CC BY
14
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2012. № 3
«Собранье пестрых глав...»: актуальные проблемы современного литературоведения. К 60-летию Н.Л. Вершининой. Псков: ПГПУ им. С.М. Кирова, 2011. 216 с.
«Собранье пестрых глав...» — очень удачная цитата в названии сборника статей, посвященных самым разнообразным авторам: от А.С. Пушкина до Тэффи и представителей соцреализма. С другой стороны, за внешним тематическим разнообразием скрывается удивительно гармоничный и целостный комплекс идей, представляющий единую литературоведческую школу, во главе которой стоит Н.Л. Вершинина.
Эта научная школа, развивающаяся на кафедре литературы Псковского государственного педагогического университета, сосредоточила свое внимание на литературе «второго ряда» и «забытых» сторонах литературного процесса. В предисловии к сборнику подчеркнуты демократизм и гуманность идеи, вдохновляющей Н.Л. Вершинину, ее учеников и коллег: «По убеждению Натальи Леонидовны, своей литературой говорит народ, дух которого находит воплощение и в гениях, и в талантах, и, возможно, даже в массовой литературе» (с. 3). Настоящая книга в полной мере демонстрирует научную продуктивность этих взглядов.
В конце сборника — список трудов Н.Л. Вершининой, состоящий из более чем 200 работ, опубликованных в России и за рубежом. Этот список демонстрирует значительный вклад Н.Л. Вершининой в изучение творчества самых разных писателей — А.С. Пушкина, Ф.В. Булгарина, Н.А. Некрасова, Л.Н. Толстого и Н.М. Карамзина, в историю исследования жанров литературного анекдота и идиллии. Ряд статей и монографии1 юбиляра сыграли важную роль в обосновании актуальности изучения беллетристики первой половины XIX в. Н.Л. Вершинина не только исследователь, но и педагог, автор многих глав в учебниках по литературе и пособиях для школы и вуза, статей в словарях и энциклопедиях.
Первую половину книги составили пять обширных статей Н.Л. Вершининой, представляющих основные направления ее исследований. Первая статья «К вопросу об "общем" и "обыкновенном" в прозе А.С. Пушкина 1830-х гг.» вводит дополнительную
1 Вершинина Н.Л. Русская беллетристика 1830-х — 1840-х годов. Проблемы жанра и стиля. Псков, 1997; она же. Нравоописание в русской прозе Х1Х-ХХ веков. Псков, 2008.
190
оппозицию в сферу изучения пушкинского стиля, «простого» и «условно-поэтического» слова. Сфера «обыкновенного» связана с развитием сюжета, в то время как «область "общего" должна как бы "задерживать" это движение включением безотносительных к нему и наделенных дополнительными эстетическими смыслами безличных мест» (с. 6-7). Это теоретическое положение убедительно иллюстрируется поэтикой V и VI глав романа «Дубровский». В отрывке из V главы, начинающемся словами «Между тем Владимир углублялся в чащу дерев...», Владимир вырывается «в состояние безвременья» (с. 9), а повествование смещается в сторону элегической топики, понимаемой как вечная и общечеловеческая. В начале VI главы сфера «общего» — это разбор Владимиром бумаг покойного отца и погружение душой «в мир семейственного счастия» (с. 13). Таким образом, повествование построено на динамике «обыкновенного» и «общего» на уровне как проблематики, так и стиля. Н.Л. Вершинина причисляет к этому явлению и обнаруженные В.В. Виноградовым временные «провалы», фрагменты с «временной неопределенностью», в стиле «Пиковой дамы», а также монолог Германна, состоящий из «общих мест» (с. 12). Статья завершается выводом о единой закономерности пушкинского повествования: «Таким образом, "общее" позволяет личностному и социально конкретному словно бы затаиться в ожидании новой возможности проявить себя после необходимого перерыва, обозначенного формами привычного, "стертого" словоупотребления, не отвлекающего читателя от сосредоточенности на действии и в то же время "остраняющего" это действие включением его в широкий бытийный контекст» (с. 13).
