CC BY
173
с
Социальная онтология и социальная эпистемология1
Илья Теодорович Касавин - доктор философских наук, член-корреспондент РАН, заведующий сектором социальной эпистемологии Института философии РАН. E-mail:
Динамическая, креативная онтология познания - это смысловой горизонт, на фоне которого происходит познание. Данный горизонт представляет собой не одномерную математическую линию, но сложную слоистую структуру, в которой переплетаются сознание, деятельность и общение. Она задает границы реальности и является условием понимания как смыслообразования. На этих границах теоретический разум обращается к себе самому, принимая облик философской рефлексии и ставя вечные вопросы об универсальности и локальности, реальности и знании, субъективном и объективном. социальности и культуре.
Ключевые слова: социальная онтология, социальная реальность, знание, понимание, онтологический поворот, релятивизм, значение.
S
ocial ontology and social epistemology
Ilya Kasavin - PhD, correspondent-member of the Russian Academy of Sciences, chair of the Department of Social Epistemology of the Institute of Philosophy RAS
Dynamic, creative ontology of knowledge is a conceptual horizon against which knowledge is produced. The horizon is not a one-dimensional mathematical line but rather a complex layered structure, in which consciousness, activity and communication intertwine with each other. It sets the boundaries of the reality and is a prerequisite for understanding as a creation of meanings. At these borders the theoretical mind is drawn to himself, taking the form of philosophical reflection and posing the eternal problems of universality and locality, reality and cognition, the subjective and the objective. This ontology reveals in itself a particular picture of social/cultural reality, which is taken by social epistemology to be a basis for every epistemological reconstruction and interpretation of particular cognitive situation. In its turn it requires the new interrelation of culture and sociality as diachronic and synchronic, dynamic and stable, temporal and spatial dimensions of the human existence.
Key words: social ontology, social reality, social epistemology, knowledge, understanding, ontologicalturn, relativism, value, meaning, philosophical reflexion.
Социальная реальность: к некоторым современным дискуссиям
Стремление понять познание как целостный социокультурный процесс в единстве сознания, деятельности и общения родилось в явном виде во второй
1 Подготовлено при поддержке РНФ, проект № 14-18-02227 «Социальная философия науки. Российская перспектива».
74 Epistemology and Cognition
половине XX в., хотя истоки этой идеи могут быть обнаружены в самой глубине веков. Однако она до сих пор, как это нередко бывает с фундаментальными философскими идеями, не превратилась в последовательную исследовательскую программу и все время витает в воздухе, флуктуируя между очарованием метафор и концептуальной банальностью. Причина данного положения в недостаточной концентрации внимания к тем измерениям познания, которые как бы не являются собственно познанием, не обнаруживают в себе пафоса (страсти, установки) исследования. Таковы многочисленные артефакты человеческого мира; философы и ученые придумали для них термины: «результаты производственной деятельности», «культурные объекты», «социальные реалии». Однако эти термины лишь обозначают явления, но не раскрывают их суть, не обеспечивают их понимание. «Ночное кафе» В. Ван Гога, Бруклинский мост Дж. Рёблин-га, «Уллис» Дж. Джойса, «95 тезисов» М. Лютера, золотой денье (экю) Людовика IX - какие познавательные действия содержатся в этих предметах? Не только звездные пришельцы, но и подавляющее большинство землян не ответят на таким образом поставленный вопрос, даже если прочитают соответствующую статью в энциклопедии. Познание, окаменевшее в них, распознается для стороннего наблюдателя с большим трудом, требуя вычитывания, высматривания, творческого воображения, археологической реконструкции, обстоятельного научного исследования, положительный результат которого не гарантирован. Возникает желание объявить всякий сложный социокультурный объект неразложимым сочетанием случайных событий, тайной творческой деятельности.
Х.Л. Борхес в своем эссе «Допущение реальности» выделяет два типа писателей - классиков и романтиков, по-разному изображающих действительность. Классики создают концептуализации: «Текст описывает не первичное соприкосновение с реальностью, а итог ее окончательной обработки с помощью понятий. Это и составляет суть классического метода» [Borges, 1994: 69]. И напротив, «романтики пытаются ее исчерпать, но другого средства, кроме чар, у них нет, а отсюда всегдашняя метода-педалирование, тайное колдовство» [Borges, 1994: 71].
