CC BY
39
УДК 338.22(091)(470)"192" ББК Т3(2)613-2
И.В. ТУРИЦЫН, М.А. ХОЛОДНЫЙ
СОБСТВЕННОСТЬ И ЭФФЕКТИВНОСТЬ: АГРАРНЫЕ АЛЬТЕРНАТИВЫ ЭПОХИ НЭПА
Ключевые слова: новая экономическая политика, аграрная политика, государственная поддержка, крестьянское хозяйство, собственность, земельное общество, кооперирование, коллективизация, агротехника.
В статье исследуется проблема эволюции отношений собственности на землю, рассматриваются факторы, предопределившие отказ большевиков от новой экономической политики. Показано, что косность общины нередко прямо блокировала творческие инициативы передовых крестьян, а неуклонное дробление крестьянских дворов снижало товарность аграрного сектора экономики страны. Выход из ситуации власти видели в радикальном отрицании прежних институтов и форм. При этом судьба «кулака» должна была стать примером для всей массы крестьянства, «инстинкт собственника» в котором предполагалось уничтожить во имя повышения эффективности аграрной сферы. В этом авторам видится главная теоретическая ошибка инициаторов кампании коллективизации.
Гигантский эксперимент, начатый большевиками в 1917 г. и имевший целью создание нового бесклассового общества, основанного на тотальном обобществлении, как известно, уже вскоре был окарикатурен в политике военного коммунизма, поставившей страну на грань катастрофы. Выход из нее начался в 1921 г. на путях частичной реанимации рыночных отношений. В крестьянской стране это означало неизбежные уступки основному товаропроизводителю - крестьянину, его «частному интересу».
Основным итогом революции в деревне стало перераспределение земель на основе формальной «социализации». Объявив землю единым государственным «фондом», государство, в целом, почти не вмешивалось в текущую деятельность общины как владельца земли и регулятора земельных отношений. В условиях всеобщего обнищания и массового голода главной задачей для власти стало увеличение сельскохозяйственного производства. А для этого в первую очередь требовалось: «Обеспечить правильное и устойчивое, приспособленное к хозяйственным условиям, пользование землей» [11]. Этот вывод постановления ВЦИК от 30 октября 1922 г. «О введении в действие Земельного кодекса, принятого на 4 сессии IX созыва» предопределил легализацию традиционных институтов деревни.
Земельный кодекс [10], связанные с ним подзаконные акты, последующие законы, принимавшиеся в его развитие и дополнение, имели своей главной задачей элементарную защиту производителя - собственника в целях обеспечения более устойчивого развития сельского хозяйства. Но отчасти идя «на поводу» у общины, большевики стремились не допустить фактического возрождения столыпинской политики создания «сильного» хозяина. К примеру, Земельный кодекс твердо устанавливал, что земельные наделы, усадьба и имущество двора принадлежат не «домохозяину», а всем его членам, независимо от пола и возраста. А уже это влекло за собой глубокие изменения в порядке хозяйствования, наследования и т.д.
На страже данных норм, ввиду их особого значения, были призваны стоять специально созданные волостные, уездные и губернские земельные комиссии -особые земельные суды, регулировавшие земельные отношения. Однако в довольно непродолжительном времени выяснилось: «Эту работу земельных судов в деревне на каждом шагу тормозят старые собственнические привычки и
распорядки, до сих пор сохранившиеся в крестьянском хозяйстве» [1. С. 22]. Несмотря на все большевистские эксперименты и инновации, крестьянская аграрная традиция оказалась чрезвычайно устойчивой. Поэтому на практике вместе, а нередко и вместо них, с советскими земельными законами жизнь крестьян регулировали деревенские обычаи. Как признавали современники: «На основе частной земельной собственности испокон веков укрепились в деревне распорядки и обычаи - "это мое, а это твое". - Я на полосе хозяин, хочу засею, хочу загорожу»... - "Земля моя" - и хотя земельный кодекс под страхом уголовной ответственности запрещает продажу, покупку, завещание, залог и дарение земли - ее часто и дарят, и продают, и меняют на яблони, и завещают, и вырывают поставленные на ней после землейстройства столбы». Сплошь и рядом, вопреки закону «ретивый хозяин считает все своей собственностью и при дележе одному дает больше, а другого сына или невестку и совсем обделит, а то и вовсе выгонит за «непочтение»». В принципе, схожим образом - традицией, жила и община: «Бывает, что общество само же нарушает свои постановления. Скажем, передают обществу леса местного значения и оно постановляет беречь их, охранять от порубок, а на другой же день все наперегонки едут рубить лес без плана и порядка, лишь бы побольше захватить» [1. С. 22].
