CC BY
16
Книжный компас
СОЦИАЛЬНАЯ НИЩЕТА БОГАТЕЮЩЕЙ СТРАНЫ
(Глава из книги*)
Ю.М. ЛУЖКОВ,
мэр Москвы
«Советская социалка»: миссия исчерпана
Развитие капитализма в современной России действительно подошло к принципиальной развилке. Наверное, самой важной за последние 10 - 15 лет.
Созданы основы рыночной экономики. Структура экономических отношений в России уже во многом поменялась на капиталистическую и даже устоялась. Теперь мы стоим на пороге едва ли не самых принципиальных и важных социальных реформ — образования, здравоохранения, науки, коммунального хозяйства.
Эти реформы должны окончательно перевести на современные «капиталистические рельсы» развития все общество. Не только экономику, но и весь уклад социальной жизни, который до сих пор в России во многом оставался прежним — социалистическим, базировавшимся на созданной советским государством системе социальных гарантий и социального обеспечения.
Важность этого исторического поворота лишний раз подчеркивает тот факт, что именно «советская социалка» — включая систему льгот, ЖКХ, образование, здравоохранение, культуру и науку - позволила России в последнее десятилетие пройти путь «капиталистического строительства». Стала амортизационной подушкой для общества в период «дикого капитализма» и перехода экономики к рынку.
Теперь эти самые «социальные отрасли экономики» предлагается перевести в рынок. После того, как это случится, «точка возврата» в социально-экономическом развитии России всего периода рыночных преобразований будет пройдена.
* Лужков Ю.М. Развитие капитализма в России. 100 лет спустя: Споре правительством осоциальной политике. - М.: ОАО «Московские учебники и Картолитография», 2005. С. 16-44.
Это очень важный момент. Мы подошли к тому рубежу, когда должно окончательно стать ясно, состоится ли в России на долгосрочную перспективу рыночное общество. И каким именно оно будет.
Хотя структура собственно производственных рыночных отношений в России уже сформирована, социальная структура общества все еще переживает стадию трансформации. 25 лет — срок смены поколений — таков в социологии самый точный индикатор общественных трансформаций.
Значит, еще в течение 5 — 10 лет (после уже прошедших, если считать с момента старта перестройки, 15 — 20 лет реформ) в России будет продолжаться переходный период, связанный как раз с кардинальной трансформацией социальной сферы.
Оттого, каким образом и на каких принципах произойдет эта «капитализация» социальной сферы, зависит оценка того, какой капитализм построен в России. Будет ли он «олигархическим» или «народным», «грабительским» или «социальным»? Будет ли капитализмом XXI или XIX века? И есть ли будущее у такого «нового российского общества»?
Вот почему дискуссия вокруг параметров, сроков и темпов рыночных реформ социальных отраслей является сегодня столь острой и важной для всего общества.
Сразу нужно оговориться, что необходимость обновления социальной сферы России сомнений как раз не вызывает. Ресурс «советской социалки» действительно предельно истощен и исчерпан. Она выполнила свою миссию, обеспечив России 15 лет переходного процесса без кровавых революций и потрясений.
Но сегодня износ основных фондов ЖКХ составляет в среднем 70 — 80% и продолжает увеличиваться. Средний возраст оборудования в науке и здравоохранении составляет 15 — 20 лет. В результате эти отрасли в лучшем случае дают обществу возможность цепляться за «передовые рубежи» развития 80-х годов прошлого века, но совершенно неадекватны задачам сегодняшнего дня.
Эти скорбные констатации можно продолжать. Ясно одно — социальной сфере действительно нужна серьезная модернизация, «новая кровь» масштабных как государственных, так и частных инвестиций.
Есть еще одна, даже более существенная причина, по которой нам так необходимо обновление социальной сферы. Это — низкое качество экономического воспроизводства. Прежде всего воспроизводства человека, «человеческого капитала», являющегося ключевым конкурентным преимуществом и главной производительной силой современной экономики.
Недавно были обнародованы данные ООН, в соответствии с которыми по качеству человеческого потенциала Россия занимает место в конце пятого десятка стран мира. И ситуация, по прогнозам, может только ухудшаться.