Сходная ситуация прослеживается в социальной эпистемологии - философском учении, стремящемся понять знание в его социокультурном контексте. Так, Финн Колин, датский философ науки, подчеркивает, что социальная реальность является горячо обсуждаемой темой как в социальных и гуманитарных науках, так и в философии. Создается ли эта реальность социальными субъектами, которые ее познают? Различаются ли в своей реальности физические и социальные факты - являются ли первые из них более объективно сущими? В какой степени социальная реальность есть плод конвенции? Задаваясь этими вопросами, Колин критически анализирует сферу и
П О U
Я >
а о
0 е
1
■н &
ш
границы конструктивистских доктрин, согласно которым социальность - продукт интерпретации и производное от языковых значений и символизмов, приписываемых ей социальными субъектами [Колин, 1997]. Этот анализ показывает, что крайние версии социального конструктивизма сталкиваются с регрессом оснований. Чем, к примеру, язык объективнее (первичнее) социальной реальности, которую он якобы создает? И как же можно в таком случае понять язык как сам в себе существующее нечто, творящее все остальное в стиле «Вначале было слово»?
Еще более интересный ход он (вместе с Д. Педерсеном) делает во введении к специальному тематическому номеру журнала «Synthese», посвященному 25-летию социальной эпистемологии [Колин, Педер-сен]. Авторы сопоставляют аналитическую социальную эпистемологию (Э. Голдман) и критическую социальную эпистемологию (С. Фул-лер) и показывают, что различие между ними обязано двум разным понятиям социальности. Для первой социальность представляет собой не более чем расширение или совокупность индивидуальных результатов познания, тогда как для второй социальность есть исходная позиция для осуществления индивидуальных познавательных актов, продукт социальной группы. Финн и Педерсен с удивлением отмечают, что тем самым никакого прояснения понятия социальности не происходит и проблема социальной онтологии по сути даже не ставится. При этом игнорируются исследования в близких областях, где внимание сосредоточивается на таких феноменах, как коллективный субъект, распределенное знание, расширенное знание, групповые интенции, институциональные факты и стихийное формирование неявных социальных смыслов [Концельман, 2014 и др.].
На деле же авторы, работающие в рамках «коллективной эпистемологии» (Э. Соса, Дж. Лэки и др.), сталкиваются с теми же нерешенными проблемами соотношения индивида и группы, субъективного и объективного, хотя и не придают им должного значения. Сторонники с другого направления, а именно «онтологического поворота» в иссле-^ дованиях науки и технологии, стремясь преодолеть релятивизм, заня-W ты исследованием «материальной основы» научного знания - техни-Ч ческих и природных объектов, участвующих в исследовании. Прак-ц тикуя этот односторонне-вещественный крен, они не усматривают в >1 нем средства обнаружения недостающего онтологического звена -® объективных форм социальности, столь же необходимых для пони-^ мания познавательного процесса во всей его полноте. Впрочем, всякое противопоставление эпистемологической и онтологической точек зрения глубоко ущербно, поскольку явно или неявно предполагает неизжитый и столь же онтологический дуализм субъективности познания и объективности его внешних условий. Для философа субъективное и объективное, внутреннее и внешнее, эпистемология и он-
И
н &
т
тология, познание и социальность представляют собой не более чем позиции рефлексии, реализуемые в дополнительных модусах деятельности и коммуникации.
