CC BY
43
С. В. Мошкин
СНГ — НАСЛЕДНИК СССР И ИМПЕРСКАЯ ТРАДИЦИЯ
В этой статье мы попытаемся обрисовать логику процессов, происходящих на бывшем постсоветском пространстве. Хотя в действительности это не постсоветское, а постимперское пространство, оно было создано Российской империей, и все те элементы сохраняющегося единства, которые есть сегодня на этом пространстве, порождены общей историей, принадлежностью стран СНГ к бывшей Российской империи и ее преемнику — СССР. Отсюда задача — понять логику происходящих здесь процессов интеграции и дезинтеграции. Но для начала необходимо сделать экскурс в историю, и не потому, что это хороший тон в подобного рода статьях, а только потому, что познание исторических закономерностей позволит нам приблизиться к пониманию того, что сегодня происходит и может произойти со странами СНГ в будущем.
По своей организации Российская империя была сугубо континентальной и тем самым резко отличалась от западных колониальных империй. В чем это принципиальное отличие? В колониальных империях есть четкая и ясная грань между метрополией и колониями. Ясно, где кончается метрополия и где начинаются колонии. Эта грань, прежде всего, пространственная, территориальная. Есть четкое разделение между гражданами метрополии и подданными империи. В континентальных же империях не было такой грани, различие было не так очевидно. В Российской империи, к примеру, никогда не было ясно, где кончается собственно Россия, этническая Россия. Не было ясно территориально: единое государство, единый состав подданных. Не было ясно этнически: границы русского народа определялись очень медленно и очень постепенно. Империя представляла собой неопределенное с этнической точки зрения государство. Вообще-то оно считалось русским, но было, прежде всего, государством-империей Романовых.
И вот, начиная с XIX в. Российскую империю начали расшатывать процессы социальной модернизации. Это, прежде всего, процессы урбанизации, усиления горизонтальной и вертикальной социальной мобильности, распространение грамотности и средств массовой информации, ослабление сословного сознания и усиление, соответственно, этнического сознания. Это были процессы нациобразования, формирования неопределенных этнических групп в нации. В Российской империи этот процесс принял две формы.
Прежде всего в XIX в. он принимает форму появления русского национализма, славянофильства. Идея славянофильства — это превращение неопределенного этнического государства в русское государство. Славянофилы добивались ограничения роли нацменьшинств, которая была колоссальной в XIX в., особенно роль немцев; русской колонизации окраин; прекращения того ненормального, с точки зрения русского национального сознания, состояния, когда центр мог иметь меньшие гражданские и юридиче-
© С. В. Мошкин, 2006
ЛОЯИТЭКС- 2006. Том 2. № 2
ские права, чем инородческие периферии; унификации империи, т. е. создания единой административной системы. В целом имелось в виду превращение Российской империи в Русскую империю.
Но одновременно с этим начались процессы нациобразования у других народов, населяющих империю. Как русский народ превращался в современную нацию, так превращались в современные нации и другие народы. Это процессы шли параллельно, и на протяжении всего XIX в. и в начале ХХ в. усиливалась национальная борьба. Царская власть, которая постепенно теряла старую традиционалистскую легитимизацию, поддается русским националистическим идеям и начинает постепенно осуществлять националистическую программу, программу русификации, особенно со времен Александра II. И чем больше она ее осуществляет, тем больше получает противодействие со стороны поднимающихся национальных движений других народов. Причем национальная оппозиция возникает там, где ее никто не ждал и не предполагал. Возникает украинское самосознание, и появляется украинское национальное движение. Формируется грузинское самосознание, и соответственно появляется грузинское национальное движение и т. д. В результате вдруг неожиданно появляется целый веер национальных движений (здесь и армяне, и латыши, и эстонцы, и много еще кого), о которых никто прежде даже думать не думал.
