; ликвидировано право майората, на котором основывалось существование и
л
воспроизведение крупной земельной аристократии1. Частная собственность на «общественных землях» способствоваларазвитию по фермерскому пути - каждый переселенец мог получить участок земли от федерального правительства, а не от землевладельца; эта земля была свободной от абсолютной ренты, что существенно снижало себестоимость сельхозпродукции, и, главное, освобождало производителя от выплат в пользу социальных рантье (землевладельцев) в силу их монополии как собственников на землю.
1 См.: Экономическая история зарубежных стран, с. 141-156.
Двадцатый век начинается. По мере становления капитализма разъедавшей его изнутри проблемой становится неравномерное распределение богатства, имеющее, кроме политической борьбы обездоленных, экономические последствия. Речь идет не о спадах деловой активности, а о том, что возрастающая доля в общественном продукте социальных рантьеоказывает влияние на всю экономику. Бедные перестают быть потребителями производимых товаров, богатые не могут потреблять достаточное количество благ. Тенденции роста экономической нестабильности при концентрации власти и богатства нарастают, а безразличие «верхов» к обнищанию «низов» приводит к нестабильности политической. В нестабильной ситуации становится очевидной роль государства как политического инструмента в руках людей, концентрирующих экономическиересурсы страны.
Те события, которые принято именовать «революцией 1905-1907 гг. в России», могут служить иллюстрацией этого тезиса. Бунт людей, недовольных своим тягостным положением, начинался 9 января как попытка сообщить царю о нуждах трудящегося народа. Закончилась эта попытка кровопролитием и разгоном мирного шествия войсками. Почти через десять месяцев после этого события стачки рабочих, выдвигавших в том числе политические требования, дестабилизация политической обстановки вынудили царя пойти на уступки и принять 17 октября Манифест «О даровании политических свобод и созыве Государственной Думы». Декабрьское вооруженное восстание в Москве длилось 9 дней, после чего в результате репрессий выступления против правительства пошли на спад, полностью прекратившись через год. Поскольку не произошло кардинальной смены политического режима, государственных основ, экономических отношений и фактической (а не формальной) смены правовых
институтов, возникает вопрос: насколько эти события можно квалифицировать как революцию?
Представители крупной и средней буржуазии получили некоторый доступ к рычагам власти, но кардинального изменения положения и в этой среде не произошло. Вопрос, конечно, к историкам, но можно сказать, что речь идет об устоявшемся стереотипе массового сознания. Февральская революция 1917 г. может называться революцией по праву, против такой классификации этого события возразить нечего. Временное правительство ввело новые политические права и свободы, были упразднены сословия, самодержавие прекратило свое существование.
Великая Октябрьская социалистическая революция - это совершение вооруженного переворота с целью захвата власти, который удался, и поэтому идеологически перешел из разряда «мятеж» в категорию «революция». Но в рамках нашей теории вполне можно согласиться с таким термином, если рассматривать это событие как точку отсчета становления новой эпохи. Полностью изменились общие принципы организации экономики, роль государства и фундаментальный социальный институт - институт собственности, характер социальной мобильности, идеология и пр. Изменились все проявления социальности - не их суть, конечно, но их форма.
Собственность принадлежала государству. Но с самого начала установления новой большевистской власти сложился класс получателей социальной ренты, паразитирующий на тех, кто своим трудом создавал индустриальный и научный потенциал страны. Партия большевиков создала экономическую модель, когда при помощи внедрения самых крайних форм насилия у власти оставался класс, который никогда, ни при каких обстоятельствах не отвечал ни за какие кризисы и срывы, безраздельно пользуясь прибавочным продуктом, создаваемым трудящимися всей страны.
Террор в этой системе отнюдь не случайность, а закономерность, безальтернативный инструмент решения государственных задач. Социалистическое государство, изымая прибавочный продукт у непосредственного производителя, отправляло его конечному получателю - верхушке партийного аппарата, номенклатуре. Степень эксплуатации советских тружеников была такова, что дает право говорить о том, что вернулись многие признаки и системные качества феодализма. Система эта в почти неизменном виде просуществовала вплоть до крушения КПСС и СССР в 1991 г.
