CC BY
10УДК: 343.2
Шиханов Владимир Николаевич,
профессор кафедры уголовно-правовых дисциплин Иркутского юридического института (филиала) Университета прокуратуры Российской Федерации, кандидат юридических наук, доцент, ул. Шевцова, 1, г. Иркутск, Россия, 664035, e-mail: ShikhanovVN@rambler.ru ORCID 0000-0002-9751-0714
СОДЕРЖАНИЕ УГОЛОВНО-ПРАВОВОГО СОЗНАНИЯ В РОССИИ: ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ
Аннотация. Статья посвящена начальному этапу анализа той части правосознания (российского общества, его отдельных социальных групп и граждан), которая связана со сферой действия уголовного права.
В юридическом сообществе принято утверждать, что правосознание содержит совокупность концепций, представлений, взглядов и чувств, касающихся права и правовых явлений. Автор полагает, что для уяснения особенностей правового регулирования и вообще развития права (в том числе уголовного), а также правоприменительной деятельности этого утверждения недостаточно ввиду его слишком схематичного характера.
В статье ставится вопрос о необходимости исследования конкретного содержания уголовно-правового сознания с тем, чтобы выявить конкретные представления, взгляды и чувства в его составе. Автор исходит из структурно-функционального подхода, а потому считает, что определённое содержание правосознания порождает конкретную его функциональную специфику.
Опираясь на существующие базовые уголовно-правовые идеи в среде правоведов и правоприменителей, а также на труды В. Я. Проппа, К. Л.-Стросса и В. А. Светлова, автор выдвигает гипотезу о том, что в основании российского уголовно-правового создания находится ряд мифов, мифологем и связанных с ними символов. Это придаёт узнаваемый колорит отечественной уголовно-правовой мысли, формирует определённое содержание правовых дискурсов, в том числе в сфере уголовной политики и в риторике правоприменителей, а также задаёт вполне конкретные ожидания населения от уголовной юстиции.
Ключевые слова: правосознание, правовая культура, механизм уголовно-правового воздействия, функции уголовного права, уголовное наказание.
Shikhanov Vladimir Nikolaevich,
Assistant Professor of Chair of the of Criminal Law Issues Irkutsk
Law Institute (branch) of the University Prosecutor's office of the Russian Federation
Candidate of Laws, Assistant Professor
Irkutsk, Russia, Shevtsova str., 1
e-mail: ShikhanovVN@rambler.ru
ORCID 0000-0002-9751-0714
THE CONTENT OF CRIMINAL LEGAL AWARENESS IN RUSSIA: PROBLEM
DESIGNATION
Annotation. The article is devoted to the initial stage of the analysis of that part of the legal consciousness (of Russian society, its individual social groups and citizens), which is related to the scope of criminal law.
In the legal community, it is customary to assert that the legal awareness contains a set of concepts, ideas, views and feelings concerning law and legal phenomena. The author believes that this statement is not enough to clarify the specifics of legal regulation and the development of law in general (including criminal law), as well as law enforcement activities, due to its too schematic form.
The article raises the question of the need to study the specific content of criminal legal awareness in order to identify specific ideas, views and feelings in its composition. The author proceeds from a structural and functional approach, and therefore believes that a certain content of legal consciousness generates its specific functional specificity.
Based on the existing basic criminal law ideas among legal scholars and law enforcement officers, as well as on the works of V. Y. Propp, K. L.-Strauss and V. A. Svetlov, the author hypothesizes that a number of myths, mythologems and related symbols are at the basis of the Russian criminal law awareness. This gives a recognizable flavor to domestic criminal law thought, forms a certain content of legal discourses, including in the field of criminal policy and in the rhetoric of law enforcement officers, and also sets quite specific expectations of the population from criminal justice.
Key words: legal awareness, legal culture, mechanism of criminal legal impact, functions of criminal law, punishment.
