CC BY
61
Артём Космарский,
историк
СМЫСЛЫ ЛАТИНИЗАЦИИ В УЗБЕКИСТАНЕ (КОНЕЦ XX — НАЧАЛО XXI ВЕКА)
Статья, написанная по материалам полевых исследований автора, посвящена проблеме, ставшей актуальной в конце 80-х годов и до сих пор не потерявшей своей остроты: идеологиям и практикам латинизации в контексте современных политических процессов на территории СНГ. В первой части работы исследуются "генеалогия идеи" смены письменности в 90-е годы, ее связи с советским опытом языкового планирования. Далее анализируется сложный и неоднозначный процесс взаимодействия идущей сверху латиницы и повседневного опыта ее восприятия — на примерах печатных СМИ, городской среды Ташкента, языкового опыта студентов вузов. Автор приходит к таким выводам: латиница в стране скорее выполняет идеологическую и, шире, символическую функцию, чем является полноправным элементом системы языка; латинизация, обычно интерпретируемая как часть политики "деколонизации" и "дерусификации" узбекской культуры, легче и безболезненнее воспринимается как раз русскоязычными.
Данная работа посвящена одной из самых масштабных зон ди-графии1 в современном мире — тюркоязычным республикам бывшего СССР и конкретно Узбекистану, где конфликт различных систем письма сравнительно давно стал "государевым делом", но при этом сохраняется больший "графический плюрализм", чем, например, в Туркмении.
На протяжении своей истории тюркский мир использовал несколько систем письма, однако к XIX в. большинство тюркских литературных языков обладали более или менее длительным опытом существования в арабографической среде, причем графика аналитически не вычленялась из всего комплекса мусульманской учености и культуры. Ко второй половине XIX в. проникновение европейских идей стало причиной появления многочисленных проектов модернизации существующей системы письма или даже замены ее на латинскую как более "прогрессивную". Первый из них принадлежит перу
1 Диграфия - сосуществование различных систем письменности в границах одного языка.
Мирзы Фатали Ахундова и датируется 1850 г. Циркулировавшие в то время в России идеи о переводе "туземных" языков на кириллицу позволяют предположить, что письменность начинает осознаваться как маркер культурной идентичности и составной элемент национального литературного языка, а значит, становится ареной политической борьбы. Шанс воплотиться в жизнь реформаторские проекты получили при советской власти. Всю первую половину 20-х годов в тюркских регионах СССР шел "великий спор" между сторонниками неприкосновенности традиционной системы письма (арабицы) и ее реформированных вариантов латинского алфавита. Участники дискуссии направляли свои усилия главным образом на то, чтобы убедить власть в целесообразности и политической адекватности именно своего проекта и получить таким образом доступ к финансовым и административным ресурсам для его реализации. Решающий раунд дискуссии состоялся в 1926 г. на I Всесоюзном тюркологическом съезде, где было принято окончательное решение о переводе тюркских языков СССР на единый для всех новый тюркский алфавит (НТА), сконструированный лингвистами на основе латинской графики. Однако уже в конце 30-х годов письменности народов СССР по распоряжению сверху были в массовом и форсированном порядке переведены на кириллицу. О присущей древности и Средневековью длительной стихийной диграфии речь уже не шла. Алфавит стал элементом проводимой государством политики культурной модернизации, в частности, средством ликвидации безграмотности и закрытия доступа к идеологически устаревшим текстам. Отсюда тотальность, авральность, централизованный характер перехода к иному алфавиту, неприязнь к любым формам альтернативного развития — в данном случае к диграфии.
К моменту провозглашения независимости в начале 90-х годов ХХ в. тюркские республики бывшего СССР пришли с достаточно развитыми литературными языками, с высоким уровнем грамотности населения и немалым числом накопленных за 50 лет проектов реформирования письменности. Однако в данный период проблемы письменности подверглись значительной идеологизации. Важно подчеркнуть, что идея смены алфавита исходила не от ученых — специалистов по проблемам письменности и не от власти, но родилась в среде национальной интеллигенции, выступавшей под лозунгами культурного возрождения. Эта ситуация, впрочем, была характерна для всего постсоветского пространства — основной упор делался не на
черновой работе, а на громких деяниях, не на действии будничном, повседневном и практическом, а на праздничном, разовом и символическом.
