CC BY
250
СОЦИАЛЬНАЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ УГОЛОВНО-ПРАВОВОГО ЗАПРЕТА И ЕЕ РЕАЛИЗАЦИЯ В ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ
АтагимоваЭ.И., ПотемкинаА.Т., ЦопановаИ. Г.*
Аннотация. В статье анализируются различные подходы к определению оснований криминализации и декриминализации деяний. Авторами последовательно раскрываются причины несоответствия (или недостаточность) социальной обусловленности уголовно-правовых норм. Раскрываются проблемы, связанные с реализацией уголовной ответственности на основании норм, диспозитивные признаки которых являются бланкетными. Приведены конкретные примеры недостаточности обоснованности установления уголовно-правового запрета. Авторы приходят к выводу, что единственным основанием криминализации деяний является наличие общественной опасности, что влечет за собой необходимость введения уголовно-правового запрета, а отсутствие такой опасности влечет декриминализацию деяния. На примере нормы ст. 291.1 УК РФ, в которой было криминализировано такое деяние, как посредничество во взяточничестве, авторы высказывают мнение о недостаточной согласованности вводимого уголовно-правового запрета с уже имеющимися положениями Общей части уголовного права, а также в иных отраслях законодательства и права.
Ключевые слова: закон, законодательство, преступление, наказание, социальная справедливость, уголовно-правовой запрет, норма, уголовная ответственность, состав преступления, криминализация, декриминализация.
В числе многочисленных проблем, стоящих перед современным российским обществом, важной теоретически и значимой практически представляется проблема законодательной регламентации охраны определенных групп общественных отношений, в том числе и такая ее составляющая, как соответствие криминализации и декриминализации требованиям социальной обусловленности, являющейся имманентным признаком правовых норм.
Обозначенный аспект привлекал и постоянно привлекает внимание правоведов, и объясняется такой интерес тем, что в числе многочисленных задач науки уголовного права, как и иных отрас-
лей права, важной составляющей является определение социальной обусловленности действующих уголовно-правовых норм1.
Необходимо отметить, что государство, осознавая отрицательные стороны наказания, вынужденно идет на его применение. Вопрос в том, всегда ли и во всех ли случаях нарушения правовых норм нужен непременно уголовно-правовой запрет, за которым стоит сила государственного принуждения. И прежде всего это, думается, от-
1 Уголовное право Российской Федерации. Общая и Особенная части: учебник / под ред. А.И. Чучаева. Изд-во «Контакт», Инфра-М, 2013. С. 3.
* Атагимова Эльмира Исамудиновна, кандидат юридических наук, начальник научно-исследовательского отдела ФБУ НЦПИ при Минюсте России, Российская Федерация, г. Москва. E-mail: atagimova75@mail.ru
Потемкина Анна Трофимовна, кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин юридического факультета Российской таможенной академии, Российская Федерация, г. Москва. E-mail: potemkina.an@yandex.ru
Цопанова Индира Георгиевна, кандидат юридических наук, доцент, декан юридического факультета и профессор кафедры уголовно-правовых дисциплин юридического факультета Российской таможенной академии, Российская Федерация, г. Москва.
E-mail: iriston.15@mail.ru
носится именно к осознанию необходимости минимизации криминализируемых законодателем деяний [1, с. 50].
В научной литературе весьма убедительно обосновывается точка зрения, в соответствии с которой именно социальная справедливость является своего рода мерилом социально ожидаемых мер уголовно-правового принуждения2.
Разделяя приведенное суждение, важно обратить внимание, что еще одним аргументом правомерно признать то, что в отечественном уголовном законодательстве впервые и, безусловно, абсолютно справедливо, наряду с традиционными для этой отрасли законодательства и права целями исправления виновного и превенции сформулирована и такая цель, как восстановление социальной справедливости. Представляется, что есть все основания солидаризироваться с автором одной из работ, специально посвященных социальной обусловленности уголовно-правовых норм, П.С. Тоболкиным в том, что, собственно, важность проблемы социальной обусловленности заключается в таких факторах, которые вызывают потребность самого существования норм уголовного права3 и, без сомнения, должны характеризовать суть уголовно-правового запрета.