Мы поймем, в чем дело, если посмотрим, из чего складывается представление о «качестве человеческого потенциала». Основными здесь являются такие компоненты, как уровень доходов населения, здоровье и продолжительность жизни, а также качество системы образования. Очевидно, что если мы не примем системных и кардинальных мер в этих направлениях, то России грозит не просто сокращение численности населения, но, что еще важнее, резкое падение численности трудоспособного, квалифицированного населения.
Федеральное правительство сегодня, например, бьет тревогу по поводу того, что если не принять кардинальных мер в геологоразведке, то уже в ближайшие 10 лет в России кончатся (по крайней мере рентабельные) запасы нефти, а также таких стратегических природных ресурсов, как золото, хром, никель и медь. А ближе к 2025 году может кончиться еще и газ. Иначе говоря, мы можем потерять «наше все», основу нынешней сырьевой экономики.
Однако даже на фоне этих обескураживающих (а на самом деле являющихся приговором сырьевой модели развития) цифр еще более устрашающе выглядят ставшие уже привычными данные о постоянном сокращении численности населения страны. С 1992 г. естественная убыль населения России приобрела устойчивый характер и сохраняется даже несмотря на рост рождаемости в последние годы. Умирают все равно больше. За время реформ существенно снизилась и средняя продолжительность жизни. Причем для российского мужчины она сегодня составляет 59 лет, т.е. меньше пенсионного возраста. Этот сам по себе катастрофический показатель еще более значим
на фоне того, что уже с 2006 г., по прогнозам социологов, в России начнется быстрое сокращение трудоспособного населения. В результате лет через 10 самым дефицитным, а значит и дорогим ресурсом, станет не нефть и газ, а обычный человеческий труд.
Периодически возникающее у правительства желание «порешать» эту проблему с помощью повышения пенсионного возраста до 60 - 65 лет — пример откровенного непонимания сути проблемы, путаница в причинах и следствиях.
Тут достаточно привести еще одну «простую» цифру — сегодня в России более 20% работающих (!) имеют заработную плату ниже уровня прожиточного минимума трудоспособного населения. Такая «трудовая бедность» и есть самый страшный индикатор перспектив будущего развития.
Еще страшнее становится оттого, что большинство таких «трудоспособных бедняков» — это врачи, учителя, работники науки и культуры. Средняя оплата труда в этих отраслях на протяжении всех последних лет стабильно составляет не более 65 — 75% средней по народному хозяйству. А ведь это именно те отрасли экономики, где наиболее велика доля работников с высшим образованием, где сосредоточен интеллектуальный потенциал и «золотой запас» российской интеллигенции. Иначе говоря, это именно те сферы, которые и должны обеспечивать воспроизводство качества человеческого потенциала России.
Казалось бы, в таких условиях нужно только приветствовать тот факт, что социальные реформы превратились сегодня для федерального правительства в приоритетную задачу. Предполагается, что вслед за «монетизацией льгот» начнутся преобразования в здравоохранении и науке, образовании и ЖКХ.
Но что-то не позволяет поддержать такие социальные реформы правительства. Необходимость постепенных изменений не дает индульгенции на то, чтобы ставить над обществом рискованные либерально-рыночные эксперименты. Дело ведь не в самом факте преобразований, а в том, что и с какой целью делается. Вот тут и возникает устойчивое ощущение, что «все не так, ребята».
Год «великого перелома»
Возьмем для примера ту же «монетизацию льгот». Просто потому, что она уже началась и ее результаты достаточно наглядны для любого гражданина страны. И попробуем понять, а что собственно произошло?
Причем я сознательно не хочу подробно разбирать здесь технические детали и подробности этой выдающейся реформы. Как раз за такими дискуссиями, которые сегодня достаточно активно идут в обществе, часто теряется ответ на главный вопрос. А в чем был смысл этой реформы и каковы ее основополагающие принципы? Ведь если мы поймем, о чем идет речь на примере «монетизации», то нам сразу станет очевидной абсолютно та же самая логика планируемых преобразований в здравоохранении, науке и образовании.
