CC BY
42
ЛИТЕРАТУРА Х1Х в.
Русская литература
УДК 821.161.1
МИЛЛИОНЩИКОВА Т.М.1 СОЦИАЛЬНАЯ ПАРАДИГМА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX в. С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ АМЕРИКАНСКИХ СЛАВИСТОВ. (Обзор). Б01: 10.31249/Ш/2022.02.07
Аннотация. В обзоре рассматриваются работы американских славистов, исследующих разные аспекты «социальной парадигмы» русской литературы XIX в. Главное исследовательское внимание американских литературоведов сосредоточено на произведениях А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого и А.П. Чехова. На Западе первым, кто заговорил о применении социологического метода в литературоведении, был И.А. Тэн; его последователями выступили начиная с середины XIX в. приверженцы теории К. Маркса. Американские слависты изучают связи между поэтикой и социальными проблемами, затронутыми русскими писателями XIX в. Эти исследования демонстрируют возможности изучения произведений русской литературы в рамках разных подходов (марксизм, психоаналитический метод, социокультурный метод, «новый историзм», структурализм).
Ключевые слова: американская славистика; социология литературы; социокультурная критика; марксизм; психоаналитический метод; «новый историзм»; структурализм; поэтика; реализм; экономика.
1 Миллионщикова Татьяна Михайловна - кандидат филологических наук, старший научный сотрудник отдела литературоведения ИНИОН РАН.
94
Для цитирования: Миллионщикова Т.М. Социальная парадигма русской литературы XIX в. с точки зрения американских славистов // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7: Литературоведение. - 2022. - № 2. - С. 92-105. DOI: 10.31249/lit/2022.02.07
MILLIONSHCHIKOVA T.M. The social paradigm of the nineteenth-century Russian literature in the interpretation of American Slavic literary studies.
Abstract. The subject of matter of this review is the American Slavic studies on the social paradigm of the nineteenth-century Russian literature. The most considerable research interests of American literary critics are concentrated on the works of A.S. Pushkin, N.V. Gogol, F.M. Dostoevsky, L.N. Tolstoy and A.P. Chekhov. The first to write about sociological method in the literary criticism in the West was H.A. Taine; since the middle of the nineteenth century the followers of K. Marx have maintained the same methodological position. The Slavonic literary critics analyze the contradictory relations between poetics and social themes in the nineteenth-century Russian literature. These researches based on the sociological theory reveal possibilities of different approaches (analytical Marxism, socio-psychoanalytical and sociocultural methods; «new historicism»; structuralism) in the analysis of the Russian literature.
Keywords: American Slavic studies; sociological theory of literature; socio-cultural literary criticism; Marxism; psychoanalytical method; «new historicism»; structuralism; poetics; realism; economics.
To cite this article: Millionshchikova, Tatiana M. "The social paradigm of the nineteenth-century Russian literature in the interpretation of American Slavic literary studies", Social sciences and humanities. Domestic and foreign literature. Series 7: Literary studies, no. 2, 2022, pp. 92-105. DOI: 10.31249/lit/2022.02.07
В литературоведении возникновение социологического направления связано с реакцией на кризис романтической поэтики. Основателем этого направления выступил философ-позитивист Ипполит Адольф Тэн, под влиянием достижений естественных
95
наук высказавший идею «триединства расы, среды и момента»1. Теоретическое обоснование социологического направления изложено приверженцами так называемого «марксистского» подхода к анализу литературных произведений (П. Лафарг, Ф. Меринг) и представителями немарксистских подходов (Т. Адорно, М. Хорхай-мер, В. Беньямин, П. Бурдьё).
Социология литературы (sociological theory of literature) рассматривает художественное произведение, с одной стороны, как текст, детерминированный совокупностью внешних - социокультурных, политических, государственно-правовых, экономических и исторических, естественно-научных условий, с другой - как фактор, влияющий на общественное сознание через психологию читательского восприятия.
Во введении к книге «Русский реализм XIX в.: общество, знание, повествование» [1] Маргарита Вайсман, Алексей Вдовин, Илья Клигер, Кирилл Осповат отмечают, что разнообразные «проблемы репрезентации общественных отношений и производства моделей социальности», представленные в русской реалистической литературе, получили исходное и наиболее многостороннее освещение «в рамках богатой и философски изощренной традиции западного марксизма» [1, с. 21-22], к ключевым фигурам которой они относят Р. Уильямса, Д. Лукача, Ф. Джеймисона.
