CC BY
190
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 882.09
Андреева Валерия Геннадьевна
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
СОПРЯЖЕНИЕ ЛИЧНОГО ИНТЕРЕСА И ОБЩЕГО БЛАГА В РОМАНЕ «АННА КАРЕНИНА» Л.Н. ТОЛСТОГО
Автор статьи предполагает, что возможность движения персонажей к миру и общему благу в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина» связана с их духовной жизнью, и отмечает, как путь главного героя помогает осмыслить эпическую сущность романа.
Ключевые слова: личный интерес, народ, линия духовного развития главного героя, разрушение и созидание, путь человека к вере.
Проблема гармоничного сопряжения личного интереса и общего блага волновала Л.Н. Толстого на протяжении всей жизни - об этом можно говорить на основании анализа дневников, записных книжек, писем, публицистики Толстого, но, более всего, его художественных произведений. Именно в них мы видим примеры эгоизма, индивидуализма и способности отдельных героев жить не только своими интересами, но бедами и радостями окружающего их большого мира. Однако при восприятии художественных произведений писателя существует другая сложность, напрямую связанная с творческим разворачиванием их внутренней целостности и заключающаяся в правильном понимании автора, его концепции, верном уяснении позиций персонажей. Для того чтобы увидеть у Толстого личность в движении к обществу, необходимо понять, какие внутренние связи сцепляют художественный мир того или иного его произведения.
Сразу же стоит оговориться, что для Толстого не существовало общего блага вне русской народной жизни, но к ней он подводил своих автобиографических героев по-разному. Н.Я. Берковский писал: «“Казаки” предшествуют “Войне и миру” - современному эпосу, где с большим еще правом разрабатывается тема обогащения личности через народ, объективный мир и национальную историю» [2, с. 60]. Роман «Анна Каренина» также имеет эпическую сущность, приближение героя к общему благу в нем совершается через приятие мыслей семейной и христианской. Но только утверждение личного интереса, забота о своей душе выводят Лёвина к миру народному. «Ибо что пользы человеку приобрести весь мир, а себя самого погубить или повре-
дить себе?» [Лк. 9:25]. Важно подчеркнуть, что в главном герое на протяжении всего романа идет борьба с дьявольскими искушениями, скрытое, протекающее внутри человека, личное сражение со злом и ненавистью. В нем герою помогают одержать победу силы, которые он черпает в общении с народом, крестьянами. С такой точки зрения планы Константина Лёвина на будущее, выраженные в последнем абзаце романа, имеют огромное значение. Вспомним, что в финале произведения герой говорит о «каждой минуте» своей будущей жизни, имеющей «несомненный смысл добра», который Лёвин «властен вложить в нее» [11, т. 19, с. 399]. Не случайно речь идет о каждой минуте - читатель осознает, как автор подводит нас к утверждению необходимости ежеминутной борьбы с недремлющими силами, к мысли о постоянном противлении, но не злом: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить. Противостойте ему твердою верою ...» [1 Пет. 5: 8-9]. Важна, по нашему мнению, в размышлениях Лёвина словоформа «властен», она является не просто синонимом к глаголам «могу, способен». С помощью нее Толстой подчеркивает силу личности, воздействующей на окружающий ее мир добром и сопричастной в этом Божественной воле.
Анна Каренина, в отличие от Лёвина, по мере разворачивания художественного времени произведения все более оказывается во власти дьявольской силы. В тексте романа мы обнаруживаем неоднократные свидетельства подчинения Анны дьяволу. После встречи с Вронским она вынуждена противостоять страшной дьявольской силе, все возрастающей на протяжении развития ее отношений с Алексеем Кирилловичем.
Вот героиня начинает обманывать мужа и удивляется сама, как ловко это у нее выходит. «Она чувствовала себя одетою в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала ее», - пишет Л.Н. Толстой [11, т. 18, с. 153]. А в эпизоде приезда Алексея Александровича на дачу к жене Анна уже не может бороться, скорее, не пытается: она, «чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу»; она говорит словами, которые подсказывает ей этот дух [11, т. 18, с. 215]. Читатель, как и автор, жалеет героиню, но вынужден наблюдать, как Каренина приближается к утверждению своего бессилия и представлению о мире, лежащем во зле. Два заключительных предложения седьмой части романа даны с точки зрения Анны, как последние представления ее земного сознания, поэтому мы понимаем, что «исполненная тревог, обманов, горя и зла книга» [11, т. 19, с. 349] - это мысль о жизни, это жизнь самой Анны, но отнюдь не автора (и не его автобиографического героя).
