CC BY
21
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2008. № 3
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Соколов Б. КТО вы, ДОКТОР ЖИВАГО? -М.: ЭКСМО; ЯУЗА, 2006. - 352 с.
Биографии писателей ХХ в. советскими литературоведами обычно просто игнорировались, в них всегда было что-нибудь «неудобное». Теперь наоборот: чем «неудобнее», тем больший интерес вызывает. Ахматову или Пастернака хвалить уже неактуально1, их жизнь, недавно считавшаяся безупречной, муссируется охотнее, чем анализируется их творчество. В.И. Шубинский в обзоре книг о «перестройке» и даже «перековке» русских писателей в 1920—1930-х гг. выделил, в частности, четыре недавних книги о Пастернаке (две — Н.Б. Ивановой, Л.С. Флейшмана, Д.Л. Быкова), преимущественно биографических, и высказался против признания всей его жизни «плодом продуманной и героической стратегии»2.
Б.В. Соколов не стремится к героизации личности поэта, но еще менее к ее развенчанию, а пишет все-таки главным образом о биографии, даром что в заглавие книги выносит фамилию романного персонажа: биографический ключ к творчеству видится ему едва ли не самодостаточным. Традиционно литературоведческой является лишь одна (первая) глава из пяти, самая короткая, — «О чем этот роман?». да и тут наряду с бесспорными художественными особенностями «Доктора Живаго» (о легкости чтения: «<...> как подсчитали литературоведы, предложения в романе в среднем почти вдвое короче, чем в других прозаических произведениях Пастернака», — с. 45) и гораздо более спорными (на с. 6 без всяких доказательств: «Это — символистский роман в постсимволистскую эпоху, постмодернизм до постмодернизма») выделяется то, что прямо связано с мировоззрением и биографией автора: мы не знаем, был ли он вообще крещен, но в романе, «несомненно, отразилось христианское мировоззрение Пастернака» (с. 33), «национальные у персонажей — только фамилии, а без них Комаровского никак не примешь за поляка, а Галиулли-на — за татарина» (с. 42). Можно встретить совсем уж категорическое утверждение: «Поэт верил в бессмертие души <...>» (с. 7). Это не очень вяжется, например, с утешительными словами Юрия о «бессмертии», сказанными умирающей Анне Ивановне: «В других вы были, в других и останетесь. И какая вам разница, что потом это будет называться памятью» («Елка у Свентицких», 3)3. Есть и чисто биографические сообщения, впрочем важные, например: «<...> 13 марта 1936 года на общемосковском собрании писателей он публично заявил о своем несогласии с редакционными статьями "Правды", направленными против формализма в искусстве. Это было его последнее выступление на форуме такого рода» (с. 25) — один из фактов предыстории свободного романа о внутренне свободной личности.
Непосредственно биографичны главы «Пастернак и Сталин: "...Знанье друг о друге предельно крайних двух начал"», «Три любви Бориса Пастернака» и «Нобелевский скандал». Не только для «широкого читателя», но и для специалиста (не в области пастернако-ведения) ценно рассмотрение разных записей столь повлиявшего на внутреннее состояние поэта телефонного разговора Сталина с ним в 1934 г., после ареста О.Э. Мандельштама. Записи мемуаристов разные, хотя первоисточник везде — рассказы самого Пастернака. Не пытаясь составить некий сводный текст, Б.В. Соколов констатирует как наиболее достоверное то, что вождь считал своего собеседника другом Мандельштама, раз тот за него хлопотал перед Бухариным (и упрекнул Пастернака в отступничестве, когда он не подтвердил такое мнение), и что поэт после насильственной коллективизации не сомневался в антинародном характере деятельности Сталина (а почему тогда в 1935-м в Париже, говоря с Цветаевой о ее возможном возвращении, заявил: «Ты — полюбишь Колхозы!»4?), однако признавал его великой, по-настоящему исторической личностью. Полностью приведены пастернаковские стихи о Сталине, напечатанные 1 января 1936 г. в бухаринских «Известиях» (в 1937-м такие уже не могли быть написаны), и письмо к нему с благодарностью за выдвижение Маяковского на первое место в поэзии. Вслед за многими Б.