Проблема социальной обусловленности правового и в том числе уголовно-правового запрета не нова, и вносимые в уголовное законодательство в настоящее время изменения и дополнения не всегда положительно сказываются в уголовном законодательстве и праве с позиций концептуальных основ этой отрасли как составной части системы российского права и законодательства.
В рассматриваемом аспекте весьма продуктивным является обращение к некоторым документам Конституционного Суда РФ. Так, в Постановлении от 20.04.2006 № 4-П «По делу о проверке конституционности части второй статьи 10 Уголовного кодекса Российской Федерации...»4 Конституционный Суд РФ сформулировал свою позицию о том,
2 См. например, Алексеев С.С. Социальная ценность права в советском обществе. М., 1971; Бавсун М.В. Целесообразность в уголовном праве / под ред. А.И.Марцева. Омск: Изд-во Омской академии МВД России, 2004; Жариков Ю.С. Уголовно-правовое регулирование и механизм его реализации. М., «Юриспруденция», 2009 и др.
3 Тоболкин П.С. Социальная обусловленность уголовно-правовых норм. Свердловск, 1983.
4 См. Постановление Конституционного Суда РФ от 20.04.2006 № 4-П «по делу о проверке конституционности
части второй статьи 10 Уголовного кодекса Российской Федерации.в связи с жалобами граждан А.К. Айжанова,
Ю.Н. Александрова и других».
что установление уголовно-правовых запретов и наказаний за их нарушение, принятие устраняющих преступность и наказуемость деяний законодательных норм, т. е. процессы криминализации и декриминализации, должны предопределяться конституционными основами правового государства и соответствовать справедливости (подчеркнуто нами - авт.).
В другом документе Конституционного Суда РФ обращено внимание на такой значимый для правоприменения аспект, как законодательное регулирование, в частности, посредством использования возможностей уголовного закона. Он призван, как подчеркивается в определении от 19.11.2015 № 2659-0, регламентировать отношения, с одной стороны, между осуществляющим уголовное преследование государством, а с другой - гражданами, подвергаемыми в случаях совершения преступления уголовному наказанию в предусматриваемых законом формах и пределах, исходя при этом из целесообразности, справедливости и социальной обусловленности принципа гуманизма5.
Не претендуя на окончательность предлагаемых в настоящей статье выводов, авторы все-таки сочли представляющим некоторый интерес приводимые ниже соображения, каковые в совокупности с имеющимися в правовой литературе оценками позволят, исходя из желаемости осуществления перехода количества в новое качество и посредством их учета в безусловно сложном процессе законотворчества, максимально возможно свести к минимуму те далеко не единичные ситуации в законодательстве, о которых идет речь далее.
Несоответствие (или недостаточность) социальной обусловленности уголовно-правовых норм, по нашему мнению, может иметь разную природу. И осмысление причин существования этого позволяет предполагать, что подобное положение обусловлено следующими тремя основными причинами:
- во-первых, недостаточностью обоснованности установления запрета при введении его в ранг закона,
5 См. Определение Конституционного Суда РФ от 19.11.2015 № 2659-0 «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Ломовой Ирины Олеговны на нарушение ее конституционных прав подпунктом 5 пункта 13 постановления Государственной Думы от 24 апреля 2015 года № 6576-6 ГД «Об объявлении амнистии в связи с 70-летием Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов».
- во-вторых, недостаточной согласованностью вводимого уголовно-правового запрета с уже имеющимися в законе установлениями, в том числе в иных отраслях законодательства и права,
- в-третьих, не всегда правильным использованием формы изложения уголовно-правового запрета.
Последовательное рассмотрение содержания каждой из названных причин заключается в следующем.
Применительно к недостаточности обоснованности установления уголовно-правового запрета иллюстрацией является то, что на волне начинавшейся активизации борьбы с коррупцией одной из новелл недавнего времени стала введенная Федеральным законом от 4 мая 2011г. № 97-ФЗ в УК РФ норма ст. 291.1, в которой было криминализировано такое деяние, как посредничество во взяточничестве. Практически сразу такая новелла была подвергнута правоведами весьма серьезной критике6.