Проблемы письменности были переведены из сферы чисто академических дискуссий в стихию митингов и лозунгов. Делом первостепенной важности провозглашается необходимость полного отказа от кириллицы — алфавита, якобы органически чуждого тюркским языкам и навязанного советским режимом. Предлагались следующие альтернативы: традиционный арабский алфавит (мифологема "общности с исламским миром", "возврата к утраченному культурному наследию") или латиница (послереволюционного периода или какая-либо другая) как алфавит вестернизации и мировой коммуникации. Культурные и политические коннотации затемнили роль письменности как элемента языка, системы, в которой радикальные искусственные изменения либо невозможны, либо требуют огромных финансовых и временных затрат.
Скорее всего, именно советский опыт языкового строительства и, что не менее важно, его репрезентация в научной литературе (где события 20—30-х годов описывались в сглаженном виде, без конфликтов и альтернатив, как легкий переход от хорошего к лучшему) оказали решающее влияние на мировоззрение тех, кто инициировал подобные реформы в наше время. Парадокс заключался в том, что стереть "наследие колониализма", в частности "навязанную извне" русскую кириллицу, предполагалось советскими методами, побудив власть в законодательном порядке ввести иную графику.
Второй и последней фазой движения за пересмотр письменности, общей для всех тюркских республик постсоветского пространства, стала, после периода национал-интеллектуальной активности, "турецкая фаза". Дело в том, что и "латинизаторы", и "арабисты" обратились за поддержкой к внешним силам, также увидевшим в системе письма способ упрочения своего влияния. Турция оказалась наиболее энергичным "лоббистом". С 1990 г. в Турции отмечается настоящий бум публикаций по проблеме алфавитов для тюркских языков. Латиница как таковая описывается как наиболее адекватное тюркским языкам письмо (в отличие от якобы неудобного и неточного арабского), а кириллица редуцируется до чужого (чуждого) русского/славянского алфавита. История "графических революций" 20—30-х годов также спрямляется: вместо "партийной линии" — триумфальный путь к туркестанскому единству, от "Терджимана"
И.Гаспринского (неважно, что журнал выходил на арабской графике) до Первого тюркологического съезда и НТА (неважно, что в Турции был принят алфавит, отличный от советского). От панегириков латинице 20-х годов авторы сразу переходят к проектам последнего десятилетия XX в. Следовательно, принять латинский, читай: турецкий, алфавит — значит, вернуться к славному наследию. При этом лингвистических различий между НТА и современной латиницей не замечали, подчеркивалась символическая общность.
Единый алфавит, с одной стороны, рассматривался как первый шаг на пути к некоему общетюркскому языку (ойак Шгк dШ), а с другой — входил в обширный пакет программ тюркского сотрудничества в сферах культуры, образования, экономики и т.п. На конференции в Стамбуле 18—20 ноября 1991 г. представители тюркских республик СНГ и России приняли латинский алфавит на основе турецкого с добавлением специфических знаков для звуков, отсутствующих в турецком языке, и обязались в скорейшие сроки добиваться принятия этого алфавита своими государствами. Таким образом, выбор был сделан не в пользу латинографической основы (как в 20-е годы), а в пользу нового "пристегивания" к уже существующему алфавиту, однако, если бы этот проект был реализован, решилась бы проблема унифицированности алфавитов родственных языков.
В Узбекистане никаких исследований и тем более референдумов по вопросу о выборе системы письма не проводилось, но по некоторым косвенным данным можно полагать, что большая часть населения, в силу привычки и нежелания переучиваться, была так или иначе против смены письма, а среди меньшинства наибольшего успеха добились сторонники арабского староузбекского алфавита. Тем не менее наверху решение было принято в пользу латиницы.