В. Соколов пишет о «бремени звания "первого советского поэта", каковым его провозгласил Бухарин на съезде писателей. Останься он в этом звании, и, скорее всего, потонул бы вместе с Бухариным в 37-м» (с. 72). Но буквально таких (приведенных здесь в кавычках, как цитата) слов в докладе Н.И. Бухарина нет. Он и похвалил и покритиковал Пастернака, советским же «классиком» назвал Маяковского5 (правда, о Пастернаке говорил больше, чем о других здравствовавших поэтах). Однако канонизировал Маяковского не он, а Сталин через год с небольшим. Вероятно, для того, чтобы канонизация ассоциировалась с ним, а не с Бухариным, и создавалось специально впечатление, будто последний безоговорочно выдвигал Пастернака на первые роли в советской поэзии вообще. В мае 1935 г. на заседании президиума Союза советских писателей Пастернак говорил: «У нас всегда на что-нибудь бывает мода. Например, в хорошей полосе я сейчас (смех). У меня ощущение совершенно похороненного трупа. Я не чувствую за этим людей»6. Но в письме к Сталину, цитируемом в книге Б.В. Соколова, речь идет о другой причине озабоченности Пастернака — о том, что его «под влиянием Запада страшно раздували» (с. 72). Имеется в виду, возможно, книга критика-эмигранта М.Л. Слонима «Силуэты советских писателей» (Париж, 1933), где он действительно объявлялся первым из оставшихся в живых поэтов советской России.
Глава «Три любви.» информационно-популяризаторская, без претензий на сенсационность. Здесь, понятно, далеко не все имеет отношение к «Доктору Живаго», но что имеет, то не надуманно. Так, Зинаиде Нейгауз при знакомстве с Пастернаком в 1928 г. «показалось, что "как личность он выше своего творчества"», в романе же «мы
наблюдаем обратную ситуацию. Юрий Живаго как личность кажется мельче своих гениальных стихов» (с. 163). И «нобелевский скандал» описывается в основном взвешенно, по преимуществу факты говорят сами за себя, не комментируются даже едва ли не самые интересные: «В выступлениях тт. Грибачева и Михалкова была высказана мысль о высылке Пастернака из страны. <...> По утверждению Ваншенкина, двое, Твардовский и Николай Грибачев, были против исключения. <...> Грибачев, часто ездивший в то время за границу, боялся, что это "повредит нам в международном плане"» (с. 267, 272). Далее сообщается, что на собрании писателей Москвы (после решения высших писательских инстанций об исключении автора «Доктора Живаго» из Союза советских писателей) «С.С. Смирнов предложил обратиться к правительству с просьбой о лишении Пастернака советского гражданства» (с. 282). В самом деле, председательствовавший С.С. Смирнов сначала, по сути, присоединился к ранее высказанному предложению первого секретаря ЦК ВЛКСМ В.Е. Семичастного, но в конце заседания попытался предотвратить принятие собранием такого решения (правительство, сказал он, само решит)7 и вообще несколько сдерживал разбушевавшиеся страсти8.
Приводятся покаянные письма Пастернака. Если автор книги и оценивает его поведение, то без выводов: «Да, сейчас уже не поймешь, чего было больше в отказе от премии — вызова или малодушия» (с. 291).
Тем заметнее увлеченность Б.В. Соколова, по-видимому, любимыми гипотезами в самой спорной главе — «Белые и красные в "Докторе Живаго": маршал Тухачевский и генерал Молчанов». В.В. Маяковский здесь оказывается прототипом одновременно Ан-типова и Комаровского; правда, это мнение высказывалось и раньше, а вот параллель Антипов (Стрельников) — М.Н. Тухачевский принадлежит самому Соколову, подчеркивающему, что Пастернак отказался присоединиться к печатному одобрению писателями смертного приговора этому военачальнику и осужденным вместе с ним, хотя в других случаях поступал иначе и вообще во время репрессий «вел себя очень осторожно (иначе бы его шансы уцелеть упали бы до нуля)» (с. 110). Может быть, он видел в Тухачевском близкого ему интеллигента, «стремившегося искренне принять революцию как свое кровное дело» (с. 114). Но мало ли было таких?9 Генерал-майор
B.М. Молчанов выдвигается в качестве прототипа Галиуллина, причем этот персонаж, вопреки тексту романа, не раз именуется генералом. На самом деле сугубо невоенный человек Пастернак делает его крупным военачальником, оставляя в невысоком офицерском чине. Такого в белой армии, сохранявшей Табель о рангах, быть не могло.