Интересно проследить теоретически, куда встраивается возможность получения ренты при такой системе отношений. На тему «коммунистического экономического порядка» рассуждал А. Чаянов. При новом экономическом строе, по его мнению, «народное хозяйство мыслится как единое, мощное хозяйство всего народа, воля которого через государственные органы, их инструменты управляет хозяйственной единицей в соответствии с единым народнохозяйственным планом, полностью использующим все технические возможности и все благоприятные природные условия»1.
Обмен и цена выпадают из этой системы. Произведенные продукты перестают быть стоимостями в том смысле, какой они имеют в денежном или обменном хозяйстве. Как отмечает Чаянов, они остаются всего лишь благами, распределяемыми в соответствии с государственным планом потребления. Напряжение общественной рабочей силы доводится до той точки, «в которой достигается равновесие между тягостностью работы и мерой удовлетворения общественных потребностей. Эта точка, очевидно, определяется теми самыми государственными органами, которые разрабатывают и
1
Чаянов А.С. Неформальная экономика: Россия и мир / Под ред. Т. Шанина М., 1999, с. 492.
согласовывают государственные планы производства и потребления»1.
По мнению А. Чаянова, поскольку определяемый государством уровень жизни каждого отдельного трудящегося сам по себе не связан с производительностью труда (с количеством произведенного им продукта), то побудительным мотивом к труду должны быть его общественная сознательность, а также государственные меры принуждения, а возможно, система премий. Такой порядок требует для своего поддержания постоянных общественных усилий, а для «предупреждения возникновения не предусмотренной государственным планом хозяйственной деятельности - ряд мер как экономического, так и внеэкономического принуждения»2.
Итак, что же в этой системе отдается на усмотрение государства? Слишком многое, чтобы работник компенсировал затраченные усилия, и тем более удовлетворил те потребности, которые важными и нужными считает он сам. Напряжение рабочей силы и тягостность работы (т.е. меру физической и нервной сложности и утомительности) определяют в государственных органах люди, не имеющие никакого отношения к этой работе, но имеющие всю полноту власти. При этом уровень жизни каждого отдельного трудящегося сам по себе не связан с производительностью труда, т. е. не происходит компенсации. Меру удовлетворения общественных потребностей также определяют некие люди, представляющие «волю народа». Кто начинает выступать в качестве этих людей и как они это делают, подменяя общественные интересы личными, прекрасно описано в работах П. Бурдье и Ф. Хайека3.
1
Чаянов А.С. Неформальная экономика: Россия и мир / Под ред. Т. Шанина М., 1999, с. 493.
2 Там же.
3 См.: Бурдье П. Социология политики. М., 1993; Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы философии, 1990, № 10-12.
Совершенно очевидно, что главным побудительным мотивом к такому труду будут государственные меры внеэкономического принуждения. И те, кто помнят жизнь в Советском Союзе, согласятся, что система была последовательна, и все эти теоретические выкладки реализовались. В этих условиях не может не выделиться устойчивый класс социальных рантье. Попав в такие условия, люди с определенным типом мышления и поведения будут видоизменять систему под удовлетворение своих потребностей, никак не связанных с процессом производства реальных благ и услуг. Сверхзадача «диктатуры аппаратчиков» была проста и сложна одновременно -любой ценой удержать свое положение получателей социальной ренты с огромными зарплатами, благами, недоступными простым смертным, сытой жизнью за государственный счет.
Современные «бархатные революции» не уничтожили класс социальных рантье в виде номенклатуры. Он мимикрировал, и его представители нашли более изощренные формы получения социальной ренты. Они укрепились, институциализировав свои позиции, называя экономику капитализмом и государственную политику рыночной. Так что можно сказать, что революционные процессы в странах, где это произошло, не закончены.
Революция и деформация социальной структуры обществ
У нас нет возможности проанализировать детально все те события, которые называются «революциями». Используя метод сравнительного исторического анализа, мы взяли самые характерные из них, определяющие «русло» революционности. Наше дополнение к общеизвестным теориям состоит в том, что в ходе спонтанных событий на индивидуальном уровне происходит незаметная коррекция поведения, которая уже на коллективном уровне самоорганизующихся людей приводит к появлению устойчивых социальных явлений. Выделив в качестве базового «революционного» элемента социальную
ренту, мы проследили, каким образом она изменяется при мирном или революционном переходе от одного социального уклада к другому, как встраивается в экономическую и политическую систему класс социальных рантье.