Интересно, что время создания романа «Анна Каренина» (1873-1877 годы - Толстому в это время было 45-49 лет) оценивалось самим писателем как особое с точки зрения взгляда на свой возраст. «Человек сознает себя, как весь мир, неиндивидуально, и сознает себя, как человека индивидуума. Из этого строится все. Человек сознает больше или меньше все или я, смотря по возрасту. И только один возраст (40-50 лет), когда он может помирить оба сознания», - пишет Толстой в 1870 году [11, т. 48, с. 127]. Нам не так уж важно, справедливо ли рассуждает Толстой о возрастных особенностях определенного периода, нам важна констатация писателем возможности соединения личного и общего.
Посмотрим, как «все переплелось». В.А. Ко-шелёв в книге об А.А. Фете пишет: «Литературным идеалом <.> становится для Фета толстовский Константин Левин из “Анны Карениной”. Впрочем, надо отметить, что образ Лёвина создавался Толстым в те же годы, когда проводился земледельческий “эксперимент” Афанасия Фета - именно в это время Толстой особенно активно, лично и письменно, общается с Фетом-помещиком, читает <.> его статьи - и видит как будто “живого” Лёвина, дворянина, не похожего на типичных дворян, существо “цельное, нера-зорванное и ненадломленное”» [8, с. 182].
Однако читатель романа констатирует, что в Константине Лёвине цельность является скрытой основой, часто не осознаваемой в себе даже самим героем, сомневающимся и анализирующим, «разлагающим» жизнь. Толстой показывает читателю, что Лёвина с его метаниями хранят христианские ценности, в которых он был воспитан, но для утверждения религиозной мысли в романе, для осознания необходимости ее, герой должен пройти свой собственный путь к вере. Уместно здесь вспомнить слова Голенищева о художнике Михайлове и его мнение по поводу новых «вольнодумцев» и «диких» людей: «.Но теперь является новый тип самородных вольнодумцев, которые вырастают и не слыхав даже, что были законы нравственности, религии, что были авторитеты, а которые вырастают в понятиях отрицания всего, то есть дикими» [11, т. 19, с. 35]. Читатель понимает, что слова Голенищева, который описан автором с сожалением и иронией, следует понимать не прямо, но, вместе с тем, они очень важны для представления пути Лёвина в романе, ведь он, по словам Стивы, «дикий» (как и художник Михайлов). Голенищев говорит о необразованности художника, а читатель вспоминает образованность Облонского, Вронского и принца, стирающую в них всякие признаки человеческой уникальности, индивидуальности. Слова Голенищева направляют взгляд читателя, указывают область для понимания жизни героев, но они должны быть восприняты словно в перевернутом виде. Михайлов, названный вольнодумцем, на самом деле проходит путь мучительного поиска и прозревает истину, данную Богом, те вечные законы жизни, которые он передает и в своей картине «Увещание Пилатом». Толстой подводит читателя к мысли о том, что в эпоху переворота, активного научного развития, человеку сложно не усомниться в Божественных истинах, существовании Бога. Однако писатель показывает: вера, обретенная вновь, в труде и горестях, после разочарования, оказывается еще более дорогой и намного более прочной, поскольку она основана на личном чувстве, личном интересе. Образ Николая Лёвина, родного брата Константина, помогает нам понять скрытые стороны главного героя романа. Не случайно Н.Я. Берковский назвал Николая «тайной» Константина Лёвина, почувствовав оттеняющую, проясняющую функцию персонажа в художественном мире романа. Толстой, сообщая читателю о контрастах в жизни
Николая (он был праведником, который после пустился в страшный разгул), проводит скрытую параллель с менее явными колебаниями в жизни Лёвина. Более того, незаконное возвращение Николая к вере перед смертью («теперешнее возвращение его не было законное, совершившееся путем той же мысли») настраивает читателя на законное возвращение Левина, которое должно произойти в романе. Важно, что через отрицание, через разрушение, подобное тому, о котором говорит в романе Голенищев, прошел и сам Толстой. «Я с молода стал преждевременно анализировать все и немилостиво разрушать. Я часто боялся, думал - у меня ничего не останется целого, но вот я стареюсь, а у меня целого и невредимого много, больше, чем у других людей», -отметил Лев Николаевич в дневнике за 6 ноября 1873 года [11, т. 48, с. 67].