Процессы нациобразования — как образования русской нации, так и образования других наций — постепенно подтачивают империю. Во время Первой мировой войны в качестве ее результата происходит распад Российской империи, практически одновременно с распадом двух других континентальных империй: Турецкой и АвстроВенгерской, и по схожим причинам: организм империи был расшатан длительным процессом нациобразования, затем по нему был нанесен удар военным поражением. Однако ни Австро-Венгерская, ни Турецкая империи не смогли восстановить единство своих имперских пространств, а пространство Российской империи было восстановлено. Почему это получилось? Потому что в России к власти на волне революции приходят большевики. Это кажется парадоксальным, но истинными восстановителями империи были именно большевики.
Объяснение этому парадоксу следующее. Конечно же, русские националисты не хотели разрушения империи, они хотели превращения ее в Империю русского народа. Но их национализм подтачивал империю. «Белые» в гражданской войне в качестве одного из основных своих лозунгов приняли лозунг о единой и неделимой России, т. е. о восстановлении имперского пространства, и тем самым создали себе врагов в лице всех национальных движений, которые возникли в этот период на имперском пространстве. Большевики же, напротив, совершенно искренне не желали восстановления империи. Они были готовы принять и воплощать в жизнь все националистические программы, которые вообще возникли на территории Российской империи. Правда, при одном условии - господство коммунистической партии большевиков. Это условие для националистов в то время могло казаться не самым важным, в конце концов, какая разница, если большевики сделают это под своими лозунгами. Интернационализм большевиков
ЛОЛИтЭКС- 2006. Том 2. № 2
разоружал все национализмы. В ситуациях выбора между «белыми» и большевиками для всех националистов было ясно, что большевики неизмеримо лучше, что большевики — союзники. В результате под большевистскими лозунгами было восстановлено единство имперского пространства и были потеряны лишь те части, в которых жили народы с наиболее четко и давно сформировавшимся самосознанием: поляки, финны, прибалты.
Итак, искреннее желание восстановить империю не позволило «белым» сделать это. И, напротив, интернационализм большевиков, страстное нежелание восстанавливать империю позволили ее восстановить. Однако то государство, которое они создавали, в их сознании не было преемником Российской империи. Это было началом чего-то принципиально нового, что в конечном счете должно было охватить все человечество. В самом названии большевистского государства было заложено отсутствие преемственности с Российской империей. Его ведь не назвали Союзом наций Российской империи или Союзом российских наций, а по-большевистски инаково и претенциозно — Союзом Советских Социалистических Республик, который в конце концов должен был стать союзом всех народов мира.
На каких идеях могло строиться это новое государство? Естественно, в первую очередь на идее полного равноправия наций и народностей, в него входящих. Государство это могло быть, в соответствии с большевистской идеологией, лишь федерацией равных народов, в котором нет никаких признаков национального угнетения. Но федерация равных народов, в которую на единых правах входит такой гигантский народ, как русские, и такой маленький народ, как, скажем, буряты, — это просто немыслимая ситуация, и такого государства не может быть. И понятно почему: если государство построено на принципе равноправия, и каждый народ имеет, к примеру, один голос, то маленькие, крохотные народы могут иметь право вето и могут распоряжаться невероятными ресурсами всего этого пространства. Если этого нет, то государство все равно рано или поздно превращается в государство основного народа, в данном случае — русского. И построение на этом пространстве реальной федерации равных народов было невозможным, это было утопией.
Однако созданное большевиками государство реально и не было федерацией. Равноправие народов и федерализм были элементами большевистской идеологии, причем имевшими непререкаемое догматическое значение. Но именно догматический, квазирелигиозный характер этой идеологии исключал добровольность и какой бы то ни было реальный федерализм, как он вообще исключал какие бы то ни было свободы. Идеологические догмы требовали федерализма и равноправия. Но характер политического режима — диктатуры — требовал абсолютной унитарности. В результате возникает государство, в котором догматически закреплены принципы равноправия и федерализма, но которое на самом деле более унитарное и более централизованное, более жестко управляемое, чем предшествовавшая Российская империя. В самом деле, что это за государство, жестко централизованное, возникшее на территории бывшей Российской империи, в котором единственный центр — Москва, в котором единственный
ЛОЛИШЭКС- 2006. Том 2. № 2
возможный и естественный язык национального общения — русский, во главе которого стоят или русские, или обрусевшие представители национальных меньшинств? Вне зависимости от своей идеологии это государство объективно являлось новым вариантом Российской империи.
