CC BY
166
© X. Глушков, 2007
|да| РЕГИОНОВЕДЕНИЕ тЩ?' И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
СОБЫТИЯ НА БАЛКАНАХ 1885-1886 ГОДОВ И ЕВРОПА
X. Глушков
Четыре политических события формируют у нашего современника сегодня представление о драматическом болгарском кризисе середины 80-х г. XIX в.: Объединение Княжества Болгарии с автономной провинцией Восточная Румелия, Сербско-болгарская война, смена князя и разрыв болгарско-российских дипломатических отношений. Каждое из этих значимых событий нашло свое длительное отражение в политическом развитии Болгарии в следующие десятилетия. Революция в Пловдиве в сентябре 1885 г. надолго привлекла внимание европейских правительств к болгарам и их соседям. Министры и правители срочно прерывали свои каникулы, удивленные дерзостью румелийцев. Несколько недель спустя, несмотря на предупреждения великих держав, чтобы не брал на себя миссию арбитра между султаном и его вассалом - болгарским князем, король Милан инициировал войну Сербии с болгарским княжеством. Через полгода после подписания мирного договора был свергнут с престола князь Александр Баттенберг. Выбор князя Фердинанда и разрыв болгарско-российских дипломатических отношений придали болгарскому кризису еще более драматический характер.
Насильственное свержение князя не было прецедентом в анналах новой истории Балкан. Бунт в Греции вынудил короля Оттона покинуть престол в октябре 1862 г., и ровно через год на престол взошел датский принц Вильгельм, ставший королем Греции под именем Георг I. В 1866 г. в Бухаресте похожая участь постигла
князя Кузу, которого заменил немецкий принц Кароль из правящей в Берлине династии Гоген-цоллернов. Превратности в Сербии и кровавые распри между Обреновичем и Карагеоргиеви-чем представляют собой целую эпопею, но нигде на Балканах дело не доходило до разрыва дипломатических отношений с какой-либо из великих держав. Болгария временно отошла от России, общество разделилось на русофилов и русофобов, а политические споры часто переходили за пределы толерантности и ожесточали соперничество между партиями.
У объединения Княжества Болгарии с автономной провинцией Восточной Румелией, изменившего политическую карту Балкан, не было противников в болгарском обществе. Если и возникали по этому поводу споры, то они, скорее всего, касались времени его осуществления. Объединение представляло собой большую амбицию создателей болгарского государства объединить своих соотечественников из Мизии, Фракии и Македонии в рамках одного государства. Но Объединение затрагивало интересы Османской империи, сопредельных балканских стран и некоторых из великих держав, нарушало условия Берлинского трактата 1878 г. - все это придало кризису общеевропейский характер.
Объединение было агрессивно принято балканскими правителями и министрами, и все они, без исключения, потребовали компенсаций. В Белграде заявили, что сербы стали жертвой несправедливости. По мнению сербских министров, болгары, в отличие от сербов, никогда
не боролись за свою независимость и не выстрадали свою свободу. «Болгары, - утверждали они, - являются баловнями Европы. Они не считаются с правами других и не знают, какой ценой досталась свобода соседним народам»1. Болгарские политические деятели сравнивались с «грибами, выросшими за одну ночь». В таком духе были выдержаны декларации и пермьер-министра, и короля. Гараша-нин заявил австрийскому полномочному министру Кевенхюллеру, что «Берлинский трактат уже недействителен, и каждый должен поступать в соответствии со своими интересами»2. Впоследствии он не раз утверждал, что Берлинский трактат разорван на клочки. В своих разговорах с иностранными дипломатами и министрами король Милан еще более категоричен. Он жалуется, что в будущем не сможет существовать, соседствуя с одной стороны с Великой Болгарией, а с другой - с Австрией, что не без основания сомневался в лояльности князя Александра Баттенберга. Имея в виду болгар, король Милан констатирует, что «те, кто вызывает волнения, облагодетельствуют себя, ате, кто живет в мире, пренебрегаемы».
Не отличается и стиль греческого короля Георга, вынужденного пловдивской революцией срочно прекратить свои визиты в европейских столицах. Он заявляет австрийскому министру иностранных дел Кальноки, королю Милану, с которым встречаются 20 сентября в Вене, министрам и дипломатам, что раз болгарский князь может безнаказанно и полностью в свою пользу нарушать Берлинский трактат, то он и король Милан считают себя вынужденными защищать свои интересы, в значительной степени скомпрометированные авантюристическими поступками их амбициозного соседа. Греческий владетель предвидит проведение мобилизации в том случае, если болгарское движение распространится и в Македонии. Греческий король пишет также послание Александру III, в котором уверяет его в искренней дружбе Греции с Россией3.
Уже вернувшись в Афины, Георг I делится с полномочным министром Англии Паджетом: «Князь Болгарии разорвал Берлинский трактат, и, если Великие силы молча согласятся с тем, что происходит, возникнет прецедент, которому обязательно последуют и другие национальности». В официозе «Проиа»
от 25 сентября Греция объявляет себя обманутой на Берлинском конгрессе, так как она не получила ничего, кроме «мизерного куска земли»4. Очень активно обвиняет болгар и их князя также премьер-министр Греции Делия-нис, который угрожает, что, если не будет восстановлен статус-кво анте между Княжеством Болгарией и Восточной Румелией, его правительство будет вправе претендовать на изменение также и границ Греции. Эти намерения вынудили полномочного министра Австро-Венгрии в Афинах напомнить ему, что «территориальные изменения в Европе сегодня не зависят от желаний революционных комитетов, а осуществляются только тогда, когда за них вступится со всем своим влиянием одна или более из великих держав».
Тем временем, впав в настоящую эйфорию, король Милан продолжает засыпать обвинениями болгарских политиков и жаловаться германскому полномочному министру в Белграде, что в случае признания Соединения он должен стать вассалом Болгарии. Поэтому сербский король угрожает, что либо будет требовать компенсаций, либо будет вынужден отречься от престола 5. Король Милан и король Георг заявляют дипломатам великих держав, что события в Ру-мелии нарушают равновесие на Балканском полуострове и что их долгом является его восстановление. Удивительно то усердие, с которым они защищают Берлинский трактат осенью 1885 г., так как они сразу после его подписания в 1878 г. громко выражали свое недовольство его решениями, не удовлетворявшими в достаточной степени претензии Белграда и Афин.