О том, как шел торг, на каких условиях власть приняла именно этот проект, по прошествии десяти лет можно лишь догадываться. Наиболее вероятными представляются следующие причины. Во-первых, определенные группы национальной интеллигенции смогли успешно представить арабицу коррелятом радикального ислама в сфере языка, а латиницу — символом прогресса и вестернизации. Во-вторых, введение латиницы могло быть для власти тактическим ходом, направленным против одного из отрядов оппозиции — партии "Эрк" (как принятие "сверху" Закона о государственном языке во многом выбило почву из-под ног другого оппозиционного движения — "Бирлика"). В-третьих, но отнюдь не в последних, свою роль сыг-
рало обещание турок взять на себя финансовое обеспечение реформы. Принятый 2 сентября 1993 г. Закон "О введении узбекского алфавита, основанного на латинской графике" по своему духу и букве был типично советским: новации вводились в директивном порядке, широким фронтом, а решение, принятое келейно, преподносилось как шаг навстречу "пожеланиям широкой общественности". В то же время новым явлением, по сравнению с советской эпохой, стала законодательно выраженная терпимость к альтернативным формам письменности. Алфавит 1993 г. в общих чертах совпадал со стамбульским проектом. Однако меньше чем через два года законом Республики Узбекистан от 6 мая 1995 г. вводится видоизмененный латинский алфавит. Различия состояли в том, что в нем для букв, выходящих за пределы базовой латиницы (26 знаков), вместо турецкой диакритики были выбраны диаграммы (^Щ вместо [§] для звука [ш], [еИ] вместо [д] для звука [ч]) или сочетания с апострофом ([о'] для кириллического [у] и [§'] для [Б]).
Чем можно объяснить такой поворот? Если рассматривать перипетии языковой жизни независимого Узбекистана через призму геополитики, то в замене турецких графем [§] и [д] на английские обозначения [вИ] и [еИ] можно увидеть следствие охлаждения узбекско-турецких отношений и переориентации страны на США. Если фактором, более других влияющим на принятие решений, считать экономические и организационные трудности, то необходимо иметь в виду многочисленные жалобы с мест на сложности работы с буквами необычного дизайна, отсутствующими на компьютерах, пишущих машинках и в типографиях. А если принять во внимание роль личности в истории, то "достучаться до небес" получилось у директора Института мировых языков, который актуализировал идею латиницы как символа технического прогресса. Требованием совместимости с компьютером был обусловлен отказ от диакритики и принципа "один звук = одна буква" (знаки [вИ], [еИ]), выбора написаний, крайне неряшливых эстетически и нарушающих принцип графической цельности знака ([о'] [§']). Так ли весомы "компьютерные" аргументы, если в этой сфере функционирует лишь небольшое количество текстов, а недостатки новых графических решений в чтении и письме очевидны на всем узбекоязычном пространстве? Да и сама отсылка к суровым требованиям техники кажется несколько наивной — ведь уже в 1995 г. обычные 'ШМо,№8-шрифты имели достаточно знаков с диакритикой, и было из чего выбирать. Не за горами было и появление системы
UNICODE, в которой не 128 или 256, как в стандартной кодировке ASCII, а многие тысячи знаков.
Впрочем, само правительство вскоре стало тяготиться решением, принятым во многом по соображениям политической конъюнктуры. Элита страны в большинстве своем русскоязычна, поэтому неудивительно, что национализирующая языковая политика проводится весьма непоследовательно. "Проблема смены политической и языковой парадигмы в Узбекистане заключается в том, что в стране не произошло никаких радикальных перемен, которые подготовили бы почву для подобного сдвига. Не было никакой "революции": ни кровавой, ни интеллектуальной. Люди, ответственные за языковые реформы, сами плоть от плоти советской системы. Многие из них не желали разрыва с ближайшим прошлым... Независимость и узбекиза-цию им в той или иной мере навязали". Дата окончательного перехода на новую графику отодвинута до 2005 г. (в первом законе указывался 2000 г.). По словам лингвистов, у которых автор статьи брал интервью в ноябре 2002 г., наверху тяготятся принятым девять лет назад решением и не против того, чтобы тихо отыграть назад — но так, чтобы не потерять лицо. Так или иначе, пока 2005 г. остается рубиконом. Если с его наступлением сроки будут снова передвинуты, это воспримут как негласный отказ от реформы.