В теории права небезосновательно принято считать, что правовое поведение (как правонарушающее, так и правомерное) во многом обусловлено правосознанием. Более того, функции правосознания выводят нас на проблематику легитимации права и публичной власти, отношение к законодательству и его изменениям, а также в процессе применения права, к деятельности правоохранительных органов и судебной системы [1, с. 658-662]. Вне всякого сомнения, правосознание структурировано, поскольку и сама система права является достаточно сложной, разветвлённой и многогранной.
Таким образом и методологически, и теоретически вполне уместно говорить о той части правосознания, которая касается сферы «уголовного»: отношения к преступлениям разного вида, к преступникам, к уголовному наказания и иным мерам уголовно-правового воздействия. С некоторой долей условности эту часть правосознания российского общества можно назвать уголовно-правовым сознанием.
Дополнив распространённую
дефиницию [1, с. 658] получаем: совокупность взглядов, идей,
представлений, чувств людей, их объединений, всего общества в целом
относительно уголовного права и уголовно-правовых явлений.
Разумеется, уголовно-правовое
сознание так же, как и правосознание в целом, может быть дифференцировано по разным основаниям. Во-первых, в нем содержится правовая идеология, которая включает в себя «совокупность идей, концепций, взглядов, представлений, принципов, которые в общем, концентрированном виде отражают и оценивают правовую действительность» [1, с. 662]. Указанная часть правосознания коренится в правовой культуре этноса и является результатом теоретико-философского, уголовно-политического и обыденно-бытового осмысления сферы уголовно-правовых отношений, роли уголовного права в охране наиболее значимых ценностей (с иерархией ценностей на те, которые требуют такой защиты, и которые могут охраняться иными, менее репрессивными правовыми средствами), «правильных» мер
обращения с преступниками, допустимых и недопустимых направлений развития уголовного законодательства, а также практики его применения.
Во-вторых, в результате
взаимодействия правовой идеологии и жизненного опыта конкретного индивида, его социально-ролевых позиций в уголовно-правовом сознании формируется
соответствующая (уголовно-правовая) психология.
Нельзя не отметить, что уголовно-правовое сознание достаточно четко делится на обыденное, профессиональное и доктринальное. Каждое из них обладает своей спецификой. Например, в среде юристов-правоведов большие опасения вызывала декриминализация побоев, наука прогнозировала рост тяжкой
насильственной преступности. Однако этого не произошло [2, с. 162; 3, с. 107— 109]. Дело в том, что обыватели в массе своей не знают уголовного кодекса и не могут отличить, например, составы побоев, истязаний и причинения легкого вреда здоровью1. Тем более, если сюда добавить реальные результаты применения ст. ст. 115 и 116 УК РФ до периода декриминализации, особенности режима частного обвинения в уголовном процессе и латентность.
Таким образом, представления правоведов и граждан о границах преступного, о правовых последствиях и различиях между наказанием по делу частного обвинения и административным наказанием, о механизме уголовно-правового воздействия и причинах воздержания от совершения преступлений - они не совпадают, равно как и ожидания от результатов применения уголовного закона.
Практикующие юристы и вовсе ориентированы на устойчивость процессуальных (в том числе в плане правовой оценки содеянного) решений, надежность аргументов (доказательств), а потому стремятся избегать сложных научных конструкций (о разрешении конкуренции норм, о соучастии в преступлениях с двумя формами вины или покушении на них, о малозначительности соучастия, покушении на соучастие и т. д.).
На этом можно было бы выйти на постановку проблемы и говорить о некотором разрыве в уголовно-правовом
1 Побои посчитали в рублях. Суды назначили полмиллиарда штрафов за домашнее насилие // Коммерсантъ. URL : https://www.kommersant.ru/doc/ 3612798 (дата обращения: 17.03.2023).
сознании по обозначенным линиям, параллельно обратившись к старой проблеме разрыва между теорией и практикой (а ещё у обеих - с уголовной политикой). Однако вместо этого в рамках настоящей статьи мы предлагаем взглянуть на другую сторону этого спора, малозаметную. Несмотря на все разногласия и взаимные контраргументы большинство спорящих, а также обывателей и политиков исходят их ряда базовых постулатов, которые не проговариваются, но, во-первых, подразумеваются, а во-вторых, имеют статус аксиом, сомневаться в которых считается признаком дурного тона или выхода за пределы здравого смысла.