Итак, поговорим о монетизации. Для начала очень важно понять, что под этот монетаристский каток попали совершенно разные категории льгот. Из того, что они все называются льготами, вовсе не следует, что одинакова их природа.
Есть, например, льготы ветеранов и героев Великой Отечественной войны. Это внеэкономическая категория льгот, в принципе не поддающаяся какой-либо «купюризации».
Здесь дело не в экономике и не в подсчете достаточности или недостаточности компенсаций, а в самосознании общества и долге памяти. Почести воинам в принципе не могут подлежать пересмотру и не имеют денежного эквивалента.
Более того, они служат еще одной важной цели. Право ветерана пройти без очереди, бесплатно ехать в транспорте, получить лекарство или отдохнуть и поправить здоровье в санатории — это еще и постоянное, каждодневное напоминание обществу, молодежи втом числе, о нашей истории. О том, что иногда приходится умирать за свободу и независимость своей Родины. О том, что такое подвиг и честь. О том, что свято для страны и на каких принципах основано государство.
Важность такой воспитательной функции, превращающей нас в единый народ и сохраняющей «связь времен» в обществе, невозможно ни оценить, ни тем более переоценить. И отменить нельзя.
Говоря о льготах, нужно помнить, когда и откуда они появились. Сегодня наши реформаторы очень любят повторять, что большинство необеспеченных льгот возникло в последнее десятилетие и были они откровенным популизмом.
Тоже очень спорный тезис. Положим, те же ветеранские льготы существовали всегда, все 60 послевоенных лет. Существовали в Советском Союзе. Существовали в новой России. Даже в самые «раздрайные» годы. Нужно обладать изрядным цинизмом, чтобы пытаться доказать их популизм. И каким-то катастрофическим беспамятством и бесстыдством, чтобы допускать их необеспеченность.
С другой стороны, действительно есть огромное количество так называемых новых льгот, возникших в начале 1990-х гг. в условиях разрухи, экономического развала и гиперинфляции.
Те же наиболее обсуждаемые сегодня транспортные льготы — из этой категории. Бесплатный проезд в городском автобусе или трамвае появился в те годы, когда стоимость проезда могла вырасти раза в два за время, пока пенсионер ехал две остановки до поликлиники. И вто время, когда размер пенсии составлял в лучшем случае десятую часть прожиточного минимума. Пенсии, между прочим, заработанной и гарантированной Конституцией, а не являющейся социальным пособием.
Надо еще добавить, что проблема была наиболее остра именно в городах. На селе, со своим огородом и возможностью дойти куда надо пешком или доехать на велосипеде, проблемы, может быть, и не были менее остры, но стояли совершенно по-другому.
Это, кстати, еще один важный момент в оценке нынешней реформы. Решили все скопом, не обращая внимания ни на разную структуру потребностей льготников, ни на уровень их обеспечения в отдельных территориях, ни на уровень прожиточного минимума. Более того, умудрились еще и разделить льготников на федеральных и региональных. Тем самым создали ситуацию «раскола» в обществе. Сформировали у тех же льготников ощущение того, что существуют люди первого и второго сорта. Потом, с таким-то подходом, удивились, откуда взялись провалы в реализации реформы и протесты.
«Новые льготы» начала 1990-х касались не только пенсионеров и других традиционно незащищенных слоев населения. Глубина кризиса определялась еще и тем, что за чертой бедности оказались вполне трудоспособные люди.
С зарплатами бюджетников было то же самое, что и с пенсиями. Причем не только в начале 1990-х гг., как иногда принято думать. Например, по данным Всероссийского центра уровня жизни, еще совсем недавно, в 1999 г., в России 54,2% работников получали заработную плату ниже величины прожиточного минимума трудоспособного населения.
Данные 1999 г. очень показательны и подругой причине. Понятно, что столь высокий уровень трудовой бедности в этом году связан с эффектом дефолта и девальвации 1998 года. Но на самом деле это — лишний аргумент в защиту льгот от бездумной монетизации.