Так, ученый работает в одиночестве и в коллективе, с приборами, идеями и материалами, людьми и животными, в лаборатории и экспедиции, за письменным столом, в библиотеке и архиве, периодически отвлекаясь от исследования своего объекта для того, чтобы осмыслить используемые методы, подвергнуть критике неявные предпосылки мышления, обсудить с коллегами возникающие проблемы. Оба модуса существования ученого равноценны, и ни один из них несводим к другому. И речь заходит об онтологии лишь при необходимости и возможности объяснить неизвестное через известное; конструировании новых смыслов из наличных; формировании концептуального каркаса для интерпретации данных или математических формализмов; выделении решающего звена в процедуре обоснования. С определенным риском огрубления можно сказать, что онтология говорит о результате - реальности как таковой, а эпистемология - о процессе, т.е. процедуре конструирования реальности. Всякая онтологизация означает фиксацию и консервацию достижений, а эпистемологическая точка зрения есть анализ допустимых границ девиации. При потребности в надежном теоретическом или эмпирическом основании обращаются к онтологии; когда же теорию или факт хотят подвергнуть критике, мыслят эпистемоло-гически. Онтология - это карта освоенной территории; эпистемология -это стратегия нового пути. Переизбыток риска требует взять паузу, уединившись в келье летописца; застой провоцирует воображение творца.
Инспирируемые отчасти необходимостью учесть противоположности, некоторые авторы избирают простой путь их синкретического и бессистемного объединения - именно так можно оценить акторно-сете-вую теорию Б. Латура. Вместо этого, как представляется, следует пытаться понять творческую деятельность как определенную форму жизни и формулировать динамическую (креативную) онтологию познания2.
Структура социальной онтологии
Ситуации понимания многообразны и могут быть типологизирова-ны по субъектам, объектам и процедурам. Нас интересуют их универсальные условия, исторические априори, образующие горизонт всяко-
2 Подробнее о «креативной онтологии знания» см.: [Касавин, 1998]. Отчасти по этому же пути идет синергетическое истолкование познания, достижения и трудности которого есть тема отдельного рассмотрения.
п о и
я >1
го понимания. В этом направлении работал Э. Гуссерль, формулируя понятие «ЬеЪеш'№е11», которое требует социально-культурной интер-
И
претации. Культурные артефакты обретают смысл благодаря включенности в целостность культуры и социума. Познание и его продукты имеют шанс быть адекватно поняты только в системе пространственно-временных координат особого рода. Мир человека обладает своими собственными пространственным и временным, синхронным и диа-хронным измерениями. Социальное пространство - это сфера настоящего, социологически интерпретируемого как принадлежность к поколению. В этом слое реальности происходит первичная социализация как усвоение норм и опыта своей социальной страты и адаптация к более широкому общественному целому в процессе воспитания и образования. Человек научается блокировать свои стихийно-биологические порывы, привыкает к социальным ограничениям, осваивает сферу социальной компетентности, внешнюю территорию подчинения и несвободы, безличной и обезличивающей необходимости. Назовем эту область внешней социальностью. Она есть неизбежное условие всякого бытия человека, если он остается в рамках современного ему общества, не удаляется в пустыню, на необитаемый остров, в монастырь.
Общество, обладающее достаточно сложной структурой, включающее альтернативы, вместе с тем предоставляет возможности выхода за пределы социальной синхронии. Тогда социализация имеет шанс эволюционировать от вынужденной адаптации, копирующего ученичества до избирательной и творческой кооперации с культурными лидерами. Человек осваивает и культивирует набор локальных навыков (трудовых, моральных, эстетических, собственно когнитивных), совершенствуется, приобретает профессиональную квалификацию и глубинную мотивацию, которая отныне становится ведущей. Так социализация превращается в саморазвитие, ориентированное на персональный миф. Возьмем обычные гражданские профессии (нет нужды говорить о военном, журналисте, биржевом маклере или шах-^ тере) учителя, врача, продавца. Как компенсировать их рутину, превратить их в сферу творчества? Сколько раз за день учитель выходит из себя, не в силах справиться с учениками или заинтересовать их? Сколько страданий и трагедий наблюдает врач, который порой не в V состоянии помочь? Как продавцу суметь не обхамить и не обсчитать Ч покупателя, несмотря на накапливающуюся усталость и раздраже-щ ние? И при этом преодолевать конфликты с начальством и сослужив->1 цами, продвигаясь по службе, зарабатывать на жизнь. Диахронный ® взгляд на социальность позволяет связать свою деятельность с ка-^ кой-то высокой идеей, которая излучает волшебный свет и придает ей глобальный смысл и ценность. Это - профессиональная легенда, обеспечивающая внутреннюю мотивацию деятельности. Ее символы - Сократ или Песталоцци, Гиппократ или Парацельс, Садко или Синдбад - сакрально-мифологические персонажи, изредка всплывающие из глубин подсознания и дающие эмоциональное обогаще-
а о
м
н &
ш
ние. Это сфера «внутренней социальности», та социальная история особых переживаний, знаний и умений, которая индивидуализирует личность, отличает ее от всех других, создает возможность самосознания и самопонимания.