Иными словами, в уголовно-правовом сознании (преимущественно в его идеологии) есть некоторые идеи, которые находятся на стыке между коллективным бессознательным и осознанным, признаваемым само собой разумеющимся.
В современном российском уголовном праве имеется много положений, сформулированных, как считается, ещё классической школой. И в законе (путём его систематического толкования), и в риторике правоведов мы находим такие центральные постулаты, как:
а) неотвратимость уголовной ответственности;
б) соразмерность мер уголовно-правового воздействия (в первую очередь - наказания) характеру и степени общественной опасности преступления;
в) идея о том, что уголовное наказание (и вообще применение уголовного закона) восстанавливает социальную справедливость и нарушенные общественные отношения, а уголовный закон и его применение предупреждает совершение новых преступлений.
Обратной стороной этих постулатов являются некие негативные следствия, угрозы:
а-1) Если не будет неотвратимости уголовной ответственности, тогда наступит безнаказанность, а это вызовет что-то крайне нежелательное;
б-2) Если не будет обеспечена соразмерность мер уголовно-правового
воздействия характеру и степени общественной опасности содеянного, то уголовно-правовое регулирование утратит свою эффективность и это вызовет что-то крайне нежелательное;
в-3) Если уголовно-правовыми средствами не восстанавливать
социальную справедливость и нарушенные общественные отношения, то это также вызовет нечто крайне нежелательное; отсутствие уголовного закона или его неприменение к какому-то преступлению также вызовет крайне нежелательные последствия.
В этих суждениях принципиально важной является причинная связь, которая носит характер практически априорной. На страницах юридической печати и в публичных выступлениях большинство юристов по-разному формулирует черты этого крайне нежелательного следствия, но неминуемость его наступления в случае нарушения названных выше базовых постулатов считается очевидной и не требует доказательств.
Уместно заметить, что:
1. в реальной действительности неотвратимости уголовной ответственности нет (взять, хотя бы, латентную преступность и показатели раскрываемости зарегистрированных преступлений);
2. правильность оценки законодателем тех или иных деяний по их тяжести в уголовном законе постоянно вызывает споры среди правоведов и практиков;
3. справедливость приговоров, да и вообще сложившейся практики назначения наказаний по разного рода уголовным делам далека от реальных ожиданий населения и даже правоведов;
4. нарушенные общественные отношения с помощью наказания восстановить крайне сложно - закон не делает бывшее небывшим и в ряде случаев его применение запускает новый виток конфликта [4, с. 87-90, 94].
При всём при этом мир не перешёл в небытие, однако юридическая риторика упорно повествует о грядущем хаосе, выстраивая строгие причинные связи
между отступлением от центральных постулатов и «Концом».
Какую роль в этом играют преступление и уголовное наказание? Преступление в любом случае рассматривается в качестве факта, требующего вполне определённого ответа. Уголовное наказание, сколько бы ни было высказано в его адрес критических замечаний и сомнений в возможности достигать поставленные цели, продолжает считаться принципиально необходимым средством [4, с. 72-73, 86-90 ; 5, с. 158169, 194-195, 318-320].
С одной стороны, всё это - элементы системы социального контроля, но с другой стороны риторика о них и некоторая табуированность сомнений в них как раз и высвечивает нам эти базовые положения уголовно-правового сознания. Попробуем схематично описать их черты через механизм уголовно-правового воздействия:
1. Преступление (потеря, вред);
2. У «причинителя» констатируются черты общественной опасности (запятнанности преступлением) и вина;
3. Определяется необходимое воздаяние (Ущерб причинителю, как правило немного больший);
4. Потерпевшая сторона становится отмщённой;
5. С помощью ритуальных действий (приговор суда или иной акт уполномоченного органа) вышеназванным событиям придаётся сила (фиксация);
6. Зло уравновешивается воздаянием (здесь необходим строгий баланс - ни в минус, ни в плюс, иначе прежнее, «допреступное» равновесное состояние будет оставаться нарушенным);
7. Прежний ход бытия (истории) считается восстановленным;
8. Цикл замкнут.
