Социальная память как диалог: пространственные и дискурсивные основания Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 130.123

Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2014. Вып. 4

М. О. Орлов, Д. А. Аникин

СОЦИАЛЬНАЯ ПАМЯТЬ КАК ДИАЛОГ: ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ И ДИСКУРСИВНЫЕ ОСНОВАНИЯ*

В статье рассматривается проблема диалога как онтологического основания культуры, а также специфика социальной памяти как особой формы диалогического взаимодействия. По мнению авторов, эта специфика состоит в сочетании синхронических и диахронических форм взаимодействия, что позволяет исследовать процесс формирования образов прошлого как сложный и многоуровневый диалог. Социальная память становится диалогом не только с прошлым, но и с настоящим, где исторические факты становятся лишь поводом для возникновения коммуникации. Сама коммуникация обязательно учитывает предшествующие интерпретации, вступая с ними в заочный спор, который разворачивается в различных сегментах социального пространства. Поэтому оптимальной методологией для изучения диалоговой природы социальной памяти выступает синтез пространственных и дискурсивных методов исследования. Библиогр. 9 назв.

Ключевые слова: социальная память, диалог, культура, синхрония, диахрония, дискурс, пространство.

Orlov M. O., Anikin D. A.

SOCIAL MEMORY AS DIALOGUE: SPATIAL AND DISCURSIVE BASES

The article considers the dialogue problem as ontological basis of culture, and also addresses the features of social memory as special form of dialogical interaction. According to authors, peculiarities of social memory consist of a combination of synchronic and diachronic forms of interaction that allows to investigate process of formation of images of the past as difficult and multilevel dialogue. Social memory becomes dialogue not only with the past, but also with the present where historic facts become only a reason for communication emergence. Communication surely considers previous interpretations, getting with them into the correspondence dispute which is developed in various segments of social space. Therefore synthesis of spatial and discursive methods of research acts as optimum methodology for studying of the dialogue nature of social memory. Refs 9.

Keywords: social memory, dialogue, culture, synchronic, diachronic, discourse, space.

Понимание и диалог являются исторически функционирующими формами практического бытия людей, формами их опыта по освоению мира. Стагнация возможностей диалога, разрывы в понимании других людей, разрушение взаимопонимания между социальными группами, субъектами деятельности являются той почвой, на которой произрастают и воспроизводятся разнообразные виды пробле-матизации жизни человека — от межличностных конфликтов до мировых войн, от

Орлов Михаил Олегович — доктор философских наук, профессор, Саратовский государственный университет имени Н. Г. Чернышевского, Российская Федерация, 410012, Саратов, Астраханская ул., 83; [email protected]

Аникин Даниил Александрович — кандидат философских наук, доцент, Саратовский государственный университет имени Н. Г. Чернышевского, Российская Федерация, 410012, Саратов, Астраханская ул., 83; [email protected]

Orlov Mikhail O. — Doctor of Philosophy, Professor, Saratov State University, 83 Astrakhanskaya Street, Saratov, 410012, Russian Federation; [email protected]

Anikin Daniil A.— Ph.D., Associate Professor, Saratov State University, 83 Astrakhanskaya Street, Saratov, 410012, Russian Federation; [email protected]

* Публикация подготовлена при поддержке гранта Президента РФ № МД-104.2013.6.

55

проблем бытия отдельного человека до множества глобальных проблем современного человечества. «Нам надо лучше понимать душу человека хотя бы для того, чтобы вести неизбежные битвы, а тем паче, чтобы их избежать, пока еще есть время» [1, с. 82].

Конкретные типы культуры характеризуются конкретным единством многообразия категориальных форм человеческого опыта. Они функционируют в культуре как ее мировоззренческие универсалии, выступающие в качестве схем осмысления опыта, философская рефлексия над которыми преобразует их в категориальные структуры мышления и деятельности.