В соответствии с нашей теорией нестабильность положения устойчивого класса социальных рантье может служить одной из весомых причин революций и оказывать существенное влияние на их ход.Если говорить о том процессе, когда революция служит переходом к более прогрессивной стадии развития общества, то характеристикой такой революции является уничтожение устойчивого класса социальных рантье и возможностей для его появления.
Восстание как активная фаза революционной борьбы - это не то поле битвы, на котором выступают социальные рантье. Их время приходит потом, в тот период, когда положение стабилизируется и формируются новые социально-экономические отношения. Это касается и мирного реформирования. Потенциальные возможности этой деятельности индивидов, которых трудно объединить в видимый класс, трудно оценить по достоинству, настолько скрытой является их деятельность. Но она быстро обретает черты системности и единства.
Любое скрытое экономическое действие представляет собой, как правило, не изолированное действие одиночки, а взаимодействие. Складывается система поведения, опирающаяся на ритуалы общения, которые устанавливают определенный стиль мышления и поведения. Случайности заполняют целое, опираясь на бессознательные или «иррациональные» корректировки. Но в результате формируются коллективные представления, которые не соблюдающего их человека делают «чужим» для данной социальной среды. Таким образом, экономика спаивается с идеологией, хозяйственная деятельность с политической. В пространстве
различных социальных полей можно наблюдать те явления, которые выявляют информационную природу социальной ренты.
Многие исследователи революционных процессов отмечают, что в «постреволюционном» обществе воспроизводятся механизмы, типичные для функционирования структур предреволюционных. Дело в том, что механизмы социальных взаимодействий изменить структурно чрезвычайно сложно, поскольку между различными классами и группами существует социальная солидарность. Классовая борьба - это больше яркий, устоявшийся образ, чем реальность. Отношения строятся на уровне тех социальных сетей, которые существовали во все времена и пронизывали все социальное пространство. Микросоциологические отношения намного сложнее для анализа, чем макросоциологические, которые вырастают из них. «Вертикальные» отношения господства и подчинения дополняются «горизонтальными» отношениями круговой поруки, клановых, семейных, межличностно-эмоциональных связей, которые в экономическом поле можно рассматривать как неотчуждаемую форму собственности.
Связи сохраняли и сохраняют приоритет над единовременно получаемой прибылью как в давние времена, так и теперь. Идеологии, в чьем качестве может выступать и «нейтральная наука» экономика, игнорируют то, что за эмпирически более сложными обобщениями микро-социальных порядков скрывается факт обслуживания и поддержки интересов определенных, входящих в них групп (классов). Социальные рантье паразитируют на устойчивых, эффективно действующих сетевых связях, потому что действовать в других условиях для них невозможно.
Интересно обратиться к работам по экономической социологии, которые представляют рынок как переплетение социальных сетей, под которыми понимается совокупность устойчивых связей между
участниками рынка. Б. Уци в одной из своих статей в рамках этого подхода утверждает, что «экономическое действие укоренено в социальных отношениях, которые иногда способствуют, а иногда препятствуют процессу обмена»1. Организационные сети следуют логике обмена, отличной от рыночной логики, которая описывается в категориях «укорененности». Эта логика уникальна - ведь акторы не просто эгоистично преследуют сиюминутную выгоду, а стремятся развивать долгосрочные партнерские отношения, предоставляющие индивидуальные и коллективные преимущества для обучения, распределения риска, инвестирования и продвижения товаров на рынок.
Б. Уци отмечает: «На поведенческом уровне основным следствием укорененности является отступление от узких экономических целей „.и достижение результатов, не связанных с такими целями»2. Участники сетей, построенных на доверии и обмене достоверной информацией, сохраняют склонность к сотрудничеству даже тогда, когда известно, что продолжения отношений может не быть из-за влияния внешних обстоятельств. Такие сети позволяют достичь результатов, превосходящих рыночные альтернативы, строящиеся на основе конкуренции и соперничества. Вся сеть в целом оказывается особенно эффективной в плане ускорения процесса принятия решений, результативного организационного обучения и адаптации, совместного разрешения проблем. Такие сети продуктивно используют такой ресурс, как время.