О масштабе проблематики следующей статьи говорит уже ее лаконичное название: «Одиссея Булгарина». Это подробная характеристика творчества и эпизодов биографии писателя, строящаяся вокруг ряда принципиальных положений. Во-первых, Булгарин разработал оригинальную авторскую позицию «создания вместе с читателем опыта»; «булгаринский автор сам полифункционален: роман воспитания развертывается как роман "с участием" публики» (с. 19-20). В этой статье ярко отразились демократизм и гуманность литературоведческого подхода Н.Л. Вершининой, поскольку она подчеркивает важность вопроса «о том, насколько этически правомерна авторитарность той или иной литературной и идеологической концепции» писателя в его стремлении воздействовать на публику (с. 32). Булгарин представляет особый интерес именно тем, что он — один из немногих, кто связал становление своей личности с «публикой», приняв ее такой, какая она есть, и добавив к ее эмпирически-частному опыту общечеловеческие обобщения и высокую риторику. Во-вторых, самосознанию и стилю поведения Булгарина была присуща «двуобращенность объективного, онтологического свойства» (с. 29):
191
сочетание низменных и прагматических поступков с возвышенными и подлинно нравственными. В-третьих, он на протяжении всего творчества фактически переписывал «текст» собственной жизни, откликаясь на любовь своего времени к биографиям и запискам. Наконец, Н.Л. Вершинина выявила целый ряд новаторских явлений в творчестве Булгарина, которые делают его фигуру важной для изучения хода литературного процесса в целом. Это его вклад в развитие жанра военного рассказа; предвосхищение им эффекта «остранения», ставшего знаменитым благодаря Л.Н. Толстому; выбор им в качестве героя ребенка и изображение его «эпох развития»; опыт смешения жанров и стилей в романе «Иван Выжигин». Думается, что эта статья, раскрывающая психологию личности Булгарина, механизмы его творчества, а также «секрет» популярности «Ивана Выжигина» у всех слоев современников романа, — очень важная веха в изучении наследия писателя.
В третьей статье сборника Н.Л. Вершинина ставит ранее нигде не освещавшийся вопрос о роли идиллии в нравоописательной литературе 1820-1840-х гг. Автор определяет идиллию как «знаковое выражение состояния самодостаточности (согласия с собой), соответствующего фазам либо дорефлективного, либо пострефлективного сознания» (с. 63). Поскольку нравоописательный роман указанного периода стремился к дидактизму, ему свойствен идиллический финал как итог развития героя (пострефлективное сознание). Н.Л. Вершинина обнаружила элементы идиллии в неоконченном романе «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» Н.А. Некрасова и в прозаическом отрывке А.С. Пушкина с чертами нравоописания «Участь моя решена. Я женюсь...». Таким образом, идиллия — это и антипод нравоописания, и его закономерное дополнение. Даже бесстрастные «физиологические» очерки содержат «в подтексте тоску о невозможности для героев идиллического счастья» (с. 67).
Еще одна статья Н.Л. Вершининой посвящена роли идиллии в процессе становления романного жанра в 1820-1830-е гг. Если в статьях о Пушкине и Булгарине были сделаны важные историко-литературные выводы, то две работы об идиллии представляют читателю Н.Л. Вершинину как теоретика литературы. Она показала, что при переходе от нравоописания к роману новой формации в первой трети XIX в. претерпевают изменение и элементы идиллии в составе романа. Если в нравоописании («линейный» догматичный стиль, по М.М. Бахтину) идиллия изображает авторитарное «должное», то в новом романном («живописном», по Бахтину) стиле идиллический топос начинает отделяться от конкретных жизненных ситуаций, оставаясь желанным, но противостоящим индивидуальности героя и стиля. Автор статьи подробно проанализировала соотношение двух типов идиллии в романе «промежуточного стиля» между «линейным»
192
и «живописным» — это «Русский Жилблаз, похождение Александра Сибирякова или Школа жизни» (1832) Г. Симоновского. Тем самым произведение автора «второго ряда» оказалось весьма интересным в теоретическом аспекте.