Идея смены письменности не получила в начале 90-х годов поддержку языковедческого сообщества. Но не встретила она и сильного сопротивления — главным образом потому, что лингвисты надеялись попутно осуществить планировавшиеся еще с 50-х годов реформы графики и орфографии. Однако в итоговой латинице 1995 г. только е, ё, ю, я стали ye, yo, yu, уа (проект 1993 г. вводил отдельные буквы для [ж] и [дж]). В остальном, включая и порядок букв, узбекская латиница фактически является не новым алфавитом, а транслитерацией предыдущего.
Введение новой письменности всегда сопровождается реструктурированием коммуникативной сети (термин А.А.Волкова) или письменного сообщества (writing community — термин Ф.Кулмаса), т.е. совокупности тех, на кого ориентирован и кому доступен новый алфавит. Оправдывалась графическая "революция" 20-х годов беспрецедентным расширением письменного сообщества и "ликвидацией безграмотности", которая делала возможным пропаганду печатным словом и ослабляла воздействие устных каналов коммуникации, этой основы традиционной культуры. В действитель-
ности НТА, а затем и кириллица своим успехом были во многом обязаны закономерности: чем меньше грамотных на старом алфавите, тем легче ввести новый. Реформы же 90-х годов де-факто двинули процесс в обратном направлении: "письменное сообщество" расслоилось и сузилось. Для нового поколения, растущего на латинице, недоступен основной массив узбекоязычных текстов, не говоря уж о русских. От заслонов, воздвигнутых новой графикой, избавлено меньшинство узбекской молодежи, имеющее доступ к информации на иностранных языках и регулярно ею пользующееся. Есть данные, указывающие на то, что правительство страны использует описанную ситуацию в идеологических целях: из библиотек изымается литература на кириллице, главным образом книги для детей и учебники.
Неоднозначные результаты столкновения логики советского мышления и постсоветских реалий видны еще в одной проблеме. Ранее Москва имела возможность распространять свою политику на всех носителей того или иного языка, невзирая на эфемерные границы союзных республик. В современных условиях, например, у узбеков, проживающих вне Узбекистана, а также у казахов республики, не всегда есть желание или возможности подчиняться изданному в Ташкенте распоряжению о смене алфавита. Да и наличные финансовые ресурсы несопоставимы с имевшимися у союзного Центра.
По прошествии времени принятие элитами некоторых тюркских республик СНГ решения о законодательном переходе на латиницу может показаться естественным, изначально обусловленным объективными причинами. Что касается Азербайджана и Туркменистана, то можно указать дополнительно на относительную близость титульных языков турецкому (все принадлежат к огузской, или юго-западной, группе тюркских языков). Но относительно Узбекистана еще раз подчеркнем момент выбора, исторической случайности, важности субъективных факторов. Сохранение кириллицы могло представляться куда более соответствующим языковой ситуации и политическому курсу.
На конец 2002 г. сохранялись нагруженность нового узбекского алфавита политическими коннотациями и двойственная политика властей в рассматриваемом вопросе. Посмотрим, как то и другое действует и ощущается в различных социокультурных средах.
Сфера высшего образования. Преподавание латинской графики в столичных вузах вполне встроено в общую структуру преподавания узбекского языка. Эти курсы — единственное, что осталось от энтузи-
азма первых лет реформы в отношении латиницы (телевизионные курсы, уроки новой графики в газетах и пр.).