Постепенно, хотя и довольно быстро, ожидания мировой революции отходят в прошлое, происходит важная идеологическая трансформация: Сталин говорит о возможности победы социализма в одной отдельно взятой стране, в СССР. Если до этого СССР мыслится просто как первый взятый мировой революцией плацдарм, и смысл существования СССР — это дальнейшее распространение этой революции, когда, как это было у ранних большевиков, он может быть брошен в «топку» мировой революции. Теперь возникает прямо противоположное. Если возможен социализм, возможно осуществление утопии в одной отдельно взятой стране, то эта страна становится высшей ценностью, и, наоборот, все мировое коммунистическое движение должно происходить вокруг этой страны и для этой страны.
Преданность большевиков мировой революции трансформируется в преданность первому в мире социалистическому государству. По мере этой трансформации государство начинает все больше и больше осознаваться не как зародыш новой всемирной общности, а как преемник старого государства. Это новое государство с новой идеологией, но и в новой идеологической форме — это то же государство, которое создавалось и расширялось русскими самодержцами и теми русскими полководцами, чьими именами стали называть ордена. И если Ленин был страстным интернационалистом, последовательным противником русского шовинизма, и где-то даже русофобом, то Сталин, с одной стороны, продолжая быть марксистом, верным учеником Ленина и даже новым классиком марксизма, с другой стороны — уже классический русский авторитарный владыка, последователь Ивана Грозного и Петра I. Эта возникающая при Сталине удивительная комбинация имперских символов с сохраняющимися одновременно марксистскими и интернационалистическими догматами идеально выражена в поразительной по своей противоречивости фразе советского гимна: «Союз нерушимый республик свободных // Сплотила навеки Великая Русь». То есть республики свободные, но союз их вечный и нерушимый, и сплотила их одна республика — Великая Русь.
Война с фашистской Германией для Сталина — это уже не революционная, не идеологическая война, это, прежде всего, Отечественная (в смысле — государственная) война. Уже в 1940 г. Сталин практически восстанавливает территорию Российской империи: возвращает Прибалтику. И после победы над Гитлером Российское государство в своей новой форме достигает немыслимого величия. Своими масштабами оно превосходило то, что было у Чингисхана. Однако любопытно, что это новое осмысление СССР как продолжения Российской империи, как продолжения того же старого Русского государства, являлось некоторым ограничением советской экспансии. Факт, на первый взгляд, может быть, даже несколько странный: в сознании Сталина границы старой Российской империи значили очень много, и он их практически не решался переступать. Ленин бы переступил, что, собственно, не раз и пытался сделать, а Сталин воссоздал
ПОЛ^ЩЭКС- 2006. Том 2. № 2
старые границы Российской империи, но не присоединил Польшу. Он создал систему вассальных государств, которые фактически были подчинены Москве, но все-таки не входили в состав СССР. Здесь, вероятно, присутствовало какое-то понимание, что включение этих государств разрушит структуру. Включить большие народы с сильным самосознанием, и сохранение Русского государства уже будет невозможно.
Империя начинает принимать форму трех концентрических кругов. Самый маленький круг — это Российская Федерация и маленькие народы, которые включены в нее, — империя в империи. Дальше второй круг — это теоретически равноправные республики, входящие в СССР. Третий, самый большой, самый широкий круг — это вассальные государства, которые теоретически вообще являются независимыми, они связаны как бы только партийными узами и межгосударственными соглашениями.
Эпоха Сталина — это эпоха предельного напряжения обоих компонентов осмысления советского государства: и марксистского осмысления, и русского националистического осмысления. Сталин — и классик марксизма, новый Ленин, и новый Иван Грозный. И такое интенсивное соединение столь противоположных компонентов могло происходить лишь в условиях очень сильного террора, который не давал задумываться, и в условиях очень больших побед, которые легитимизировали эту ситуацию. Если мы победили Германию, если мы распространили свое влияние и на Китай, и на Вьетнам, и еще на две дюжины стран, — значит, это правда, значит, это возможно.