Отмечая устойчивость традиционных земельных отношений как на уровне общины, так и отдельного крестьянского двора, мы принципиально возражаем против их идеализации. На наш взгляд, по мере восстановления разрушенного хозяйства становились все более очевидными их серьезные негативные черты - в первую очередь невозможность сколько-нибудь быстрого преодоления технической отсталости и низкой эффективности традиционного крестьянского хозяйства, еще более усугублявшихся именно в связи с несовершенством отношений собственности.
Как показывала практика, община все более превращалась в тормоз прогресса в аграрной сфере. Рожденные психологией уравнительности практически ежегодные переделы земли, чересполосица и т.д. задавали общий усредненный производственный стандарт, далекий от современных требований. Сплошь и рядом ввиду грядущих переделов, в отличие от усадебных наделов, крестьяне не удобряли, не благоустраивали пахотные земли. В силу этого земля истощалась, урожаи оставались крайне низкими, передовые агротехнические приемы не внедрялись и т.д.
Эффективность крестьянского хозяйства находилась на крайне низком уровне. И вина общины в этом была весьма существенной. Как показывали данные многочисленных обследований, община нередко буквально навязывала своим членам алгоритм аграрных работ. Причем «В ряде случаев земельное общество выступает как активно противодействующая агрикультурным начинаниям организация, устанавливая принудительный для всех трехпольный севооборот, обязывая всех членов об-ва одновременно приступать к работам, запрещая ранний пар и вспашку под зябь, устанавливая обязательный для всех выпас скота по пашне и жнивью и т.д. (Пойская вол., Лукоянов-ского уезда, Нижегородской губ.; Кромск. вол., Орловск. у. и губ.)». Нормы общинной жизни на деле означали: «"Равняйся по общине", проводи работу так, чтобы она «подходила под общие рамки» (Воловск. район, Тульск. губ.) - вот те требования общины, с которыми должен считаться каждый ее член в стремлении улучшить свое хозяйство» [3. С. 98]. Лиц, не учитывавших такие требования, ожидала не просто общественная обструкция, но и, нередко, прямая расправа. К примеру, по данным того же анкетного обследования, «земельных отношений в современной деревне и тех изменений, какие произошли за время революции» (124 анкеты), проведенного в 1927 г. Коммунистической Академией: «в дер. Шахово кр-на, выехавшего весною в поле вспахать пар, прогнали
и заявили: «если ты будешь пахать пар, то скотину твою выгоним из стада», и «даже угрожают побоями» (Кромск. вол, Орловск. у. и губ.)» [3. С. 98].
Косность общины нередко прямо блокировала творческие инициативы «культурных» крестьян - «опытников», «передовиков». В частности, она заметно препятствовала переходу к правильному землеустройству, севообороту, мешала развитию травосеяния, применению искусственных удобрений и т.д. Однако на фоне явного противодействия общины тем передовым методам ведения хозяйства, которые так или иначе пробивали себе дорогу, еще более негативные последствия для аграрного развития генерировало развитие отдельного крестьянского двора.
Парадоксально, но сохранению крестьянской традиции при этом немало способствовало само государство, заинтересованное в сохранении двора как эффективной производственной единицы. Нами уже отмечалось ранее, что «с учетом того значительного вреда, который был связан с дроблением хозяйств, и крестьяне, и власти стремились сохранить целостность двора как хозяйственной единицы» [14. С. 651]. Однако, несмотря на все усилия, в частности, на установленные Земельным кодексом нормы «недробимости» хозяйств, они оказались неспособны изменить общее направление развития деревни - крестьянские хозяйства постоянно делились, неуклонно мельчая и теряя товарность.
Поиск средств предотвращения такого развития села оказался весьма актуальным. Причем в основном он сводился к предложениям более жестко регулировать дробление хозяйств. К примеру, А. Алексеев призывал в ленинградском крестьянском журнале: «По-моему, в Земельном Кодексе необходимо установить, кроме добровольных, еще и твердые законные нормы не-дробимости хозяйств не только хуторских и отрубных, но и состоящих в земельных обществах. Эти нормы будут, конечно, различны в разных губерниях и районах, но задачу свою - охранить крестьянские хозяйства от измельчания и разорения - эту задачу они выполнят. Ведь, установлены же нормы имущества и семян, которые не могут быть взяты при описи имущества хозяйства по налогу и т.д. А, ведь, они также установлены для того, чтобы не лишить хозяйство необходимых условий для его существования и развития» [2. С. 6].