Например, 66-часовой курс латинской графики для студентов IV курса (русских и узбеков) Ташкентского государственного института востоковедения начинается с введения в теорию и историю письменности, а также включает занятия по сравнительному анализу различных узбекских алфавитов. Основное внимание уделяется выработке практической компетенции в новой графике: сначала надо научиться правильной "транслитерации" (чему служат, например, отдельные занятия по правописанию слов с кириллическими знаками, отсутствующими в латинице), а затем уж переходить к свободному порождению текстов по правилам новой орфографии. Впрочем, при сохраняющемся господстве кириллицы, де-факто от учащихся требуется ориентироваться лишь в ограниченном числе письменных жанров, например, в формах деловой корреспонденции. Этой задаче служит используемое в том же институте пособие, где наряду с упражнениями на правила орфографии, даны образцы заявлений, жалоб, объявлений и т.п. Положение преподавателей латиницы в вузах Ташкента носит отпечаток двойственности самой реформы. С одной стороны, курсы новой графики "спущены сверху" и официально включены в программу университетского образования. С другой стороны, успех курсов зависит от личной инициативы преподавателей, их настойчивости, умения подобрать или просто найти учебные пособия.
Следует отметить еще один важный момент: как свидетельствует педагогическая практика, студентам, для которых узбекский является родным, язык в латинской графической оболочке дается тяжелее, чем русскоязычным. Например, русские сразу учатся писать диктанты на латинице, а татарам (лучше знающим узбекский) это куда сложнее: они сначала пишут на кириллице, потом на латинице. Этот феномен еще более объемно выражен в позициях самих студентов.
Печатные издания. По сравнению с периодом 1989—1993 гг., в современных узбекистанских СМИ материалы и дискуссии по проблемам графики стали встречаться куда реже. Газеты следуют линии, обозначенной в ст. 2 Закона 1993 г.: "При введении узбекского алфавита, основанного на латинской графике, сохраняются необходимые условия для овладения и использования арабской графики и кириллицы, на которых создано бесценное духовное наследие". Эта линия призвана примирить радикальных сторонников латиницы и лингвис-
тов, настаивающих на том, что реформа не нужна, нанесла ущерб узбекской культуре, грамотности населения.
"Зная несколько языков, владея несколькими алфавитами, человек становится духовно богаче, у него появляется больше возможностей реализовать свой внутренний творческий потенциал"; "Разве это не прекрасно — свободно владеть двумя алфавитами? Значит, вдвойне будет повышаться образовательный, духовный, интеллектуальный потенциал подрастающего поколения". Показательно, что статья, из которой была взята вторая цитата, представляет собой, по сути дела, отповедь журналистам: нечего охотиться за "жареными фактами", раздувать сенсацию из "временных трудностей" (имеется в виду отсутствие литературы на латинице). Процесс, по мнению автора статьи, идет по четко намеченному плану, со временем все будет издано, и причин для беспокойства нет. А кириллицу школьники знают не хуже латиницы, "потому что, начиная со второго класса и до окончания школы, изучают русский язык". Видимо, миф о тождественности письменности и языка не собирается уступать своих позиций.
В конце 2002 г. в Узбекистане не было периодических изданий полностью на новом алфавите — за одним исключением, речь о котором пойдет ниже. Зато латинский шрифт прочно утвердился в названиях газет, заголовках статей и на колонтитулах. Такой прием позволяет государственным изданиям соблюсти декорум, не рискуя потерять читателя. Ибо "перевод печатных изданий на латинскую графику вызовет большие проблемы в обществе. Взрослые газеты читают редко, а так могут и вообще прекратить" .
С августа 2002 г. в республике начала выходить газета "Ме2оп" ("Весы"), целиком и полностью на латинице. От чисто пропагандистских проектов энтузиастов-латинизаторов, агитирующих за новый шрифт, "Ме2оп" отличает то, что у нее есть стабильно нуждающаяся в ней аудитория. Стиль издания, характер материалов, девиз ("в сердце каждого молодого человека — целый мир") говорят о том, что читатели газеты — школьники, выросшие на латинице. Поэтому, помимо регулярной публикации нового алфавита и его орфографических норм, статей о нем, конкурсов с призами в виде орфографического словаря и т.п., а также официозных передовиц, в газете преобладают "легкие" материалы: письма и интервью школьников, познавательные тексты, рассказы с продолжением, а также многочисленные
кроссворды и сканворды. Вполне естественно, что на газету большой спрос как среди школьников, так и среди учителей.