После разоблачения культа личности интенсивность обоих этих компонентов ослабляется, новые правители уже и не классики марксизма, и не новые петры великие. Пылкий интернационализм раннего большевизма уже не восстановим. Территория соцлагеря, как он сформировался при Сталине, слишком велика, чтобы она могла реально контролироваться из одного центра. Уже при Сталине появляются первые трещины: отпадает Югославия. После смерти Сталина отпадают Китай, Албания, Северная Корея, и усиливаются тенденции к самостоятельности как в форме национальных, антикоммунистических движений, так и в форме стремления к самостоятельности самих коммунистических верхушек. Процесс расширения империи начинает сменяться процессом ее сжатия. Он в какой-то степени компенсируется появлением наших новых союзников и сателлитов в 1960-е годы в ходе распада колониальных империй, но идея победы социализма во всем мире и эсхатологическое восприятие СССР практически исчезают. Процесс имперского переосмысления внешней политики, начавшийся при Сталине, фактически завершается в эпоху Брежнева. СССР теперь мыслится просто великой державой, ведущей с другими державами лишенную какой бы то ни было ясной перспективы борьбу за влияние, такую же бесконечную и, в общем, бессмысленную.
Постепенный упадок марксистско-ленинской идеологии и некоторое ослабление идеологического контроля приводят к тому, что русский национализм вновь начинает оформляться как относительно самостоятельное движение, несколько оппозиционное. То есть все процессы происходят примерно такие же, как и в ХЖ в. И отношение власти к появляющемуся русскому национализму примерно такое же. Как Николай I боялся и не любил славянофилов, потому что понимал, что славянофильские идеи и доктрины
ПОЛ^ЩЭКС- 2006. Том 2. № 2
при всей их формальной лояльности несколько разрушают империю, подтачивают ее основы, так же и советская власть несколько боялась русского национализма. И как утрачивающая традиционную легитимизацию царская власть начинает искать какую-то новую идеологическую опору в национализме, точно так же и советская власть, которая утрачивает коммунистические идеологические основания, начинает апеллировать к национализму.
Возникает идея слияния советских наций под патетическим названием «формирование новой исторической общности — советский народ». Фактически это означало их слияние на русской культурной основе, расширение пространства русского языка и расширение русской нации. И к концу советской эпохи могло казаться, что это в принципе уже не за горами: действительно, процесс русификации зашел очень далеко. Но, как в эпоху Российской империи успехи русификации не могли компенсировать ослабление традиционалистской лояльности к самодержавию, так и успехи русификации в СССР не могли компенсировать упадок скрепляющей государство идеологии. Тем более что ряд структурных элементов, имманентных советскому государству, ограничивали возможность русификации и, наоборот, способствовали прямо противоположным процессам — процессам становления из окраинных этносов современных наций.
Не стоит забывать, что в советских республиках велась работа с «национальными» кадрами — та же самая работа, которая шла в Российской империи, только с большей интенсивностью и с большим размахом. Изучаются и кодифицируются языки, создаются словари и учебники. Быстро достигается всеобщая грамотность, изучается фольклор и записываются народные эпосы. Развивается социалистическая по содержанию, но все же национальная по форме литература, а также театр, живопись, современная музыка, культивируется (хотя и в каких-то ущербных формах — нигде нельзя было говорить о русском завоевании) национальное самосознание. Государство стремится развивать национальную интеллигенцию, национальную бюрократию, без которой вообще невозможно управление. Более того, стремление ускорить модернизацию отсталых народов порождает систему привилегий для них при приеме в вузы, в партию и т. д.