Такая цикличность (круг) и вообще структура последовательно
расположенных событий (идей и действий) характерна для мифологического сознания и соответствующего типа рациональности. Они весьма древние, однако, по всей видимости, продолжают довлеть в юридическом мышлении и,
соответственно, в науках криминального цикла.
Несомненно, имеются уголовно-правовые теории, принадлежащие другим типам рациональности: экономический подход [6, с. 281-352; 7], течение аболяционистов [8] и некоторые другие [9]. Вместе с тем, они подвергаются достаточно серьёзной критике со стороны правоведов и практикующих юристов, и полноценного воплощения в нашей стране не получают.
В том, что в ядре современного (как минимум российского) уголовно-правового сознания находятся
мифологемы, и само это правосознание в основе своей является мифологическим, легко убедиться, если обратиться к трудам В. Я. Проппа, К. Леви-Стросса и В. А. Светлова.
В. Я. Пропп, применивший
структурно-функциональный подход в исследовании сказок, выявил типичные фигуры (структурные составляющие любой сказки, персонажи), которым принадлежат типичные же функции. В целом он систематизировал
повторяющиеся функции,
выстраивающиеся в инвариантные последовательности и замыкающиеся как раз в цикл [10, с. 80]. Каждый отдельный эпизод причинения вреда с развитием сюжета по определённой схеме и выходом на причинение ответного вреда злодею (либо на выгодоприбретение
положительного героя, которому изначально причинён вред) В. Я. Пропп назвал «ходом» [10, с. 70].
В. А. Светлов отмечает, что «все мифы принципиально противоречивы и все они разрешаются по одному и тому же сценарию - посредством медиации базисных оппозиций, т. е. такой перестановки местами героев и их функций, которая символизирует разрешение связывающего их
противоречия. ... В начальной ситуации один герой выполняет негативную функцию и становится вредителем, другой герой выполняет позитивную функцию и превращается в жертву . конечная ситуация также воспроизводит отношение
нанесения ущерба, но уже с учётом указанных инверсий и перестановок. Она читается: герой Ь (жертва - прим В. Ш.) наносит ответный ущерб герою а (вредитель - прим. В. Ш.) таким образом, что негативный герой а уничтожается в прямом или переносном смысле, а причинённый им ущерб ликвидируется или восполняется с некоторой прибылью для Ь» [11, с. 72]. И далее: «Разрешение противоречия, лежащего в основе мифа, создаёт приблизительное равенство начальной ситуации (негативный герой наносит вред положительному) и конечной ситуации (вредительство ликвидируется, негативный герой наказывается, положительный герой награждается), которое и образует, согласно К. Леви-Стросу, каноническую структуру мифа» [11, с. 72-73].
Как видим, при всём разнообразии сюжетов в основе мифа лежит инвариантная структура (первоначально описанная В. Я. Проппом с учётом доработок К. Леви-Стросса и
В. А. Светлова) - замкнутый цикл (Круг), который описывает определённую драму, нарушение космического баланса1 из-за действий вредителя с последующим восстановлением этого баланса (симметрии) путём причинения вреда вредителю (победа положительного героя)2. Разумеется, сама структура мифа допускает замещение разных фигур (например, положительного героя) разными конкретными персонажами, в том числе социальными группами
(народность), государством и др., но сохраняет своё узнаваемое структурно-функциональное построение.
Сходство базовых положений уголовно-правовой доктрины и
юридической риторики со структурой мифа - важное наблюдение. Как минимум, это обстоятельство указывает на мощные древние культурные корни юридической науки и практики, выводит нас на вопросы о роли бессознательного в них.
1 Возникновение диалектического противоречия по терминологии В. А. Светлова.
2 Разрешение диалектического противоречия по терминологии В. А. Светлова.
Значение мифов и сказок в человеческой культуре и разных типах рациональности, а, следовательно, вообще в отношении к знанию, в том числе к юридическому, нельзя преуменьшать. Даже если признать мифы и сказки средствами социализации и научения (или формой передачи опыта поколений), приходится констатировать, что они формируют вполне конкретные
когнитивные готовности, нарративы и ожидания, представления о должном, т. е. справедливом.