Естественно, что и Турецкое правительство обвиняет болгар, как нарушителей трактата и бунтовщиков. В своем докладе султану о событиях в Болгарии Великий визирь заключает, что «Берлинский трактат, на который мы опирались, сведен к нулю объединением обеих Болгарий». В столице Австрии, где, наверное, пристальнее всего следят за событиями на Балканах в этот период, министр иностранных дел Кальноки также повторяет на своих встречах, что Берлинский трактат разорван и оставляет «зияющую дыру». Первые известия о пловдивской революции застают английского министра иностранных дел в курортном поселке Диеп, где он традиционно проводит свой отпуск. Лорд Солсбери выступает против нарушения Берлин-
ского трактата и даже дополняет, что с «удовольствием наблюдал бы за немедленным подавлением бунта Блистательной Портой».
В общий хор обвинений, упреков и осуждения дерзкого акта румелийцев включается и французский дипломатический агент в Софии М. Флеш. Он, убежденный грекофил, склонен недооценивать болгар и отнюдь не является объективным наблюдателем за событиями. Флеш, генеральный консул Франции в Эдирне в период 1878-1881 гг., в своих докладах чаще всего представляет турок мучениками, греков - потерпевшими, а болгар - неблагодарными по отношению к Европе и агрессивными. Объединение 1885 г. предоставляет этому дипломату возможность давать крайние оценки. Он придерживается мнения, что «особая забота Европы» о болгарах привела к созданию у них убеждения, что они могут «безнаказанно» нарушать международные договоры. В конце одного подробного доклада из Софии Флеш заключает: «Допустить такое, просто говоря, новое и явное нарушение такого торжественного акта со стороны болгар - народа, лишенного даже заслуги восстать, чтобы попытаться самому завоевать свое освобождение -спровоцировало бы опасные тенденции, которые он уже демонстрирует: поддерживать чересчур высокое мнение о своей собственной цене»6.
Объединение Болгарии в 1885 г. встретили сочувственно и за рубежом, в первую очередь, российское общество и радикальные издания в Западной Европе. Они выражали удовлетворение провалом дела лорда Биконсфильда и напоминали о том, что Великие силы с трудом пришли к общему согласию по вопросу о ревизии Сан-Сте-фанского договора. Конгрессу в Берлине предшествовали длительные и драматические переговоры между дипломатами великих держав, которые проводились чаще всего с глазу на глаз, чем удивительным образом повторяли атмосферу недоверия времен Венского конгресса (1815 г.). Прошедшие с тех пор шесть десятилетий не сделали европейских политических лидеров более уступчивыми, а интересы их государств - менее антагонистическими. По сути, Берлинский конгресс не был местом роковых решений, так как в столице Германии только узаконили договоренности между крупными государствами Европы весной 1878 года.
Европейские кабинеты еще более трудным и противоречивым путем достигли непол-
ной реализации Берлинского трактата. Турецкое правительство долго и упорно отказывалось осуществить коррекцию своих границ в пользу Черногории и Греции, уступив только после бесконечных торгов и угроз войной. Оно, однако, не выполнило статью 23 трактата, предусматривавшую осуществление реформ в интересах христианского населения в Македонии и районе Эдирне. Лишь в конце 1881г. дело дошло до выполнения большей части решений, внесенных в Берлинский трактат. Но это удовлетворяло принимавшие участие в конгрессе государства, так как их правительства отдавали себе отчет в том, что, хотя и временно, решение конфликтов войной было отложено.
В этом смысле было логичным их недовольство осенью 1885 г., потому что объединение Болгарии нарушало хрупкий статус-кво, установленный Берлинским трактатом. Кризис, вызванный событиями в Пловдиве, становился еще более опасным из-за стремлений соседей Болгарии требовать территориальных компенсаций. Перед европейскими кабинетами в очередной раз стояла необходимость обсудить и выбрать приемлемые варианты разрешения кризиса, угрожающего большой войной. Если в Европе и упрекали болгар, то только потому, что предводители пловдивской мирной революции не попросили согласия заинтересованных европейских сил. Все объективные политики того времени признавали болгарский характер Восточной Румелии и временный статус установленного разделения 7. Еще конференция в турецкой столице в конце 1876 г., хотя и закончившаяся неуспехом, признала преобладающе болгарский характер населения к югу от Балканских гор. Так что Объединением
1885 г. к Княжеству Болгарии присоединялась объективно болгарская территория, признанная большинством государственных деятелей, дипломатов и военных специалистов Европы.
В то же самое время Греция, у которой не было общей границы с Болгарией, предъявляла претензии на области, находящиеся под прямой властью султана. Это означало, что, если бы Греция начала войну, она встала бы перед необходимостью воевать с Османской империей. Вена поощряла Сербию требовать компенсации от Болгарии, а Румыния не менее активно домогалась расширения в направлении Южной Добруд-жи 8. Эти два княжества громко сетовали о том,
что обделены Берлинским конгрессом: Сербия Австро-Венгрией через оккупацию Боснии и Герцеговины и лишение возможности оказывать свое естественное влияние на северо-западную часть полуострова, а Румыния - Россией, вернувшей в свои пределы потерянную в 1856 г. Бессарабию.
Предводители пловдивской революции нарушили Берлинский трактат только для того, чтобы объединиться со своими соотечественниками в единое государство, не попросив заранее согласия Европы, которая не раз советовала болгарским политикам отойти от России и создать «Болгарию болгарскую, а не российскую». Еще в ноябре 1878 г. австрийский посол в Константинополе граф Зичи разговаривает в таком духе с экзархом Иосифом. Эти же слова слышат также болгарские представители в столице Франции от министра иностранных дел Фрейсине, от Леона Гамбетты и от издателей крупных французских газет. В 1881 г. на встрече с экзархом Иосифом в Вене секретарь Министерства иностранных дел Австрии Каллай, бывший посол в турецкой столице в 70-х годах, уверял экзарха, что Австро-Венгрия не будет препятствовать Объединению, но оно едолжно произойти своевременно, чтобы не скомпрометировать его»9.