Об отмене льгот ответственно можно будет говорить только тогда, когда уровень инфляции снизится до 5 — 7% в год и будет устойчиво находиться в этом интервале по крайней мере в течение нескольких лет. А кроме того, удастся обеспечить достаточный рост уровня доходов населения, который не позволит в случае экономического кризиса одномоментно «провалиться» в категорию бедняков не только абсолютному большинству социально незащищенных слоев, но и едва ли не половине трудоспособного населения. Что, собственно говоря, и имело место в том же 1998 г.
На сегодняшний день эти условия совершенно не обеспечены. Признанные ООН международные критерии исходят из того, что бедностью считается доход менее $4 в сутки на человека, а нищетой
— менее $2. По подсчетам члена-корреспондента Российской академии наук Михаила Руткеви-ча, в 2003 г. «нищенский» душевой доход менее 2 тыс. руб. в месяц на человека имели около 18% населения. А доход в размере от 2 до 5 тыс. руб. на человека, т.е. характеризующий бедность, — около 45%. Таким образом, около или за чертой бедности находилось порядка 2/3 граждан России. Если к сегодняшнему дню ситуация и изменилась, то не кардинально. Официальная статистика Минэкономразвития фиксирует сокращение числа бедных в России в 2004 г. до 17,8% общей численности населения по сравнению с 20,3% в 2003 г. Однако нужно учесть, что эти данные исходят из того, что к категории бедных официально относятся только те, кто имеет доходы ниже прожиточного минимума, т.е. менее 2,5 тыс. руб. в месяц. И это при том, что установленные действующим законом о потребительской корзине стандарты прожиточного минимума существенно ниже аналогичных советских показателей 1980-х гг. Кроме того, прожиточный минимум и уровень бедности у нашей официальной статистики почему-то принято рассчитывать исходя не из реального курса рубля, а из так называемого паритета покупательной способности — 10 рублей за доллар. Это при том, что цены в магазинах соответствуют окружающей нас действительности, а не теоретическим выкладкам.
Что касается инфляции, то сегодня правительство не удерживает ее и в пределах «плановых» 10%. На текущий год расчетный показатель инфляции по итогам года - 8,5%. Но уже в январе она составила более 2,5%. В результате самый распространенный прогноз на год — инфляция может добраться до 10
— 12% или даже выше.
Один из главных источников такого повышения — опережающий рост тарифов естественных монополий, рост цен на топливо, а за ними — и транспортных тарифов, и тарифов ЖКХ. И в прошлом году, и в этом они растут более чем на 20% в год.
Во что превращается на этом фоне так называемая монетизация? Вообще говоря, в фикцию. Потому что сначала расходы на обеспечение реформы приходится увеличивать почти вдвое. Но даже при этом повсеместно вводится, в том числе для «простых пенсионеров», льготный проездной, не покрывающий реальные расходы транспортников.
За что боролись? За массовые протесты и социальную дестабилизацию? Если так, то успех оглушительный.
На самом же деле, прежде чем что-то «мо-нетизировать», надо было разобраться, а каково реальное содержание тех же транспортных или лекарственных льгот. Ведь оно — не в предоставлении преференций каким-то категориям населения. Содержание таких льгот — в элементарном выполнении государственных обязанностей.
Кризис начала 1990-х, девальвация денег и развал бюджета не означали «отмирание» основополагающих государственных социальных функций по обеспечению минимальных гарантий выживания и достойного существования для граждан. «Льготы» в данном случае как раз и являлись такими государственными гарантиями.
Теперь правительство хочет эти льготы монета -зировать. Можно это сделать? В принципе, можно. Но нужно четко понимать, о чем идет речь. Бесплатный проезд и лекарства для того же пенсионера — это не какая-то «сверхуслуга», а элементарная государственная гарантия уровня выживания. Эта гарантия может быть предоставлена или в «натуральной», или в денежной форме. В последнем случае сумма, которую получает льготник или простой пенсионер, должна быть абсолютно и безусловно достаточной для удовлетворения его потребностей, сохранения уровня жизни.
Можете обеспечить такой подход — монетизи-руйте. Не можете — даже не беритесь, сохраняйте «натуральные» государственные гарантии. Потому что иначе речь идет не просто о каком-то «сокращении льгот». Речь идет о фактическом отказе государства от уровня социальных гарантий. Попытке сбросить с себя свои обязательные и неотъемлемые функции.