Центральная власть стремится создать в республиках все атрибуты полноценных социалистических наций и государств. В каждой республике должны быть свои ЦК, Верховные Советы, Советы министров, Академии наук, творческие союзы, театры, филармонии, свои памятники великим людям прошлого, признанным идеологически приемлемыми. И если при Ленине, при всем интернационализме большевиков, реально окраинными республиками управляли не представители местных народов, а кто угодно, присланные из центра, то со сталинской эпохи возникают новые советские элиты, и управление республиками переходит в руки представителей местных национальных элит. Устанавливаются границы между республиками. В Российской империи вообще не было этих границ, были губернии. Советская власть вначале создает эти границы, но они мобильные и могут меняться. Но по мере общего окостенения советского государства границы, которые изначально создаются во многом случайно, отвердевают, и переход республик в иной статус или присоединение области одной республики к другой, что
ПОЛ^ЩЭКС- 2006. Том 2. № 2
очень легко осуществлялось при Сталине, и еще было возможно при Хрущеве (передача Крыма Украине), становится затем абсолютно невозможным. Межреспубликанские границы приобретают незыблемость государственных.
Пока сохраняет свое значение коммунистическая идеология, и государство управляется не своими формальными конституционными органами, а подчиняющимся жесткой дисциплине партаппаратом, федерализм остается камуфляжем, фикцией. Но постепенный упадок коммунистической идеологии вел к тому, что, как во внешнем круге империи, в странах народной демократии, ослабевал контроль Москвы, и фиктивная независимость этих стран становилась все более и более реальной, так и внутри СССР своеобразную реальность начал принимать советский федерализм. СССР к концу своей жизни, естественно, не был той федерацией, которую провозглашала советская Конституция и которая вообще не могла существовать. Но он и не был тем унитарным государством, каким должен был быть на основании также превращавшихся постепенно в фикцию партийной дисциплины и партийного устава. Республиканские элиты непрестанно выражали свою преданность идеалам коммунизма, русскому старшему брату — замечательная фраза Шеварднадзе о том, что солнце для Грузии встает на севере. Но удовлетворенная этим и стремящаяся лишь к стабильности Москва не вмешивается во внутренние дела республик. Фактически национальные республики превращаются в нечто вроде вассальных царств, где правили местные элиты, руководимые несменяемыми рашидовыми, кунаевыми, алиевыми и т. д.
Постепенно возникает еще один интересный и важный момент. Реальные, неформальные механизмы социальной жизни начинают все больше и больше определяться не нормами коммунистической идеологии, а нормами национальных культур. И все отчетливее проступают национальные различия. Формально общественная жизнь Эстонии подчинялась тем же законам, что и жизнь Туркмении. Фактически же внутри СССР начинают складываться абсолютно разные общества. Для них становится все более и более тесной оболочка становящегося все более и более русским союзного государства. И то, что после распада СССР они невероятно быстро пошли совершенно разными путями и очень быстро достигли предельных точек, возможных в их политическом развитии, говорит о том, что все это уже было заложено в них.
Фактически к концу советского периода обруч коммунистической идеологии предельно ослаб, а степень готовности нерусских наций СССР к самостоятельному государственному существованию была во много раз выше, чем во время распада Российской империи. Национальные государства вылупились из советского яйца уже практически полностью сформировавшимися национально-государственными организмами. Поэтому и сам этот распад произошел значительно менее болезненно, чем в 1917 г. Тогда начался хаос. Границы не были определены: ни одна нация не знала своих границ. Сразу же началась борьба всех со всеми. Теперь же есть границы, есть четкое определение того, кто входит в эту нацию, есть сформированные языки, есть система власти, сформированная элита — есть все.