Серию теоретических статей Н.Л. Вершининой завершает исследование времени в литературе соцреализма 1950-х гг. В статье — детальный анализ произведений Ю. Нагибина и В. Кочетова из журналов «Звезда» и «Огонек», стихотворений Б. Слуцкого, а также обращение к прозе целого ряда советских авторов. Исследователь приходит к выводу о том, что время в этой литературе — бесконечно длящееся условное настоящее, фазами которого являются и сущее, и должное. Прошлое отсекается от настоящего как пройденный этап, «готовая» данность. А настоящее отчасти переходит в абсолютное мифическое время, которое приближает социальный роман к эпосу. В соцреализме настоящее как будто видится из светлого будущего, которое становится подлинной реальностью, «известной» каждому. Н.Л. Вершинина выделила два типа такой «единовременности»: понятную героям и непонятную, бессмысленную. Второй тип появляется в прозе Ю. Казакова, В. Пановой и раннего А. Битова, в поэзии В. Рыжея. Это позволяет автору статьи прийти к выводу, что уже в 1950-е гг. в рамках соцреализма намечался выход в широкое общечеловеческое время.
Вторую половину книги составили статьи учеников и коллег Н.Л. Вершининой. Большинство работ объединено одним и тем же познавательным механизмом: для анализа берется творчество писателя «второго ряда» (или какой-то второстепенный аспект), но в итоге исследование позволяет сделать актуальный общезначимый вывод об историко-литературных закономерностях.
Статья Н.В. Цветковой посвящена концепции литературного языка в дневнике С.П. Шевырева (1829-1832). Автор делает любопытное наблюдение о том, что Шевырев параллельно с самим Пушкиным нашел в былинах дополнительное оправдание пушкинскому сочетанию «конский топ» и выписал соответствующую цитату: «И заслышал разбойник сей / Того ли топу кониного. / Поездка Ильи Муромца» (с. 104). Н.В. Цветкова пришла к выводу, что, с одной стороны, «научные поиски Шевырева в области литературного языка сближают его с «младоархаистами» (с.107), а с другой — что его идею синтеза достижений Карамзина и «словенского» языка, древней книжности, народного творчества и просторечия можно соотнести с пушкинским синтезом разных стилей. Характеристика С.П. Шевырева как самобытного теоретика развития языка представляется важной с точки зрения не только литературоведения, но и истории русского языка.
Ю.А. Смирнова рассмотрела очерки Ф.В. Булгарина как этап формирования поэтики его нравоописательного романа. Эта статья
193
вносит вклад в теоретические представления о жанре очерка как возможном «подготовительном этапе в становлении жанра романа» (с. 111) у того или иного автора. Ю.А. Смирнова выявила ряд постоянных признаков нравоописания, перешедших из очерков Булгарина в его романы: повествование от первого лица; авторскую позицию, согласно которой «все дурное с человеком происходит от недостатка воспитания и образования» (с.117); осмысление жизни человека как целого со своим общим итогом.
Н.П. Плечова проанализировала коллизию «мечта — действительность» в прозе Е.П. Гребёнки. Автор статьи восстанавливает историко-литературную справедливость по отношению к этому писателю: именно «Гребёнка положил начало новому сюжетному ходу в поэтике натуральной школы, когда романтически настроенный герой, приезжая в Петербург, должен отказаться от романтических идеалов и обратиться к "прозе жизни"» (с. 120). Тем самым молодой Адуев И.А. Гончарова и студент Покровский Ф.М. Достоевского — наследники героя «Записок студента» Гребёнки! Н.П. Плечова делает вывод и об одной из причин забвения читателем творчества Гребёнки: писатель усвоил романтическую непримиримость «реального» и «идеального», не сумев подняться до подлинно реалистического изображения взаимосвязи «мечты» и «действительности».
