CC BY
18
СОЦИАЛЬНАЯ ПАМЯТЬ И ЕЕ СОСТАВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ (по материалам письменных источников Саратовской губернии конца XVIII-XIX веков)
А.С. Майорова
Сараювский государственный университет, кафедра истории России E-mail: Majorova-as<i')mail.ru
В статье рассматривается проблематика социальной памяти как специфической формы храпения общественно значимой информации, механизма и способов ее переработки. Из коллективной памяти социа.1ъные группы используют то, что им необходимо для осуществления их идеологических, политических и социальных целей. На уровне региона социальная память фиксирует и хранит информацию о событиях, которые представляют иааючителъную важность для местного населения. В статье ан авизируются мифологические сюжеты - наиболее древний и самый живучий пласт социальной памяти - в фольклоре Саратовского Поволжья. Интерпретация этих сюжетов в устной традиции позволила включить их в природпо-соцгиыъиый и историко-культурный континуум Саратовского Поволжья.
Ключевые слова: социальная память, мифологические сюжеты, фольклор, Саратовская губерния.
SOCIAL MEMORY AND ITS COMPONENTS (on the materials of written sources of Saratov province of end XVIII-XIX centuries)
A.S. Maiorova
In the article the problems of social memory as the. specific form of storage of the publicly significant information, mechanism and methods of its processing is considered. From the collective memory of man social groups use that necessary for them for the realization of their ideological, political, social purposes. At the level of region social memory presences the events, which present exceptional importance for the local population. The article analyze the mythological subjects the folklore of Saratov Volga Region - most ancient and most tenacious layer of social memory. The interpretation of these subjects in the oral tradition
made it possible to include them into the natural social and the historical continuum of Saratov Volga Region.
Key words: social memory, mythological subjects, folklore, the Saratov province.
Понятие «социальная память» представляется как нечто более сложное, нежели историческая память. Социальная память мыслится как определенная сторона общественного сознания, как специфическая система хранения социально значимой информации, как механизмы и способы переработки информации, обусловленные .мирово: преп чес: к и ми установками’1. Существует и другое определение : у го го феномена. Социальная память - накопленная в ходе ку л ы у р н о- и с гори ческою развития в н ei е н с I и ч ее ка я и н форма! \у\ я, представляющая собой результаты познавательно-практической деятельности человека, передаваемая из поколения в поколение с: помощью различных социокультурных средств2. В этих определениях, замечала И.М. Гугкина, подчеркивается обобщающий характер социальной памяти, интегрирующей в себе свойственные большой массе или всему человеческому сообществу черты, концентрирующиеся в понятии «знание», хранящемся вне индивида3.
В отличие от индивидуа льной памяти, социальная память несет в себе, прежде веемо, рациональное начало, в то время как индивидуальная память характеризует рапионально-змопиональную наполненность, в которой порой трудно определить, что важнее. Наряду с: ярко выраженной функцией накопления намять динамична, с пособна к восприятию нового. Одним из механизмов памяти является динамика памяти и забвения. Не всегда можно объяснить, почему одни события запоминаются надолго, на века, а другие исчезают из памяти. Видимо, суть надо искать в том, что память избирательна. На этом свойстве памяти и основана ее способность к трансформации4. Эта способность довольно часто обусловливает идеологию того или иного общества, его культурное наполнение, создание символики, соответствующих произведений искусства и т. п.5. Сара твский философ И.М. Гу гкина обращала внимание на то, что из коллективной памяти человечества социальные группы
1 См.: ¡Эрикина И.М. Память в культурном пространство // Социальная память российской цивилизации. Саратов, 2001. С. 56.
2 Там же.
3 Там же.
1 Там же. С. 61.
г’ Там же. С. 62.
ИСПОЛЬЗуЮТ НОООХОДИМОе И VI ДЛЯ (ну МКЧ I КЛОН ия их идеологических, политических, социальных целей6. Если же обратиться к уровню региона, то здесь следует отметать важную особенность общественного сознания, которое стремится выделить характерные черты своего региона, показать его самоценность.