Пока современники дискутировали, дробление продолжалось, увеличивая число малоземельных, нетоварных хозяйств. С другой стороны, в деревне постепенно начало расти и число «кулацких» хозяйств, в том числе, принадлежавших советскому активу, коммунистам. Возник парадокс: государство требовало роста аграрного производства, перехода к современной агротехнике, но его союзником и опорой в деревне объявлялось беднейшее и среднее крестьянство. При этом в «узкохозяйственном» плане было все более ясно, что беднота не способна обеспечить потребностей развития. Поэтому, хотя партийные пропагандисты усиленно доказывали, что бедность вполне преодолима и, более того, именно это является целью партии, на деле к 10-летнему юбилею Октября власть фактически признала, что «вкладывать» в бедные хозяйства экономически бессмысленно.
Косвенно это получило отражение, в частности, в отказе от активно практиковавшейся в течение всего восстановительного периода семенной помощи деревне. Среди мер помощи разоренному войной крестьянству эта мера была одной из наиболее важных и ощутимых. Достаточно отметить, что за 1922-1926 гг. Наркомзем ссудил крестьянскому населению семенную помощь в объеме около 106 млн пудов семян [5]. Натуральная семссудная помощь шла при этом по двум направлениям: на восстановление погибших от неурожаев площадей посева и расширение посевных площадей.
Такая бесконечная помощь деревне явно обременяла государство. Поэтому постановлением от 26 ноября 1926 г. Экономическое Совещание РСФСР закрепило курс на ликвидацию семссуды. Весной 1927 г. Наркомзем информировал о проведении последней ее выдачи. Причем выделялась она только тем районам, где наблюдалась массовая гибель яровых посевов. Утвержденный Госпланом РСФСР план для НКЗема предполагал выделение всего 1520 тыс. пудов ссуды для Уральской области, Крымской республики и области Коми. Остальные могли получать помощь лишь из местных крестьянских фондов, дотационных фондов губисполкомов и «по линии кредитования сельхозбанком» [6].
Предполагалось, что операции Наркомзема РСФСР по оказанию натуральной семенной помощи «рядовыми семенами» постепенно уступят место заготовке сортовых семян. Обосновывая это решение, партийные пропагандисты объясняли, что «государственная семссудная помощь крестьянскому населению в тех формах, в каких она существовала до настоящего времени, подлежит ликвидации», поскольку: «Перед государством в настоящий момент стоит чрезвычайно важная задача - поднять товарность зерновой продукции деревни. В дальнейшем укрепление сельского хозяйства должно идти по линии снабжения крестьянского населения высококачественными сортовыми семенами. Это мероприятие значительно увеличит и улучшит урожай крестьянских хозяйств и одновременно приведет к восстановлению нашего вывоза». На деле же это решение в гораздо большей степени отразило стремление государства возложить данную заботу на плечи самих крестьян. Как отмечалось тем же автором: «главное внимание должно быть обращено на создание местных крестьянских неприкосновенных семфондов. Несмотря на то, что с момента издания декрета о семенных фондах прошло 4 года, результаты по созданию семенных фондов еще очень невелики. Наличность неприкосновенных крестьянских семенных запасов к настоящему времени исчисляется по РСФСР в 6 255 тыс. пудов при 22 214 дес. общественных запашек. Это количество в сравнении с семенной потребностью крестьянства нужно считать ничтожным» [7. С. 12].
В целом, единоличная и общинная деревня была обязана все более активно повышать товарность, опираясь лишь на собственные силы. Решить эту задачу на добровольной основе было не просто крайне затруднительно - невозможно. В этих условиях выход власти увидели в форсированном кооперировании крестьян, позволявшем преодолеть как агрокультурную «ограниченность» общины, так и низкую товарность дробящегося крестьянского двора. Заметим, что это было уже не то добровольное кооперирование, которое пропагандировалось еще недавно - в условиях курса «Лицом к деревне!» [12. С. 114]. Для энтузиастов середины 1920-х гг., полагавших, что «лозунг землеустройства, «приближение хлебороба к земле» - население начинает проводить в жизнь», а «вновь образующиеся выселки быстро начинают чувствовать необходимость объединения в товарищество, чтобы совместными силами бороться за укрепление и улучшение своего хозяйства», едва ли не главная проблема виделась в нехватке тракторов. Появятся они в необходимом количестве - «ни одного выселка не останется некооперированного» [8. С. 22].