В разговоре с французским послом Сен-Валье, состоявшемся в конце ноября 1880 г., германский канцлер Бисмарк сообщил ему об изменении в отношении немецкой дипломатии к Болгарии. По его мнению, «в Вене начинают думать, что нельзя будет долго мешать объединению обеих Болгарий» и что австрийский министр иностранных дел Геймерле «смирился с такой перспективой на следующую весну»10. Его цель - помешать соедини-стскому движению перенестись в пределы Македонии и Восточной Фракии. Создатель Берлинского трактата лорд Солсбери также считает «неизбежным» освобождение христианских народов на Балканах из-под турецкого владычества и даже нарушение международных договоров. Он заявляет, что целью его политики является сохранение турецкого господства там, «где это возможно естественным и спокойным путем».
Все эти декларации, разговоры и констатации по болгарскому вопросу в 80-е гг. свидетельствуют о том, что дипломаты и государственные деятели в Европе были уверены в ло-
гичности и неизбежности объединения Болгарии. Со своей стороны, Россия с усердием подготавливала возможности устранения этого искусственного разделения, хотя и выступила за строгое соблюдение решений конгресса. Даже если и существовал элемент неожиданности пловдивской революции, причиной была только дерзость болгар противодействовать одним, без иностранной поддержки, воле великих держав.
Осенью 1885 г. впервые открыто столкнулись два балканских государства. Таким образом, Сербско-болгарская война стала первым военным конфликтом между балканскими народами, за которым последовало несколько войн за национальное объединение, когда Болгария оказалась в состоянии войны со своими соседями. Было ли возможно предотвратить Сербско-болгарскую войну 1885-
1886 годов? Сильное впечатление производят утверждения европейских правительств и их дипломатов о том, что они хотят мира на Балканах и в Европе. Но даже при таком единогласии им понадобилось почти шесть месяцев на то, чтобы добиться приемлемой для них самих и для Турции договоренности. Их неодинаковый подход к маленьким балканским народам, чьи амбиции довольно сложным образом переплетаются с интересами великих держав, а также сложная политическая обстановка на континенте создали условия для опасного и вызывающего тревогу прецедента - войны между двумя славянскими народами почти идентичной исторической судьбы.
В 1880 г. российский charge d’affaires (поверенный) в Афинах Данзас пишет в одном из своих докладов: «Кажется, что хватит одного сигнала, чтобы афиняне, сербы, черногорцы и болгары бросятся на турок, каждый со своей стороны, чтобы разъединить турецкие силы...»11. Этот прогноз российского дипломата осуществится после многих превратностей лишь 30 лет спустя, притом всего на несколько месяцев (1912 г.). Несмотря на примененные усилия, российской дипломатии не удалось объединить на более длительный период энергию и политический потенциал балканских княжеств. Россия внесла самый значительный вклад в их освобождение, и поэтому важнейшим вопросом, который спешили выяснить все заинте-
ресованные, был тот, вмешивалась ли она в пловдивские события 1885 года.
Распоряжение царя российским офицерам и военному министру Кантакузину покинуть болгарскую армию показало, что Россия не принимала участия в подготовке Объединения и не одобряла его. Но даже при таких категорических свидетельствах ее подозревали в том, что она что-то замышляет. Единственным европейским дипломатом, встретившим князя Александра Баттенберга на въезде в Пловдив в сентябре 1885 г., был российский консульский служащий Игельстром. Его депеша о событиях застала министра иностранных дел Николая Карловича Гирса с семьей в Голландии 12, а императора Александра III - в Дании. В течение всего лишь одной недели Гире вынужден два раза наносить визиты князю Бисмарку в его имении во Фрид-рихсруэ: по дороге на встречу с царем в Копенгаген и на обратном пути.
Болгарский кризис бесспорным образом показал, что основным двигателем российской внешней политики был Александр III и что канцлер Гире был вынужден согласовывать с ним даже мельчайшие детали. По его требованию в Берлин вызвали российских послов в Западной Европе, которых Гире ознакомил с позицией царя и с намерениями Союза трех императоров в связи с болгарским вопросом. Николай Гире вернулся в Петербург лишь 11 октября, будучи уверенным, что Объединение не пользуется серьезной общественной поддержкой в Болгарии, так как является делом «сорвиголов». Российский министр иностранных дел предлагает созвать «большую» конференцию и отклонить претензии маленьких балканских государств на территориальные компенсации. «Мы намерены остаться на пути законности», - объясняет Гире австрийскому послу 13.
Пытаясь объяснить странное поведение России по отношению к болгарам осенью 1885 г. и, в частности, недоверие к князю, французский военный атташе в Петербурге предлагает своему министру в Париже интересную информацию. По его мнению, три события приводят к охлаждению отношений между царем и болгарским князем. Первое недоразумение между ними возникло после смерти матери Александра III. Она была сестрой отца князя Баттенберга и завещала ему 400 тысяч руб-
лей, которые он настаивал немедленно получить. В России его требования оценили как «неподходящие». В 1883 г. царь вызвал на службу при своем дворе одного из адъютантов Баттенберга, который в ответ на этот акт приказал всем болгарским офицерам, служащим в России, и учащимся в российских военных училищах болгарам покинуть пределы России в
24 часа. И, наконец, третье и самое впечатляющее столкновение произошло после свадьбы Беатрис Английской с братом князя. В Берлине он встретился с Бисмарком, которого заверил в своей готовности в будущем следовать его советам, даже если они противоречат советам, получаемым из России. Германский канцлер выслушал князя и «просто» отослал его Мемуар министру Гирсу 14.
Болгарские события совпадают по времени с важными процессами во внутриполитической жизни трех из великих держав: в Англии и во Франции предстоят парламентские выборы, а в Австро-Венгрии объявлен созыв делегаций. В Лондоне и в Париже впервые применяются новые законы о выборах, значительно расширяющие круг избирателей 15. Миллионы граждан являются к урнам впервые, и это делает результаты выборов трудно предвидимыми. Эти только что привлеченные к подступам парламентской демократии избиратели, естественно, нуждаются в упорной обработке со стороны партийных кандидатов. В Англии болгарский вопрос снова занимает важное место в предвыборных дискуссиях.