Отношения социальной ренты предполагают возможность паразитировать на устойчивых структурах, которую предоставляет такой ресурс, как господство, т. е. статус, обеспечиваемый
1
Уци Б. Источники и последствия укорененности для экономической эффективности организаций: влияние сетей. // Под ред. В.В. Радаева Анализ рынков в современной экономической социологии. М., 2007, с. 209.
2 Там же, с. 221.
государством. Встраивание «паразита» как в биологии, так и в социологии, сказывается на адаптивности сети и может способствовать ее распаду, поскольку социальный рантье благодаря своему статусу поставлен в однозначно более выигрышные условия, чем равноправные участники экономических отношений. На макроэкономическом уровне это составляет суть феодальных, «социалистических» отношений и тех капиталистических, где существование социальных рантье допускается и поддерживается государством.
Цель и смысл современной глобальной Революции с позиций социологической теории
Для того чтобы разобраться в строении общества с точки зрения экономической сферы деятельности, нужно обратить внимание на те социальные и политические структуры, которые маскируются особенно тщательно. Каким образом обеспечивается тот социальный порядок, который всегда служит интересам определенной группы? Что признается достойной общественной и личной целью, учитывая, что человеческие интересы являются столь же древними, как и описываемый мир.
Упорядоченная структура групп и классов всегда основывается на мировоззренческой системе, в которой само собой разумеющимися признаются те вещи, которые совсем не являются таковыми в других системах. Мифы и толкование природы, Священное Писание или Манифест коммунистической партии, классическая политэкономия или любая «научно апробированная» теория могут подойти для придания моральной уверенности в справедливости социального порядка как господствующих, так и подчиненных.
Л. Эктон заметил, что «владение собственностью тоже есть власть, сконцентрированная в определенных руках». Буржуазные революции признаются таковыми, потому что они создали условия
для процветания людей, имеющих крупную собственность. Это привело владельцев такой собственности, в конечном счете, и к политическому господству. Но, кроме того, была решена одна важнейшая проблема - развитие общественных отношений при капитализме наилучшим образом среди всех известных истории хозяйственных систем решило проблему мотивации производителя. Революций не случалось там, где правящие классы смогли соблюсти «золотую середину», где не истощали до конца трудовые ресурсы.
Вернемся к примеру Англии, где в течение трех веков уровень реальных заработков несмотря на колоссальный общий рост экономики падал, но революции по этому поводу не произошло. Примечательно следующее замечание Й. Шумпетера: «Непревзойденная честность английских политических деятелей и наличие исключительно умелого и цивилизованного правящего класса позволяют здесь с легкостью делать то, что было бы невозможно в других странах. В частности, правящий класс оптимальным образом сочетает приверженность закрепляемым традициям и чрезвычайную приспособляемость к новым принципам, обстоятельствам и людям. Он стремится управлять, но делает это от имени различных - сегодня одних, а завтра других - заинтересованных кругов. „Он обладает непревзойденным умением присваивать не только политические программы своих оппонентов, но и их интеллектуальные способности»1.
Можно вспомнить пример Германии под руководством Бисмарка, когда введение системы социальной защиты рабочих, которая являлась наиболее прогрессивной для того времени, свело практически «на нет»их политическую борьбу. Реформы Рузвельта сопровождались значительными социальными сдвигами, расширением возможностей для «низов», уменьшением разрыва
Шумпетер И. Капитализм. Социализм. Демократия. М., 1996, с. 243.
между богатыми и бедными. Это позволило избежать Соединенным Штатамопасности и коммунизма, и фашизма. Введение в 1946-1947 гг. нового трудового законодательства в Японии предшествовало дальнейшему экономическому процветанию этой страны. Государство, правящий класс может изымать очень высокую долю продуктов у производителя, но это не приводит к революциям в том случае, если осуществляется параллельная модернизация экономических и политических структур. Представители правящего класса нигде не живут плохо, но там, где они начинаютоткрыто игнорировать общественные интересы, они расстаются с властью.