В связи с этим и социальная память на уровне региона может иметь свои особые черты, сохраняя именно те события, которые представляли или представляют исключительную важность для местною населения. С другой стороны, это не исключает и наличия в ней сюжетов, харакк'рных для всего этноса в целом, и даже шире -для всего человечества. Для изучения особенностей социальной па-мята в Саратовском Поволжье в конце XVIII-XIX вв. необходимо обратиться к трудам саратовских историков и этнографов.
Фиксирование социальной памяти для изучаемого периода осуществлялось главным образом в письменной форме - в виде литературных произведений, мемуаров, сочинений историков. Существует'также устная традиция - мифы, предания, эпические сказания. Устная традиция достойна особого внимания в связи с тем, что она при отсутствии документов является единственным источником информации. В любом регионе и в любую эпоху историки и писатели в той ити иной форме фиксировали следы преданий, легенд, эпических сказаний и мифов. В принципе изучение произведений фольклора невозможно без фиксирования их в письменной форме. Поэтому мы знакомимся с ними благодаря трудам фольклор истов, историков и этнографов. Следует отметить, что историки не всегда отдавали себе отчет в том, насколько значительна специфика памятников устной традиции, которые они использовали в своих сочинениях.
Объектом настоящего исследования является устная традиция Саратовского Поволжья, зафиксированная в трудах местных историков, этнографов и фольклористов XIX в. Следует уточнит!., что мы знакомы в ос новном с; памятниками фольклора русского населения. Это вполне объяснимо - преобладающее большинство трудового населения Саратовской губернии к середине XIX в. составляли русские крестьяне. Это было результатом процесса хозяйственного освоения и заселения территории Саратовского Поволжья в ХУП-ХУШ вв. и позднее. Современный саратовский историк М.В. Булычев приводит статистические сведения, относящиеся к 1846 г., о количественном соотношении податного крестьянского населения разных национальнослк'й на к'рритории Сара-
6 Iуткан а 14.М. Указ. соч. С. о7.
iопе кой ¡убернии”. Э| и сведения показывают, что основную массу населения всех у гадов ¡убернии к тому времени составляли русские, их было 74,7% всего учтенного населения. Второй по величине этнической группой являлись поволжские немцы - 8,5%, на третьем месте находились украинцы - 6,6%, Несколько меньшую долю составляла мордва - 5,9%, татар было 3,5% податного населения, чувашей еще меньше - 0,5%. Были и другие, очень немногочисленные этнические группы8.
Эти сведения позволяют говорить о том, что народная культура Сара ювекой губернии изучаемого периода была неоднородной, при этом наиболее значительное распространение получила культура русского народа. Именно она играла роль системообразующего элемента в общем процессе культурного развития в Саратовском Поволжье в изучаемый период. И все же следует учитывать взаимодействие элементов культуры разных народов, представители которых проживали на этой территории. Саратовские историки и этнографы XIX в. проявляли интерес к народным обычаям и фольклору мордвы, украинцев, немцев. При изучении устной традиции как одного из элементов социальной памяти в Саратовском Поволжье необходимо учитывать предания не только русского населения, но и представителей других народов, в том случае, если до нас дошло содержание их устной традиции.
При изучении истории познания прошлого в регионе1 современными исследователями устная традиция обычно не принимается во внимание. В начале XX в. проблемы местной историографии впервые получили освещение в трудах краеведов. Но ни
В.П. Соколов9, ни A.A. Геракл плов'10, обращаясь к ее истокам, совершенно не упоминают о существовании устной традиции. Это вполне объяснимо - ведь их интересовала исключительно письменная история. Взгляды названных авторов предопределили позицию историков XX в., В.Г. Миронова и В.М. Захарова, которые сосредоточили свое внимание1 на развит ии местной историофафии в трудах членов ученой архивной комиссии11. Хронологические рамки изу-
7 См.: Ьулымеё М.В. Крестьянская колонизация Саратовского края в конце XVIII - первой половине XIX века и ее последствия. Саратов, 2004. С. 27-28.