ПОЛИТЭКС. 2006. Том 2. № 2
Однако когда мы говорим о подготовленности распада СССР, мы должны, очевидно, различать объективную подготовленность и субъективную готовность к этому общества. Особенностью распада СССР было сочетание очень высокой объективной подготовленности — сама легкость этого распада говорит о том, что СССР созрел для него,
— и очень низкой субъективной подготовленностью. Как очень больной человек может не знать о своей болезни, так СССР был на грани смерти, но советское общество об этом не знало. Эта особенность проистекает из самой природы советского общества. Тоталитарное общество — и его руководство, и массы населения — по определению, не может знать само себя, у него нет инструментов самопознания, его болезни и слабости глубоко запрятаны от него самого. Поэтому его реформирование, предпринятое Горбачевым, было попыткой лечить организм, анатомия и физиология которого были абсолютно не известны. Естественно, столкнулись с непредвиденными результатами реформаторских действий. Самым важным из них было быстрое разрушение советского государства, которое, как быстро выяснилось в ходе перестройки, скреплялось лишь обручем КПСС и распалось, как только этот обруч был снят. Распад этот не был подготовлен, и в условиях СССР он и не мог быть подготовлен какой-либо длительной анти-имперской и сепаратистской борьбой, как, например, борьба за независимость Индии, которая велась десятилетиями. Он был порожден процессами, которые шли под поверхностью общественной жизни, значение которых совершенно не осознавалось. Поэтому он прошел с удивительной скоростью, но практически неосознанно.
К чему приводит горбачевская либерализация? Она вызывает к жизни националистические движения, как сепаратистские движения в Прибалтике, так и полусепаратист-ские, направленные друг против друга, возникает масса национальных конфликтов. Эти движения не представляют собой смертельной физической угрозы для государства и могли быть относительно легко подавлены силой. Но их подавление означало бы конец предпринятой Горбачевым либерализации, и центр на это не идет.
Между тем по мере ослабления центра, роста низовых националистических движений и опасности, исходящей от неконтролируемых процессов в России, республиканские номенклатурные элиты сами начинают склоняться к сепаратизму. Республиканские власти быстро шли к пониманию того, что в их руках есть механизмы, позволяющие им контролировать их страны. Что независимость и отказ от коммунистической идеологии, в которую уже практически никто из них не верил, будет означать не только освобождение от контроля Москвы и от угрозы со стороны своих националистов, лозунги которых они таким образом перехватят, но и резкий подъем собственного социального статуса. Сохранение власти сложившихся внутри советского государства национальных элит потребовало разрушения этого государства.
СССР разрушался не только процессами, происходившими в национальных республиках, но и процессами, происходившими в русском обществе. Здесь Горбачев сталкивается с демократическим антикоммунистическим движением во главе с Ельциным. Оно смогло захватить руководство Съездом российских депутатов, а затем добилось победы своего лидера на выборах президента России. После этого конфликт россий-
ПОЛ^ЩЭКС- 2006. Том 2. № 2
ской демократической оппозиции и Горбачева принимает форму конфликта российских и союзных органов власти. Идеология российского демократического движения очень аморфна и эклектична. Она соединяла очень разные и противоречивые элементы. В ней есть реальный антиимперский компонент. Но в ней был и другой компонент, без которого, наверное, победа не была бы возможной. Это русско-националистический компонент. Одним из важнейших элементов агитации Ельцина и демократов являлось утверждение, что Россия эксплуатируется союзным государством, что она неполноправна. С политической точки зрения эти лозунги были очень выгодны. Выдвигая их, демократическое движение солидаризировалось с противниками горбачевского либерализма из противоположного имперского, русского шовинистического лагеря, фактически создавая с ними единый антигорбачевский фронт.
И здесь мы видим ловушки, которые история расставляет идеологическим течениям. Русский национализм, как и в Российской империи, не стремился сначала к распаду империи, а потом — к распаду СССР. Он стремился к превращению СССР в государство с ясными преимуществами русских, в национально-русское государство. Он не хочет, чтобы русский народ продолжал приносить какие-то жертвы. Это старший, главный народ, и он должен ощущать свое главенство и старшинство. Но именно выдвижение такого рода лозунгов и привело к разрушению государства, только в котором Россия и могла бы быть великой державой. Характерно, что первым мысль о возможности выхода России из состава СССР озвучили не демократы-западники, а русский националист
— писатель Распутин. Русский национализм попадает в ловушку: его борьба за величие России приводит к разрушению того государства, в рамках которого Россия только и могла бы быть великой.