По крайней мере таково современное понимание государства и государственной социальной
политики. Но если наше правительство предпочитает мыслить категориями современного Марксу капиталистического государства 150-летней давности, то тогда, конечно, дело другое.
У истории с монетизацией льгот есть и другой важный аспект. Тут нужно вспомнить еще об одной, пока до конца не отмененной, категории — льготах коммунальных.
Выше я не случайно оговорился, что и государственная социальная политика, и весь уклад социальной жизни в России до сих пор во многом остаются советскими, основываются на заложенных в СССР принципах социальных гарантий и социального обеспечения. Сейчас в наших размышлениях мы не задаемся вопросом, хорошо это или плохо. Есть простой факт — система социальных гарантий была и работала по определенным законам и логике. Чтобы что-то реформировать, нужно понять, что именно вы хотите преобразовать. т.е. нужно разобраться, в чем же заключаются принципы «советской социалки».
Так вот, на примере коммунальных льгот эти принципы видны очень хорошо. Льготы в ЖКХ, низкие коммунальные тарифы — вещь не новая. К категории «новых льгот» не относится. Строго говоря, в советское время «коммуналка» и льготами-то не считалась. Ситуация изменилась только с легкой руки да резвого ума «молодых реформаторов» образца 1990-х гг., провозгласивших 100%-ную оплату коммунальных услуг целью реформы ЖКХ.
К сожалению, эти «процентовки» до сих пор затуманивают сознание нашего правительства. С января нынешнего года принят федеральный стандарт по оплате услуг ЖКХ в размере 100%. В соответствии с этим решением российского правительства большинство регионов будут вынуждены существенно поднимать коммунальные тарифы. Согласно официальной статистике с начала года тарифы на услуги ЖКХ в среднем по стране уже выросли на 26,7%. Но и это не предел.
Например, по самым свежим данным исследовательской компании ФБК, сегодня в среднем по стране уровень оплаты ЖКХ составляет порядка 60%. Соответственно, с учетом инфляции, в течение этого года можно ожидать рост тарифов на 40 — 50%. Причем в некоторых регионах, где субсидирование коммунальных расходов населения до сих пор оставалось «выше среднего», может произойти еще более взрывной рост. Есть города, где с начала года холодная вода для населения уже подорожала в 2 - 2,5 раза.
Вот так, как говорится, «тихой сапой», вся эта порочная логика «реформы ЖКХ» продолжает воплощаться в жизнь. И никто даже не вспоминает о подлинных целях реформы коммунального хозяйства — учете фактического потребления услуг, развитии конкуренции и повышении качества услуг в ЖКХ, модернизации коммунальной инфраструктуры и строительстве качественного жилья, создании нового уровня и комфорта жизни населения.
При этом последствия «коммунальной монетизации» могут оказаться куда более серьезными, чем все уже имеющиеся проблемы с транспортными льготами и лекарственным обеспечением. Дело даже не в том, что никакого повышения пенсий не хватит, чтобы удовлетворить аппетиты торговцев холодной водой. Введение «скопом» для всего населения так называемых экономически обоснованных коммунальных тарифов, их введение без соответствующих изменений политики доходов — верный путь к обрушению уровня жизни не только социально незащищенных групп, но и балансирующих на грани бедности бюджетников, значительной части «среднего класса». Нужно будет проявить поистине чудеса «статистической погрешности», чтобы по итогам 2005—2006 гг. количество бедных в стране не выросло.
Вот такое нам предлагается «решительное расставание с советским прошлым». Но разбираться-то надо в сути вопроса. Советская социальная политика имела в своей основе принцип общественного перераспределения и «социального пайка». Здесь, можно сказать, была философия, прямо противоположная монетизации. Советское государство не платило людям достойные деньги за труд. И одновременно милостиво соглашалось брать копейки за коммунальные услуги, транспорт. Субсидировало другие потребительские цены и услуги.