Опыт освоения природы человеком разрастается до опыта освоения человеком своей собственной природы, природы своего бытия в обществе. Опыт социально-исторического бытия человека схематизируется в категориальных формах, посредством которых выражены определения человека как субъекта деятельности, структуры его общения, его отношения к другим людям и обществу в целом, к целям и ценностям социальной жизни. Философское осмысление мировоззренческих универсалий культуры, ее исторических типов предполагает решение задач по систематизации универсалий культуры, категориальных форм исторически эволюционирующего опыта человека. Поэтому возникает необходимость определения оснований типологии категориальных форм опыта. Одной из версий решения этой задачи может быть рассмотрение деятельности как основания типологии категориальных форм.

В структуре деятельности выделяются два типа отношений — субъект-объект и субъект-субъект. Интересна для философского исследования возможность выявления специфики категориальных форм опыта этих типов отношений. Существенная особенность категориальных форм субъект-субъектного отношения —доминантное положение в их структуре категорий понимания и диалога. Понимание и диалог являются своего рода основанием субъект-субъектных отношений в культуре, универсальной категориальной формой культурно-исторического бытия человека, опыта его социальной жизни, опыта его социального становления и развития.

Задачами данного исследования являются формулировка и обоснование идеи философского анализа понимания, диалога и творчества как категориальных форм опыта субъект-субъектных отношений, опыта культурно-исторического бытия человека. Сравнительный анализ стилей философского мышления, сложившихся в контекстах различных исторических культур, необходим для обсуждения проблемы понимания и взаимопонимания между людьми, воспринявшими разные типы культур. Эта задача оказалась настолько актуальной, что в философии XX в. сложилось целое направление — компаративистская философия. Она предполагает сравнение культур философствования, сложившихся, например, в Греции, Индии, Китае. Так, взгляды на природу порядка в мире представлены в греческой традиции в виде соучастия идей, в китайской традиции — как иерархия ценностей, а в индийской — как классификация реальностей. Компаративистская философия, отмечает А. Дж. Бом, как минимум, анализирует взгляды всех основных цивилизаций мира и, максимум, как идеал — всех взглядов всех цивилизаций, для того чтобы понять философию собственной цивилизации [2, р. 5-7].

Философский анализ понимания предполагает определенность идеи самого философского анализа. Он формировался в историческом бытии философского мышления в направлении к усложнению дифференциации и структурирования

56

философского мышления, в котором исторически сложились группы проблем, имеющих концептуальное единство. Они получили наименование метафизики, онтологии, аксиологии, гносеологии, методологии, праксиологии. Эти общефилософские системы анализа применяются в осмыслении конкретных областей действительности — природы, человека, общества, истории, культуры. Так, философский анализ культуры понимается как стратегия исследования, с помощью которой систематически выявляются метафизические презумпции типов культуры, онтологические и гносеологические, аксиологические, методологические и праксиологические аспекты культуры мышления и деятельности в целом.

Так понятый философский анализ может быть применен к постижению таких форм опыта субъект-субъектных отношений, как диалог и понимание, которые функционируют в качестве принципов бытия и познания, знания и культуры в целом. Метафизический анализ позволяет выявить мировоззренческие презумпции понимающего познания, выполняющие функции предпонимания, формирующие предельные семантические контексты, в структуре которых осуществляется деятельность понимающего познания. Монистические философские системы как материалистического, так и идеалистического типа задают такого рода мировоззренческие презумпции. В философском материализме концепция понимания как познания сознания осмысливается так, что предметом понимания оказывается сознание других людей, мое сознание и все проявления сознания людей, объективированные в символических формах культуры. В монистическом идеализме гегелевской философии, например, предмет понимания захватывает не только все множество конечных духов, но и бытие идеи в целом как познающей самое себя субстанции — субъекта. Тема понимания здесь становится предельно универсальной, а задача понимания интерпретируется как конечная цель познавательной активности идеи, когда «содержанием мышления становятся его собственные определения» [3, с. 310]. Предметом понимания является внутренний мир личности, которому свойственны такие проявления, как способность выбирать, принимать решения, способность желать. Осмысление внутреннего мира личности привело к пониманию соотнесенности таких понятий и их предметных областей, как свобода выбора и способность желания. Анализ соотнесенности свободы выбора и детерминированности желания может быть предпосылочным для постановки и обсуждения вопросов диалога и понимания. Соотнесенность способностей выбора и желания реализуется в условиях конкретной культуры. Различие желаний разных уровней ставит проблему их соотношения в культуре. Мы можем применять свободный выбор в соответствии со специфическими правилами цивилизованного поведения, в то время как бытие определено желанием быть цивилизованным. Ясно, что желание быть цивилизованным — особого рода, оно является продуктом высокой культуры.