Если бы горбачевский центр столкнулся лишь с сепаратизмом национальных республик, он бы еще мог с этим справиться. Если бы он столкнулся с этим сепаратизмом и небольшим чисто демократическим движением в России, он бы тоже смог справиться. Но когда он сталкивается с мощным движением, которое синтезирует, комбинирует и демократические лозунги, и идеи национализма, он уже справиться не может. С русским сепаратизмом справиться было невозможно. Создание российского президентства и избрание президентом России Ельцина явилось переломным моментом в процессе распада союзного государства.
Этот распад происходит очень быстро в результате действия самых разных сил, и лишь очень немногие, не самые важные и сильные из них, сознательно стремятся к этому распаду. Даже Ельцин и его ближайшие соратники, которые упорно боролись с союзным центром и призывали голосовать на референдуме против СССР, не имели никаких ясных идей о будущем Союза. Борьба с союзным руководством была для них прежде всего не идейной борьбой с империей, а борьбой за власть, в которой они могли использовать самые разные лозунги и самых разных союзников. И когда после августовского путча ГКЧП стало ясно, что центр предельно ослаб и больше не представляет угрозы, а нерусские республики готовы к отделению, у Ельцина и его сподвижников возникла идея, что они смогут перехватить союзную власть.
ПОЛИТЭКС. 2006. Том 2. № 2
Это очень интересный период, в будущем, наверное, он будет очень много изучаться — период между августовским путчем и Беловежскими соглашениями. Ельцинская власть стала угрожать (вспомните меморандум Вощанова) союзным республикам территориальным переделом и фактически войной, если они выйдут из Союза. То есть только что они боролись с Союзом, и тут же начался новый период, пусть очень недолгий, когда они пытались сохранить Союз, - но поставив себя на место Горбачева, на место союзного центра.
Идея Беловежских соглашений, положивших конец существованию СССР, возникает у российских лидеров в самый последний момент. Можно сказать, что эти соглашения буквально свалились на голову не готовому к ним народу. Это сочетание объективной подготовленности и легкости распада с субъективной неготовностью к нему, его неожиданностью — специфическая черта гибели тоталитарной советской империи. Государство полностью защищено ракетами от любой угрозы извне, через КГБ оно защищено от любой попытки революции снизу и сепаратизма. И пало оно не в результате военного поражения, не в результате длительной борьбы народа за освобождение, но и не в результате сознательного отказа от империи главной имперской нации. И произошел распад настолько легко и быстро, что население, прежде всего русское, просто не могло поверить, что это действительно факт: что государство, создававшееся веками и просуществовавшее века, действительно погибло. Несерьезность акта роспуска СССР — где-то в Беловежской пуще собрались три человека и все решили — выглядела анекдотически и не позволяла осознать действительное значение этого события. Это во многом определило специфику российского постимперского синдрома и тех отношений, которые возникают на постсоветском и постимперском пространстве, оформившемся, за исключением стран Балтии, в виде СНГ.
СНГ — последняя, третья форма, самая мягкая и самая аморфная форма существования того же самого постимперского и постсоветского пространства. И поскольку сохраняется это пространство, оно воспроизводит ту же самую логику, те же самые процессы, которые ему имманентны. Какие это процессы?
СНГ так же невозможен как единство равноправных государств, как не был возможен Советский Союз. Такого быть не может. Это пространство по своей конфигурации может быть лишь российскоцентричным. Борьба за его интеграцию — это борьба за воссоздание российско-центричного пространства, за создание третьей формы практически того же самого имперского государства. Любые попытки сохранения СНГ будут являться рецидивами того способа осуществления влияния и контроля, которое оказывал СССР на свои национальные республики.