Даже исходя только из наименований публикаций нетрудно сделать вывод об отрицательной оценке криминализации законодателем посредничества во взяточничестве, ставшим самостоятельным corpus delicti. Суть критического отношения к рассматриваемой новелле заключается в ее несоответствии положениям Общей части уголовного права, поскольку пособничество (от термина «пособить», т. е. помочь что-то совершить, сделать) по сути представляет собой посредничество, тем более, что фигура пособника (посредника) в преступной группе находится как бы посередине, между дающим взятку и ее получающим - от одного виновного берет что-то для передачи другому виновному, тем самым выполняя второстепенную роль, содействуя одному лицу передать другому что-то, т. е. осуществляет пособнические действия, а другому - получить желаемое. Иными словами, законодатель ФЗ № 97-ФЗ 2011 г. из того, что правоведы не без основания рассматривали как раз-
6 См., например: Кузнецова Н.И., Потемкина А.Т. К вопросу о стадиях развития умышленного преступления // Вестник Российской правовой академии. 2011. № 3; Борков В. Новая редакция норм об ответственности за взяточничество: проблемы применения // Уголовное право. 2011. № 4; Гарбатович Д. Посредничество во взяточничестве: преобразованный вид пособничества. // Уголовное право. 2011. № 5; Рарог А.И. Сомнительная коррекция института соучастия // Уголовное право: истоки, реалии, переход к устойчивому развитию: Материалы VI Российского конгресса уголовного права (26-27 мая 2011 г.), М., 2011; Ершов С. Пособничество - в Особенной части УК // Законность. 2012. № 11 и др.
новидность сложного соучастия (ч.5 ст.33 УК РФ), сформулировал новый самостоятельный состав преступления. Но такой состав преступления ранее содержался в главе 7 УК РСФСР предусматривавшей в числе должностных преступлений норму ст.1741 «Посредничество во взяточничестве», равно как и в УК РСФСР 1922 и 1926 гг. Причем во всех кодексах в соответствующих диспозициях не раскрывалось его содержание [2, с. 105-106]7.
Однако эта норма не была воспринята и действующим УК РФ даже на стадии его разработки - она не содержалась в каких-либо проектах УК РФ. Хотя, дерзнем предположить, за отсутствием концепции уголовной политики [3, с. 155] кому-то, очевидно, пришла в голову идея обратиться к ранее действовавшему УК РСФСР и она, по-видимому, была принята «по случаю». Само по себе идея рецепции, т.е. заимствования, является здравой, но механическое перенесение норм из одного законодательного акта в другой без учета изменившихся социальных условий и переосмысления целесообразности этого - не есть законотворчество.
В этой связи целесообразно обратиться к Постановлению Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000г. № 6 «О судебной практике по делам о взяточничестве»8 (утратил силу в связи с принятием Постановления от 9 июля 2013г. №24 «О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях»). В п.8 этого Постановления обращалось внимание судов на то, что ответственность посредника во взяточничестве в зависимости от его роли в даче либо получении взятки наступает в случаях, предусмотренных нормой ст. 33 УК РФ. И такая позиция не вызывала каких-либо недоумений.
Наконец, вряд ли было бы правильным абстрагироваться от признания того, что каждая последующая стадия развития умышленного преступления свидетельствует, как правило, о возрастании общественной опасности деяния, и об этом неопровержимо свидетельствуют положения ст. 66 УК РФ. В этой норме законодатель разграничил степень общественной опасности разных стадий неоконченной преступной деятельности посредством определения, что срок наказания при при-
7 В литературе проанализирована и неоднозначная позиция Верховного Суда СССР по поводу фигуры посредника во взяточничестве: см. [2], с. 105-106.
8 Сборник действующих постановлений Пленумов Верховных Судов СССР, РСФСР и Российской Федерации по уголовным делам / Отв. ред. В.И. Радченко, научн. ред. А.С. Мих-лин. М. : Юрайт, 2008.