С одной стороны, это, конечно, создавало определенный и достаточно серьезный уровень социальных гарантий. Не было откровенной бедности, существовала пресловутая «уверенность в завтрашнем дне». Но оборотной стороной всего этого становились и дефицит, и отсутствие мотивации к труду, и зависимость от государства.
Причем такая зависимость, ограничение степени свободы человека являлись одной из целей государства. Советская социальная политика была направлена на обеспечение жесткого контроля над социальной структурой общества. Где есть задача в поддержании «равенства собеса» и недопущении самостоятельности, там не место деньгам и прочим эквивалентам независимости.
Понятно, что сегодня эти принципы выглядят анахронизмом. Развитие рынка, становление капитализма в современной России требуют совершенно иной социальной политики. Но это все равно должна быть социальная политика, а не ее фактическая ликвидация под флагом псевдолиберальной концепции «минимального государства». Социальный дарвинизм, принцип «пусть выживет сильнейший», социальной политикой не является.
Нельзя действовать по принципу «здесь — играем, тут — не играем», а там еще что-то «заворачиваем». Нельзя сказать: субсидирование отменяем, а низкие зарплаты сохраняем. Если отказываетесь от системы общественного перераспределения и льгот, то качественно реформируйте и доходы населения, поднимайте долю оплаты труда в ВВП.
«Монетизация прав человека»
Модернизация социальной сферы — слишком серьезная задача, чтобы подходить к ней с бухгалтерскими мерками «дебета-кредита». Пока же наблюдается именно это. Едва ли не главной целью социальных преобразований становится сокращение государственных расходов. Иначе говоря, социальная сфера, ее качество целью этих реформ не является. «Социалка» опять оказывается всего лишь средством. Средством макроэкономической стабилизации и бюджетного профицита.
Реформа льгот — лишь «первый звоночек» в реализации нашим правительством гораздо более впечатляющего и ужасающего проекта «монетизации прав человека». Речь идет о запланированных и отчасти уже начатых реформах образования, здравоохранения, науки, культуры. Доведение до логического конца политики коммерциализации этих сфер ставит под вопрос конституционные права граждан России и установленные Основным законом принципы социального государства.
Яркий пример такой политики — уже ставшие нарицательными «зурабовские пятидневки». Министр здравоохранения и социального развития (!) говорит о том, что экономически эффективным является пребывание пациента в больнице не больше 5 дней.
А как сочетаются между собой фактическая ликвидация системы поликлиник и тезис о том, что залог здоровья населения в эффективной профилактике и диагностике? Сейчас предлагается сокращение числа врачей узкой специализации, ставка на врачей общего профиля, а попросту говоря - «земских докторов». В сочетании с со-
кращением гарантий бесплатного медицинского обеспечения и мест в больницах все это может привести только к одному — у людей не останется иного выхода, кроме частной медицины. Но такую роскошь может себе позволить в лучшем случае каждый десятый гражданин России.
Подобная реформа медицины у нас происходит на фоне того, что здравоохранение уже стало фактически платным для населения. По данным проведенного ФБК исследования «Сколько тратит Россия?», сегодня граждане России тратят на платные медицинские услуги и лекарства порядка 230 млрд руб. в год. Это в три раза больше, чем предусмотренные расходы государства на здравоохранение.
Еще один интересный показатель состоит в том, что упомянутые расходы населения на свое здоровье составляют порядка 5% в общем объеме потребительских расходов граждан. Эта цифра вполне соответствует среднеевропейскому уровню, а по ряду показателей приближается к данным США — страны, где население тратит на услуги здравоохранения больше всех в мире.
Граждане России уже сегодня тратят на медицину больше, чем в любой другой стране с развитой государственной системой гарантий здравоохранения. И это при том, что и уровень доходов населения, и система медицинского страхования, и технологическая оснащенность нашего здравоохранения, мягко говоря, оставляют желать лучшего.
Понятно, что бремя такой фактически платной медицины ложится сегодня, повторю еще раз, прежде всего на наиболее состоятельную часть общества. В первую очередь, это — «верхние» 10% населения, на которые, даже по официальным данным, приходится 30% общего объема денежных доходов. В значительной степени нагрузка падает и на «средний класс», для которого такие расходы ощутимее, но «стоически переносятся», поскольку соответствуют жизненным ценностям и установкам данной группы населения. Но как расценивать желание правительства «углубить» реформу здравоохранения, сократив государственные гарантии здоровья общества и заставив все население делать выбор между бесплатной и платной медициной? Честно говоря, такая ситуация выглядит откровенным пренебрежением к социальным основам государства и развития общества.