Проблема соединения личности и народа становится в «Анне Карениной» особенно важной, поскольку получает новое, религиозное освещение. Константин Лёвин у Толстого параллельно движется как к осознанию веры, так и к единению с народным миром. Вспомним терзания Лёвина на копне в звездную ночь. Для него в это время понятие семьи очень далеко от идеала народной жизни; герой хочет влиться в тучу, в народ, но не может оставить прежние мечты о семейном счастье. Для Левина размышления о будущем пока еще предстают, преимущественно, как размышления о форме жизни (одному, с же-ной-крестьянкой, с Кити, среди крестьян). Но уже в этих размышлениях видно его стремление соединить личное и народное, даже национальное, ибо национальное для Левина обусловлено не характером разговоров в светских гостиных, а отношением русского человека к себе самому, стране, дому, земле, совокупностью духовных ценностей русского народа. «Для Лёвина главный интерес - это его земля, его дом, “мысль семейная”, которую он считает себя обязанным реализовать во всей полноте понятия, по его мнению, обладающего не просто житейским, а своего рода философским значением» [6, с. 314].
В романе мы видим движение героя к большому миру - grand monde, поэтому важно отметить связь антитезы «личное - общее» с линией развития героя, его изменениями. Фазы Константина Лёвина рассматривались в литературоведении преимущественно как внешние этапы. Но эти стадии Лёвина, соотносимые с эпохами развития
(детство - отрочество - юность - зрелость) и представляющие их духовную вариацию, показывают нам все большее приближение героя к самоотдаче (вспомним, что Толстой не раз подчеркивал эгоизм и индивидуализм, имеющие законную основу только в детском возрасте).
«Главный интерес Толстого - в человеке... Литература, с его точки зрения, занята познанием человека, отысканием для него наиболее правильных путей жизни, а потому, изображая свою нацию, она в известном смысле изображает и все человечество», - писал Б.И. Бурсов [3, с. 26]. Нравственные герои Л.Н. Толстого могут оступиться, ошибиться, впасть в состояние отчаяния, но они не могут отказаться от совести. Н.А. Бердяев, рассматривая убеждения писателя, считает, что «во имя счастливой животной жизни всех отверг он личность и отверг всякую сверхличную ценность» [1]. А ведь признание совести и постоянное ее ощущение - это первый признак личности и личного интереса в деле. Как мы уже отметили, открытие Лёвиным закона добра - это не конец его пути, но показатель действенности принятого на себя труда: «Учение о том, что личные усилия не нужны для достижения человеком духовного совершенства, а что есть для этого другие средства, является причиной ослабления стремления к доброй жизни.» [11, т. 29, с. 61].
Рассматривая сюжетные линии романа, важно помнить, что одиночество героя, его изоляция от мира - это одна из самых больших трагедий у Толстого. Его герой, Константин Лёвин, оставаясь индивидуальностью, постоянно мыслит себя как звено, как часть более объемного целого. Но в этом не нужно видеть один из главных недостатков русского человека, выделенный
Н.А. Бердяевым: «Болезнь русского нравственного сознания я вижу прежде всего в отрицании личной нравственной ответственности и личной нравственной дисциплины, в слабом развитии чувства долга и чувства чести, в отсутствии сознания нравственной ценности подбора личных качеств» [1]. Толстовские герои, напротив, мучительно ищут свое место в мире, при этом даже слишком ощущая себя как независимую единицу. Они не жалеют сил на борьбу за поставленные цели.