В своем выступлении на предвыборном митинге консерваторов в Ньюпорте Солсбери затрагивает и «щекотливый вопрос дня» -болгарское Соединение. Он умело представляет зигзаги в своей позиции по болгарскому вопросу с 1876 г. и далее как логичные и отмечает, что Берлинским трактатом Европа пожелала, чтобы развитие балканских народов осуществлялось естественно и самостоятельно, без чужого вмешательства. Солсбери заявляет: «Если Болгарии удастся в будущем развить силу, характер и качества нации, то она будет обязана этим заботам, которыми Европа окружила ее путь»16.
Он объясняет своим слушателям, что объединенная Болгария отличается от Сан-Стефанской Болгарии. Что касается нарушения договора, история, по его словам, уже со-
здала достаточно прецедентов о видоизменении договоров всего лишь через несколько лет после их заключения. Общественное мнение в Англии, безусловно, защищает болгарскую идею и создает атмосферу, удивительным образом напоминающую громкую кампанию Гладстона в 1876 году. «Пэлл-Мэлл газета» объявляет «Объединение первым шагом к устранению неестественного положения, созданного Берлинским трактатом», и призывает к изгнанию турок из Европы. «То, как высказывается здесь общественное мнение об этих событиях, - сообщает австрийский дипломат из Лондона, - сделает для лорда Солсбери почти невозможным предпринятие самостоятельных действий в поддержку прав Турции и к восстановлению попранной части Берлинского трактата, даже если он был склонен одобрить быстрые и энергичные действия турецких министров». Это констатирует и посланный с миссией пледировать в защиту Соединения Иван Гешов, который пишет Евлогию Георгиеву: «Вся здешняя пресса, как и правительство, на нашей стороне. И либералы, и консерваторы симпатизируют нам»17. Солсбери склонен считаться с свершившимся фактом и нигде не утверждает, что Сербия должна требовать компенсаций за счет Болгарии 18.
Выборы во Франции имеют не менее важное значение, так как нужно четко определить внешнеполитическую ориентацию страны после свержения власти известного своими колониальными начинаниями Жюля Ферри (в марте 1885 г.). Впервые внешняя политика Франции находится в центре предвыборных дебатов 19. Страну заливают митинги, декларации, манифесты монархистов и радикалов, осуждающих колониальные авантюры и настаивающих на проведении европейской политики. В такой ситуации новости из Болгарии вызывают оправданный интерес, хотя и не находятся в центре общественного внимания.
В передовой статье «Болгары и румелий-цы» одна из самых популярных республиканских газет пишет: «Никто изначально не верит в спонтанность болгарского движения. Следует сказать, что такому маленькому принцу, который является немцем по происхождению и которого принимают хорошо в берлинском дворе..., кто-то придает смелости»20. А газета «Фигаро» пишет в своем комментарии: «Это
требование сербов о расширении их территории в качестве компенсации за болгарское единство угрожает новым возбуждением восточного вопроса. Греция отправляет войска к границе, и существуют обоснованные опасения восстания в Македонии»21.
В ответ на громкие претензии сербских и греческих министров на то, что равновесие на Балканах нарушено и его восстановление является их долгом, министр иностранных дел Фрейсине рассылает инструкцию французским дипломатам за рубежом. В ней он настаивает, чтобы они внушали благоразумие в Белграде и Афинах, мотивируясь категорически, что «не дано какому-то второстепенному государству на Балканах ставить себя на место европейского ареопага и пытаться получить удовлетворение оружием»22.
В департаменте иностранных дел в Париже бесспорный интерес вызывают доклады военного атташе в Константинополе полковника Каффареля. Его специально отправили на маневры болгарских войск в Шумене в начале сентября 1885 г., а в ночь Объединения он оказывается в Пловдиве и становится свидетелем румелийской революции. В своем докладе от 28 сентября, наряду с описанием событий в Пловдиве, он отзывается очень ласково о качествах болгарских солдат. «Пока ограничиваюсь лишь сообщением, - пишет он, - что болгарские войска оставили у меня очень благоприятное впечатление. Эта небольшая армия... говоря по-военному, представляет собой дивизию российской армии»23.
Два дня спустя Каффарель приезжает в Софию, встречается с князем и с министрами, в конце сентября он уже в Белграде, и его немедленно принимает король Милан. Сразу после этого он отправляется в Бухарест, в середине октября возвращается в турецкую столицу, где его сразу приглашают на разговор с султаном и Великим визирем. Таким образом, за месяц с небольшим полковник Каффарель объезжает более крупные болгарские города и три из балканских столиц. Он единственный из числа военных специалистов предвидит победу болгарской армии в случае войны 24. Его информация на первых порах достигает ограниченного числа политиков и высших офицеров, заинтере-
сованных в том, чтобы болгарский кризис не привел к большой европейской войне с вмешательством России.
Именно поэтому доклад Каффареля из Белграда вызывает серьезное беспокойство кабинета и департамента иностранных дел. Рассказывая о своей встрече с королем Миланом, он пишет: «Его Величество говорил с большим воодушевлением о настоящем положении и сделал перед нами очень воинственное заявление. Аннексия Румелии якобы создает для Болгарии решающую позицию на Балканском полуострове... Сербия, мол, имеет право действовать... и требовать территориального расширения в степени, одинаковой с Болгарией. Король не остановит передвижение воск, пока его требование не будет выполнено, и, скорее, вызовет пожар в Европе, нежели откажется от него».
Похожую информацию министр иностранных дел Фрейсине получает и от французских дипломатов в Белграде, Софии и Константинополе. Агрессивная позиция Сербии вовсе не согласуется с его планами быстрой ликвидации кризиса турецкой стороной, даже путем ввода войск, что предусматривается Берлинским трактатом. Но так как эта возможность не была реализована нерешительным султаном Абдул-Хамидом, Фрейсине энергично принимается останавливать сербское правительство. Он отправляет серьезные предупреждения Белграду, обращается в Вену, ищет содействия остальных больших государств, представленных на конференции в турецкой столице. Фрейсине предельно осторожен в своих внешнеполитических начинаниях, так как радикальное общественное мнение во Франции не восприняло бы какого-либо вмешательства в дела Болгарии. С другой стороны, Франция не только хочет сохранить свою позицию великой державы, но не может остаться безразличной к судьбе Османской империи и ее балканских владений.