Для такой личности сфера «внешней социальности» оборачивается своей второй - исторической и культурной - стороной. У нее обнаруживается социально-временное измерение, т.е. глубочайшие истоки и бесконечные перспективы, и из вещественно-бытовой формы проступает ее интеллектуально-духовное содержание. Именно эта «открытая социальность» сообщает общественному целому неожиданную динамику. Общество может бесконечно долго существовать без форм высокой культуры, однако оно не в состоянии развиваться. Только культура побуждает двигаться от сущего к должному, от необходимого к возможному, от приспособления к приключению3. А.Н. Уайтхед называл приключением такое общественное состояние, «когда мысль опережает реализацию. Энергия наций устремляется вперед к новым приключениям воображения, предвосхищающим физические приключения исследования. Возникает мир мечты с тем, чтобы в соответствующий момент дать толчок к действию. Всякое физическое приключение, предпринимаемое с заранее поставленной целью, опирается на приключение мысли, грезящей о нереализованных вещах. Прежде чем отправиться в Америку, Колумб размышлял о далеком Востоке, о шарообразности Земли, о безбрежном океане. Приключение редко достигает задуманной цели. Колумб не доплыл до Китая. Однако он открыл Америку» [Уайтхед, 1990: 684].
Тихое приключение мысли, сообщающее цель и смысл приключению в сфере реальности, приобретает решительный приоритет. За шпагой видится перо, за революцией - трактат, за технологией - научный эксперимент, за кодексом - дискурс, за спиной ученого встают тени Фауста, Колумба и Гутенберга. Человек выходит за пределы персонального архетипа на новый уровень непринужденности в обращении с культурными ресурсами. Это сфера уже не локального, а универсального творчества, включающего интерес к другим историческим эпохам, иным культурам, иным типам реальности. Быт, семья, общество, современность отступают на задний план, и культурные герои (Одиссей, Дедал, Авраам) вместе с историческими персонажами (Петр Первый, Генри Форд, Нильс Бор, Марк Шагал) образуют подлинную социальность, в которой живет человек. Здесь он достигает высшей свободы, лишить которой не в состоянии ни бедность, ни болезнь, ни тюрьма. Человек из творца собственной судьбы превращается в демиурга истории, в мотив будущей легенды.
3 Наблюдаемое в истории ускорение общественного развития и есть прямая демонстрация возрастающей роли культуры, которой могут (иной раз успешно) сопротивляться альтернативные тенденции
а о и
я >
а о
о
Е
<
■н &
ш
Исходя из сказанного, структуру социальной онтологии составляют три типа социальности, которые в свою очередь соответствуют трем человеческим типам: «человеку повседневному», обладателю социальной компетентности; «человеку практическому», отражающему профессиональную квалификацию; «человеку креативному», профессиональному генератору идей и образов. Эти типы не получают синхронного воплощения в конкретном индивидуальном или коллективном субъекте. Вместе с тем они могут представлять собой сменяющие друг друга стадии развития (деградации) или переключаемые (дополнительные) модусы бытия. В тоталитарном или олигархическом обществе культура и цивилизация способны объединиться лишь на уровне отдельной личности. В обществе демократического плюрализма социальные институты способствуют приобщению человека к культуре. Наконец, в гипотетическом обществе будущего культурное творчество является ведущей силой в достижении единства личности и общества. В обществе будущего, в котором градус конфронтации будет резко снижен и проблемы безопасности отойдут на задний план, социальный институт культуры станет инте-гративным фактором для профессиональных и политических институтов. Расширение культурного горизонта узких специалистов и сужение политики до задач развития личности (прямо по К. Марксу) превратится в нормативную доминанту, которая, как и всякая норма, не допускает окончательной реализации.