Студенты о латинице. Прояснить отношение рядовых "пользователей" к латинице могут данные, полученные автором в ходе обследования студентов III курса европейского потока Национального университета Узбекистана. Опрошенные уже имели опыт тесного общения с латиницей в старших классах на уроках государственного языка. Ввиду того, что исследование было сфокусировано на изучении русско-узбекского билингвизма, данные на 27 человек, в ответ на вопрос о национальности написавших "узбек", были исключены из анализа.
Целью анкеты было установить сферы использования двух языков. В глубину ее был запрятан вопрос: "Как вы воспринимаете новую латинскую графику узбекского языка (трудности изучения, восприятия и пр.)?". Его формулировка должна была увести респондентов от "политических" мнений к собственной языковой компетенции. Тем более любопытно, что почти треть опрошенных включили в свои ответы суждения о новой графике вообще, о ее экономической и политической целесообразности, нередко эмоционально заостренные. Вероятно, латиница еще не воспринимается — по крайней мере, этим поколением — как естественная форма письменного языка, т.е. как не вызывающая споров и не осознаваемая как отдельная проблема. По характеру ответов опрошенные распределились следующим образом.
1. Самую многочисленную группу (37%) образуют те, для кого новый алфавит не представляет затруднений. Типичные высказывания: "Нормально" (уйгурка, родной язык русский, узбекский знает хорошо), "Трудностей не возникает" (русская, родной язык русский, узбекский устный знает плохо, письменный — хорошо); "Вполне понятная" (казашка, родной язык русский, узбекский знает отлично).
2. К первой группе во многом примыкают те, кто подчеркивал свое удовлетворение новой графикой как таковой (10%). Характерные ответы: "Она мне нравится; ее легче запоминать и писать легче" (русская, родной язык русский, узбекский устный знает удовлетворительно, письменный — отлично); "Одобряю, считаю более современной и удобной" (русский, родной язык русский, узбекский знает удовлетворительно).
3. Студенты, указавшие трудности в чтении, написании, изучении латиницы (23%). Личных причин к тому может быть немало, но
среди социологически значимых я бы отметил две: "Мне это трудно дается, так как все 11 лет в школе мы изучали обычную графику" (гречанка, родной язык русский, узбекский знает плохо); "Не трудно учить, тяжело перестроиться" (русская, родной язык русский, узбекский знает удовлетворительно).
4. Негативные суждения относительно графики и реформы как таковой (11%): "Честно говоря, я вообще не понимаю, зачем ее ввели" (украинка, родные языки русский и украинский, узбекский знает плохо), "Ужасно, и не в непонимании дело. Я считаю, что должна была остаться кириллица" (татарка, родной язык русский, узбекский знает плохо).
5. Близка к предыдущей группа, для которой характерны высказывания общекультурного типа (8%): "Очень отрицательно; для меня трудностей понимания нет, но я вижу явный социально-экономический вред этой затеи" (русская, родной язык русский, узбекский знает удовлетворительно); Трудности в изучении не возникают, но отношусь к этой инновации отрицательно" (кореянка, родной язык русский, узбекский знает хорошо). В обоих высказываниях — следы присутствующей общественной рефлексии о проблемах письменности.
6. Картину довершает "болото" (6%) — суждения типа: "Никак" (украинка, родной язык русский, узбекский знает удовлетворительно); "Все равно" (русский, родной язык русский, узбекский знает плохо).
7. Еще 6% затруднились ответить.
Откровенная индифферентность ("Разницы нет, что учить, для меня это все равно не родной язык") встречалась редко. Студенты в той или иной степени (хотя бы со школы) знакомы с письменным узбекским и задумываются о его проблемах. Чем же можно объяснить столь существенный процент тех, кто без особых проблем воспринимает или осваивает новую графику? На мой взгляд, фактором первостепенной важности здесь является владение иностранными языками, прежде всего английским. Это часто осознается самими респондентами: "Латинскую графику я знаю в совершенстве, мы ее проходили в школе, она схожа с английской" (кореянка, родной язык русский, узбекский знает отлично); "Так как она очень схожа с английской, трудностей в переводе старого шрифта на новый не возникает" (русская, родной язык русский, узбекский знает плохо); "Мне она нравится, для меня очень удобно, так как эта графика ассоциируется с английским
языком" (русская, родной язык русский, узбекский знает хорошо); "Латинская графика не вызывает никаких трудностей в связи со знанием английского языка, но мое личное отношение к переходу на латинскую графику — отрицательное" (казашка, родной язык казахский, узбекский знает отлично).