Спустя всего пару лет ситуация принципиально изменилась. На самом раннем этапе масштабной кампании обобществления власти еще пытались эксплуатировать традиционные чувства хозяина, собственника, подчеркивая, что: «Кооперация экономит каждую частицу крестьянского труда в сельском хозяйстве, экономит расходование каждой трудовой копейки в хозяйстве, помогает быстрейшему изживанию некультурности в деревне, сохраняет труд крестьянина от кулацко-торгашеской кабалы. Кооперация же помогает деревне покрываться сетью маслобойных, паточных, дегтярных, скипидарных и
др. заводов, которые не только организуют и поднимают доходность сельского хозяйства, но также постепенно занимают свободные рабочие руки деревни и ослабляют безработицу в городах» [9. С. 2].
Вместе с тем уже тогда отмечалось, что кооператив - не простая «торговая лавочка»: «Торгашеской наживы кооперация себе целью не ставит. Кооперация в условиях советской власти старается помочь бедняку и середняку выйти из нужды путем такой организации труда и хозяйства, при которой устраняется влияние частного капитала и посредника в деле товарообмена между городом и деревней [9. С. 2]. Как следствие, если прежде «культурное значение» передовых частных хозяйств государство приветствовало, то с 1927 г. единоличные хозяйства (особенно коммунистов) «фактически ставятся вне закона» [13. С. 49].
От этой новой, трансформированной программы актуализации «бедняка» лишь шаг оставался до прямой войны с хозяйственной самодеятельностью крестьян, достигшей своего апогея в борьбе с «кулаком». К концу 1928 г. на войну с кулаком был проведен уже тотальный «призыв». Дезертиров здесь быть не могло. В частности, партийные пропагандисты настаивали: «работа деревенского учителя мало смыкается с фронтом борьбы против кулака в деревне. Еще последний недостаток характеризует работу среди медработников, агрономического персонала и, в особенности, совторгслужащих. Это объясняется не столько их перегруженностью служебными обязанностями, сколько часто встречающейся отчужденностью их от основной массы деревенского населения, в особенности - от бедноты и батрачества» [4. С. 13].
Не отрицая наличия кулака в откровенно бедной российской деревне, следует признать, что дело было уже не в нем. Судьба «кулака» должна была стать примером для всей массы крестьянства, «инстинкт собственника» в котором предполагалось уничтожить во имя повышения эффективности аграрной сферы. И в этом нам видится главная теоретическая ошибка инициаторов кампании коллективизации.
Литература
1. Алексеев А. За земельную революционную законность // Красная деревня. 1927. № 2,
9 янв.
2. Алексеев А. Частые разделы - причина маломощности многих крестьянских дворов (В порядке обсуждения) // Красная деревня. 1927. № 13, 27 марта.
3. Амфитеатров Г.Н. Земельное общество и сельсовет // Революция права. 1928. № 2.
4. Больше внимания к перевыборам Советов // Культурная революция. 1928. № 3, 20 дек.
5. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. А-259. Оп. 11а. Д. 4. Л. 73.
6. ГАРФ. Ф. А-262. Оп. 4. Д. 41. Л. 123, 181.
7. Женьер Я. Крестьянские неприкосновенные семенные фонды // Деревенский коммунист. 1927. № 3(51), 10 февр.
8. Наш округ // Красный пахарь. Майкоп. 1925. № 1-2, янв.-февр.
9. Осипов А. Кооперация организует крестьянское хозяйство // Красная деревня. 1927. № 4, 23 янв.
10. Собрание кодексов РСФСР. 4-е изд. М.: Юрид. изд-во НКЮ РСФСР, 1928.
11. Собрание Узаконений. 1922. № 68. Ст. 901.
12. Турицын И.В. Кадровая политика РКП(б) и периодическая печать (1921-1925 гг.). Армавир: Издат. центр АГПИ, 1998.
13. Турицын И.В., Холодный М.А. Эволюция крестьянского хозяйства и корректировка задач культурной революции в 1926-1928 гг. // Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2015. № 4.
14. Холодный М.А. Советское землеустройство и право собственности в деревне в условиях нэпа // Современная научная мысль. 2014. № 5.
ТУРИЦЫН ИГОРЬ ВИКТОРОВИЧ - доктор исторических наук, профессор, президент НИИ истории, экономики и права, Россия, Москва (i.turitsyn@mail.ru).
ХОЛОДНЫЙ МАКСИМ АЛЕКСАНДРОВИЧ - кандидат исторических наук, научный сотрудник НИИ истории, экономики и права, Россия, Москва (info@helri.com).