Два доклада из турецкой столицы в октябре убеждают Фрейсине, что болгарский кризис с трудом можно будет разрешить мирным путем. Сначала полковник Каффарель сообщает, что турки не смирились с потерей Восточной Румелии и не принимают свершившимся фактом объединение Болгарии. Он предвидит новую войну на Балканах, новые
турецкие зверства и массовую резню, а также новое движение в Европе в защиту христиан на Балканском полуострове. «По-видимому, судьба заставит нас еще раз пройти тот же путь, что и в 1876 и 1877 гг. Турция не перенесет нового удара и в этот раз безусловно исчезнет с карты Европы»25.
Каффарель уверен, что «Восток - место сюрпризов» и что очень трудно предвидеть будущие события. Но он не видит иного выхода, кроме войны, хотя не может определить, какие государства примут участие в ней. Автор второго доклада - французский посол Ноай, рассматривающий Сербию, как величайшую угрозу миру. По его мнению, князь Александр проявил свою лояльность тем, что уехал из Пловдива и обещал, что в будущем и его войска покинут Восточную Румелию. «Опасность кроется в угрожающем поведении сербов, - констатирует Ноай. - Если они вступят на болгарскую территорию, чтобы оторвать от нее кусок земли, это было бы отвратительным нарушением международного права. Болгария ничем не угрожает сербам, не ущемляла их интересов, не проявляла никаких враждебных намерений по отношению к ним»26.
Общественное мнение во Франции, разочарованное человеческими жертвами и материальными потерями в результате колониальных начинаний Жюля Ферри за пределами Европы, вынуждает Фрейсине придерживаться предельной осторожности. Но он создает дипломатическую формулу, оказавшуюся очень трудно применимой: он настаивает, чтобы у конференции послов в турецкой столице была только законодательная власть, а исполнительную предоставить султану. По сути, французский кабинет оказывается в сложной ситуации и, в своем желании не допустить изоляции страны, все более сближает свои позиции с Россией. Во французском правительстве есть министры, которые призывают поддержать национальную эмансипацию балканских народов, но «тем, что наклонило весы в противоположную сторону, стала только и единственно констатация России, что это наносит вред и французским интересам»27.
В конечном итоге, французское правительство поддерживает позицию России и
удаляется от согласованных действий с Лондоном. Фрейсине отрицает обвинения в том, что следует внушениям Англии, и готов показать это через публикацию французской желтой книги. В циркулярном письме французский министр иностранных дел обвиняет князя Баттенберга, что он забыл о том, чем он сам, его страна и армия обязаны России. В то же время российское правительство выражает свое удовлетворение поддержкой Франции по балканским вопросам, и Гире пишет в инструкции послу в Париже Моренгейму: «Мы очарованы такой согласованностью взглядов между нами и французским правительством и надеемся, что оно продолжит действовать в согласии с нами»28.
В общественной структуре дуалистической империи Австро-Венгрии заседания делегаций имеют существенное значение, так как на них обсуждают деятельность трех общих министерств: военного, иностранных дел и финансов. Болгарский кризис активизирует австрийскую дипломатию и превращает Вену в естественный центр, где следует решить запутанные балканские проблемы. В Вене склонны принять Болгарское объединение, но при условии, что Сербия получит в компенсацию часть болгарской территории. Этот план удобен для Австрии по двум причинам: сохраняется мир в Европе, а австрийские территориальные претензии остаются без конкуренции. Однако эти намерения были сорваны Россией, объявившейся за восстановление статус-кво, так как она не хочет в данный момент видеть балканских владетелей занятыми вопросом о территориальных компенсациях 29.
Неудача Кальноки и его колебания перед Россией подвергнуты уничтожающей критике его предшественником на посту министра иностранных дел графом Андраши 30, настаивавшим вместе с группой депутатов на его отставке. 24 октября Франц Иосиф выступает перед делегациями, которые объединяют депутатов австрийского и венгерского парламентов. Император выражает свое категорическое желание сохранить на Балканах границы и статус, установленные договорами. Но австрийская позиция является уязвимой из-за поспешности протежированного Веной короля Милана. Из всех крупных европейских столиц в Австрию отправлены насто-
ятельные требования остановить сербского короля. Даже канцлер союзной Германии князь Бисмарк упрекает Вену в том, что поощряет «воинственный пароксизм» Сербии.
Кальноки, естественно, вынужден считаться с этими советами, поэтому переходит к прямым, но тайным внушениям через полномочного министра в Белграде Кевенхюлле-ра. Он предупреждает сербских министров, что в том случае, если они попытаются добиться выполнения своих требований оружием, им нельзя будет рассчитывать на Вену и придется принять на себя ответственность за все последствия. В то же самое время австрийская дипломатия заявляет в Белграде, что претензии Сербии не будут полностью игнорированы 31. В секретной инструкции Кальноки от 14 октября допускается возможность, чтобы Сербия оккупировала болгарские территории под предлогом защиты спокойствия и безопасности своих границ. «Предоставляю Вашему такту сделать так, чтобы это указание дошло до короля, притом в форме, оставляющей за кулисами дающего этот совет», -пишет Кальноки.
Кевенхюллер, естественно, выполняет распоряжение своего министра и передает королю Милану указания Вены в форме своих личных констатаций. В разговоре с королем он советует ему не выдвигать сербские претензии вместе с греческими, так как разумнее отойти «от неудобного экспансионизма Греции». Эта позиция австрийской дипломатии по отношению к Сербии и ее неподдающемуся прогнозированию владетелю вызывает серьезное беспокойство у умеренных политиков в Вене. Даже настроенные враждебно к России отдают себе отчет в том, что Кальноки делает ставку на ненадежную карту и что российское «военное могущество» требует, чтобы приложить усилия для предотвращения прямой войны между двумя империями.