Устоявшийся, как казалось, западный мир находится сейчас в опасной ситуации, и кризис - это вершина айсберга.Суть очень опасного процесса, охватывающего все уровни экономики, состоит в том, что непосредственный производитель - это объект усиливающейся эксплуатации со стороны крепнущих социальных рантье в самых развитых странах. Со странами «догоняющего развития» все достаточно очевидно, если опираться на исторический опыт. Но в передовых странах происходит то, чего в истории еще не было и что не имеет аналогов.
Огромная доля общественного продукта устанавливается, в том числе при участии и давлении государства, тем слоям, которые ничего обществу не возвращают. Удар наносится по тем «несущим конструкциям» современной экономики, которые обеспечили процветание. Базовые элементы экономики, в том числе наукоемкие и высокотехнологичные, требующие вложения знаний, приносят тем, кто в них занят, несоизмеримо меньшие прибыли по сравнению, например, с шоу-бизнесом и игровой индустрией. Массовое восприятие окружает вниманием и почитанием тех, кто не имеет никакого отношения к приращению знаний, производству и распространению уникальной информации в обществе, называющемся «информационным».
Инновационный потенциал, устойчивые и эффективные социальные связи подвергаются «атакам» первыми. Если в труде есть творческая составляющая, то именно она не возмещается производителю. Ему не оплачивается овеществленное в знаниях и навыках и затраченное на их получение время (как его, так и его учителей). Поток доходов, который мог идти на инновации, идет бесплодным в творческом и интеллектуальном плане потребителям -социальным рантье.
Й. Шумпетер считал, что упадок предпринимательской деятельности, причиной которого является разочарованный системой интеллектуал - бизнесмен, решающий, что «игра не стоит свеч», может играть зловещую роль в судьбе капитализма. Особенно, если происходит это под давлением культурных, а не экономических факторов. Производственные мощности насытили первичные потребности. Оказалось, что вторичные потребности очень примитивны. Сверхдоходы современных высокостатусных групп извращают «трудовую этику», представляя честный, но обыденный труд уделом неудачников.
Эти явления опасны не только в культурном плане. Распространение пренебрежения работой и требования непрерывных развлечений прерывают процесс воспроизводства интеллектуальных ресурсов, поскольку прибыль выводится от необходимости оплаты профессионалов, и становится составляющей дохода совсем других лиц, не имеющих никакого отношения к интеллекту, заложенному в стоимость продукции. Одним из чисто «экономических» показателей, позволяющих это проделывать, является капитализация, а именно способ ее расчета. Доступ к государственным ресурсам или «ложные стоимости» (как дань моде и «престижному потреблению», оплачиваемые из сверхдоходов) увеличивают стоимость капиталов,
принадлежащих экономическим субъектам определенного уровня совсем не рыночным путем.
Способность участвовать в производстве новой стоимости придает социальным рантье особый экономический статус, ничего общего не имеющий с классическими законами рыночной экономики. Квалифицированные работники и держатели малого бизнеса становятся новыми бедными, потому что не они обслуживают тот «праздный класс», играющий по особым льготным правилам, которому современные средства коммуникации позволяют транслировать свои взгляды на огромные массы и навязывать их большинству людей.
Итог такой деятельности - политико-экономическая система воспринимается в качестве единственно возможной. Главное -маскируется циничный отъем производимого реально, перераспределение в пользу «паразитов» - социальных рантье. С каждой заработанной денежной единицы социальный рантье имеет свою долю, которая неуклонно возрастает. Система опасна тем, что разрастается, вовлекая все новые слои, которые довольствуются по сравнению с «верхами» очень малым, но тоже становятся маленькими «социальными рантье».
В настоящее время мировая экономика заточена под «социальных рантье», которые представляют собой не определенную страту, а метастазы, пронизывающие все социальное пространство. Поэтому классовый подход бессилен при анализе современных процессов. Управляемость социально-политическими системами как тактическая цель стала подменять собой эффективность, и как примеры:
- бюрократия, изымающая долю прибыли у бизнеса легально и в виде взяток, ставшая теперь еще и межнациональной;
- получатели социальных пособий, от которых государство откупается малым, чтобы не менять ничего принципиально;
- крупные корпорации и банки, чьи просчеты возмещаются из национальных бюджетов;
- целые страны, ставшие «внешними» офшорами, и «внутренние» офшоры, живущие вне законов какнепонятные «субъекты» внутри государства;
- рента становится тем желанным вознаграждением, которое формирует жизненные стратегии, стандарты поведения и материальные стимулы.