е
Социальная картина мира: проект В.С. Степина
Вопрос о картине социальной реальности и соответственно о специфике такого понятия, как картина мира, актуализировался в дискуссии о концепции В.С. Степина [Касавин, 2013]. Картина социаль-"д ной реальности или социальная картина мира призвана дополнить его в! концепцию науки и одновременно по-новому высвечивает роль и ме-U сто философии в системе социально-гуманитарного познания. ф Некоторые полагают, что физическая, или всякая естественно-на-
учная картина мира - это просто онтология, производная от наиболее >1 успешной теории. Однако это определение не учитывает то принципиальное различие научной теории и научной картины мира, которое ответственно за два типа интерпретации или обоснования в науке (инст-£ рументальный и онтологический). Физический смысл формул задается, как известно, двумя способами. Обычно это путь эмпирической ,jg (операциональной) интерпретации или, когда экспериментальное обоснование отсутствует, путь семантической интерпретации при использовании содержательных характеристик реальности, сложивших-
В) О
О
ООО
ся в культуре (атомы, корпускулы, флюиды, силы, поля и проч.). Между понятиями картины мира и формулами теории отсутствуют собственно логические отношения: они принадлежат к разным концептуальным каркасам. Формулам соответствует набор идеальных объектов, а элементы картины мира соотносятся - с той или иной степенью опосредованности - с универсалиями культуры. Более того, теория может быть создана отдельным ученым («Математические начала натуральной философии»), в то время как картина мира - в значительной степени плод многолетней интеллектуальной деятельности целого сообщества (атомизм). Однако на вопрос о том, какова физическая картина мира атомизма, не так легко ответить, поскольку одновременно существовало немало версий этого учения, различающихся в понимании объектов и их взаимодействий. Исторически корректная конфигурация физической картины мира - итоговый продукт труда представителей несколько иного сообщества, не столько самих ученых, сколько историков и философов науки (значительный вклад принадлежит и выдающимся ученым, размышлявшим об общих вопросах науки).
Что следует из этого для понимания научной картины социальной реальности? В чем ее специфика? Социологи, экономисты, политологи, психологи создают определенные теоретические концептуализации, но они далеко не всегда соотносят их с системой идеальных объектов и обычно не задумываются о том, как их теории вписываются в общее представление о социуме и культуре. Поэтому в том смысле, в котором говорят о теориях естественных наук, гуманитарии не создают ни теории, ни социальной картины мира и сталкиваются с серьезными трудностями в обосновании своих теорий, поскольку эмпирический базис социально-гуманитарных наук обладает существенным своеобразием. Социальные эксперименты обычно неповторимы, часто имеют лишь отрицательный исход, а если оказываются успешны, то относятся к чрезвычайно локальной ситуации, которая не поддается обобщению. Еще чаще социальные теории опираются на достаточно условную статистическую информацию, возможность экстраполяции которой неочевидна, или вообще на некоторые непроясненные обыденные представления. Отсюда особое значение такой картины реальности, и которая не в полном смысле отвечает строгим критериям научности. Она соответствует скорее определенным интуициям по поводу совме- ц стного социального опыта, «коллективных представлений» (Э. Дюрк-гейм), «коллективного бессознательного» (К. Юнг) и «повседневной ^ реальности», «естественной установки» (А. Шюц). Отсюда и незаме- ^ нимая роль философа и историка науки, которые и создают конфигура- £ цию (конструируют?) ее основных параметров. £
Стоит ли настаивать на формулировке «научная картина социальной реальности»? Пусть эта картина востребована учеными, без нее невозможна семантическая интерпретация их теорий, но она создается не
П О
И
■н
а
ш