Иными словами, мифы могут составлять каркас рациональности определённого типа и тем самым влиять на стиль мышления, формулирования проблем и поиска путей их разрешения, но при этом оставаться вне феноменального поля сознания, в надсознательном. Здесь обнаруживается такой механизм функционирования, который присущ коллективному бессознательному.
К. Леви-Стросс, один из первых исследователей мифов с позиции структурного анализа, отмечал: «Чтобы понять специфический характер мифологического мышления, мы должны признать, что миф есть одновременно и внутриязыковое, и внеязыковое явление... Миф объясняет в равной мере как прошлое, так и настоящее, и будущее» [12, с. 186]. Значит, правосознание, построенное по схеме мифологического, рисует вполне определённую картину мира и оказывает влияние на смысловое содержание юридической практики, на ожидания от уголовной политики, на постулаты юридической науки.
С таких позиций сложно не согласиться с утверждениями
М. М. Бабаева и Ю. Е. Пудовочкина о том, что уголовное наказание до сих пор несёт на себе печать возмездия, сколько бы это обстоятельство не отрицалось
правоведами на страницах юридической литературы: «. следует подумать об акцентуации как минимум двух направлений исследований. Первое из них должно, по необходимости, исходить из постулата принципиальной неизменности сущности уголовного наказания. По своей
природе оно останется мерой кары, возмездия, что и отражено в преобладающих воззрениях на сущность социального института наказания. Но именно эти его качества и свойства, их «потребительские» возможности до настоящего времени не подвергались углублённому и всестороннему, по-настоящему комплексному изучению» [4, с. 92].
Они же цитируют Э. А. Позднякова: «Дело в том, что у наказания нет никакого разумного смысла . наказание существует не вследствие каких-либо разумных доводов и решений, связанных с желанием кого-то исправить, направить на путь истинный и прочей вялой гуманистической белибердой более позднего происхождения. Наказания (санкции) возникли вместе с нормами, нормы же возникли вместе с образованием человеческих ассоциаций любого типа» [13, с. 487-488].
Процитированные авторы совершенно правы, однако, на наш взгляд, для полноты наблюдаемой картины следует добавить важную деталь: этой своей функциональной составляющей в правовой, да и вообще в репрезентативной культуре наказание обязано
мифологическому типу рациональности и соответствующему содержанию
правосознания. Соответственно, в иных типах рациональности наказание может сохранять своё прежнее название, однако наполняться иным смыслом и выполнять иные функции, нехарактерные для мифа. Здесь достаточно вспомнить разного рода попытки трансформации уголовного права на рубеже XVШ-XIX веков в Европе (описанные М. Фуко), затем и в других странах, в России в период действия УК РСФСР 1926 года, и на рубеже XX-XXI веков в странах англо-саксонской правовой семьи. Многие из них оставили «наслоения», дополнили, но не изменили основных сущностных характеристик российского уголовного права, тогда как в странах с протестантской культурой они вызвали гораздо более глубинные изменения. Иными словами,
Э. А. Поздняков прав, если говорить о
наказании в социуме, уголовно-правовое сознание которого остаётся
мифологическим.
Именно по этой причине в российском обществе остаётся высокий спрос на уголовную репрессию, на отмщение, на справедливость в таком виде, который не удаётся ни описать с помощью юридических признаков, ни реализовать через экономические механизмы или разного рода медиативные процедуры. Поэтому имеется глубинный разрыв между пониманием реальных
возможностей уголовного наказания у профессиональных юристов, учёных с одной стороны и остальной части населения с другой, потому властная элита эксплуатирует эти особенности
общественного сознания - о чём справедливо пишут М. М. Бабаев, Ю. Е. Пудовочкин [4, с. 103] и отчасти И. М. Рагимов [5, с. 317-320].