31 октября Кальноки вызвали, чтобы отвечать перед делегациями на вопросы депутатов о положении на Балканах. В австрийской столице расходятся слухи о возможной замене Кальноки и российского министра иностранных дел Гирса, чей пост, согласно молве, займет посол в Вене Лобанов. Некоторые приписывают Кальноки то, что он одобрил сербскую мобилизацию, другие объявляют его
противником вооруженной интервенции на Балканском полуострове. По этому поводу французский военный атташе в Вене сообщает лаконично: «Политика Австро-Венгрии по балканскому вопросу кажется очень затейливой, и трудно отличить ее проекты»32.Далее в своем докладе полковник де Саль отмечает, что Австро-Венгрия не выяснила, поможет ли ей Сербия балансировать российское влияние на Балканском полуострове и не попытается ли она в подходящий момент установить во вред Австрии свое превосходство в данном районе.
Только в Германии принимают болгарский кризис относительно спокойно. Князь Бисмарк надолго задерживается в своем родовом имении во Фридрихсруэ, но не упускает ни одной детали в развитии событий. Он временно предоставляет руководство немецкой дипломатией своему сыну Герберту и через него внимательно следит за выполнением своих указаний. Канцлер тщательно изучает донесения дипломатов, консулов и военных специалистов о целостной обстановке на Балканах и в Европе. Руководитель немецкой военной миссии в Турции фон дер Гольц докладывает ему о намерениях Блистательной Порты и султана, к которому у него облегченный доступ. Гольц даже выражает свою готовность возглавить турецкие войска, которые займутся подавлением пловдив-ской революции.
Знакомый в деталях с многолетними австро-венгерскими противоречиями на Балканах, Бисмарк опасается перспективы, что болгарские события приведут к распаду Союза трех императоров. Он рекомендует, чтобы в Петербурге и в Вене разграничили свои политические сферы влияния, и даже предлагает им воспринять в качестве рубежа болгарско-сербскую границу. Германский канцлер не принимает агрессивную позицию сербской дипломатии, но, оставаясь верным своей природе пользоваться любой возможностью повысить престиж Германии в Европе, готов допустить локальный конфликт между Сербией и Болгарией. В донесении кайзеру Вильгельму I от 19 октября пишет: «Князь Бисмарк придерживается мнения, что было бы не совсем во вред нашей политике, если Сербия и Болгария вступят в войну между собой. Быть
может, это было бы полезным средством, чтобы довести практически до абсурда утопию панславизма, чтобы противопоставить панславизму славянский сепаратизм в виде болгарско-сербской борьбы за верховенство на Балканском полуострове»33.
Потеряв надежду, что великие державы договорятся о возврате к статус-кво анте, король Милан и Гарашанин в начале ноября приходят к выводу, что единственно победа над болгарами могла бы укрепить трон и королевскую фамилию в Сербии. Комментируя плачевное финансовое состояние страны, Г арашанин двусмысленно говорит английскому дипломату: «Нагой человек прыгает дальше», намекая, что Сербии нечего больше терять и что риск в любом случае может быть оправданным. А когда спрашивают короля Милана, за чей счет он хочет расширить свою территорию, он без колебаний признает: «Почему бы не за счет Болгарии». Он так уверен в своей победе, что даже не может оценить реально возможности болгарских войск, и в личном письме королеве Наталии говорит, что ожидает встретить противника «очень низкого качества»34.
Ожидания, что Сербия победит, являются общими, и такая победа кажется логичной ввиду лучшего вооружения, комплектования и командования сербской армии. В австрийской столице оценивают сербское превосходство таким ярко выраженным, что не удивляются «панике, охватившей Болгарию при одной только угрозе сербской инвазии». В России неправительственные круги встречают объявление войны «с живым чувством гнева против Австрии» и против политики министра иностранных дел Гирса. Были высказаны опасения, что предстоит повторная оккупация Балкан и дискредитация результатов военной кампании против Турции 1877-1878 годов. «Первые успехи, завоеванные сербами, - пишет французский военный атташе в Петербурге полковник де Сер-ме, - никого не удивили, но они заставили русское сердце вздрогнуть при мысли, что в момент, такой опасный для той Болгарии, которую они создали и напутствовали, императорский приказ отозвал российских офицеров со службы в Болгарии»35.
Общество в России не согласно с уступками, которые царская дипломатия делает в
пользу государств Союза трех императоров, и в славянофильских средах открыто говорят о том, что Россия не может рассчитывать на верность со стороны Австро-Венгрии и Германии. Чтобы мотивировать позицию правительства и царя, официальные издания комментируют подробно решение болгарского князя признать Объединение и нарушение договоров. А сдержанную политику российского царя, касающуюся судьбы болгар, объясняют миролюбием Александра III, якобы противника и военной кампании против Турции в 1877-1878 гг., своеобразным реваншем против жертв, страданий и финансовых потрясений, вызываемых войной. Хотя и осторожно, либеральные издания оспаривают враждебное отношение к болгарскому князю тезисом, что неправильно путать Болгарию с Александром Баттенбергом и его советчиками 36.
Самым эмоциональным образом встречают Сербско-болгарскую войну в российской армии, где принимают первые болгарские неудачи с примирением, как нечто неизбежное. Зато перелом в ходе войны доставляет солдатам и офицерам настоящее удовлетворение. «Реакция, вызванная болгарскими успехами, была живой, - докладывает де Серме, - русский характер, жаждущий похвал, проявился: они испытывали потребность приписать этот успех российским инструкторам и даже забывали о болгарах и их князе»37.
Вмешательство австрийского дипломата Кевенхюллера и остановка болгарского наступления вызывают настоящую бурю в лагере панславистов. Генерал Дурново, президент комитета помощи славянам, в своем выступлении заявляет о праве России быть покровителем славянских народов. Собрание, на котором он выступает, встречает бесконечными аплодисментами генерала Игнатьева как автора Сан-Стефанского договора и генерала Черняева, вернувшего королю Милану орден, врученный ему за героизм в сербско-турецкой войне 1876 года.