Реформа здравоохранения - всего лишь один пример коммерческого подхода к реформированию социального сектора, который столь же нагляден и в образовании, и в науке.
С наукой ситуация вообще парадоксальная. Бесконечные разговоры об инновационном развитии, высоких технологиях должны были бы даже самых твердолобых монетаристов убедить в том, что вложения в науку становятся одним из самых выгодных помещений капитала.
Национальные перспективные программы большинства развитых стран уже в течение нескольких десятилетий абсолютно последовательны в своих главных приоритетах — поддерживать должные затраты на фундаментальную науку и увеличивать бюджетные ассигнования на прикладные исследования. Ясно, что судьба России как государства, включающегося в конкуренцию на мировом рынке, во многом зависит от перспектив ее научного потенциала.
Фундаментальная наука — это не та область, которую можно финансировать частично, получая неполный результат. Финансируя науку наполовину ее потребностей, нельзя рассчитывать на какие-то серьезные достижения.
Тем более непонятно, почему тем же самым пресловутым 122-м монетизаторским законом федеральное правительство фактически запретило субъектам Федерации финансировать науку (высшую школу, кстати, тоже). Получается, что «сами не будем и вам не дадим».
Предложение правительства переложить бремя инновационного развития на бизнес не только опасно, но и наивно. И дело даже не в том, что сами разработчики реформы прекрасно знают, что у нас доля научных исследований в бизнесе едва превышает статистическую погрешность, а наш капиталист еще лет двадцать будет «накапливать ресурсы» для адекватных вложений в науку.
Гораздо существеннее другое — ростовщический капитализм первоначального накопления способен лишь потреблять и «монетизировать» накопленный еще в советское время технологический потенциал. Или еще проще — перепрофилировать земельные участки и имущество заводов и научных центров под более выгодный бизнес. Немногочисленные примеры того, как новые владельцы заводов и КБ создают инновационные разработки и технологии — лишь исключения, подтверждающие общее правило.
Значит, в реформе науки должен действовать принцип постепенности, принцип прямого обеспечения государством (в том числе и финансирования) завершения переходных процессов в обществе.
Государство, если оно не хочет перейти в доисторическое состояние, должно поддерживать науку до того времени, пока наука, по крайней мере ее значительная часть, будет востребована экономикой. Новой конкуренцией, которая уже «выбрала» все возможности получения прибылей, которые оставила старая экономика. Новым бизнесом, который уже перешел от логики переделов и «проедания» старого потенциала к стратегии интенсивного, инновационного развития.
Я уже не говорю о том, что предлагаемые вкупе коммерциализация российской науки и образования никак не решают проблему старения отечественной науки почти во всех областях, угасания и исчезновения целых научных школ, «утечки мозгов». К сожалению, можно только согласиться с ректором МГУ, академиком Виктором Антоновичем Садовничим, утверждающим, что, перейдя на двухуровневую систему высшего образования
— бакалавриат и магистратуру, — мы начнем плодить «лаборантов для зарубежных лабораторий».
Тут царит какой-то фельдфебельский подход к использованию зарубежного опыта. Дается установка — внедрить систему «бакалавр — магистр», и все. Зачем? А потому что во всем мире так. Так ведь в разных странах она по-разному устроена. Какие-то профессии готовят четыре года плюс два. Какие-то
— три плюс два. Какие-то — четыре плюс один. Инженер и микробиолог — это не одно и то же.
Но это еще не все. Под прикрытием «передового опыта» проводится сокращение государственных гарантий бесплатного образования. Если эту двухуровневую систему внедрить, то магистров будут готовить уже за деньги. Иначе говоря, бесплатное высшее образование куда-то испаряется.