Предпосылающая роль культуры в ситуациях понимания универсальна. Поэтому вполне справедливо положение Марка Блока о том, что для понимания, например, Лютера, Кальвина, Лойолы нужно «поместить их в среду, окунуть в умственную атмосферу того времени...» [1, с. 26]. Понимание человека связано с бытием человека в культуре и в такой форме ее объективации, как цивилизация. Цивили-зационное бытие человека определяет эволюцию желаний, их многообразие и соотнесенность. Наличная иерархия желаний человека функционирует в культуре и цивилизации, что определяет способы их функционирования, отношения понимания

57

в бытии личности и способы философского анализа этих отношений. Онтология понимания — это многообразие объектов, которые составляют предметную область понимания, и учение об этом многообразии объектов. Сознание каждой личности — индивидуальная онтологическая единица, вместе они составляют то множество объектов, к которым относятся языковые системы, описывающие деятельность понимания, символическое обозначение свойств и отношений которых задают смыслы терминов языка теории понимании. Онтологический аспект понимания состоит в том, что понимание есть атрибут бытия человека (конечного духа, здесь — бытия и т. п.), онтологически включенного посредством культуры в социальное бытие, в бытие социального субъекта деятельности. По мнению Джона Локка, «наш разум и наше понимание соответствуют нашему самосохранению и целям нашего собственного существования» [4, с. 254]. Онтологическое содержание понимания выражается в том, что человек существует, понимая других людей, себя самого, духовное содержание символических форм культуры человечества.

Но если вся культура представляет собой развернутый диалог, то специфической формой данного диалога является социальная память. Это понятие исследуется в социально-философском дискурсе с начала XX в., пройдя путь от субстанциального истолкования до конструктивистских выкладок.

С точки зрения субстанциализма память — несовершенное подобие объективного исторического прошлого, поэтому задача исследователя заключается в преодолении искажающих рамок памяти и реконструкции исходного смысла, лежащего в основании всей цепочки репрезентаций. Именно так мыслили исследование социальной памяти М. Хальбвакс и целый ряд отечественных исследователей, представлявших деятельностный подход (Я. Ребане и др.) [5, с. 32-34]. Конструктивизм предлагал рассматривать сопряжение прошлого и настоящего исключительно в контексте актуальных политических реалий, предлагая, по сути, рассматривать представление о прошлом как продукт политических технологий производства смысла. При этом ставилась под вопрос сама возможность настоящего к отображению прошлого.

Субстанциализм отрицает возможность диалога в силу аутентичности каждого субъекта только самому себе, замкнутости различных «культурных миров». Конструктивизм, напротив, предполагает полное взаимопроникновение, при котором исчезает представление о самостоятельности субъектов, вступающих в коммуникацию друг с другом. В этом случае актуализация диалогических основ культуры позволяет рассматривать возникновение образов прошлого именно как сложный и нелинейный процесс взаимодействия, полноценный диалог, в котором и происходит порождение смыслов.

Специфика диалога в исторической памяти заключается в сочетании диахронического и синхронического измерений.

Диахроническое измерение означает взаимодействие современного индивида с представителями предшествующих поколений, причем это взаимодействие не носит одностостороннего характера. Не только человек обращается к прошлому с интересующими его вопросами, но и прошлое актуализируется в виде артефактов и исторических источников, которые навязывают определенные линии мышления, обусловливают сам характер отношения к прошлому. Как отмечает А. Буллер, «феномен исторического источника состоит в том, что он, находясь в настоящем, является предметом прошлого, т. е. происходит из определенного прошлого, указывает на него» [6, с. 46].