Болгарский кризис делает заметными глубокие различия в русском обществе по вопросу
о приоритетах во внешней политике России. Оно единодушно только в желании мира на Балканах, при всем том, что реальность навевает самые мрачные предчувствия об исходе новой войны и в правительственных кругах, и в либеральной
оппозиции. «Для российского правительства по политике, которую оно проводит до сих пор, поражение князя Александра облегчит значительно положение вещей, - сообщает де Серме. -Однако вся нация желает успеха князю Александру... Такое противопоставление между желаниями правительства и нации показывает, какой снаряд заложила Россия у своих ног, присоединившись к австро-германскому союзу».
6 января 1886 г. Александр III приглашает по случаю Рождества Христова в зал Петра Великого Зимнего дворца в Петербурге офицеров, вернувшихся из Болгарии. Он поздравляет их с успехом, достигнутым их воспитанниками, и отмечает, что их усилия не останутся бесполезными для России. Но его выступление не опубликовано в печати и не становится достоянием общественности. Французский военный атташе оценивает этот эпизод как демонстрацию решимости царя противостоять английской политике на Балканах.
В Вене также комментируют с некоторым удивлением успехи молодой болгарской армии. Офицеры австрийского генерального штаба тщательно изучают военную кампанию «с целью извлечь полезную информацию». А в докладе двух французских офицеров - военных атташе в Вене и Петербурге - сравнивается положение, в котором оказываются молодые болгарские офицеры после отозвания российских инструкторов, с обстановкой во Франции весной 1792 года. Тогда офицеры-роялисты массово дезертируют к австрийцам и пруссакам, а освобожденные ими места занимают неопытные офицеры, некоторые даже без специального образования. Но 20 сентября 1792 г. они привели в изумление монархическую Европу победой под Вальми. Де Серме сравнивает молодых болгарских офицеров с героями Франции времен Первой республики Ожеро, Сультом и Масена 38.
Объединение Княжества Болгарии с Восточной Румелией и победа болгарской армии в войне с Сербией в 1885 г. показали наглядно, что Болгария может защищать свою самостоятельность наравне с остальными балканскими народами. Успехами своей армии в 1885 г., по мнению одного австрийского дипломата, Болгария встала в ряд самостоятельных государств, несмотря на свое
номинально вассальное положение. Сербия была объявлена агрессором, и великие державы не приняли требования Белграда и Афин о территориальном расширении. В больших европейских столицах они обсуждали болгарский кризис в субъективных рамках своих собственных целей, намерений и амбиций, что надолго помешало выработке коллективно приемлемого решения.
Англия начала с решительного неодобрения болгарского движения, быстро изменила свою позицию и явно покровительствовала князю Баттенбергу и соединистам. Французская дипломатия колебалась в реверансах то Англии, то России, и единственным категорическим моментом в позиции Фрейсине было неодобрение российской политики по отношению к болгарскому князю. Бисмарк опять задумал ловушки, чтобы серьезнее занять Россию на Балканах своей идеей, чтобы царское правительство оккупировало своими войсками Болгарию и восстановило власть султана в Восточной Румелии. Эта, на первый взгляд привлекательная для царя, возможность в перспективе могла бы привести к потере доверия и политического авторитета среди болгар.
Парадоксы официальной России относительно болгарских событий четко видны в словах канцлера Гирса: «Мы не можем сказать, чего хотим, так как не хотим князя». В Сербии король Милан выдвигает последний аргумент - заботу о своей чести - и настаивает, чтобы Вена сделала выбор между ним и болгарским князем. После войны рядовой серб уже смотрит на Австро-Венгрию с огромным подозрением, чье влияние в стране, так же, как и влияние России в Болгарии, потерпело серьезный ущерб. Предчувствуя опасные последствия временных решений болгарского кризиса, известный французский славист Луи Леже заканчивает предисловие к своей книге «Болгария», вышедшей в конце 1885 г., предупреждением: «Пусть Европа будет осторожной, потому что остановить восхождение одного христианского народа к прогрессу и свободе будет означать совершить крупную ошибку и подготовить на будущее долгую серию смут и революций»39. Сегодня у каждого есть возможность оценить эффективность решений, принятых тогда взбунтовавшимися болгарами и желающей мира Европой.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Hugonnet L. Chez les Bulgares. Paris, 1888.
P. 23.
2 Доклад Кевенхюллера в Белграде, 19.IX.1885 II Съединението на Северна и Южна България и сръбско-българската война. Дипломатически документи. 1885-1886. С., 1989. С. 71.
3 Киняпина Н.С. Балканы и Проливы во внешней политике России в конце XIX века(1878-1898). 1994. С. 50-51.
4 Доклад Траугенберга в Афинах, 27.ІХ. 1885 II Съединението... С. 121-122. На Берлинском конгрессе Греции предоставлено право получить Фе-салию (до р. Пеней) и Эпир (до р. Каламас), хотя это не было записано в решениях конгресса. Турецкое правительство (Блистательная Порта) отказывается переговаривать напрямую с Грецией и после настойчивого вмешательства принимавших участие в конгрессе государств Афины получает изменение границы с Турцией.
5 Доклад Брая в Белграде, 26.ІХ. 1885II Съединението... С. 115-117. Читая этот доклад, канцлер Бисмарк написал на полях напротив этого абзаца с заявлениями сербского короля пренебрежительное «свинопас».
6 Доклад Флеша из Софии, 6.Х. 1885// Съединението... С. 170; Ministere des Affaires Etrangeres, Correspondance politique. Turquie, Andrinople. T. 3 (1878-1880). P. 349.30.IV.1880.
7 Leger L. La Bulgarie. Paris, 1885. P. XIII. Луи Леже пишет: «Болгары не хотят, как греки или сербы, чтобы к ним присоединили одну новую территорию или чтобы приступили к новому расчленению Турции». Он предвидит, что при первой возможности «Болгария, Румелия и Македония объединятся». Leger L. La Save, le Danube et le Balkan. Paris, 1884. Мнение Солсберрисм.: Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. III. М., 1967. С. 350.
8 Стателова Е. Балканскиге държави и българ-ското Съединение II Военноисторически сборник. 1985. № 4. С. 107; Попов Ж. Румъния и Съединението//Исторически преглед. 1993. № 3. С. 78 идр.