е Там же. С. 28.
См.: Соколов В.П. Саратовская ученая архивная комиссия за 25 лет ее существования. Саратов, 19П.
10 См.: Гсршаитоб А.А. Истории Саратовского края в XVTI-XVTTT кв. Саратов; М.,1923. С. 7-32.
11 См.: Мироьоб Л.Г. К истории саратовского краеведения // Четыре века: Со. стат., посвящ. 400-летию Саратова. Саратов, 1991; Захаров В.М. Саратовская
чения исторической традиции в Сара'твской гуоернии смог расширить A.A. Демченко. Он обратил внимание на сара товс ких историков и любителей древностей из среды духовенства, деятельность которых относится к периоду еще до создания ученой архивной комиссии - епископа Иакова (Вечеркова), Г.С. Саблукова, Г.И. Чернышевского. Однако и A.A. Демченко не принимает во внимание устную традицию12.
Тем не меиее существует достаточное количество источников, в которых зафиксирована эта традиция. Прежде всего следует назвать весьма удачную книгу А.Н. Минха «Народные обычаи, суеверия, мредрассудки и обряды крестьян Саратовской губернии» (СПб., 1890). Сборник Саратовского статистического комитета, изданный к столетнему юбилею губернии, содержит значительное количество материалов фольклорного характера14. Посте создания Саратовской ученой архивной комисс ии в 1886 г. ее члены продолжили собирание этнографических материалов и памятников фольклора, начатое еще в предшествующее время, поэтому в ее Трудах постоянно публиковались как сами источники, так и посвященные им статьи. Исследователи, которые создавали специальные труды по истории Саратовского Поволжья, начиная с А.Ф. Леопольдова, использовали легенды и предания. Яркий пример в этом плане показал Н.И. Костомаров. Находясь в Саратове в ссылке в 1848-1856 гг., он написал монографию «Бунт Стеньки Разина» (опубликована в 1858 т.), использовав при этом песни и предания Саратовского края. Многие монографии и очерки Д.Л. Мордовцева, посвященные народным движениям, содержат материалы устной традиции14.
Памятники фольклора, в которых содержатся сведения о прошлом племен, народов, всего человечества, в описании древнейших событий опираются па мифы. Миф представляет собой синкретическое знание, в нем присутствует и исторический компонент. Исследователями неоднократно отмечена устойчивость мифологии, позволяющая ей сосуществовать наряду с письменной традицией, а
ученая архивная комиссия и ее преемники. Ч. 1. Саратовская ученая архивная комиссия в 80-е - 90-е гг. XIX века. Балашов, 2002.
12 С«.: Демченко A.A. У истоков саратовского краеведения j j Годы и люди: Со. Саратов, 1990. Вып. 5. С. 168-183.
13 См.: Саратовский сборник: Мач'ериалы для изучения Саратовской губернии. Саратов, 1881-1882. Т. 1-2.
14 См.: Мордовцев ДЛ. Политические движения русского народа: В 2 т. СПб., 1891. Т. 1.
ЫКЖе ее СМОСООНОСТЬ К Н();5р()Ж,1(!НИК), ВПЛОТЬ .ДО НсКД’ОЯИК?ГО Време-ни15. Мотивы мифов встречаются и в у (.гной фа диции населения Саратовского Поволжья, зафиксированной в XIX в. Один из таких мотивов - предания (а в недавнем прошлом и в настоящем - рассказы) о змеях. А.Н. Минх зафиксировал несколько вариантов модоб-ных рассказов в 1887 г., а также использовал встреченные им публикации таких сюжетов, бытовавших и ранее16.