готовлении к преступлению не может превышать половины (ч. 2), а при покушении - трех четвертей максимального срока или размера наиболее строгого наказания, предусматриваемого соответствующей статьей Особенной части УК за оконченное преступление. Применительно к норме ст.2911 УК РФ эти положения, как представляется, противоречат и принципу справедливости. Аргументами в защиту высказанной оценки содержания рассматриваемой нормы являются следующие.
Обращение к санкции ч.1 ст.2911 УК РФ, устанавливающей возможное максимальное наказание за посредничество во взяточничестве (по сути - пособничество), т. е. между двумя субъектами совершения иных преступлений дающим взятку (ст.291 УК РФ) и ее получающим (ст.290 УК РФ), позволило установить следующее.
Максимальное наказание за посредничество во взяточничестве составляет 5 лет лишения свободы, тогда как в ч.1 ст.290 УК РФ, регламентирующей ответственность за получение взятки - максимальное наказание существенно ниже - до 3 лет лишения свободы. Соответственно в ч.1 ст.291 УК РФ за дачу взятки (лично или через посредника) - максимальное наказание определено еще ниже и составляет уже 2 года лишения свободы.
Отмеченное соотношение таких санкций логике не поддается - как лица, осуществляющие по существу посреднические «услуги» во взяточничестве, могут представлять большую опасность, чем те лица, которые дают и, тем более, берут взятки, при этом всегда в интересах дающего взятку (но не посредника) и действуя вопреки интересам государственной службы или службы в органах местного самоуправления? Да и как максимально возможное наказание за получение и дачу взятки суммарно равно максимально возможному наказанию посредника, роль которого вспомогательная, пособническая между взяткополучателем и взяткодателем. И уже совсем не выдерживает критики соотношение санкций различных частей нормы ст. 2911 УК РФ.
При том, что предусматриваемое в ч.1 посредничество во взяточничестве влечет максимальное наказание в виде лишения свободы на срок до 5 лет, выражающиеся лишь в обещании или предложении посредничества во взяточничестве действия с точки зрения учения о стадиях развития преступной деятельности не наказуемы уголовным законом (ст. 30 УК РФ). Но они могут образовывать возможную, но ненаказуемую стадию умышленного преступления - обнаружения умысла. Но, как следует из анализа диспозитивных признаков
ч.5 ст. 2911 УК РФ, обещание или предложение посредничества априори наказывается более сурово, чем криминализированное посредничество во взяточничестве (ч.1). Но в отношении обещания или предложении посредничества законодателем предусмотрено наказание в виде лишения свободы более суровое - на срок до 7 (!) лет, что не очень соответствует положениям ст. 67 УК РФ. Очевидно, существующие пределы санкции сопоставляемых деяний несоразмерны по степени общественной опасности, даже безотносительно категорического несогласия с установлением уголовной ответственности в ч.5 ст. 2911 УК РФ.
В рассмотренной ситуации проявилась не только недостаточная обоснованность установления уголовно-правового запрета, но и недостаточность профессионализма разработчиков нормы ст. 2911 УК РФ, что в совокупности отрицательно влияет на авторитет уголовного закона, в том числе среди правоприменителей, даже несмотря на наличие в рассматриваемой статье примечания, содержащего поощрительную норму.
Применительно ко второй из названных причин недостаточной согласованности вводимого уголовно-правового запрета с уже имеющимися в законе положениями, в том числе в иных отраслях законодательства и права, представляется целесообразным обратить внимание на следующее.
В целом именно комплексность правового регулирования тех или иных групп охраняемых нормами права общественных интересов обусловливает то, что уголовная ответственность, как самая суровая из существующих мер государственного принуждения, представляет собой, что справедливо утверждает А.И. Бойко9, заключительное звено «возможной правовой ответственности». К примеру, отмечает автор, при конструировании в Особенной части уголовного законодательства норм с административной преюдицией (с. 32), равно как и в качестве единственного вида ответственности в отношении деяний, характеризующихся таким признаком, как общественная опасность (ч. 2 ст. 14 УК РФ).