Мифологический же характер уголовно-правового сознания многих юристов и граждан позволяет понять те юридические утверждения, против которых протестовал ещё П. А. Сорокин -мол, наказание за преступление защищает всё общество, а преступление является противопоставлением либо вызовом со стороны виновного лица всему обществу, его порядкам [14, с. 35-38, 61-65]; мол, вред от преступления причиняется в конечном итоге всему обществу и нормальным общественным отношениям [15, с. 15-39].
Разумеется, это не так, однако важно другое. Упомянутые утверждения, с одной стороны, не выдерживают реальной научной проверки (если только мы не станем отказываться от достижений социологии, социальной психологии и культурологии), но с другой стороны они не подлежат сомнению и звучат как аксиомы, повторяются как заклинания на юридических факультетах и в судебных заседаниях. Расхождение фактов с этой мифологической (при этом -юридической) картиной мира либо игнорируется, либо табуируется, либо снимается с помощью софистики.
На основании изложенного мы полагаем, что необходимо исследовать содержание уголовно-правового сознания российского общества, в особенности его идеологическую часть, с тем, чтобы вывести в поле научного осмысления то, что скрыто и de facto в реальном дискурсе табуируется. Такое исследовательское решение позволит точнее понимать ожидания общества от власти, юридической практики и науки, причины непримиримых споров между
правоведами, определять направления гармоничного развития уголовного права, а также проводить более выверенную и эффективную уголовно-правовую
политику.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Головостикова А. Н., Дмитриев Ю. А. Проблемы теории государства и права : учебник. Москва : Эксмо, 2005. 832 с.
2. Сабанин С. Н., Крюков К. Г. Декриминализация побоев: сравнительный анализ законодательства Российской Федерации и Соединенных Штатов Америки // Юридическая наука и правоохранительная практика. 2016. № 2 (36). С. 160-166.
3. Шиханов В. Н. Преступления двойной превенции: критический анализ в условиях современности // Криминалистъ. 2019. № 1 (26). С. 104-109.
4. Уголовное наказание: социально-правовой анализ, систематизации и тенденции развития : монография / М. М. Бабаев, А. В. Звонов, Р. В. Килимбаев, и другие ; под ред. В. Ф. Лапшина. Москва : Юрлитинформ, 2018. 408 с.
5. Рагимов И. М. Преступность и наказание. 2-е изд. Санкт-Петербург : Юридический центр, 2018. 352 с.
6. Беккер Г. С. Человеческое поведение: экономический подход / пер. с англ. THESIS ; сост., науч. пер., послесл. Р. И. Капелюшников ; предисл. М. И. Левин. Москва : ГУ ВШЭ, 2003. 672 с.
7. Бибик О. Н. Рынок преступлений и наказаний. 2-е изд., перераб. и доп. Санкт-Петербург : Юридический центр, 2021. 360 с.
8. Кристи Н. Контроль над преступностью как индустрия. Вперед, к ГУЛАГу западного образца / Н. Кристи ; пер. с англ. А. Петрова, В. Пророковой ; под общ. ред. Я. И. Гилинского. 3-е изд. Санкт-Петербург : Алетейя, 2012. 208 с.
9. Гуринская А. Л. Неолиберальная уголовная политика: безопасность, приватизация и роль государства // Теории и проблемы политических исследований. 2014. № 1-2. С. 13-32.
10. Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки : собрание трудов / В. Я. Пропп ; коммент. Е. М. Мелетинского, А. В. Рафаевой ; сост. И. В. Пешкова. Москва : Лабиринт, 1998. 511 с.
11. Светлов В. А. Диалектическое противоречие: Новые формальные основания диалектического мышления. Москва : Ленанд, 2021. 208 с.
12. Леви-Стросс К. Структурная антропология / К. Леви-Стросс ; пер. с фр. Москва : Наука, 1983. 535 с.
13. Поздняков Э. А. Философия преступления: для тех, кто не боится потерять иллюзии. Москва, 2001. 576 с.
14. Сахаров А. Б. О личности преступника и причинах преступности в СССР. Москва : Государственное издательство юридической литературы, 1961. 279 с.
15. Филимонов В. Д. Охранительная функция уголовного права. Санкт-Петербург : Юридический центр Пресс, 2003. 198 с.