Он сообщает, что летом 1887 г. был очень распространен слух о появлении громадного змея в лесах близ села Ягодная Поляна Саратовского уезда. Рассказы и «басни» о нем ходили в Озере кой, Пол-чапиновской и Ягодно-Полянской волостях. Его описывали как черное чудише «толщиною с ведро», при этом голова у пего была не то лошадиная, не то человечья. В двух вариантах рассказов говорилось, что змей может «дать клад.», и эт вполне согласуется с: чра-диииоппым мотивом легенд, так как одна из функций змея в мифологии связана с охраной сокровищ. Обретение клада, по рассказам саратовских крестьян, было связано с определенными условиями. По одному сюжету, змея видел только пастух, и никто другой не мог его видеть - значит, заключали повествователи, мастуху «дается клад». Второй рассказ еще ближе к волшебной сказке: змей встречал людей па дороге, говорил человеческим голосом и просил его поцеловать, «а если противно, то прикрыть». При этом рассказчики поясняли, что змей - «это нечистый или проклятый», но наградой за исполнение предложенного условия омять-таки выступал к зад. Еще один вариант рассказа из того же никла носит как бы бытовой характер, но с оттенком чудесного. Однажды змея увидели немцы, которые косили траву в лесу (Ягодная Поляна - это немецкая колония), они побросали косы и разбежались, при этом от страха потеря ли па некоторое время дар речи17.
В своей монографии А.Н. Минх приводит также и названия урочищ, которые носили «змеиные» имена, и содержание связанных с ними легенд. Одна из них быта связана со Змеевыми горами, которые начинаются ниже1 Вольска и тянулся по правому берегу Волги. Эту легенду еще в XVII в. зафиксировал Адам Олеарий. Она повествует об офомном змее, который долго жит на горах, принося бедствия местным жителям, но, в конце концов, был разрублен каким-то богаты-
15 См.: Культурология. Энциклопедия: В 2 т. М., 2007. Т. 1. С. 1330-1331.
16 См.: Минх А.Н. Народные обычаи, суеверия, предрассудки и обряды крестьян Саратовской губернии. СПб., 1890. С. 43.
ь Там же.
рем, и кус ки ('го тела превра тились в камни18. Вторая легенда похожего юд,ержания была записана уже в первой по товине XIX в. Повествование это интересно тем, что в нем названо время происшествия; избавитель от змея представлен как вполне реальное лицо, имеющее имя и фамилию, и даже; его социальный статус обозначен в рассказе. Легенда была услышана ог местных стариков, которые' говорили, что недалеко от Вольска «еще до нашествия Пугачева» жил огромный змей-полоз, который пожирал коров, лошадей и овец. Страшный змей был убит волостным сотником Василием Куликовым, на которого он напал19. Возможно, здесь присутствует снижение сюжета, прежде носившего черты глобального события, до описания подвига из местной истории.
Третья легенда, приведенная А.Н. Мипхом, связана со Змеевыми горами, примыкающими к селу Воскресенскому с северо-восточной стороны. На горах водятся змеи, и когда-то там обитал многоглавый змей, который брал дань с местных жителей - заставлял отдавать девиц и поедал их20. Здесь снова мы видим древний мифологический сюжет во всей ого загадочности и возможной са-кральности содержания. Таким образом, комплекс мифологических сюжетов о змеях в Саратовской губернии был представлен различными вариантами, соотносящимися с разными стадиями развития мифов - от архаических сакральных, затем эпических преданий о змееборцах до сказочных сюжетов и рассказов «исторического» характера.
Еще один мифологический сюжет - сказания о Золотом веке. Он неожиданно появляется в устных преданиях об основании села Го-лицыно Аткарского уезда. При этом многие подробности истории села, почерпнутые из устной традиции, представляются отнюдь не мифологически. Повествователи определенно указывают эпоху его основания, называют первых владельцев и т.п. Предания были использованы священником Георгием Надеждинским в его историко-этнографическом очерке «Село Голицыне)»21. Сведения об сх новании села и о его истории автор узнал из рассказов местных стариков и священника Луки Воробьева. По этим рассказам, село было основано во времена царствования Петра I. Поселенцы были выведены из сер-
18 См.: Мш;х АН Указ. соч. С. 44.
19 Там же.
20 Там же. С. 45.
21 Надежднискнй I. Селе Голицыне: Историко-этнографический очерк // Саратовский сборник: Материалы для изучения Саратовской губернии. Сара-чкж, 1881. Т. 1. Oiдел первый. С. 249-284.
