CC BY
86
Известия ДГПУ, №2, 2008
УДК 8(471.67)
«СМЕРТНЫЕ ПЕСНИ» ГОРЦЕВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА В ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНОМ КОНТЕКСТЕ
© 2008 Гасанова З.И.
Дагестанский государственный педагогический университет
В статье идет речь о так называемых «смертных песнях» горцев Северного Кавказа, распеваемых ими перед смертью в экстремальных ситуациях. Представления любого народа о достойной жизни и достойной смерти составляют важную часть его духовного опыта, в котором отражаются особенности его мироощущения, этические и эстетические пристрастия. Несмотря на трагические мотивы, присутствующие в песнях, они не воспевают конец существования, а, наоборот, проникнуты страстной жаждой жизни и подвига.
The article deals with so-called Northern Caucasian mountaineers’ "mortal songs", sung by them before death in extreme situations. Any folk’s views on worthy life and worthy death are the important part of their spiritual experience, where particularities of their world outlook, ethical and aesthetic passions are reflected. Despite of the tragic motives, presented in the songs, they do not glorify the end of existence, but, on the contrary, are penetrated with passionate thirst for life and feat.
Ключевые слова: «Смертные песни», горский мотив, поэтическая структура, экстремальный, трагический.
Keywords: «Mortal songs», mountaineers’ motive, poetical structure, extremal, tragic.
У горцев Кавказа до сих пор пользуются большой популярностью архаические жанры фольклора, в которых герои перед смертью обращаются к окружающему миру, персонифицируя его. Среди них особое место занимают так называемые «смертные песни», т.е. песни, распеваемые горцами в экстремальных условиях, перед смертью.
Понятие «смертные песни»
принадлежит русскому писателю А. А. Бестужеву-Марлинскому, который
использовал их в своей повести «Аммалат-Бек». К жанру «смертных песен» обращался и Л. Н. Толстой в повести «Хаджи-Мурат».
«Смертные песни» пленили русских писателей своей первозданной чистотой, тонким, трогательным лиризмом и духовной силой. В них они почувствовали суровость и поэтичность горской души.
Представления любого народа о достойной жизни и достойной смерти составляют важную часть его духовного опыта, в котором отражаются особенности его мироощущения, этические и эстетические пристрастия. Например, трудно представить культуру Древнего Египта и Тибета без эзотерических трактатов «Египетская книга мертвых» и «Тибетская книга мертвых», в которых отразился целый комплекс представлений этих народов о смысле жизни и смерти.
В коллективном труде «Европейская история менталитета», составленном немецкими учеными в 1993 году, среди узких тем, включенных в общую тему «менталитет», в качестве важного пункта выделена глава «Представления народа о смерти и поведении человека при умирании».
Известный этнограф и лингвист П. Услар пишет, что народ дает «смертным» песням другую оценку: они, по его выражению, «песни о вождях,
предводительствовавших набегами» [11. С.37].
Хотя в этих песнях и прославляются разные вожди, все же определение Бестужева-Марлинского представляется более точным, ибо основное содержание их - воспевание славной смерти горцев, погибших по канонам горской этики. В повести Бестужева-Марлинского
«Аммалат-Бек» описывается типичная для «смертных песен» ситуация:
«Ядра с противоположного берега иногда ложились в круг бесстрашных горцев; порой разрывало между ними гранату, осыпая их осколками, но они не смущались, не прятались и по обычаю запели грозно - унылым голосом смертные песни, отвечая куплетом на куплет:
Смертные песни.
Слава нам, смерть врагу Али-га, Алла-гу» [2. С. 47].
В трагический для себя час герой Толстого Хаджи-Мурат идентифицирует себя с героем «Песни о Гамзате», до последнего сражающимся с врагом.
«Но прежде чем умереть, Гамзат увидел птиц на небе и закричал им: «Вы, перелетные птицы, летите в наши дома и скажите вы нашим сестрам, матерям и белым девушкам, что умерли мы за хазават» [9. С. 245].
Хаджи-Мурат, окруженный врагами, тоже сражается до конца. «Что же, будем биться, как Гамзат, - подумал Хаджи-Мурат» [10. С. 247].
О силе влияния этой песни писал А. П. Ипполитов: «Мне не раз случалось
видеть слезы на глазах людей самых серьезных при рассказах певцов о смерти Хамзата» [4. С. 30].
В жесткой социально-биологической иерархии горского общества
доминировало мужское начало, однако в «смертных песнях» герои часто обращаются к женщинам: сестрам,
женам, даже любовницам. Так, в одной «смертной песне», записанной П. Усларом, рассказывается о том, какой
аргумент оказался решающим в пользу боя для осужденных горцев:
«Мы же получше ястребов и соколов, у нас есть любовницы: скажут, мы бежали! Лучше головы лишиться, чем такую весть услышали любовницы» [11. С. 38].