Возможно, русскоязычным психологически проще воспринимать узбекский язык на латинице: она усиливает "инаковость" узбекского языка. Работает модель "родной язык ^ кириллица; неродной язык ^ латиница". Прагматичная русскоязычная молодежь, предполагающая остаться и делать карьеру в Узбекистане, государственный язык выучит скорее в университете на латинице, чем в школе (где уровень преподавания узбекского, по мнению большинства респондентов, весьма слабый), — выучит как второй иностранный язык, после английского или другого европейского.
Эпиграфика городской среды. Впечатление от постоялого двора, вокзала или аэропорта — один из характерных топосов путевых заметок. Не избегли этой участи и работы, посвященные реформам письменности в республиках бывшего СССР. Вот что пишет о Туркмении турецкий наблюдатель: "На желтом фоне — красивые надписи на английском и туркменском новым алфавитом. В самом деле, ты словно попал в западноевропейский аэропорт! Ашхабад — с привлекающими взор латинскими буквами объявлений, реклам, афиш — словно живет в атмосфере праздника". Ташкентский аэропорт не менее точно отражает письменную среду страны. Новенькие неоновые табло исполнены на том же английском языке плюс узбекская латиница, тогда как объявления (жанр, с большей свободой отражающий личные коммуникативные привычки), написанные от руки или отпечатанные на принтере, — только на узбекской кириллице и обычно продублированы на русском. Сама столица поражает человека, привыкшего к относительной кириллической монолитности Москвы, графической разноголосицей. Город пестрит новой латиницей, сквозь которую иногда проступают недостертые образчики графики 1993 г., английскими "8НОР"'ами и "ВАЯ"'ами, массивами узбекской кириллицы и неискоренимым "великим и могучим", господствующим в сфере частных объявлений. Если в печатных текстах и сознании носителей языка подобное нагромождение график может ставить под вопрос будущее письменной культуры как таковой, то наделенная такими чертами урбанизированная среда не лишена энергичности барочной полифонии. Налицо качественное расшире-
ние инвентаря смыслов: название, например, общепитовской точки в Ташкенте можно встретить в четырех вариантах (кафе — kafe — cafe — café).
Власть в Узбекистане подкрепляет обветшавшие советские лозунги с выпавшими буквами новенькими рекламными растяжками. Политическая же фразеология упакованных в новую графику текстов изменилась не сильно (O'ZBEKISTON — VATANIM MENIM = "Моя Родина — Узбекистан!"). Дополнительные оттенки в это разноцветье добавляет написание английских интернационализмов "западной" графикой, но в русском произношении (XAYTEK; FAN-SITY). Совершенно трогательно косноязычие безымянных рисовальщиков вывесок, воочию демонстрирующих миру эффекты вызванной сменами алфавита ломки языковых привычек (например, "PELbMENI" ).
В Ташкенте виден все тот же контраст между по-советски сформулированными императивами закона и неуверенной, колеблющейся позицией властей. На уровне хокимията (мэрии) выпускаются распоряжения, ходят инспекторы, но, во-первых, отсутствует система штрафов, во-вторых, бизнесмены по мере сил сопротивляются. Ведь, по закону, "расходы, связанные с вводом нового алфавита, будут осуществляться за счет собственных средств предприятий, организаций... за исключением бюджетных организаций". Еще одним доказательством нечеткой позиции властей и смутной семантики алфавитов может служить отсутствие у международных корпораций, работающих в стране, единой стратегии по вопросу о графике. Это видно даже в рекламе, нацеленной на молодежь: "Coca-Cola" использует на своих рекламных щитах латиницу, "Wrigley" — кириллицу. Тем не менее можно с уверенностью сказать, что латиница в Узбекистане вне школы выполняет прежде всего не лингвистическую (самостоятельный алфавит), а графостилистическую функцию, аналогичную той, что в иных письменных культурах современности выполняют шрифты с ярко выраженной коннотативностью (ср. TrueType шрифты, исполненные под готику, еврейское квадратное письмо или иероглифику).