Определяя влияние «марксизма» (Marxism) на литературоведение, профессор Корнеллского университета Джонатан Каллер (Jonathan Culler) отмечает, что «марксистская» методология рассматривает текст в качестве «надстройки», детерминированной «экономическим базисом», т.е. производственными отношениями. С этой точки зрения интерпретация явлений культуры и литературы тождественна анализу их отношений с «базисом» [7, с. 147]. При этом необходимо учитывать, что «субъект определяется процессами, протекающими в сфере бессознательного, в языке и в относительно автономных видах деятельности, организующих общество», подчеркивает Дж. Каллер [там же]. Опираясь на психоаналитическую идею зависимости «сознания» от «бессознательного», высказанную Ж. Лаканом, социологическая методология наряду с психоаналитическими трактовками литературного произведения стала
1 Тэн И. Философия искусства. - Москва : Республика, 1996. - 352 с.
96
применять марксистский постулат о зависимости индивидуума от социальной среды [7, с. 147].
Одним из результатов акцентирования «марксистским литературоведением» историко-диалектического подхода к литературному произведению явилось преувеличенное внимание к проблемам экономики, как отраженным в литературном произведении, так и обусловившим его появление. Следствие подобного преувеличения - возникновение так называемого «вульгарного социологизма», получившего широкое распространение в советском литературоведении в 20-30-х годах ХХ в. в работах В.М. Фриче, В.А. Келтуялы, В.Ф. Переверзева, теоретиков Пролеткульта и ЛЕ-ФА, усматривавших в любом художественном тексте проявление классово обусловленной идеологии.
Если в СССР противопоставлявшая себя «идеалистическим» методам, в особенности формалистскому (Ю.Н. Тынянов, В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум), «марксистская критика» имела статус официального литературоведения, то в США, опосредованно проникнув через работы Ж. Деррида и М. Фуко, она равноправно существовала наряду с другими литературоведческими методологиями. На современном этапе «марксистская критика», хотя и получившая эпитет «старомодная», наряду с психоаналитической критикой продолжает достаточно активно воздействовать на американское литературоведение.
На социологическую концепцию «психоидеологии», выдвинутую В.Ф. Переверзевым, отчасти опирается профессор русской литературы Йельского университета Роберт Л. Джексон (Robert L. Jackson) [4; 5], высказавший идею социально опосредованной «психопоэтики», истолковывающей произведения Достоевского как воплощение его внутреннего мира. Однако, в отличие от В.Ф. Переверзева, практически полностью игнорировавшего философское и эстетическое содержание литературного произведения, Р.Л. Джексон, воспринявший идею М.М. Бахтина о «целостности» художественного творчества («содержательной формы» и «оформленного содержания»1), сосредоточил внимание на эстетических аспектах произведений Достоевского.
1 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - Москва : Искусство, 1979. - С. 27.
97
Американский славист предпринял попытку обосновать «противоречие» между «рабочей эстетикой», направленной на поиски адекватного изображения стремящейся «к раздроблению» социальной действительности, и «классической эстетикой», признающей исключительно идеал «духовной действительности» [4, с. 8]. Свою исследовательскую задачу Р. Л. Джексон видел в том, чтобы «на первом плане всегда оставалась эстетика Достоевского» [4, с. 11].
Другой точки зрения придерживается Дж. Каллер: внимательное прочтение художественных произведений подразумевает прежде всего выявление их значимости именно как «документа эпохи», а не как «эстетического объекта». По его мнению, литературоведение в целом значительно «выигрывает оттого, что литература рассматривается как одна из форм культурной деятельности, а ее произведения изучаются во взаимосвязи с другими дискурсами» [7, с. 48].
Обращаясь к вопросам взаимосвязи литературы и культурологии, Дж. Каллер сужает природу и роль культурологии и приходит к выводу, что не существует принципиального противоречия между культурологическими и литературоведческими исследовательскими подходами. Он определяет «культурные артефакты» как «тексты», подлежащие «прочтению, а не простому учету» [там же]. Одна из практик интерпретации явлений культуры состоит в исследовании отраженных ею социальных процессов. Если литературоведческому анализу обычно приписывается «оценочный» подход, то культурологическому - «симптоматический», отмечает Дж. Каллер [там же].