Иногда «на поверхность» выплескиваются факты, когда можно представить себе масштаб проблемы. Недавний яркий пример -ситуация с «золотыми парашютами» - гигантскими выплатами топ-менеджменту крупных банков и финансовых компаний. В США «парашюты» выдержали все атаки Белого дома и конгресса (в 20082009 гг. 21 менеджмент корпораций, представляющий весь спектр американского бизнеса, получил, уходя в отставку, в общей сложности 4 млрд. долл. компенсаций; в 2011 г., по сообщению Wall Street Journal, число тех, кто получил в качестве компенсации свыше 10 млн. трудно посчитать, 4 вышедших в отставку получили свыше 50 млн., еще 4 -
л
по 30 млн.)1. В конце апреля 2013 г. Европарламент принял пакет реформ, ограничивающий бонусы банкиров (речь идет о выплатах в миллионы евро). Тех, кто голосовал «за», пугали, что страны потеряют привлекательность для крупных компаний, единственным результатом ограничений бонусов будет бегство предприятий и рабочих мест за границу.
Великобритания была категорически против этого, ее правительство утверждало, что введение потолка бонусов приведет к
1
См.: Панов А. США. Капитализм пока сильнее, чем Капитолий // Новая газета, №42 (17.04.2013), с. 8.
бегству талантов и нанесет ущерб финансовой отрасли. Аргумент становится понятен, если вспомнить, что страна является обладательницей «государства в государстве» - лондонского Сити. Его уникальный статус обеспечивается тем, что в течение столетий британские суверены и правительства получали кредиты от банков и финансовых компаний Сити, предоставляя им в обмен привилегии и свободы от правил и законов, обязательных к исполнению на всей остальной территории страны. Оценивая такую позицию Великобритании, очевидно, что в статусе Сити несмотря ни на какие кризисы -для финансистов ничего не изменилось в худшую сторону.
Причины, производящие кризис, остаются. Борьба с социальной рентой как явлением на микро- и макроуровнях экономики если и ведется, то очень непоследовательно и нерешительно. А в это время в самых глубоких социальных пластах назревают тектонические сдвиги, не замечаемые аналитиками, но ощущаемые многими интуитивно, которые на поверхности выплеснутся в новые войны и революции. Глубинная причина современного кризиса - относительная депривация представителей элиты, которая носит глобальный и массовый характер.
ТР. Гарр определяет относительную депривацию как восприятие деятелем (Актором) расхождения между его ценностными ожиданиями(блага и условия жизни, на которые, как убеждены люди, они могут с полным правом претендовать) и ценностными возможностями (это блага и условия, которые они могли бы получить и удерживать). Понятие относительной депривации было впервые употреблено систематически в 1940 г. авторами Американского солдата для обозначения ощущений индивида, переживающего недостаток статуса или тех условий, которыми он, по его мнению, должен обладать, стандартов, по которым он вообще должен быть
детерминирован, в сравнении с тем, чем обладает какая-то другая личность или группа1.
Понимание термина «элита» различно в разных теориях. Под элитой Т. Гарр понимает «индивидов, которые приобрели или унаследовали такие персональные характеристики и которым культурно предписано все, что необходимо для занятия высоких ценностных позиций (ценности, по Гарру - это желательные события, объекты и условия, к достижению которых люди стремятся), независимо от того, приобрели ли они реально эти позиции. В западных обществах такие характеристики обычно включают в себя высокую степень интеллектуального развития, специальную техническую подготовку, менеджерские способности, амбиции, а также навыки межличностного общения»1.
П. Сорокин не называл слово элита, но одной из причин возникновения революций имел в виду нереализованность людей выдающихся способностей: «Предположим, что механизм социальной селекции и распределения перестал должно функционировать, а индивиды начинают занимать те позиции, которые и подавно не соответствуют их талантам. ...Подавление инстинкта самовыражения всех этих людей проявится крайне остро. Никто из них не будет удовлетворен занимаемой общественной позицией, и все будут проклинать узы, связывающие их, мечтая не о чем другом, как об их разрушении. В то же время каждый из них предпочтет вкладывать минимум усилий в не интересующую их профессию. (Выделено мной. - Л.В.) В результате группа людей с репрессированным инстинктом, помышляя об эмансипирующей их революции, восстанут. .Таким образом, революционная ситуация будет создана»2. Мы говорим даже не о составлении такими людьми «революционных армий», как П.