I. TURITSYN, M. HOLODNY
PROPERTY AND EFFICIENCY: NEP AGRARIAN ALTERNATIVES
Key words: new economic policy, agricultural policy, government support, farm, property, landowners' society, cooperation, collectivization, agricultural machinery.
The article considers the issue of the evolution of land ownership relations, as well as factors underlying the rejection of the new economic policy by the Bolsheviks. It is shown that the inertness of the community often blocked the creative initiatives of the advanced peasants directly, while a steady fragmentation of peasants' households reduced marketability of the agricultural sector of the country. The authorities regarded the radical denial of the former institutions and forms as the way out of that situation. At the same time the fates of the kulaks were supposed to kill the «owner's instinct» in the entire mass of the peasantry, which would enhance the efficiency of the agrarian sector. This seems to have been the key theoretical mistake of the initiators of the collectivization campaign.
References
1. Alekseev A. Za zemel'nuyu revolyutsionnuyu zakonnost' [For Revolutionary Land Law]. Kras-naya derevnya [Red Village], 1927, no. 2, Jan. 9.
2. Alekseev A. Chastye razdely - prichina malomoshchnosti mnogikh krest'yanskikh dvorov (V poryadke obsuzhdeniya) [Frequent divisions - the reason for little efficiency of many peasants households (in order of discussion)]. Krasnaya derevnya [Red Village], 1927, no. 13, Mar. 27.
3. Amfiteatrov G.N. Zemel'noe obshchestvo i sel'sovet [A Landowners Society and a Village Council]. Revolyutsiya prava [Law Revolution], 1928, no. 2.
4. Bol'she vnimaniya k perevyboram Sovetov [More attention to the elections to the Soviets]. Kul'turnaya revolyutsiya [Cultural Revolution], 1928, no. 3, Dec. 20.
5. Gosudarstvennyi arkhiv Rossiiskoi Federatsii. F. A-259. Op. 11a. D. 4. L. 73 [State Archives of the Russian Federation. Archive A-259. Anagraph 11a. 4. Document 4].
6. Gosudarstvennyi arkhiv Rossiiskoi Federatsii. F. A-262. Op. 4. D. 41. L. 123, 181 [State Archives of the Russian Federation. Archive A-262. Anagraph 4. Document 41].
7. Zhen'er Ya. Krest'yanskie neprikosnovennye semennye fondy [Untouchable peasant seed funds]. Derevenskii communist [Country Communist], 1927, no. 3(51), Feb. 10.
8. Nash okrug [Our district]. Krasnyipakhar'. Maikop [Red Plowman. Maikop], 1925, no. 1-2, Jan.-Feb.
9. Osipov A. Kooperatsiya organizuet krest'yanskoe khozyaistvo [Cooperation Organizes a Peasant Houshold]. Krasnaya derevnya [Red Village], 1927, no. 4, Jan. 23.
10. Sobranie kodeksovRSFSR. 4-e izd. [Assembly Codes of the RSFSR. 4th ed.]. Moscow, 1928.
11. Sobranie Uzakonenii [Assembly Legalized], 1922, no. 68, Article 901.
12. Turitsyn I.V. Kadrovaya politika RKP(b) i periodicheskaya pechat' (1921-1925 gg.) [Personnel policy of the RCP (b) and periodicals (1921-1925.)]. Armavir, 1998.
13. Turitsyn I.V., Kholodnyi M.A. Evolyutsiya krest'yanskogo khozyaistva i korrektirovka zadach kul'turnoi revolyutsii v 1926-1928 gg. [The Evolution of a Peasant Household and the Adjustment of the Cultural Revolution Goals in 1926-1928]. Kaspiiskii region: politika, ekonomika, kul'tura [The Caspian region: politics, economy, culture], 2015, no. 4.
14. Kholodnyi M.A. Sovetskoe zemleustroistvo i pravo sobstvennosti v derevne v usloviyakh nepa [Soviet land management and ownership in the village under the NEP]. Sovremennaya nauchnaya mysl' [Modern Scientific Thought], 2014, no. 5.
TURITSYN IGOR - Doctor of Historical Sciences, Professor, President of History, Economics and Law Research Institute (HELRI), Moscow, Russia.
HOLODNY MAKSIM - Candidate of Historical Sciences, Scientific Researcher, History, Economics and Law Research Institute (HELRI), Moscow, Russia.
Ссылка на статью: Турицын И.В., Холодный М.А. Собственность и эффективность: аграрные альтернативы эпохи нэпа // Вестник Чувашского университета. - 2015. - № 4. - С. 167-172.