только и не столько самими учеными и не только путем обобщения научных категорий. Именно философ и историк науки и культуры проводит эту работу (а также ученый класса Л. Выготского или М. Бахтина), разыскивая, идентифицируя и систематизируя универсалии, находя между ними корреляции и устраняя противоречия. Общие представления оттого и общи, что являются результатом коммуникативного, обобщающего, категориального мышления. Часть этой работы делается стихийно, благодаря коллективным усилиям всей культуры, но последний штрих принадлежит конкретному автору, который тем не менее представляет всю картину обществу под видом собственной саморефлексии последнего. Гомер и Гесиод познакомили греков с их богами; Эсхил, Шекспир и Гёте подарили европейцам их героев; Чехов, Толстой, Достоевский сформировали русское национальное самосознание. Но именно Гоббс создал интегральную картину государства, управляемого общественным договором, Маркс сформулировал представление об общественно-экономических формациях, аХабермас выдвинул идею коммуникативного дискурса как универсального контекста социального действия. Тем самым Гоббс задал основные параметры социальной картины мира для ХУ11-ХУШ вв. даже при вариациях, которые вносили Локк и Руссо; влияние Гоббса и Маркса ощутимо и сегодня, а Хабермасу мы обязаны обобщенным проективным и перспективным представлением о демократическом обществе и государстве. Когда В.С. Степин пишет о двух уровнях рефлексии по поводу культурных универсалий, он фактически показывает, как в этом процессе взаимодействуют научные и вне-научные представления . Обыденный опыт, повседневное сознание, естественный язык являются неизбежными компонентами социальной картины мира, даже если она претендует на научность (исчерпывающая научность, впрочем, недостижима ни в каких науках).
Механизм изменения ценностей как смены социокода - значимая часть социальной картины мира, которая дана В.С. Степиным только в наброске. Можно предположить, что наряду с доминирующей и даже интегральной картиной мира в социуме существуют картины мира малых групп или даже отдельных личностей (это выражено в нашем поня-й тии «индивидуальная культурная лаборатория» [Касавин, 1998]. Здесь Ч возможна и аналогия с отношением между общенаучной и специальны-щ ми картинами мира в естествознании. Разница в том, что многообразие >1 универсальных и локальных картин в обществе не коррелирует с много® образием социально-гуманитарных дисциплин. Едва ли сегодня есть ^ смысл акцентировать фрагментацию естествознания с помощью понятия «специально-научная картина мира» (физическая, биологическая и проч.). Скорее мы имеем дело с конкуренцией ряда глобальных картин (эволюционистской, синергетической, сетевой и проч.), каждая из которых уже предполагает определенный междисциплинарный синтез (не без участия и социально-гуманитарного знания). Выясняется, что «спе-
а о
м
н &
ш
циальные социальные картины мира» (политическая, экономическая, лингвистическая, психологическая) малопродуктивны, а метафоры типа «homo economicus» себя в целом исчерпали. Экономика пронизана политикой, коллективной психологией и языком не менее чем психология нагружена обыденными метафорами, экономическими интересами и политическими пристрастиями. Принципиальная междисциплинарность всякого социального исследования и, следовательно, социальной картины мира - тот факт, который постепенно осознается и применительно к естествознанию, где идея «уровней реальности» уже утрачивает всякий кредит доверия (осознается подвижность границ между живым и неживым, сознанием и психикой, развитием и саморазвитием). Отсюда вытекает идея механизма изменения ценностей, которые в рамках доминирующей картины мира по определению сохраняют стабильность. Глобальные структуры направлены на самосохранение, источник же изменений - это деятельность малых групп, локальные формы сознания и коммуникации. В качестве примера можно сослаться на ту оживленную динамику религиозной жизни, которая возникает в демократическом обществе под воздействием сект и иных нетрадиционных типов религиозности. Это, кстати, доказывает, что религия отнюдь не всегда является источником социальной стабильности, да и история реформации-контрреформации хорошо известна. Аналогично обстоит дело и в науке. В эпоху Птолемея гелиоцентризм вовсе не был забыт; Гарвей и Парацельс работали в условиях доминирования представлений Гиппократа-Галена; в XVIII в., в условиях господства механицизма возникает движение немецкого романтизма, в котором идет альтернативное осмысление электричества и магнетизма.