1 См.; Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. М.- СПб., 2005, с. 61, 62.
1 См.; Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. М.- СПб., 2005, с. 424.
2 Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество, с. 279.
Сорокин. Изнутри начала изменяться экономическая и культурная ситуация в глобальном масштабе.
По мнению выдающегося экономиста Й. Шумпетера, элита действует и в экономике, и не просто действует, а приводит капитализм в действие как систему. Шумпетер характеризовал таких людей как обладающих выдающимся уровнем интеллекта и силой воли, выполняющих функции экономического лидерства на всех уровнях. Людей, которые задумывают и осуществляют инновации, Й. Шумпетер называл «предпринимателями». Принимая творческие решения, предприниматели создают новые, ранее неизвестные комбинации факторов производства. В этом смысле Шумпетер считал предпринимательство фактором производства, который до него практически не рассматривался. У таких интеллектуалов «возникают групповые установки и групповые интересы, причем достаточно сильные, чтобы заставить многих из них вести себя таким образом, который в нашем представлении обычно ассоциируется с понятием социального класса»1.
Шумпетер говорит и о свойствах социальной среды, которые мешают деятельности элиты в экономике. «Социальные потери» - это формы предпринимательской и интеллектуальной деятельности, которые носят «всецело защитительный характер», поглощают человеческие способности, придавая деятельности непродуктивный характер. Если в обществе созданы условия, при которых происходят социальные потери - это пример необычайного расточительства. Добавим, что такие социальные потери приводят к возникновению революционной ситуации, поскольку в такие периоды инстинкт самовыражения таких людей, как говорил П. Сорокин, «подавляется
Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М., 2005, с. 200.
со стороны искусственно созданной славы и привилегий ни к чему не способных индивидов»2.
Относительная депривация представителей элиты на всех уровнях социального пространства лишает экономическую систему, сутью которой является творческий поиск, «жизненной силы». «Социальные потери» продолжают накапливаться, количество переходит в очень опасное для устойчивости системы качество. Й. Шумпетер отмечал, что «при слабости логического элемента в общественном мыслительном процессе, отсутствии рациональной критики и принуждающего к рациональности влияния и собственного опыта и ответственности возрастают возможности групп, которые
о
преследуют свои корыстные цели»3. Возможности групп, которые «преследуют свои корыстные цели», непрерывно потребляют, ничего не давая обществу взамен, стали чрезмерными. Но раковая опухоль, вовремя не удаленная, приводит к гибели всего организма.
Симптомами запущенной экономической болезни являются, например, следующие явления. Давно сетуют на то, что уровень теоретических открытий практически во всех областях науки значительно снизился. По нашему мнению, это следствие не того, что все уже открыто, а той ситуации, когда труд ученого в течение десятилетий при вручении самых престижных научных премий приносит ему в материальном исчислении денег в разы меньше, чем получают «звезды» за рекламные ролики. Так, в том числе и в ценностном, «общество» указывает ученому его место.
Как мы уже говорили, место людей производящих теперь внизу социальной пирамиды. Й. Шумпетер считал, что предпринимательство является не профессией, а социальным качеством. Соответствующие качества и навыки могут быть утрачены, особенно при отсутствии со-
2 Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество, с. 280.
3 Шумпетер Й. Указ. соч., с. 345.
циальной ответственности. Интересен пример современных «предпринимателей», избавляющихся от бизнеса на волне его подъема, потому что с проекта с максимальной отдачей для них легко и логично перепрыгнуть на любой другой проект с максимальной отдачей. «Социальные потери» такого рода сейчас перешли за тот порог, который является качественным и сопровождается потерей
системой структурной устойчивости.
* ★ *
Й. Шумпетер, как и Т. Веблен считали, что экономические и социальные процессы развиваются по собственной инерции, и возникающие в результате ситуации вынуждают отдельных людей и социальные группы вести себя определенным образом. Происходит это за счет сформировавшегося менталитета и путем сужения перечня возможностей, из которого осуществляется выбор.