Во второй половине XX в. в западноевропейском и американском литературоведении широкое распространение получила «социокультурная критика». Один из ее главных представителей -английский литературовед Ф.Р. Ливис, исследующий особенности определенной литературной эпохи в их обусловленности тремя основными факторами: социокультурным фоном, господствующими в обществе социально-политическими идеями и мировоззрением писателей, отмечает Дж. Каллер [там же].
Самый значительный представитель социокультурной критики - профессор Гарвардского университета Уильям Миллз Тодд III (William Mills Todd III) [14] - определяет «социологию литера-
98
туры» как «специализированную поддисциплину», которая изучает литературный процесс, его участников и их творчество «как социальный феномен» [14, с. 309]. В зависимости от теоретических предпочтений исследователя «социология литературы» рассматривает литературный текст «как следствие и / или причину социальных изменений» [14, с. 49].
Используя методы современной социологии, семиотики культуры и теории рецепции, У.М. Тодд анализирует самые первые классические русские романы - «Евгений Онегин» Пушкина, «Герой нашего времени» Лермонтова и «Мертвые души» Гоголя в контекстах общественно-исторического и литературного процесса и идеологии высших слоев русского социума начала XIX в. [14].
Создателем первого полномасштабного «социального романа» «был не кто иной, как Достоевский», отмечает У.М. Тодд [14, с. 34]. В «Бедных людях» (1845), используя эпистолярную форму, русский писатель вступил в полемику с Гоголем, «очеловечив» бедного чиновника и показав его способным сочинять письма, а не только копировать их. К тому же персонаж Достоевского способен влюбиться «уже не в шинель, а в женщину» [14, с. 32].
В конце ХХ в. в результате глубокого кризиса постструктуралистской парадигмы в западном литературоведении произошел «социологический поворот», заставивший литературоведов вернуться к базирующимся на социологическом методе конкретно-историческим исследованиям, отмечает доктор филологических наук Игорь Шайтанов [15]. Вследствие смещения интереса американских ученых из «политической истории» в «историю социальную» в начале 1980-х годов под значительным влиянием Ф. Бро-деля, Р. Барта и М. Фуко возник «новый историзм» («new historicism»). По мнению И. Шайтанова, успех этого явления обусловлен тем обстоятельством, что он был предложен в качестве методологии, а не как одно из теоретических направлений литературоведения: «а critical practice - practice rather than a doctrine»1.
Особой устойчивостью отличается интерес американских славистов к русской историософии, «одной из наиболее самобыт-
1 Greenblatt S. Learning to ourse. Essays in еarly Hodern eulture. - London Harvard univ. press, 1990. - Р. 146.
99
ных составляющих русской словесности»1. К разным аспектам историософской проблематики произведений русской классики обращаются в своих исследованиях М.Г. Альтшуллер, Д. Бетеа, У. Брамфелд, Э. Броуди, Р. Бэлнеп, М. Гринлиф, П. Дебрецени,
Э. Сэндоз, Дж. Фрэнк, К. Эмерсон и другие американские сла-
2
висты .
С помощью методологии «нового историзма», зачастую осложненной приемами мифопоэтической и / или психоаналитической критики, в славистических исследованиях США весьма продуктивно исследуется урбанистическая тема в произведениях А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского3.
Профессор Южно-Калифорнийского университета (Лос-Анджелес) Маркус Левитт прослеживает эволюцию образа Петербурга в русской литературе: если в конце XVIII в. помпезные фасады имперской столицы служили «визитной карточкой» всей России, то в «петербургских повестях» Гоголя, написанных в 3040-е годы нового века, эти, еще совсем недавно казавшиеся величественными, фасады превратились в «мираж», скрывающий «ничтожность» или «отчаянье» городских жителей [10, p. 339-342].
С локусом имперского столичного города контрастирует ло-кус провинциального мещанского городка губернской и уездной России (вымышленного или реально существующего), изображенного в произведениях Пушкина, Гоголя, Достоевского, Чехова.