Еще ошибка: агентами спецслужб вместе с актером и режиссером
C. Михоэлсом был убит (с имитацией несчастного случая) не «писатель Сергей Голубов» (с. 191), а сексот В. Голубов-Потапов10. На с. 242 — опечатка: «Барыкино» вместо Варыкино.
Читается же в этой книге и бесспорное, и весьма спорное с интересом.
Примечания
1 Особенно показателен 560-страничный пасквиль Тамары Катаевой «Анти-Ахматова» (М., 2007). Даже о биографии А.П. Чехова распространяются совершенно нелепые сплетни, «в отношении к Чехову как личности, которая почти 100 лет оставалась актуальным для общего сознания символом, знаком, синонимом именно интеллигентности и порядочности, единства слова и дела, на наших глазах произошла очевидная смена историко-культурного тезауруса» (Гито-вич И.Е. Биография Чехова — вчера и завтра // Чеховиана. Из века ХХ в XXI. Итоги и ожидания. М., 2007. С. 43). «Сама размытость критериев в отношении отбора имен, например, для биографической серии ЖЗЛ, говорит о подвижности границ статуса замечательного человека» (там же. С. 47).
2 Шубинский В. Перековка // Новое литературное обозрение. № 79. (3'2006). С. 343.
3 Пастернак Б. Собр. соч.: В 5 т. Т. 3. М., 1990. С. 69-70.
4 Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 7. М., 1995. С. 552.
5 См.: Первый Всесоюзный съезд советских писателей. 1934: Стенографический отчет. М., 1934. С. 494-495, 491.
6 Максименков Л. «Не надо заводить архива, Над рукописями трястись» [?] // Вопросы литературы. 2008. № 1. С. 10.
7 См.: Стенограмма общемосковского собрания писателей 31 октября 1958 года // Горизонт. 1988. № 9. С. 44, 63.
8 Совсем уж безапелляционно высказался автор огромной монографии об Ахматовой и советском литературном процессе 1960-х гг. Р.Д. Тименчик: «<...> прозаик Сергей Сергеевич Смирнов (1915-1976) возглавлял кампанию по травле Пастернака» (Тименчик Р. Анна Ахматова в 1960-е годы. М.; Toronto, 2005. С. 455).
9 По другому поводу недавно было сказано, что «Б. Соколов развешивает гирлянды совершенно фантастических доказательств» (Яновская Л. Всем ли мемуарам верить? // Вопросы литературы. 2008. № 1. С. 59).
10 Вскоре Б.В. Соколов, не упоминая своей ошибки в книге о «Докторе Живаго», написал правильно: «<...> театрального критика В. Голубова-Потапова, "освещавшего" С. Михоэлса, даже убили вместе с великим режиссером, чтобы не оставлять следов» (Соколов Б. Советская школа злословия // Вопросы литературы. 2008. № 1. С. 50).
С.И. Кормилов
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2008. № 3
Шешкен А. Г. МАКЕДОНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XX ВЕКА: ГЕНЕЗИС. ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ. НАЦИОНАЛЬНОЕ СВОЕОБРАЗИЕ: Монография. -М.: Изд-во Моск. ун-та, 2007. — 252 с.
Новая книга известного слависта А.Г. Шешкен — первое в нашей стране фундаментальное исследование самой молодой из славянских литератур. История становления и развития македонской литературы такова, что неизбежно предполагает воссоздание югославянского и — шире — общеевропейского литературного контекста. Поэтому понятно особое внимание в рецензируемой монографии, как и в предшествующем труде А.Г. Шешкен1, к проблемам компаративистики.