Не менее сложной является реализация уголовной ответственности на основании норм, дис-позитивные признаки которых являются бланкетными, каковых в Особенной части УК РФ достаточно много. Специфика таких норм заключается в том, что исчерпывающего описания всей сово-
9 Бойко А.И. Административная преюдиция в уголовном
праве: за и против // Юристъ-Правоведъ. 2004. № 3. Ростов н/Д : Изд-во Рост. юрид. ин-та МВД России.
купности признаков состава преступления не содержит, что обусловливает необходимость обращения к иным законодательным и нормативным актам10.
Такое обстоятельство само по себе возлагает на законодателя обязанность не только установить такие акты, но и, что не менее важно, убедиться в достаточности их содержания для того, чтобы применить соответствующую уголовно-правовую норму. Главным образом это относится к нормам, регламентирующим ответственность за нарушение каких-либо правил. И анализ некоторых содержащих уголовно-правовой запрет норм показывает, что иногда подобная задача архисложна. В подтверждение отмеченного представляется возможным обратиться к диспозитивным признакам ст. 238 УК РФ, в которую были внесены определенные изменения, заслуживающие отдельного к ним обращения.
По вступлении УК РФ в силу 01.01.1997 г. ст. 238 именовалась «Выпуск или продажа товаров, выполнение работ либо оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности». В ч. 1 предусматривалась ответственность за выпуск или продажу товаров, выполнение работ либо оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности жизни или здоровья потребителей, а равно неправомерные выдача или использование официального документа, удостоверяющего соответствие указанных товаров, работ или услуг требованиям безопасности при условии, что перечисленные деяния повлекли по неосторожности причинение вреда здоровью человека.
В связи с внесенными Федеральным законом от 09.07.1999 г. № 157-ФЗ изменениями в настоящее время ст. 238 УК РФ называется «Производство, хранение, перевозка либо сбыт товаров и продукции, выполнение работ или оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности». В ч. 1 ст. 238 УК РФ, и это важно подчеркнуть, было изъято указание на такие диспозитивные признаки, как выпуск или продажа товаров, и был сделан акцент на производстве, хранении или перевозке в целях сбыта и т. д.
Анализ внесенных Федеральным законом от 09.07.1999 г. в ст. 238 УК РФ № 157-ФЗ изменений показывает, что диспозитивные признаки расширены, так как до этих изменений признаками ч. 1 являлись выпуск или продажа товаров ... не отвечающих требованиям безопасности, т. е. вклю-
10 Уголовное право России: учебник / под ред. А.Н. Игнатова и Ю.А. Красикова. М. : Норма: Инфра-М, 2010. С. 40.
чение их в оборот, тогда как теперь диспозитив-ными признаками является более ранняя стадия - создание продукта (производство, хранение), которое не отвечает требованиям безопасности жизни или здоровья потребителей. Соответственно, нарушение этого требования является преступлением, а выпуск - уже нет.
В результате таких изменений в диспозиции ч. 1 ст. 238 УК РФ было упущено важное обстоятельство, суть которого заключается в следующем. Положениями ст. 129 ГК РФ в отношении обо-ротоспособности объектов гражданского права установлено, что они свободны в своем обороте, т. е. могут отчуждаться, менять собственника, в том числе и в результате универсального правопреемства (наследование, реорганизация юридического лица); ограничения оборотоспособности гражданских прав могут вводиться законом или в установленном законом порядке. Примером является Указ Президента РФ от 22 февраля 1992 г. № 179 «О видах продукции (работ, услуг) и отходов производства, свободная реализация которых запрещена»11. Следовательно, речь не о полном запрете, а ограничении оборотоспособности.
В силу бланкетного характера рассматриваемой уголовно-правовой нормы необходимо обращаться, следовательно, к некоторым иным сферам регулирования материального права. В данном случае - к Федеральному закону от 27 декабря 2002 г. № 184-ФЗ «О техническом регулировании».