добских имений Нарышкиных в качестве приданого их дочерям, выданным замуж за Голицыных и Кушниковых. Предание с той же определенностью указывает, к каким владельцам перешли впоследствии крестьяне этого села22. Описание природных условий, которые окружали первых поселенцев, - наличие мощных лесов из разнообразных пород деревьев, обилия лесных ягод И П ЛОДОВ, ТрИООВ и т. д. -тоже можно посчитать соответствующим действительности, но здесь уже чувствуются черты преувеличений. Об этом изобилии старики-рассказчики говорили: «уму непостижимо»2^.
Далее следовал рассказ о льготах, которые даны были поселенцам (о св о б о >вде 11 и е от барщины и других повинностей и даже от рекрутчины), и о том, что поселенцы должны были очистите от леса землю, предназначенную для пашни. Здесь, как видно из текста, рассказчики не1 останавливались на воспоминаниях о тяжком труде, а повествовали о том, как замечательно выглядело село, в котором все постройки были из «цельного дуба, из березы или осокоря»24. Старики-сельчане говорили о необычайной урожайности пашни, о богатейших пастбищах, которые давали возможность выращивать всевозможный скот, о разнообразии лесных даров. В народной памяти не было места для воспоминаний о неурожайных годах, которые, конечно, случались. Ведь поселенцы устраивались на новых местах, все особенности местного климата и почв не были им хорошо знакомы, рис к и неудачи в ходе приспособления к местным условиям были неизбежны.
Уже давно замечена особенность человеческой намял и фиксировать положительные черты прошедшего. Это касается и памяти отдельного человека, и коллективной памяти. Нет ничего удивительного в том, что жители Голицына, описывая начальный период существования своего села, вложили в свои рассказы заветные представления о счастливой жизни. Отсутствие барщины и оброка, государственных повинностей и орашной рекрутчины - все элх) само по себе было несомненным благом. Богатейшие урожаи, табуны лошадей, стада свиной, изоби лие лесных ягод,, грибов и диких яблок создают картину крестьянского рая. Не только чувство защищенности от невзгод, сытое довольство являлись приметами счастливой жизни. Она была наделена также красотой - рассказчики повествовали о красивых и прочных домах па фоне роскошного леса.
11 Нйдгждгтски¿1 Г. Укач. соч. С. 250. 2Л Там же. С. 251.
21 Там же.
Несмотря Неї черты сказочности в этих описаниях, они близки к миру реальных забот и крестьянского іру да. В мри ниймо, все чю могло существовать при счастливом стечении обстоятельств. Но только одна подробность кажется нереальной - у жителей села в старину водилось золото и серебро. Причем от «старых запасов» кое-что якобы досталось и потомкам. Надеждипский сообщает о том, что у местных жителей осталась поговорка: «у меня де ведется помаленьку прадедное серебрено и золотію». И если женщина наряжается в праздничный вол ос ни к, пишет автор статьи, то она «но свобод.на бывает от оговора, что де тяжел, молодика, твой волосник, поди чай весь золотом набит»25. Если учитывать сведения о довольно низком уровне благосостояния жителей села на момент составления очерка Надежд инского, то приведенные поговорки можно расценивать только как память о Золотом веке, который был и миновал.
Еще один мифологический сюжет, котрый был зафиксирован историками в XIX в., относится к кругу библейских мифов. Он связан с одним из археологических памятников Саратовской губернии. Следует подчеркнуть, что наличие подобных памятников придавало особую глубину исторической традиции Саратовского Поволжья. Об их происхожтении строили догадки местные историки, их изучали археологи в XIX в. Но еще ранее местные крестьяне стремились «включить» л и памятники в собственное представление о проминім, соотнося их происхождение с жизнью людей, когда-то населявших территорию Саратовской губернии. Таким образом, интерпретация археологических памя тников имела двоякий характер. Одна сторона интерпретации - бытование их в легендах. Вторая сторона - начато их исследования, вовлечение их материалов в научный оборот.