Но что именно означает новая узбекская латиница? Задача локализации и четкого выписывания ее коннотаций в различных сферах еще более усложняется, если принимать во внимание законодательную неопределенность и политические корни новой графики. Напряженное вслушивание в течение месяца в семиотический гул Ташкента позволило выделить три предельно широких круга значе-
ний. Прежде всего, слышен "голос власти/официоза": лозунги, плакаты, вывески и объявления госучреждений. Затем, налицо целый комплекс значений, отождествляемых с Западом. В этом случае латиница, с одной стороны, сигнализирует о собственно узбекской приверженности западным ценностям, образуя, наряду с институтами парламентской демократии, семинарами по гендерной дискриминации и т.п. (та же латиница власти, но направленная вовне), яркий узор на ширме вестернизации, с другой — коммерчески эксплуатирует образ прекрасного чужого мира (здесь узбекская графика смыкается с английской — многочисленные "Dental Clinic", "Fast Food" "Shopping Center"). Наконец, новый алфавит, составляя оппозицию русскому языку и кириллице, является маркером новой, собственно узбекской идентичности. Разумеется, проверка и уточнение реального функционирования подобных смысловых связей даже в одном городе потребуют отдельного исследования.
Интернет — будущее узбекской латиницы? Наверное, самой перспективной сферой существования новой узбекской графики следует считать компьютеры и Интернет. Хотя большинству современных пользователей доступна система UNICODE, лингвистически несовершенный, но простой в использовании алфавит психологически удобнее, чем более фонологически точная система письма. Людям лень прилагать дополнительные усилия для вставки символов, отсутствующих в основной раскладке клавиатуры, и все многообразие UNICODE им не указ. Аналогичная ситуация, по некоторым данным, складывается на территории бывшей Югославии. В этом регионе конфликтной диграфии реакцией на обособление языков стало рождение единого "интернето-славянского". В нем из латиницы убрана диакритика, а кириллица просто транслитерируется.
Есть еще одно обстоятельство: поскольку новый узбекский алфавит является, по сути, транслитерацией предыдущего, тексты на компьютере при наличии несложной программы переводятся из одного в другой одним щелчком мыши — чего не скажешь о "бумажной" литературе. По этой причине только в Интернете возможна "советская" скорость реализации Закона о новой письменности. Однако Сети невозможно силой навязать государственную письменность или государственный язык. Воссоздается древняя ситуация стихийной конкуренции различных культурных моделей, и сторонникам латиницы для успеха своего проекта в Интернете необходимо разработать заметное число популярных сайтов, на которые люди все
равно будут заходить, невзирая на некоторые коммуникативные неудобства. Неудивительно, что в узбекоязычном сегменте, на долю которого, по последним данным, приходится 30% узбекистанского Интернета!, на форумах и в чате на узбекском языке преобладает латиница.
Получается, что одним из наиболее многообещающих способов гармонизации узбекской письменной культуры, устранения не вполне ясной для ее носителей функциональной и семантической на-груженности двух графических систем может стать резервирование за латиницей сферы компьютерных технологий и Интернета. Если государство направит развитие в это русло, оно сумеет в какой-то мере ликвидировать негативные последствия своих поспешных действий и избежать формальной отмены уже введенных законоположений. При подобном раскладе за кириллицей сохранятся более консервативные области: пресса, образование и подобные им системы невиртуальных текстов. Но поскольку уже утвердилась "политическая" привязка кириллицы к России, латиницы к США, открытая смена курса в сфере письменности в обозримом будущем представляется маловероятной. Ведь она сигнализировала бы о смене внешнеполитической ориентации.
"Вестник Евразии" (Acta Eurasica), М., 2003 г., № 3, с. 62-79.