Доктор философии Томас А. Галласон (Thomas А. Gallason) анализирует рассказ Чехова «Крыжовник» (1898), в котором с самого начала повествования передается царящая в провинциальном российском городе атмосфера «серого» «скучного» дня, а центральным многозначным символом всей России становится крыжовник, символизирующий паралич жизни небольшого провинциального города и всего российского общества. Т. Галласон
1 Песков А.М. «Русская идея» и «Русская душа» : очерки русской историософии. - Москва : ОГИ, 2007. - С. 17.
См. также: Миллионщикова Т.М. Этнический колорит в русской классике XIX в. : восприятие литературоведением США : аналит. обзор / РАН. ИНИОН. Центр гуманит. науч. исслед. ; отв. ред. Е.А. Цурганова. - Москва, 2018. - С. 812. - (Теория и история литературоведения).
з
См. также: Миллионщикова Т.М. Этнический колорит в русской классике XIX в. : восприятие литературоведением США. - С. 18-27.
100
приводит описание городской жизни героя рассказа, Ивана Иваныча: «наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье... Между тем во всех домах и на улицах тишина, спокойствие; из пятидесяти тысяч живущих в городе ни одного, который бы вскрикнул, громко возмутился . Это общий гипноз» [2, p. 27].
К 2000-м годам социологические (в частности, марксистская) методологии начали соединеняться со структуралистской теорией и практикой, и первостепенное значение стало придаваться «ментальным структурам», детерминирующим все поведение и все проявления личности.
В это же время в американском литературоведении получило развитие исследовательское направление, изучающее переклички и аналогии с физическими, математическими, психологическими, физиологическими и биологическими науками - с их концепциями и выводами, выявляемыми в текстах литературного произведения. Начиная со второй половины XIX в. писатели стали получать «новые представления о невидимых глазу связях между объектами реальности, причинах эволюции человеческого рода или законах психики, которые навсегда изменили способы повествования, усложнив и обогатив репрезентацию отношений между индивидами, мотивировки повествовательных событий, варианты сочетания сюжетных линий т.д.» [1, с. 43].
В американской славистике последних лет исследования этого ряда представлены работами В. Соболь [13] и Р. Лапушина
[9].
Профессор Иллинойского университета, Урбана Шампейн, Валерия Соболь (Valeria Sobol), исследуя связи литературы и медицины, прослеживает параллели и расхождения между теорией ученого-физиолога И.М. Сеченова, изложенной в его трактате «Рефлексы головного мозга» (1863), и любовными нарративами русской литературы второй половины XIX в. Цель, поставленная В. Соболь, - рассмотреть теорию любви, затронутую Сеченовым, в более широком контексте. Исследовательница стремится доказать, что русский ученый в своем трактате предложил «свой вариант любовного сюжета, равно как и стабилизирующий механизм страсти, в эпоху, когда и романтический любовный нарратив, и (во
101
внелитературном пространстве) традиционные основы отношений между полами претерпевали кризис» [13, с. 453].
С точки зрения В. Соболь, из всех современных Сеченову писателей проблема полов особенно глубоко волновала Л. Толстого, «и не случайно его поиски альтернативного любовного сюжета и модели любви, не основанной на традиционной романтической страсти» [13, с. 455], привели его к литературным экспериментам, в которых обнаруживаются параллели «между физиологией и литературой, научным трактатом и реалистическим романом» [13, с. 473].
По мнению профессора Университета Северной Каролины в Чапел-Хилле Радислава Лапушина (Яа^1ау ЬаршЫп), любое из произведений Чехова может быть рассмотрено как «поле напряжения» между несколькими ключевыми мотивами, развитие и взаимодействие которых поглощает фабулу, что особенно отчетливо проявляется в рассказе «Степь» (1888) [9, с. 106].
Каждый из мотивов этого рассказа - «однообразие», «равнодушие / безразличие», «непонимание», «отсутствие смысла», «жалоба», «пение» - разворачивается как цепочка «категориально различных» (П. Бицилли) образов, которые в совокупности создают особый мир, на равных правах включающий в себя людей, представителей флоры и фауны, неодушевленные предметы и абстрактные концепции. Внутри этого мира каждый из них ведет двойную жизнь: образ существует «сам по себе и одновременно -как часть мотивной цепочки, а чаще всего сразу нескольких цепочек» [9, с. 109]. Чтобы передать эту двойственность, исследователь прибегает к метафоре, основанной на терминах квантовой механики, описывая поэтические образы с двух дополняющих друг друга точек зрения: как индивидуальные, локализованные частицы -«корпускулы» - и как цельную, «растекающуюся» волну.