9 Български екзарх Иосиф I. Дневник. С., 1992.
С. 110.
10 Documents diplomatiques fran^ais. Т. III. Doc. 307. P. 278.29.XI. 1880; Попов P. Балканиге в си-стемата на военнополитическите блокове и съюзи на империалистическите сили (1878-1908) II Сбор-никв честна проф. Христо Гандев. С., 1985. С. 318.
11 Киняпина Н.С. Указ. соч. С. 19.
12 Jelavitch В. L’ambassade russe a Paris, 1881— 1898. Les memoires de Nicolas Giers II Revue canadienne d’etudes slaves. Vol. I—II: 1967-1968; Cm. перевод этого эпизода воспоминаний в журнале «Епохи» (В. Търново, 1995, кн. 3-4, с. 189).
13 Доклад Волкенштейна из Петербурга, 12.Х.1885// Съединението... С. 199; Димитров И. Пре-ди 100 години// Съединението... С., 1985. С. 176 и др.
14 Etat major de l’armee de terre, Service Historique, Attaches militaires, Russie. 7 N 1470. Doc. 219.25.X.1885; См. также доклад Бигелебенаиз Софии Кальноки, 5.V.1885, в Болгарии, в австро-венгерских дипломатических документах, 1879-1885. Т. I. С., 1993. С. 485-487.
15 Вестник Европы, 1885, №11,1.XI. 1885; Иностранное обозрение. С. 418 и др.
16 Доклад Гегенмюллера из Лондона, 8.Х. 1885 //Съединението... С. 185-187.
17 СтателоваЕ. Иван Евстратиев Гешов. С., 1994. С. 54; В другом письме М. Гешовой из Лондона он пишет: «...леди Странгфорд, ставшая тоже ярой соединисткой, как и все англичане» (см.: Иван Ев. Гешов. Личнакореспонденция. С., 1994. С. 80-81).
18 Доклады Гегенмюллера от 29 и 30 сентября 1885 г. неправильно интерпретированы в книге( см.: Вучковил В. Дипломатическа исторща српско-бу-гарскограта (1885-1886). Београд, 1956. С. 15). См. на болгарском языке те же доклады: Съединението... С. 138-140. Солсбери нигде не говорит Геген-мюллеру о необходимости в компенсациях в пользу Сербии за счет Болгарии.
19 Guillen P. L’expansion, 1881-1898. Paris, 1984.
P. 113.
20 La Petite Republique Fran^aise, le 24.IX. 1885.
21 Le Figaro. 1.X.1885.
22 Телеграмма Фрейсине, 15.X.1885 II Съединението... С. 211.
23 Etat major de l’armee..., 7 N 1645 Turquie, 28.IX.1885.
24 Hugonnet L. Op. cit. P. 124.
25 Etatmajor de l’armee..., 7 N 1645,17.X.1885.
26 Доклад маркиза де Ноай из Константинополя, 21.Х.1885 II Съединението... С. 235; Дамянов С. Българиявъвфренскатаполитика. С., 1985.С. Ибидр.
27 Доклад Моренгейма, 13.12.1885. Архив внешней политики России. Ф. 187, Посольство в Париже. Оп. 524. Д. 1258. Л. 306-310.
28 Гире Моренгейму, 8.12.1885. Архив внешней политики России. Ф. 187, Посольство в Париже. Оп. 524. Д. 1258. Л. 266.
29 Стателова Е., Пантев А. Съединението на Княжество България и Източна Румелия през 1885. С., 1985; СтателоваЕ., Попов Р., Танкова В. История набългарскатадипломация, 1879-1913. С., 1994. С. 61.
30 Густав Кальноки (1832-1898) родился в Моравии, но его семья до середины XVIII в. жила в Трансильвании. Он вступает в армию в 17-летнем возрасте с намерением сделать военную карьеру. Тогда кавалерия является бастионом австрийской аристократии. Он прослужил в армии всего пять лет. Разочаровавшись, в 1854 г. поступил на дипломатическую службу. Проводит 11 лет в Лондоне секретарем австрийского посольства. На Франца Иосифа, читавшего лично доклады посольств за рубежом, производят впечатление его анализы, и он настаивает, чтобы Кальноки назначили полномочным министром в Ватикане. На этом посту Кальноки вступает в конфликт с министром иностранных дел Андраши и уходит в отставку. Опять же при вмешательстве Франца Иосифа в 1878 г. его назначают послом в России. Это важный пост, и он обычно является трамплином к штатному месту в министерстве иностранных дел. В 1881 г., после смерти Геймерле, Кальноки назначен министром иностранных дел и остается на этом посту до 1895 г. Он сторонник политики сотрудничества с Германией.
31 Телеграмма Кальноки, 14.Х.1885 II Съединението... С. 205-206. В разговоре с российским послом в Вене Лобановым о возможных компенсациях Сербии Кальноки выдвигает аргумент о том, чтобы это произошло за счет Болгарии: «...область, заключенная приблизительно между Митровицей, Приштиной, Призреном и Дьяковицей, которую сербы называют Старой Сербией, не является подходящей для них, так как все сербы, обитавшие ее когда-то, эмигрировали в Австрию за последний век, и в этих краях якобы живут одни арнауты и мусульмане албанцы. По его мнению, именно в сторону Софии можно было бы отодвинуть сербскую границу, присоединив к Сербии болгарский округ Трын и, наверное, Брезник». Доклад Лобанова от 19.Х.1885 //Съединението... С. 221.
32 Etat major de l’armee..., 7 N 1125 Austrich-Hongrie.Doc. 81.15.X.1885.
33 Доклад Герберта Бисмарка, 19.X.1885// Съединението... С. 224.
34 BojonaB ВучковиЪ. Указ. соч. С. 47.
35 Etat major de l’armee..., Russie, 7 N 1470. Doc. 223.10-22.XI.1885.
36 Вестник Европы. 1886. № 1. С. 417.
37 Etat major de l’armee..., 7 N 1470, Russie. Doc. 224.25.XI-7.XII.1885.
38 Там же.
39 Leger L. La Bulgarie. P. XVIII.