Первые шаги в направлении научного изучения археологических памятников па территории Саратовской губернии были сделаны во второй половине* 30-х гг. XIX в. По инициативе* Саратовско-го епископа Иакова (Вечеркова) были начаты раскопки развалин зол огоорды некого ге)ре>да, которые располагались в Цареве:ком уезде на р. Ахтубе26. Развалины были идентифицированы как одна из столиц Золотой Орды и вошли в историю науки под названием Новый Сарай, или Сарай-ал-Джедид, исследования которого продол-
23 НіідгжіЧінааш Г. Укач. соч. С.. 251.
26 ГАСО. Ф. 12. On. 1 Д. 506а. J1. 44-49.
жактя и в наши дни. В 40-50-е гг. XIX в. там производились рас-коики под. руководством знаменилюго археолога A.B. Терещенко27.
Легендарная интерпретация событий или памятников, как известно, не фиксирует хронологию. Для нее не характерно представление о последовательности эпох. Вероятно, поэтому были возможны такие ассоциации, как отождествление местных памятников с теviH, о которых рассказывает Библия. Развалины Увека, одного из ини'реснойших памятников Золотой Орды, народная традиция вовлекла в круг библейской мифологии. Среди материалов, собранных А.Н. Минхом для ого описания, встречаем изложение легенды, которое он позаимствовал у И.Е. Забелина: «...На том месте, на высоком холму был некогда очень красивый замок Увек и подле него город, называемый русскими Содом: этот горд и часть замка провалились, по правосудию божию, за грехи парода, здесь обитавшего. Теперь видны ix) 1ько развалины и некоторые фобницы»28. Следует отметить: А.Н. Минх не говорил’ о том, что сам слышал подобные предания от местных жилх^лей. Можно предположить, что предание о Содоме было зафиксировано в научной литературе намного ранее, чем саратовский краевед А.Н. Минх начал интересоваться историей Уве ка (его поездка па развалины татарского города относится к 1789 г.).
Вопрос о том, кем и когда было записано это предание, заслуживает специального изучения. Эго поможем’ выяснить, почему во втрой половине XIX в. легенда о гибели Увека, соот носящая его с библейским Содомом, не имела распространения среди населения, обитавшего на развалинах города и вблизи него. Весьма возможно, что сама по себе интерпретация гибели города от какого-то бедствия, подобного земтетрясепию, все-таки существовала. А.Н. Минх пишет, что па территории развалин помимо остатков каких-то сооружений встречаются довольно глубокие ямы29. Наличие этих ям могло послужить основой ,л,ля легенды о городе, провалившемся мод землю. (В настоящее время жители, чьи дома находятся вблизи станции Увек, рассказывают’ о глубоких ямах, которые не всегда видны на поверхности и в которые проваливаются лопаты и ломы при проведении земляных работ).
27 Гордеев В. М., Павленко Ю.Л. Малый город Поволжья в позднем средневековье // Материалы и исследования по археологии Поволжья. Йошкар-Ола, 2004. Вып. 2. С. 20.
2Р Минх А.Н. Набережный Увек // Саратовский сборник... С. 222.
23 Там же. С. 223-224.
ЕсЛИ Ж(' (У1 ОЖ КЧТКЮНИО Уи(‘Кс) с Содомом Все- I d к и имею МеСТО в народной ¡ради ни и, то интересно, что могю послужить ос новой для такой интерпретации библейского сказания. Ведь Содом, как сказано в Библии, погиб от дождя из огня и серы, который пролился на этот город и на Гоморру. Бедствие пришло с неба, а не из глубины земли. «Преобразование» библейского сюжета кажется, па первый взгляд, странным. Но следует выяснить, существовал ли па самом деле эгоI вариант мифа в Сара твской губернии.
Мифологические сюжеты в фольклоре Саратовского Поволжья свидетельствуют о тм, что наиболее древний и в то же время наиболее живучий пласт социальной памяти существовал в регионе. Очень важное качество народной традиции - локальная интерпретация мифологических сюжетов, позволяющая включить их в природно-социальный континуум Саратовского Поволжья.