При определении в абзаце 1 ст. 1 этого закона сферы его применения определено, что им регулируются отношения, возникающие при разработке, принятии, применении и исполнении обязательных требований к продукции (выделено нами - авт.), утилизации или к продукции и связанным с требованиями к ней процессам проектирования (включая изыскания), производства, строительства, монтажа, наладки, эксплуатации, хранения, перевозки, реализации и в том числе зданиям и сооружениям (далее - продукция), или к продукции и связанным с требованиями к продукции процессам проектирования (включая изыскания), производства, строительства, монтажа, наладки, эксплуатации, хранения, перевозки, реализации и утилизации.
Однако в абзаце 2 говорится о разработке, принятии, применении и исполнении на добровольной основе (выделено нами - авт.) требований к продукции, процессам проектирования (включая
11 и^: http://www.consultant.ru/cons/cgi/online. cgi?req=doc;base=LAW;n=29874#0 .
изыскания), производства, строительства, монтажа, наладки, эксплуатации, хранения, перевозки, реализации и утилизации, выполнению работ или оказанию услуг, оценке соответствия.
Из содержания понятия безопасности - ст. 2 ФЗ от 27.12.2002 г. № 184-ФЗ - явствует, что она представляет собой безопасность продукции и связанных с ней процессов производства, эксплуатации, хранения, перевозки, реализации и утилизации (далее - безопасность), т. е. состояние, при котором отсутствует недопустимый риск, связанный с причинением вреда жизни или здоровью граждан, имуществу физических или юридических лиц, государственному или муниципальному имуществу, окружающей среде, жизни или здоровью животных и растений.
Поэтому сопоставление двух приведенных выше положений приводит к выводу, что в абзаце 1 сформулированы обязательные требования, в том числе к выполнению связанных с процессами проектирования и пр. работ и оказанию услуг. В абзаце 2 - также в отношении перечисленных объектов, но требования подлежат выполнению, но не обязательно, а уже на добровольной основе. Иными словами, в отношении производства работ и оказания услуг, если это не связано непосредственно с безопасностью выпускаемой продукции, выполнение требований является только добровольным.
Высказанные соображения позволяют утверждать, что практическое применение направленной на регулирование общественных отношений в сфере охраны здоровья населения нормы ст. 238 УК РФ как одной из составляющих общественной безопасности в отношении работ и услуг, непосредственно не связанных с производством продукции и пр., в настоящее время весьма проблематично.
По существу, уголовно-правовые санкции могут применяться только в отношении продукции, но не в отношении работ и оказания услуг как таковых, что явствует из содержания ст. 2 ФЗ от 27.12.2002 г. № 184-ФЗ, поскольку производственные процессы не имеют привязки к продукции.
Авторами предпринята попытка обратиться к ситуации с одной из бланкетных норм, но такое положение не единичное, что не может не вызывать серьезную озабоченность. Так, не очень понятны с точки зрения соответствия требованиям социальной обусловленности изменения в регламентации мошенничества, внесенные Федеральным законом от 29.11.2012 № 207-ФЗ. В соответствии с ним, помимо традиционного для уголовного законодательства состава мошенничества, введено
еще шесть специальных составов мошенничества, в том числе ст. 159.4 УК РФ «Мошенничество в сфере предпринимательской деятельности». Совершенно очевидно, что диспозиция этой нормы также бланкетная, и это требует обращения к гражданскому законодательству для уяснения содержания уголовно-правового запрета.
Через два года после введения названной нормы Конституционный суд РФ вынес постановление от 11.12.2014 г. № 32-П «По делу о проверке конституционности положений статьи 159.4 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с запросом Салехардского городского суда Ямало-Ненецкого автономного округа»12, которым признал положения ст. 159.4 УК РФ соответствующими Конституции Российской Федерации в той мере, в какой, устанавливая специальный состав мошенничества, предполагающий виновное использование для хищения чужого имущества или приобретения права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием договора, обязательства по которому заведомо не будут исполнены (причем не вследствие обстоятельств, могущих обусловить их неисполнение в силу рискового характера предпринимательской деятельности), это свидетельствует о наличии у субъекта преступления прямого умысла на совершение мошенничества. Тем не менее, Судья Конституционного Суда Российской Федерации К.В. Арановский высказал частичное несогласие с Постановлением, что следует из его Особого мнения.