Р. Лапушин, однако, делает оговорку: «К счастью, читатель не должен выбирать между двумя перспективами. В отличие от физики, где квантовый объект, в зависимости от условий эксперимента, проявляет свойства частицы или волны, двойственность поэтического образа - может и должна - быть воспринята синхронно, как проявление его промежуточности. Постичь отдельный чеховский образ и мир произведения в целом - значит увидеть их
102
на пересечении этих двух точек зрения, корпускулярной и волновой» [9, с. 110].
В рамках современной дискуссии о русском реализме, который рассматривается в качестве важнейшей «моделирующей системы», исследователи акцентируют внимание на том, что общественная жизнь и ее закономерности могут отражаться «в категориях государственного порядка и закона: гражданского общества и прав человека; и, наконец, экономики», которая оказывается «... формой существования общества как такового в эпоху прогресса и модер-ности» [1, с. 35]. Именно «экономика... обусловливает работу реалистической репрезентации» [1, с. 38].
Сложный процесс превращения фактов экономики в эстетические концепты «нищеты», «аскезы», «богатства», «изобилия» прослеживают М. Эпштейн, К. Осповат, А. Жолковский, Б. Григорян, Дж. Портер, В. Шнейдер, К. Ключкин.
Профессор университета Эмори Михаил Эпштейн (Mikhail Epstein) исходит из убеждения, что с глубинным свойством русского мира связана «онтология бедности», понимаемая не как экономическая категория - «нехватка имущества», - а как «нехватка самого бытия» (скудость, обусловленная суровым северным климатом и однообразием плоской равнины). Преобладающая в русской литературе тема аскезы задает «от противного» патетику «изобилия», контрастирующего с реальной бедностью [17, с. 23].
У Гоголя в «Мертвых душах» (1842) в лирическом образе России «преобладает именно мотив бедной, слабой бытийности, недореальности, «онтологической бедности» («Русь! Русь! ... бедно, разбросанно и неприютно в тебе»), который стремительно переходит в «лирический апофеоз» невообразимого изобилия. «Если "бедная реальность", гипо-, вызывает чувство смирения, сострадания, то "сверхреальность", гипер-, связана с состоянием гордости, величия и вместе с тем вызывает чувство страха, опасности, неестественности». «Мгновенный переход от гипо- к гипер-» совершается в лирическом отступлении в «Мертвых душах» в тех строках, где Россия предстает волшебным «гиперпространством»: «.у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..» [17, с. 44].
Кирилл Осповат (Kirill Ospovat), доцент Университета Висконсин в Мэдисоне, утверждает, что уже самим своим заглавием
103
вышедший в 1846 г. роман Достоевского «Бедные люди» «увязывал работу литературного изображения с идеей класса, который мог обозначаться тогда понятием пролетария и к которому Достоевский относил и самого себя» [11, с. 98]. Нравственные мучения Макара Девушкина «производны от репутации его класса» [11, с. 105]. Созданный российским обществом XIX в. «чиновник» из сентиментального романа «Белые ночи» символизирует «распадающуюся социальную субъективность», колеблющуюся между «смирением маленького человека и гордостью за свой верный труд» [11, с. 109].
«Финансовую тему» рассказа Достоевского «Кроткая» (1876), насыщенного денежными мотивами, анализирует профессор Южно-Калифорнийского университета Александр Жолковский ^leksandr Zholkovsky). События этого рассказа во многом определяются материальными взаимоотношениями персонажей. Словесная ткань рассказа и сюжетно-композиционное построение отражают «ростовщический дискурс»: «Перед нами как бы уникальный эксперимент по совмещению в одном лице - протагонисте-рассказчике - Раскольникова и старухи-процентщицы» [6, с. 307].