В другой горской «смертной песне» вождь, обращаясь к товарищам после набега, говорит: «Кто сегодня оробеет, наденут на него чистый повойник, кто робко будет драться, того любовница да умрет» [11. С. 40].
В горской этической традиции женские оценки мужской доблести доминировали над мужскими, что говорит о наличии в духовной культуре горцев важного места, отводимого женщине.
Этому своеобразному явлению, отраженному в «смертных песнях», можно найти и исторические подтверждения. Во время Кавказской войны имам Шамиль потребовал от горцев клятвы верности. Комментируя это требование Шамиля, дагестанский писатель Ш. Казиев пишет: «По горскому обычаю многие даже усилили клятву, заявив, что пусть бросят их жены, если они нарушат данное слово» [5. С. 277].
К «смертным песням» по своему поэтическому содержанию относится и горская песня «Высохнет земля на могиле моей», использованная Л. Толстым в повести «Хаджи-Мурат». В песне два основных мотива - призыв к кровомщению и прославление воинствующего образа жизни. Герой песни стремится преодолеть смерть и победить две стихии - небо и землю.
В поэтическую структуру горских «смертных песен» с принятием ислама постепенно вошли религиозные гимны, стихи из Корана, которые выглядят неестественными на фоне фольклорной чистоты и образной красоты песен. Так, в песнях о Гамзате и Эль-Мурзе речь идет об обыкновенных набегах, поэтому идея газавата в данном контексте кажется надуманной.
Мотивы «смертных песен» характерны для многих дагестанских песен и преданий (аварские «Песня о Хочбаре», «Песня о Хаджи-Мурате»; лакские «Бук-Мухаммед»,
«Табахлинский Кайдар» и т. д.). В исторической песне «Табахлинский Кайдар» герой, окруженный врагами, бьется до конца и, сгорая заживо, заявляет:
Я пощады не попрошу Ни в огне, ни в густом дыму [5. С. 277].
Большая часть песни состоит из предсмертного диалога с врагами и призывов Кайдара к окружающим.
Содержание многих песен о Хаджи-Мурате варьируется, но мотив их остается неизменным - прославление доблестной смерти и отваги.
В одной из них перед смертью Хаджи-Мурат, отвечая врагам, говорит:
Нет крыльев у меня, чтоб взвиться к небесам,
Но улетал не раз на крыльях сабли я. [1. С. 253].
В «смертных песнях» эстетическое начало нередко преобладает над этическим, т. е. смерть героя представляется истинно прекрасной тогда, когда он лежит на земле с оружием в руках, с нетронутым лицом, поэтому важно для мотива песен описание виртуальной смерти героя с обезображенным лицом, которого терзают вестники смерти - черные вороны, волки, коршуны.
Народ поэтизирует участников набегов и сочувствует им. Например, в «Песне об Эль-Мурзе» говорится о погибших во время набега: «Схоронивши же всех, на могилах их поставили значки, что ставят тем, кто умер на святой войне за веру» [4. С. 35].
А ведь о цели набега его руководитель Эль-Мурза прямо говорит, что «ищет товарищей ехать в землю христиан за добычею и искать газавата» [4. С. 31].
В повествовательном эпосе главным является героическое начало, а не этическое, поэтому набеги не трактуются как зло, моральные оценки
действительности чужды
повествователю, сосредоточенному на описании поведения персонажей перед смертью. Именно в отсутствии нравственных оценок заключается объективная наивность эпического в «смертных песнях».
Поэтическая структура «смертных песен» своеобразна, в них ясно
обозначаются следующие мотивы:
а) обращение к сестрам, женам, порой к матери;
б) призыв к товарищам биться до последнего;
в) обращение к птицам;
г) описание поля боя с его смертной атрибутикой (волками жадными, злыми коршунами, черными воронами).
Орлы, соколы, ястребы, ласточки кроме многих функций, приписываемых им в мифологии и фольклоре горцев, являются традиционными символами свободы и в качестве сакральных птиц выступают атрибутами «смертных песен». Кроме того, в них пернатые выполняют функцию вестников между живыми и мертвыми.
«В различных мифопоэтических традициях птицы выступают как непременный элемент религиозномифологической системы и ритуала, обладающего разнообразными
функциями» [7. С. 348].