Взяв в качестве отправного пункта высказывания А.С. Пушкина о ценности «соразмерности и сообразности», «шшшеМа» (с. 125), Л.А. Казакова обнаружила композиционную симметрию в трагедии «Моцарт и Сальери». Так, троекратное исполнение музыки Моцарта соответствует трем монологам Сальери. И если длина монологов Сальери (как и его убежденность в своей правоте) с каждым разом уменьшается, то Моцарт все настойчивее утверждается через музыку — от фальшивой игры скрипача до Реквиема. В первой сцене большая часть текстового пространства принадлежит Сальери, а во второй сцене — Моцарту. Одни и те же слова повторяются в репликах обоих героев: «жрецы, служители музыки» (Сальери) — «единого прекрасного жрецы» (Моцарт); «пренебрегающие презренной пользой» (Моцарт) — «что пользы, если Моцарт будет жив» (Сальери). Обнаружение принципа симметрии, основанного на повторе и антитезе, — важное дополнение к изучению композиции «маленьких трагедий».
В статье Л.А. Капитановой сделан вывод об особой роли пушкинского мотива «женских ножек» как функционального элемента повести М.П. Погодина «Русая коса». Назвав этот мотив вслед за М.Н. Эпштейном «ножкой рококо» (как элемент эротики в стиле рококо), автор статьи выявляет множество элементов рокайльной эстетики, связанных с пушкинским мотивом в повести Погодина. Это ситуация тонкой интриги; интерьер с живописью Ватто, Фрагонара
194
и Буше; упоминание Венеры Боттичелли; прихотливый свет, особая роль образа зеркала и «рокайльная» одежда главной героини; тонкий эротизм. Такие наблюдения дают яркую иллюстрацию элементов рококо в русской литературе первой трети XIX в. Кроме того, интересен вывод Л.А. Капитановой о том, что мотив «ножек» и влюбленности сурового ученого у Погодина — это знак пушкинской идеи о равноправии и эстетической значимости всего в окружающем мире.
Продолжая сопоставительную линию в сборнике, Е.В. Павлова сравнила рассказ А.Ф. Писемского «Нина» и повесть А.С. Пушкина «Станционный смотритель». Автор статьи выявила сюжетное и стилистическое сходство двух произведений: множественность точек зрения и осмысление «общих мест» как продуктивных риторических ситуаций. Кроме того, Е.В. Павлова подчеркнула однослойность содержания рассказа Писемского как отличие беллетристики от классики: история Нины у Писемского остается в рамках бытовой ситуации и лишена философской «надстройки».
Статьи Е.В. Павловой и Н.П. Плечовой вносят вклад в поиск ответа на исключительно важный вопрос: чего «не хватает» авторам второго ряда, каковы механизмы разделения писателей на классиков и беллетристов в ходе культурного развития?
С.Л. Константинова охарактеризовала основные составляющие творимого В. Каменским в романе «Пушкин и Дантес» (1928) идеологического мифа о Пушкине: сложность и, возможно, слабость человеческой натуры поэта, а также триаду «изгнанничество, бунтарство и гениальность» (с. 149). С.Л. Константинова подробно анализирует механизмы создания этого мифа на разных уровнях произведения. Это сюжет (общение с Ариной Родионовной, гневные высказывания в адрес самодержавия и т.д.), система персонажей («маленький человек» чиновник Брызгалкин), образы («лучистые» и «огневые» глаза Пушкина, особая роль описания глаз всех персонажей), стиль (публицистическое «газетное слово»). Особенно важен для истории литературы вывод, связанный с декларацией Маяковского 1920-х гг.: «До сих пор футуристы преимущественно давали стихи. Потому что в революционную эпоху <...> требуется лозунговая лирика. <...> Только в самое последнее время перед футуристами встала задача дать образцы современного эпоса» (с. 155). С.Л. Константинова подчеркнула, что роман В. Каменского и стал таким образцом, который должна учитывать история футуризма.