Перенос социальных идей и ценностей становятся возможными в условиях коммуникации, которая идет снизу, от малых групп, к государственным структурам. Людовик Святой и Карл Великий, Иван Грозный и Петр Столыпин, Наполеон и Бисмарк, Черчилль и Рузвельт - фигуры прошлого. Образы политических деятелей по мере ускорения общественного развития столь же стремительно утрачивают всякую харизму, а значение личности в истории растет не по Толстому, а по Чехову. Социальная динамика оказывается продуктом всепроникающей коммуника- U ции, о которой пишут К. Ясперс и Н. Луман и которая, по идее Ю. Ха-бермаса, призвана приобрести форму рациональных переговоров. Когда щ сегодня рассуждают о моторе модернизаций и инноваций, то едва ли не >| главной задачей оказывается создание «коммуникационных площадок», ^ где разные социальные группы (чиновники, предприниматели, ученые, ^ инженеры) могли бы приходить к взаимопониманию, согласовывая как g свои насущные интересы, так и языки и локальные «картины мира». £
Единство, с одной стороны, современной цивилизации и, с другой стороны, культуры, не ограниченной временем, есть условие существования и развития обеих. Когда роль культуры в современном обществе
П О
И
■н
а
ш
осознают не только ученые-гуманитарии, тогда возможная роль философии и методологии на таких площадках (локальных центрах публичного пространства) будет признана хотя бы отчасти. И если философия понимается как квинтэссенция эпохи или культуры4, то нелишне вспомнить о первом историческом значении слова «квинтэссенция»: это «пятая сущность», философский камень, предмет поиска алхимиков, универсальное средство превращения, трансмутации. В таком случае философия - творческий фермент культуры, а потому и культ свободной мыслящей личности, ее специфическая практика, в том числе по проектированию новой социальной картины мира, пониманию мира как жизненного мира, мира человека. Быть может, понимание - это вопро-шание, обращенное в смысловое «никуда»? Одушевление мертвого вещества? Очеловечивание природного объекта? Его превращение как смыслообразование? Уподобление Другому? Включенность в картину мира, в культурную традицию? Просто творчество? Ответ на эти вопросы в любом случае - лишь мгновенная остановка на пути понимания другого человека, культурного объекта, всего окружающего мира.
Библиографический список
Борхес, 1994 - Борхес Х.Л. Соч. В 3 т. Т. 1. Рига, 1994. Касавин, 1998-КасавинИ.Т. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. СПб., 1998.
Касавин, 2013 и др. - Обсуждение книги академика В.С. Стёпина «Цивилизация и культура»: материалы «круглого стола» // Вопросы философии. 2013. № 12. С. 3-47.
Колин, 1997 - Colin F. Social Reality (Problems of Philosophy). N.Y.: Routledge, 1997.
Колин, Педерсен - Colin F., Pedersen D.B. Introduction to Special Issue On ^ Social Epistemology // Synthese. Forthcoming.
IP Концельман, 2014 и др. - Institutions, Emotions, and Group Agents.
'g Contributions to Social Ontology ; A. Konzelmann, & H. Schmid. (eds.) // Studies in 01 the Philosophy of Sociality. 2014. Vol. 2. Springer; Pritchard; Duncan etal., 2013. The © Extended Knowledge Project. - http://www.Extended-Knowledge.Ppls.Ed.Ac.Uk.
Accessed December 26 2013; Searle J. Social Ontology. Some Basic Principles // g Anthropological Theory. 2006. № 6 (1). P. 12—29; Tuomela R. The Background of (Q Social Reality ; M. Schmitz et al. (eds.) // Studies in the Philosophy of Sociality. >1 Springer, 2013. Vol. 1. P. 13-35.
Ol Маркс, 1955 - Маркс К. Передовица в № 179 «Kolnische Zeitung» //
К. Маркс, Ф. Энгельс. Собр. соч. Т. 1. М., 1955.
Уайтхед, 1990-Уайтхед А.Н. Избранные философские труды. М., 1990.
VI
О ё
е
«
4 «Всякая истинная философия есть духовная квинтэссенция своего времени» [Маркс, -1 1955: 105].