Белла Григорян (Bella Grigorian), профессор Питсбургского университета, в качестве первого произведения Достоевского, в котором дается социологический анализ национальной культуры, называет «Неточку Незванову» (1849). Рассказ о продвижении героини по социальной лестнице [3, с. 151] связан с ее материальным положением. Парадоксальным образом экономическое существование героини значительно подробнее описано в сценах, повествующих о ее нищем детстве, чем в последующем рассказе о ее взрослении [там же].
Неточка представляет собой типическую фигуру «среднего» слоя российского общества николаевской эпохи. В портрете ее матери, происходившей из обедневшего дворянства, по мнению Б. Григорян, отображена важная проблема викторианской «средней» культуры: «неопределенное общественно-экономическое положение гувернанток и, конкретней, участь гувернанток без места» [3, с. 148]. Когда после рождения ребенка и смерти мужа семья осталась без денег, матери Неточки, которая была «прекрасно образованна», пришлось готовить «для приходящих» и заниматься
104
стиркой белья: «Ее тяготы созвучны викторианскому страху социального падения гувернантки, вынужденной обратиться к самым простым рабочим профессиям» [там же].
Исследовательница делает оговорку, что ей «не хотелось бы повторять общие места о репрессивном характере николаевского режима и доказывать, например, что Неточка и стоящий за ней романист стремится обнаружить вполне осязаемую невозможность гражданского и правового самосознания в России 1840-х годов... Вместо этого можно констатировать, что Неточка прибегает к иному, хоть и родственному способу инкорпорации» [3, с. 151]. Для рассказа о своей жизни она с помощью разных изобразительных приемов (мелодрама, готический роман, фельетон) «выстраивает автобиографическое повествование как товар, рассчитанный на книжный рынок» [там же].
В «Неточке Незвановой» боль, вызванная социальным положением персонажей, которые вынуждены превращаться в «ходячий товар», ощущается с огромной силой. С точки зрения Б. Григорян, Достоевский сознательно стремился вызвать читательское сочувствие с помощью «позднеромантических клише», что и определило самую интересную черту «Неточки Незвановой»: не отступления от западных романов вроде «Джейн Эйр» или «Красного и черного», но «поиски иных форм уполномочивания в коммерческом языке "средней" аристократической культуры 1840-х годов» [там же].
Один из главных «подсюжетов» романа «Идиот» (1868) -постоянное столкновение двух финансово обеспеченных групп (современных капиталистов и старомодных купцов), - которое становится составной частью всех скандалов и конфликтов, происходящих в романе, отмечает Вадим Шнейдер (Vadim Shneyder), доцент Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Каждый из состоятельных мужчин, соперничающих в борьбе за Настасью Филипповну, принадлежит к одной из двух групп, в зависимости от своего происхождения, биографии, источника капитала, а также от того, как он тратит и как хранит свои деньги: «. богачи в романе либо происходят из купеческих семей, либо принадлежат к классу капиталистов» [16, с. 272].
Джиллиан Портер (Jillian Porter), доцент университета Колорадо Боулдер, подчеркивает, что «Деньги, в частности бумажные,
105
играют значительную роль в повествовательной экономике Достоевского». С ее точки зрения, в романе «Братья Карамазовы» (1880) не Алеша показан главным героем романа, как это часто декларируется исследователями, а «российский рубль», но не в форме монет, а в виде банкнот, или кредитных билетов, которые, как и роман Достоевского, «появились на свет гораздо позже указанного на них 1866 г.» [12, с. 299].
Профессор славистики Константин Ключкин (Konstantine Klioutchkine) (Помона-колледж, Калифорния) рассматривает русский реализм XIX в. как «набор эстетических процедур и идеологических представлений» [8, с. 381], возникший в русской коммерческой прессе 1840-1870-х годов: «В XIX в. быть современным предполагало вхождение в поле прессы аналогично тому, как в XXI в. быть современным означает участие в цифровых медиа» [там же].
В славистических исследованиях США социологическое направление и по сей день продолжает оставаться не только одним из самых традиционных, но и одним из наиболее стабильных и востребованных при обращении к русскому литературному наследию XIX в.
Список литературы
1. Введение. «Реализм» и русская литература / Вайсман М., Вдовин А., Кли-гер И., Осповат К. // Русский реализм XIX века : общество, знание, повествование : сб. статей / под ред. М. Вайсман, А. Вдовина, И. Клигера, К. Осповата. -Москва : Новое литературное обозрение, 2020. - С. 5-66.