В.Д. Днепров говорит: «Разные, сменяющие друг друга во времени мироощущения Андрея Болконского сопоставлены в единстве его личности. В глубинах чувства жизни совершаются по-
вороты, меняющие ход мысли» [4, с. 140]. Точно так же можно сказать и про Константина Лёвина, одного из главных движущихся героев Толстого, ищущего себя во все более расширяющихся сферах, но, в отличие от Болконского, приходящего к возможности жизненного сопряжения личного и общего. В.В. Кожинов отмечает различие западной и русской литератур: «В западной литературе перед нами предстает индивид и нация, а в русской - личность и народ... Понятия “индивид” и “нация” несут в себе прежде всего смысл выделения, отграничения: индивид и нация - это нечто всецело самостоятельное, и это не то, что другие индивиды и нации. Между тем в “личности” и “народе” важна не столько их самостоятельность, их отграниченность от других, сколько та их внутренняя глубина, которая заключает в себе всеобщую ценность» [7, с. 47]. Можно предположить, что на пути Толстого, из-за сложности и принципиального выделения «я», как раз и вставала проблема нахождения такой общей внутренней глубины, которую герои писателя, как и он сам, усиленно разрешали.
Показателен эпизод присутствия Лёвина на выборах, уже после женитьбы на Кити: «Но Лёвин много изменился со времени своей женитьбы; он был терпелив, и если не понимал, для чего все так устроено, то говорил себе, что, не зная всего, он не может судить.» [11, т. 19, с. 223]. Чего же «всего» еще не знает Лёвин? «Всего» -в прямом значении? Но человек не может знать всего. «Всего» относится и не только к выборам, а еще и к соединению ego с большим миром, к личности. Было бы ошибкой считать, что в конце романа Лёвин замыкается в себе. То, что М.М. Дунаев высказывает по поводу состояния Лёвина, более похоже на состояние Анны перед гибелью: «Но поскольку для его внутреннего состояния он сам как субъект любви важнее объекта этой любви, то и энергия счастья может у него иметь своим источником прежде всего его собственные душевные переживания, а не переживания любимого человека» [5, с. 171]. Конечно, говоря об Анне, неуместно при рассмотрении седьмой части романа упоминать «энергию счастья», которая присутствовала в связи Карениной и Вронского ранее. Но мы здесь хотим подчеркнуть, что для Лёвина вовсе не характерен эгоцентризм, о котором не раз упоминает М.М. Дунаев. Самоуглубленность Лёвина - это внутревиде-ние себя, наличие самообличения, основа вос-
хождения героя. Ю.В. Лебедев пишет: «Русский писатель был убежден, что любое жизнестрои-тельство нужно начинать с себя, а не с окружения своего... Только освобождая себя, совершенствуясь с помощью Божьей, можно надеяться на благодатные внешние перемены» [9, с. 5].
Эпизод размышления на копне связан с думами Лёвина на выборах. В сцене описания губернских выборов мы видим, что мечта Лёвина не утопична, разговор об образце - подтверждение этому. И пусть мысль об идеале предстает как пародия, но необходимость своего, как части общего, утверждается Л.Н. Толстым и через отрицание: «В богатой Кашинской губернии, всегда шедшей во всем впереди всех, теперь набрались такие силы, что дело, поведенное здесь как следует, могло послужить образцом для всей России» [11, т. 19, с. 223-224]. Но кто поведет это дело? Свияжский или Неведовский - оба, по мнению Л. Н. Толстого, ничего не смогут изменить, потому что не чувствуют духа народа.
Если во время созерцания работников, которые занимали Лёвина в ночь, проведенную на копне, герой видел тучу, народ, то на выборах Лёвин видит толпу: «Вслед за этими целая толпа помещиков, окружавшая толстого генерала, поспешно приблизилась к Лёвину.» [11, т. 19, с. 231-232]. Л.Н. Толстой отмечает отсутствие деятельной силы в победившем на выборах Неведовском, который не принесет ничего нового и встанет не во главе народа, а вновь поведет вперед, к лучшей жизни, толпу помещиков: «Когда Неве-довский вышел из залы, толпа окружила его и восторженно следовала за ним, так же как она следовала в первый день за губернатором, открывшим выборы, и так же как она следовала за Снетковым, когда тот был выбран» [11, т. 19, с. 239].
Л.Н. Толстой видит сложность слияния интересов народа и власти. Первый оказывается забитым и затормозившимся в развитии, он не стоит на пути поиска, а ждет решения «сверху», власть же не заботится о народе, не чувствует связи с ним, ведет свой, сугубо индивидуалистический поиск. На примере светских гостиных с вертящимися столами, салонов с медиумами, выборов с бесконечным накрытием столов писатель показал, как «интеллигенция фатально превращается в узкий, тесный, душный мирок» [10, с. 94].