Конечно, этот вопрос заслуживает самостоятельного к нему обращения и обстоятельного анализа, выходящего за рамки настоящей статьи, но одновременно подтверждает выводы о необходимости особого подхода к конструированию бланкетных норм с точки зрения обязательного наличия достаточных возможностей в их уяснении посредством обращения к правовым установлениям иных отраслей законодательства.
Применительно к последней из названных выше причин недостаточности учета признака социальной обусловленности уголовно-правовых норм следует обратить внимание на то, что сама по себе она, если и не исключает применение закона, то ее реализация в силу субъективных представлений правоприменителя о принципах конструкции правовых норм, в том числе и уголовно-правовых, дает основания для такого вывода.
12 и^: http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.
cgi?req=doc;base=LAW;n=134843#0 .
Высказанные соображения позволяют обратить внимание на сформулированные в некоторых нормах УК РФ правовые запреты, с точки зрения соблюдения требований их социальной обусловленности являющиеся, по мнению авторов настоящей статьи, в определенной мере небезупречными. И применительно к той или иной ситуации приводимые аргументы предлагается рассматривать и в качестве повода к обсуждению.
Действующее уголовное законодательство, увы, не свободно от недостаточно продуманных изменений, и своего рода общим местом является ситуация с декриминализацией и криминализацией ответственности за клевету. До 07.12.2011 г. в УК РФ наличествовала ст. 129, предусматривавшая ответственность за клевету, т. е. защиту таких неотчуждаемых прав человека, как честь и достоинство13, однако Федеральным законом от 07.12.2011 г. № 420-ФЗ этот состав, равно как и предусматривавший ответственность за оскорбление, был декриминализирован. Следовательно, законодатель сформулировал свою позицию, отказавшись от охраны нормами уголовного закона таких прав человека, как честь и достоинство граждан, от общественно опасных посягательств.
В этом можно усмотреть некоторую логику, поскольку имела место некоторая межотраслевая конкуренция, потому что в главе 8 «Нематериальные блага и их защита» ч. 1 ГК РФ предусмотрена ст. 152 «Защита чести, достоинства и деловой репутации». В соответствии с этой нормой граж-
данин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство или деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности. Опровержение должно быть сделано тем же способом, которым были распространены сведения о гражданине, или другим аналогичным способом. Таким образом, защита чести и достоинства могла осуществляться и в рамках гражданского судопроизводства. На это обстоятельство было обращено внимание и в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц»14.
Однако по истечении нескольких месяцев Федеральным законом от 28.07.2012 г. № 141-ФЗ была введена ст. 1281 УК РФ, вновь предусмотревшая ответственность за клевету, претерпевшая в сравнении со ст. 129 УК РФ существенные изменения. Возникает вопрос без ответа, да и такое отношение к закону никоим образом не способствует его стабильности, уважению к закону.
Думается, закон должен одновременно отвечать двум сложно сочетаемым требованиям: быть стабильным, т. е. запрет действовал вчера, действует сегодня и будет действовать завтра, и в то же время отвечать изменившимся условиям, диктующим потребность законодательных новаций. Несомненно, такая задача является труднодостижимой, но это не отменяет необходимости ее разрешения.
Литература
1. Атагимова Э.И., Потёмкина А.Т., Цопанова И.Г. Современные тенденции в уголовном праве // Мониторинг правоприменения. 2015. № 3.
2. Талан М., Тарханов И. Посредничество во взяточничестве в уголовном праве России // Уголовное право. 2013. № 5.
3. Бабаев М.М. О концепции уголовной политики // Материалы научн.-практ. конференции, посвященной 15-летию юридического факультета МГОУ 19 января. 2008. М., 2009
13 Анализ содержания ст.129 УК РФ см.: Развитие уголовного законодательства Российской Федерации: Учебн.-практ. пособие / отв. ред. В.П.Кашепов. М. : Юристъ, 2007. С. 350-351.
14 Сборник действующих постановлений Пленумов Верховных Судов СССР, РСФСР и Российской Федерации по уголовным делам / отв. ред. В.И.Радченко, научн. ред. А.С.Михлин. М.: Юрайт, 2008. С. 230-243.