58

Синхроническое измерение заключается в том, что любое представление о прошлом не создается в индивидуальном взаимодействии исследователя с вещественными атрибутами прошлого, а опосредуется тем социальным и культурным контекстом, в котором разворачивается его деятельность. М. Хальбвакс, основоположник исследования социальной памяти, называл те условия, которые создаются для индивидуальных воспоминаний обществом, «социальными рамками» [7, с. 152].

На пересечении синхронического и диахронического измерений возникает еще одно измерение, которое Д. Олик называет дискурсивным, — любая интерпретация исторического источника возникает не в «безвоздушном пространстве», а базируется на предшествующих интерпретациях [8, с. 39]. Иными словами, диалог происходит не только и не столько с самим источником, сколько с нашими предшественниками, которые вырабатывали свою трактовку исторического текста или артефакта. Сама многомерность диалоговой конструкции социальной памяти, а также признание ее текстовой природы заставляют рассматривать в качестве оптимальных методов исследования мнемонических феноменов пространственный и дискурсивный подходы.

В рамках авторского синтеза этих подходов предлагается комплексное рассмотрение социальной памяти как динамично меняющегося сопряжения различных элементов, определяющих специфику образов прошлого и их функционирование в рамках современной социальной реальности. Многоуровневость феномена исследования определяется тем, что анализ содержания социальной памяти становится недостаточным, поскольку репрезентация одного и того же исторического факта может приобретать прямо противоположное значение в зависимости не только от политических запросов, но и от предшествующей истории репрезентаций, способов трансляции социальной памяти и т. д.

Представления о прошлом в современном обществе становятся символическим ресурсом, который оказывается необходим как для поддержания социального порядка, так и для давления на него. Вместе с тем структура сети подразумевает много-уровневость элементов социальной памяти, которые становятся точкой пересечения как горизонтальных, так и вертикальных плоскостей. Иначе говоря, было бы слишком примитивно свести репрезентацию социальной памяти к актуальным интересам политических субъектов, поскольку функционирование образов прошлого подразумевает определенную историю их возникновения и цели воспроизводства. Символический капитал, впрочем, как и любой другой вид капитала, приобретает значение не сам по себе, а лишь в соотношении с другими используемыми ресурсами, поэтому ошибочна сама попытка рассмотрения социальной памяти как независимого сегмента социальной реальности. Память оказывается связана с самой конфигурацией социального пространства, состоящего из нескольких пересекающихся полей, динамично меняющейся в соответствии с изменением положения отдельных элементов.

Д. Олик отмечает, что в методологических попытках лишить социальную память ее автономного существования присутствует и другая опасность — воспринять структуры социальной памяти исключительно как способы репрезентации политического поля, сведя тем самым образы прошлого исключительно к иллюстрации современного политического процесса [8, с. 43]. Но производство смысла является не побочным результатом переформатирования политического поля, а закономерным элементом политической деятельности. Поэтому социальная память

59

в качестве символического ресурса представляет собой важный сегмент социального пространства, посредством изучения которого возможно осмысление всей совокупности процессов, протекающих на различных уровнях этого пространства. В условиях становления новых социальных структур, имеющих сетевую природу, память становится важным узлом, в котором пересекаются ожидания, намерения и стереотипы участников социальных взаимодействий, поэтому главной чертой социальной памяти в сетевом обществе становится ее контекстуальность, которая должна пониматься сразу в нескольких ракурсах: пространственном, коммуникационном, дискурсивном и конфигуративном.

Метафизический аксиологический выбор человека, общества, человечества историчен по своей природе, по генезису. Он предназначен горизонтом проблем наличного бытия, который осмысливается в культуре. Творческая, сверхнормативная, сверхкультурная природа личности оставляет открытой возможность гармонизации человечества в условиях наличного культурно-аксиологического релятивизма.

Теперь представляется необходимым остановить внимание на этических характеристиках дискурса, которые формируют его нормативную базу в поле открытости, свободы, а также равноправия как фундаментальных ценностей.