Однако лучшая часть дворян ощущала ответственность за народный мир. Поэтому мечта Лёвина о соединении интересов семьи и дела
жизни - это нисколько не утопия. В «Анне Карениной» Толстой утверждает, что центром жизни человека в этом мире, в обществе должна быть семейная жизнь, которая, в свою очередь, только и способна стать достойной и прочной основой для духовного роста личности, осознающей и принимающей интересы народного мира.
По нашему мнению, параллельно представленные в линии Лёвина, линии утверждения в романе - расширение его жизни (за счет «горизонтальной» связи, причастности к народной жизни) и углубление ее (за счет «вертикальных» связей - пути к вере, самосовершенствования, осознания потомственной ответственности), - имеют особый смысл только во взаимном сцеплении и помогают писателю организовать эпическую сущность романа.
Библиографический список
1. Бердяев Н.А. Лев Толстой в русской революции [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.philosophy. ru/library/berd/01/4. html
2. Берковский Н. О мировом значении русской литературы. - Л.: Наука, 1975. - 184 с.
3. Бурсов Б.И. Лев Толстой и русский роман. -М.; Л.: Акад. наук, 1963. - 151 с.
4. Днепров В.Д. Идеи времени и формы времени. - Л.: Сов. писатель, 1980. - 597 с.
5. Дунаев М.М. Православие и русская литература: В 5 ч. - Ч. IV. - М.: Христианская литература, 1998. - 720 с.
6. ЗверевА.М., ТунимановВ.А. Лев Толстой. -М.: Молодая гвардия, 2007. - 782 с.
7. Кожинов В.В. Размышления о русской литературе. - М.: Современник, 1991. - 526 с.
8. Кошелёв В.А. Афанасий Фет. Преодоление мифов. - Курск: Курск. гос. ун-т, 2006.
9. Лебедев Ю.В. История русской литературы XIX века: В 3 ч. Ч. 1. - М.: Просвещение, 2007. -480 с.
10. Овсянико-Куликовский Д.Н. История русской интеллигенции. Т. 8. Ч. 2. - СПб., 1911. - 256 с.
11. ТолстойЛ.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. - М.: Худ лит., 1928-1958.
УДК 821.161
Болтовский Евгений Олегович
Институт международного права и экономики имени А.С. Грибоедова (г. Москва)
lestoat@mail.ru
МИФОЛОГЕМА ВОДЫ В ТВОРЧЕСТВЕ БОРИСА ПОПЛАВСКОГО
В статье проанализирована семантика образа воды в художественном мире Б. Поплавского, выявлены его мифопоэтическая природа, символические значения и смыслообразующие функции.
Ключевые слова: мифологема, вода, стихия, акватические символы, океан, море, дождь, мировая память.
Знакомясь с творчеством Бориса Поплавского, читатель постоянно сталкивается с мотивно-образными парадигмами, имеющими мифолого-символическую природу. Условно эти символы можно разделить на пять групп: музыкальные, солярные, акватические, а также символы, относящиеся к земле и небу.
Как древние религиозные и философские учения выстраивали представление о мире через взаимодействие нескольких основных стихий, так и Поплавский создает собственную космогоническую систему. Это не просто творческий пассаж: автор оказывается философом, он действительно живет в этой системе координат, воспринимает каждое событие с точки зрения личной концепции мироздания.
Вода - враждебная человеку стихия. Она сковывает и подчиняет своим законам: если чело-
век еще способен выстоять перед ветром, то перед течением воды он бессилен, хотя и может покорять глубины и отправляться в дальние морские путешествия. Погружение в морские пучины для Поплавского означает поиск источников жизни, в то время как дальние путешествия предвещают смерть. Так, в одном из неназванных стихотворений:
Мальчик смотрит, белый пароходик Уплывает вдоль по горизонту.
И далее:
И столкнулся пароходик в море С ледяною синею стеной [5].
В стихотворении «Черный Заяц»:
Горы-волны ходят в океане.
С островов гудят сирены грозно.
И большой корабль затертый льдами Накренясь лежит под флагом звездным.
<...>