Традиционным элементом «смертных песен» является перебранка,
передразнивание противника, диалог с ним, причем горские персонажи одерживают моральную победу над противником в словесном поединке. («Песня о Гамзате», «Песня об Эль-Мурзе», «Песня о Хаджи-Мурате»).
Образы врагов мифологизированы и демонизированы, наделены всеми мыслимыми человеческими пороками -это явление свойственно
мифопоэтическому мышлению.
Своеобразная эстетика смерти связана у горцев с определенными ментальными представлениями о прекрасном и безобразном. Так, в лакской балладе «Давди из Балхара» герой, считая для себя унизительной ситуацию, когда люди могут увидеть цвет его мертвого лица (он был отравлен), в своей предсмертной песне просит:
Тебя, о мать, молю я:
Не поднимай ты бурки,
Чтоб потемневший лик мой Сельчане не видали [8. С. 221].
Герой перед смертью обращается к сакральным птицам горского фольклора -«златокрылому соколу» и «проворному ястребенку» с призывом сообщить о несчастье в родное село.
Во многих «смертных песнях» описаны экстремальные условия, в которых оказываются герои - участники набегов, костяк этих отрядов составляли уздени (свободное горское крестьянство) и абреки. Именно особая психология узденей с гипертрофированным восприятием чести и свободы сообщает «смертным» песням высшее нравственное напряжение, ибо рабство или плен представлялись узденям хуже смерти. Уздени всегда противопоставляли себя рабам.
«Главным образом на таком противопоставлении и основывались определения «узденства» (как
совокупность человеческих качеств и морально-этических норм): «узденский», «по-узденски», «как у узденей»
(храбрость, отвага, прямота, деликатность и т. д.)», - замечает дагестанский
этнограф С. А. Лугуев [6. С. 272].
«Смертные песни» играли большую роль в духовной и политической жизни горцев, придавая им в минуты испытаний стойкий заряд мужества и силы духа.
В. В. Дегоев пишет о штурме башни, где погиб имам Гази-Магомед: «Осаждавшие были готовы слушать
оттуда что угодно - выстрелы, проклятия, угрозы, предсмертные стоны раненых -только не то, что они услышали: громко распеваемые суры из Корана, звучавшие в данных обстоятельствах жутковато» [3.
С. 101].
Жанр «смертных песен»,
обогащенных религиозными гимнами, целенаправленно использовался во время Кавказской войны горцами.
«Воины шли в атаку, распевая религиозные гимны, песни, отдельные из которых были написаны Шамилем. В однообразном повторении молитв было что-то могучее. Это было огромное воздействие на сердца и души тех, кто посвятил себя священной войне», -
пишет историк Х. Х. Рамазанов.
В «смертных песнях» горцев в наивноэпической форме отразились
мироощущение народа, его
представления о жизненных и духовных ценностях. Несмотря на трагические мотивы, присутствующие в песнях, они не воспевают конец существования, а, наоборот, проникнуты страстной жаждой жизни и подвига. В экстремальных ситуациях они придавали горцам духовную стойкость и мужество.
«Смертные песни» горцев, отразившие определенную грань горского менталитета, занимают свое место в культурном и историческом наследии горцев Северного Кавказа.
Примечания
1. Алиханов Максуд. В горах Дагестана. - Махачкала: ИД Эпоха, 2005. - 414 с. 2. Бестужев-Марлинский А.А. Аммалат-Бек. Мулла-Нур. - Махачкала: Дагкнигиздат, 1968. - 262 с. 3. Дадаев Ю.У. Государство Шамиля. Махачкала: ИИАЭ ДНЦ РАН. - Махачкала, 2006. - 505 с. 4. Ипполитов А.П. Этнографические очерки Аргунского округа // Сборник сведений о кавказских горцах. Репринтное издание от 1868 г. Вып. I. - М.: Митио Адир, 1992. 5. Казиев Ш. Имам
Шамиль. - М.: Молодая гвардия, 2006. - 382 с. 6. Мугуев С.А. Культура поведения и этикет дагестанцев Х1Х-начала XX вв. - Махачкала: ИИАЭ ДНЦ РАН, 2006. - 304 с. 7. Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. Т.2. - М.: Большая Российская Энциклопедия, 1998. - 720 с. 8. Песни горцев. - Махачкала: Дагкнигиздат, 1990. - 368 с. 9. Рамазанов Х.Х. Эпоха Шамиля. -Махачкала: Ихлас, 2003. - 342 с. 10. Толстой Л.Н. Повести. Воспоминания современников. -М.: Правда, 1990. - 432 с. 11. Услар П. Народные сказания кавказских горцев // Сборник сведений о кавказских горцах. Репринтное издание. Вып.1. - М.: Митио Адир, 1992.