При этом продолжаются процессы разрушения этого пространства. Если вначале, в XIX в., происходит некоторое оформление, появление самих идей и некоторое зарождение наций, не имеющих ни границ, ни государственных структур, то на протяжении советской истории фактически формируются более или менее жизнеспособные, хоть и очень слабые, национальные государства. В рамках СНГ продолжает идти этот же самый процесс. Государства, возникшие в 1991 г., были очень слабы. Они были во много
ПОЛ^ЩЭКС- 2006. Том 2. № 2
раз сильнее и во много раз жизнеспособнее, чем те образования, которые возникли в 1917 г., но все-таки еще достаточно слабы. Сейчас они уже оформились в достаточно жизнеспособные нормальные государства, они привыкли к своей независимости. Их лидеры стремятся проводить свою собственную политику, не обязательно ориентированную на Россию, а иногда и прямо противоречащую ее интересам. Для этих государств функция СНГ кардинально изменилась: сегодня они используют механизмы СНГ для давления на Россию с целью получения экономических преимуществ, более дешевого российского сырья и т. п., фактически — шантажируют Россию.
Практически последнее и самое основное, что сохраняет сейчас единство этого пространства, та связь, которая сохраняется, — это природа политических режимов. Все режимы стран СНГ, в общем, однотипны. Это режимы имитационной демократии, которые используют демократическую форму при неправовом авторитарном содержании. И поэтому любые стремления их на Запад, стремления выйти из этого пространства имеют достаточно жесткие пределы. Сохранение этих режимов — это практически последняя связь, последнее, что их соединяет. Любая попытка уйти упирается в саму природу, сам характер политического строя. Это скрепляет единство СНГ, но это же делает в конечном счете неизбежной и его дезинтеграцию. По самой своей природе эти режимы не очень долговечны, они не могут самосохраняться бесконечно. Победа оппозиции в той или иной форме, более или менее «бархатные революции» неизбежны. Но при ситуации, когда Россия является центром как бы священного альянса, сохраняющего эти режимы, все оппозиции самой логикой вещей становятся антироссийскими. Мы это видим после событий, связанных с переменой власти в Грузии, Украине и Киргизии, после того, как новые лидеры заявляют о более или менее радикальном пересмотре политики своих стран по отношению России.
Такая ситуация возможна исключительно потому, что эти страны видят неготовность России отказаться от СНГ, видят, что Россия не в состоянии сформировать иной, альтернативный СНГ, механизм осуществления своей политики и своего влияния на постсоветском пространстве. Фактически непомерные экономические (а иногда и политические) требования стран СНГ являются платой на нашу собственную неспособность отказаться от механизма СНГ и сформировать иные конструкции российского влияния. Ситуацию сегодня можно уже сравнить с семьей, в которой выросли дети: они нужны матери больше, чем мать — им. Но это обусловлено тем, что мать не может сформировать нового отношения к уже повзрослевшим детям. Более того: безусловная заинтересованность России в сохранении СНГ осознается остальными членами СНГ, что ставит Россию в неравное, невыгодное и слабое положение. Это положение может стать по-настоящему нелепым и поистине позорным, если иные страны начнут отделяться от СНГ и Россия останется его единственным членом — и без того слабость и неэффективность действий РФ на постсоветском пространстве в последнее время стало очевидной для всех, включая и политических противников.
Итак. Относительно устоявшееся вроде бы к середине 1990-х годов единство постсоветского пространства в начале 2000-х годов начинает разрушаться вновь, при этом
ПОЛИТЭКС. 2006. Том 2. № 2
любое изменение СНГ становится антироссийским. А потому настало время проанализировать ситуацию, сложившуюся в СНГ, и выработать позицию России по отношению к этому Союзу. В этой ситуации, как представляется, самым эффективным первоочередным шагом для работы на постсоветском пространстве является признание ситуации «состоявшегося развода», состоявшегося становления государственности бывших республик СССР — и в этих условиях — роспуск СНГ.
Процесс, который начинался в XIX в. через зарождение современных наций, еще до конца не закончился. Реальный процесс распада имперского пространства занимает даже не сто лет, а значительно больше. И, очевидно, полное его завершение придется на время жизни следующего поколения. Однако же роспуск СНГ позволит начать новый этап в строительстве отношений между Россией и странами постсоветского пространства. Этот роспуск позволит «расчистить площадки» для начала процесса обсуждения двусторонних отношений и заключения соответствующих договоров, теперь уже вне всякой связи с предыдущими неформальными обязательствами, которыми были связаны лидеры уже сменившихся поколений.