А.Г. Разумовская проанализировала образ усадебной идиллии в лирике В. Набокова. С одной стороны, образы и стиль поэта восходят к традиционному «усадебному словарю» русской поэзии Х1Х-ХХ вв., а с другой — оживание усадьбы в памяти лирического героя связано с оригинальным мотивом ухода «из мира реального в метафизическое измерение, где власть времени обманчива» (с. 166), с огромной ролью
195
воспоминаний в художественном мире Набокова. Эта статья вносит вклад не только в набоковедение, но и в теоретическое изучение жанра идиллии, поскольку усадьба у поэта — это пространство, где «время остановилось и все излучает спокойствие и беззаботность», обещает любовь (с. 160).
В статье Е.В. Сашиной прослежена история публикаций трех томов сборника «Современный Парнас» во Франции. Автор подчеркнула масштабность этого поэтического движения (590 стихотворений девяноста девяти авторов!) и его противоречивость, поскольку нельзя однозначно сказать, являлось ли оно отдельной школой или нет. Е.В. Сашина собрала огромную библиографию изданий со словом «Парнас» в названии, увидевших свет с XVIII по ХХ в., которая может быть полезна исследователям французской литературы.
Статья ответственного редактора сборника И.В. Мотеюнайте отвечает на два простых и одновременно очень глубоких вопроса: 1) почему в нашем сознании помимо всех литературоведческих классификаций сама собой существует оппозиция «серьезная — смешная литература»? 2) и почему писателей-юмористов не включают в пантеон русских классиков? Проанализировав рассказ Тэффи «Любовь и весна. (Рассказ Гали Бучинской)», И.В. Мотеюнайте пришла к выводу, что в нем описаны приметы культуры Серебряного века. По своему осмыслению эстетизации (а значит, и искажения) любви, греха, игры и творчества этот юмористический рассказ можно сравнить с «Некрополем» В. Ходасевича или «Поэмой без героя» А. Ахматовой. Комизм детского восприятия у Тэффи — «здравый смысл», о который «разбивается» эстетизм эпохи (с. 180). Автор статьи приходит к важнейшему литературно-культурологическому выводу: «актуальность в нашем национальном сознании важной идеи православия о греховности смеха и развлечения» не дает «смешной» литературе выйти в первый ряд (с. 183). Ведь даже все классические русские «комедии» — это фактически «не смешные» сатиры.
Завершает стройную композицию сборника рассказ В.Н. Голицыной о письме к ней Д.Е. Максимова, который хлопотал об устройстве на работу в Псковский педагогический институт Надежды Яковлевны Мандельштам, вдовы поэта. В статье опубликован текст письма и его факсимиле. В связи с этим тонким письмом («Я уверен, что для института и для Вас такой (исключительный и замечательный!) человек был бы находкой»2 — с. 186) автор статьи подчеркивает важность межчеловеческих связей и культурного подвижничества, «воли к благу» в литературоведении. То, что именно эта работа завершает сборник, — очень символично. Тем самым подчеркнута человеческая теплота и высокая культурная миссия той научной
2 Подчеркивание Д.Е. Максимова.
196
школы, которую представляет псковская кафедра литературы во главе с Н.Л. Вершининой. Не случайно эта кафедра принадлежит университету, который был одним из «приютов» на тяжком жизненном пути Н.Я. Мандельштам.
Можно без преувеличения сказать, что сборник статей к юбилею Н.Л. Вершининой будет интересен и полезен любому гуманитарию: авторы рассмотрели вопросы из области не только истории и теории литературы, но и культурологии. В этой книге затронуты темы культурной памяти, русского национального сознания и советской мифологии, становления русского литературного языка, соотношения классического и «второстепенного» в культуре. Статьи сборника могут вдохновить новых исследователей, показав, к каким интересным выводам приводит изучение фигур и феноменов «второго ряда», поскольку в культуре все явления взаимосвязаны и по-своему важны.
С.Н. Ефимова
Сведения об авторе: Ефимова Светлана Николаевна, студентка 4-го курса отделения русского языка и литературы филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