2. Галласон Т.А. Рассказ : недооцененное искусство.
Gallason Th.A. The short story : an underrated art // Short story theories. -Columbus, 1976. - P. 25-27.
3. Григорян Б. «Неточка Незванова» и экономика письма // Русский реализм XIX века : общество, знание, повествование : сб. статей / под ред. М. Вайсман, А. Вдовина, И. Клигера, К. Осповата. - Москва : Новое литературное обозрение, 2020. - С. 126-151.
4. Джексон Р.Л. Достоевский : поиск формы : философия искусства писателя / пер. на рус. яз. Т.В. Ковалевской. - Санкт-Петербург : Дмитрий Буланин, 2020. - 288 с.
5. Джексон Р. Л. Искусство Достоевского : бред и ноктюрны.
Jackson R.L The art of Dostoevsky : deliriums and nocturnes. - Princeton : Princeton univ. press, 1981. - 362 p.
106
6. Жолковский А. Время, деньги и авторство в «Кроткой» // Поэтика за чайным столом и другие разборы. - Москва : Новое литературное обозрение, 2014. -С. 301-325.
7. Каллер Дж. Теория литературы : краткое введение / пер. с англ. А. Георгиева. -Москва : Астрель : АСТ, 2006. - 156 с.
8. Ключкин К. Реализм и культурная экономика русской прессы середины XIX в. // Русский реализм XIX века : общество, знание, повествование : сб. статей / под ред. М. Вайсман, А. Вдовина, И. Клигера, К. Осповата. - Москва : Новое литературное обозрение, 2020. - C. 378-407.
9. Лапушин Р. Роса на траве : слово у Чехова / пер. с англ. Р. Лопушина. -Санкт-Петербург : Academic studies press : БиблиоРоссика, 2021. - 256 с. -(Современная западная русистика = Contemporary Western Rusistica).
10. Левитт М. Визуальная доминанта в русской литературе XVIII века.
Levitt M. The visual dominant in eighteenth-century Russia. - Boston : Northern univ. press, 2011. - 362 p.
11. Осповат К. Социальное воображение и проблема жанров // Русский реализм XIX века : общество, знание, повествование : c6. статей / под ред. М. Вайсман, А. Вдовина, И. Клигера, К. Осповата. - Москва : Новое литературное обозрение, 2020. - С. 98-125.
12. Портер Дж. Повествовательная экономика Достоевского : радужные кредитные билеты в романе «Братья Карамазовы» // Русский реализм XIX века : общество, знание, повествование : c6. статей / под ред. М. Вайсман, А. Вдовина, И. Клигера, К. Осповата. - Москва : Новое литературное обозрение, 2020. -С. 296-317.
13. Соболь В. Рефлексы любви : теория И.М. Сеченова и любовные нарративы русского реализма // Русский реализм XIX века : общество, знание, повествование : c6. статей / под ред. М. Вайсман, А. Вдовина, И. Клигера, К. Осповата. -Москва : Новое литературное обозрение, 2020. - С. 452-473.
14. Тодд У.М. Социология литературы : институты, социология, нарратив / [пер. c англ. А. Степанова]. - Санкт-Петербург : Academic Studies press : БиблиоРоссика, 2020. - 352 с. - (Современная западная русистика = Contemporary Western Rusistica).
15. Шайтанов И. «Бытовая история» // Вопросы литературы. - 2002. -№ 2. - С. 324.
16. Шнейдер В. Капитализм как повествовательная проблема, или Почему деньги не горят в романе Ф.М. Достоевского «Идиот»? // Русский реализм XIX века : общество, знание, повествование : c6. статей / под ред. М. Вайсман, А. Вдовина, И. Клигера, К. Осповата. - Москва : Новое литературное обозрение, 2020. - C. 272-295.
17. Эпштейн М. О типах аскезы в русской литературе // Изобилие и аскеза в русской литературе : столкновения, переходы, совпадения : сб. статей / под ред. Й. Херльта, К. Цендлера. - Москва : Новое литературное обозрение, 2020. -С. 22-46.
107