Впрочем, для монетаристского сознания наших реформаторов это не аргумент. Ладно, зададим им утилитарный вопрос: «Что же будет в этом случае с производством квалифицированных специалистов для нашего народного хозяйства?» Думаете, мы их этим «срезали»? Ничего подобного. Отвечают, что трех-четырех лет бакалаврского образования вполне достаточно для работодателя.
Однако не вполне ясно, почему интересы этого самого «работодателя» для нас важнее, чем сохранение отечественных традиций фундаментального образования и российской научной школы как основы будущего развития. Главная проблема современного российского образования состоит в том, что оно лучше, чем это сегодня нужно экономике. Экономика не формирует запрос на высококвалифицированных специалистов. Но если мы будем
«выравнивать» уровень образования по нынешнему состоянию экономики, то мы своими руками лишим перспективы и саму экономику, и общество.
Тут можно сослаться на многих специалистов, которые, например, утверждают, что так называемое «японское экономическое чудо» случилось вовсе не в 60-х годах прошлого века, а на полвека раньше, когда в Японии началась образовательная реформа. Причем ее основная идея как раз в том и заключалась, что в стране, бедной природными ресурсами, наиболее ценный ресурс - образованный и квалифицированный человек. Превращение Японии за столетие из аграрной страны в постиндустриальную державу — лучшее доказательство мудрости этой политики.
А лет сорок назад уже немецкие ученые осуществили расчеты, поразительные по своей сути. Опираясь на результаты послевоенного восстановления Западной Германии, они доказали, что при полном разрушении производственного потенциала, но при сохраненной системе образования, грамотных школьных и университетских кадрах, страна имеет шансы преодолеть разруху в четыре
раза большую, чем в обратном случае. Именно поэтому в той же Германии и была взята установка на модернизацию экономики посредством эффективной образовательной политики и повышения качества рабочей силы.
Мы же исходим из того, что «качать нефть» можно и так. Работодателю достаточно. Но если будущее — это прежде всего общество знания, общество человека, то нам действительно необходима новая эпоха Просвещения, возрождение науки, образования, социальности.
У нас же почему-то ставится задача сокращения и без того невысоких государственных расходов на образование, здравоохранение, науку. Все та же логика приоритетов макроэкономической стабилизации создает ситуацию, когда нынешние государственные расходы на образование и здравоохранение, составляющие около 4 и 2,5% ВВП соответственно, кажутся реформаторам слишком высокими. Тогда как идея мертвым грузом «замариновать» на постоянной основе в Стабилизационном фонде 4,5% ВВП оказывается очень прогрессивной.
КОНКУРС
«ЛУЧШИЙ БУХГАЛТЕР РОССИИ - 2005»
ИПБ Московского региона 411-90-77; e-mail: mr@ipbr.ru
Уважаемые коллеги!
Институт профессиональных бухгалтеров России при поддержке Министерства финансов РФ совместно с территориальными институтами профессиональных бухгалтеров, ведомствами, другими федеральными органами исполнительной власти и отдельными организациями в соответствии с решением Центрального конкурсного совета с 1 мая 2005 года проводит Всероссийский Конкурс на звание «Лучший бухгалтер России - 2005».
По условиям Конкурса для участников, проживающих на территории Москвы и Московской области, 1 -й и 2-й туры Конкурса организует Институт профессиональных бухгалтеров Московского региона (ИПБ MP).
Первый тур проводится в заочной форме.
Второй тур Конкурса проводится в форме тестирования в аудитории ИПБ MP. Третий тур проводит Центральный конкурсный совет ИПБ России по результатам 2-го тура.
Участвующим в 1-ом туре Конкурса профессиональным бухгалтерам — членам ИПБ выдается сертификат о 5-часовом повышении квалификации, участникам 2-го тура Конкурса — о 15-часовом, участникам 3-го тура Конкурса — о 20-часовом.
Итого за три тура — 40 часов повышения квалификации.
Победителям второго тура будут вручены почетные дипломы ИПБ MP и ценные подарки (цифровая видеокамера, DVD-плейер, цифровой фотоаппарат). Кроме того, каждому из победителей — квартальная подписка на один из журналов Издательского дома «Финансы и Кредит».
участие в конкурсе.
J