1. Аргументированность (свобода от принудительных действий). В коммуникативном пространстве очень большое значение приобретает аргумент. Конфликтная ситуация в поле дискурса не гасится, а трансформируется в борьбу за лучший аргумент. Попытка открытого или завуалированного принуждения какими бы то ни было средствами является противоправной в рамках аргументативного дискурса. Условие наличия свободы от насилия и от любого вида давления необходимо для достижения консенсуса.

2. Компетентность. Участие в дискуссии предполагает, что субъект обладает определенной информацией, знаниями (навыками и умениями); имеет выработанное отношение (мнение) о предмете дискуссии, т. е. обладает определенными установками, включенностью в те или иные социокультурные контексты, прежде всего в нормативные системы, что позволяет реализовать определенные рациональные стратегии и поиски аргумента.

3. Равноправие. В условиях коммуникации особую ценность приобретает грамотная аргументация, которая не берет во внимание авторитетность аргументирующего. Дискуссия с необходимостью предполагает под собой абсолютное и бесспорное равноправие каждого своего потенциального или актуального агента. Это условие обязательно для выполнения всеми представителями коммуникативного сообщества, поэтому данная идея имеет еще и более глубокое значение, касающееся уничтожения любых форм дискриминации — этнических, расовых и т. д.

4. Открытость. Принцип открытости в условиях аргументативного дискурса закрепляет за каждым участником коммуникации право на участие в существующих дискуссиях и открытие совершенно новых. Таким образом, дискурсивная этика предполагает «принципиальную непатерналистичность». Дискурс не обосновывает существование «экспертократии», напротив, здесь имеет право на существование любой аргумент, который кажется участнику оправданным в данном контексте дискуссии. Согласно принципу открытости, любой партнер по дискурсу может высказать свою точку зрения на любую тему, находящуюся в сфере его интересов, даже если это высказывание не носит экспертного характера [9, с. 4].

60

Таким образом, дискурсивный и пространственный подходы, используемые для анализа процессов межкультурного взаимодействия и актуализации прошлого, могут быть результативно применены как для управления межкультурными коммуникациями, так и для прогнозирования их развития в строго очерченных пространственно-временных границах. Синтез этих подходов позволяет выработать эффективные стратегии и технологии позитивного межкультурного общения, дает возможность скорректировать взаимное непонимание и нивелировать точки напряжения межкультурного дискурса за счет превентивного купирования возможного возникновения псевдодиалога или конфликтной ситуации.

Понимание контекстуальности и многоуровневости как главных принципов современного понимания социальной памяти в философском дискурсе позволяет сформировать методологические рамки исследования, предложить тот инструментарий, который применим для описания сложных и неоднозначных связей прошлого и настоящего в контексте динамично меняющегося социума. Причем универсальным основанием подобного толкования является подчеркивание диалогической природы социальной памяти, ее тесной сопряженности с фундаментальными характеристиками культуры и повседневного человеческого существования. Перспективы данного подхода заключаются в переформатировании привычных контуров рассмотрения памяти и появлении новых способов рассмотрения, при которых в фокусе оказываются те способы и практики воссоздания прошлого, которые игнорировались предшествующими подходами.

Литература

1. Блок М. Апология истории или ремесло историка. 2-е изд. М.: Наука, 1986. 186 с.

2. Bahm A. J. Comparative Philosophy. Albuquerque: World Books, 1995. 254 p.

3. Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. М.: Мысль, 1977. Т. 3. 556 с.

4. Локк Д. Сочинения: в 3 т. T. 1. М.: Наука, 1985. 402 с.

5. Аникин Д. А. Пространство социальной памяти. Saarbrucken: Lap Lambert, 2011. 150 с.

6. Буллер А. Введение в теорию истории. М.: Наука, 2013. 184 с.

7. Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. М.: ОГИ, 2007. 348 с.

8. Олик Д. Фигурации памяти: процессо-реляционная методология, иллюстрируемая на примере Германии // Социологическое обозрение. 2012. Т. 11. № 1. С. 40-74.

9. Шелепин Л. А. Информационная составляющая глобализации // Россия в условиях информационной глобализации. Вып. 4. М.: ФИАН, 2001. С. 4-8.

Статья поступила в редакцию 16 июня 2014 г.

61