Концепция любого национального дохода по своей природе не является статичной. Процветание и спад зависят от сегодняшних достижений. Богатство народа зависит от ежедневной экономической деятельности самых разных людей на всех уровнях социальной пирамиды. Как и в физике, в экономике действует закон: если где-то прибыло, значит, где-то убыло. Из чего извлекается прибыль - из лучшего использования ресурсов или из постоянных заимствований из чужих карманов? Какова доля дохода, полученного за счет «хищнического типа» экономического поведения?
В результате непрерывной циркуляции денежных потоков экономика получает те импульсы, которые определяют ее состояние. Если большая часть доходов производителей тратится на безмерное потребление тех людей, которые не имеют отношения к этому производству, то система приходит в состояние турбулентности. Каналы движения денег от производителя к тем, кто имеет ресурс
присвоить большую часть заработанного, работают в одном направлении. Потенциальный массовый потребитель перестает быть значимым экономическим агентом, инвестирующим в экономику. Круговорот доходов превращается в поток, с грохотом несущийся в одном направлении - в стоячее болото бессмысленного сверхпотребления сверхбогатых. Роскошь как потребление эксклюзивного, выходящего за пределы функциональности и обыденности, становится одной из самых значимых экономических категорий. Абсолютные траты богатых больше, относительные меньше, поскольку их богатство создается за счет паразитизма экономического и социального.
По Дж.М. Кейнсу экономика - это не качели, а лифт, который может стоять на месте, идти вверх или вниз. Никакой системы безопасности не существует, депрессия не является лекарством от самой себя. Сейчас мировая экономика идет вниз. Это движение останавливается на высшем политическом уровне. На международных рынках и внутри стран складывается более или менее устойчивая властная иерархияучастников, которая подвержена институционализации. В настоящее время на тех вершинах, с которых идут властные импульсы, преобладают люди с психологией социальных рантье. Бежать от них некуда, поскольку все континенты уже открыты. Значит, будет нарастать внутреннее напряжение. Как показывает история, такое напряжение выплескивается или в войны с захватом внешних ресурсов, или в революции. Стоит заметить, что в соответствии с нашей теорией Арабские революции - это процесс не законченный, но медленно тлеющий и чреватый новыми вспышками, как и выступления в Европе, и особенно в России.
Инвестиционные расходы всегда следуют определенной логике. Эта логика основывается на ценностной мотивации. Интереснейший момент возник в переписке Кейнса с Ф. Хайеком при обсуждении
централизованной экономики, ярым противником которой был Хайек. Кейнс писал: «Умеренное планирование не будет представлять опасности, если разум и чувства ответственных за его проведение людей охвачены верным отношением к вопросам моральным. Относительно некоторых из них это и так справедливо. Наше проклятие в том, что заметное их количество, скажем так, стремятся к планированию не ради его плодов, но потому, что они являются Вашей моральной противоположностью и предпочтут служить скорее
л
дьяволу, чем Богу»1. Ценности в экономике проявляются на всех уровнях экономической деятельности, особенно при политическом управлении экономикой.
Васильева Л.Н. Социальная рента и социология революции. Автор рассматривает теорию социальной ренты и ее применение в социологии революции. Социальная рента существует в условиях любой экономической структуры. Автор анализирует такую общественно-экономическую формацию, как капитализм и государственные монополии как формы существования социальных рантье. Главной причиной мирового кризиса автор считает относительную депривацию (подавление и неудовлетворенность) элиты.
Ключевые слова: социальная рента, капитализм, революция, относительная депривация, элита.
Vasilieva L.N. The Social Rent and Sociology of Revolution. The author considers the social rent theory and its application for the sociology of revolution. Social rent exists in term of any economic structure. The author analyzes such social and economic structure as capitalism and state monopolies as the forms of existence of social rentiers. The main cause of the world crisis the author considers therelative deprivation (suppression and dissatisfaction) of elite.
Key words: social rent, capitalism, revolution, relative deprivation, elite.
Цит. по: Хэйлбронер Р.Л. Философы от мира сего. М., 2008, с. 356.
