Смертность населения Сибири в постсоветский период Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

УДК 314.4 (571.1/5)

Я.А. Лещенко, А.А. Лисовцов

СМЕРТНОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ СИБИРИ В ПОСТСОВЕТСКИЙ ПЕРИОД

Ангарский филиал ВСНЦ экологии человека СО РАМН - НИИ медицины труда и экологии человека (Ангарск)

Статья, посвящена анализу смертности, населения Сибири в постсоветский период. Проведено сравнение характеристик смертности по федеральным, округам. Российской Федерации, а также по административным, территориям, входящим в Сибирский федеральный округ. Представлены, результаты детального структурно-количественного и. динамического анализа показателей, смертности населения трудоспособного возраста на примере Иркутской области. Показано, что важнейшими факторами устойчивости высокого уровня смертности являются, сохраняющиеся социально-экономическое и. психосоциальное неблагополучие общества, а также недостатки, в деятельности системы здравоохранения.

Ключевые слова: смертность, население Сибири

MORTALITY RATE AMONG POPULATION IN SIBERIA IN POST-SOVIET PERIOD

Ya.A. Leshchenko, A.A. Lisovtsov Institute of Occupational Health and Human Ecology ESSC HE SB RAMS, Angarsk

The present study deals with the analysis of the mortality rate among the population in Siberia in post-soviet period. The comparison of the mortality characteristic in Federal Districts of Russian Federation as well as in the administrative territories going into the Siberian Federal District has been performed. The results of the detailed, structural-quantitative and dynamical analysis of the mortality indices among the population, at the able-bodied age are presented, on an example of Irkutsk Region. The social-economic and. psychosocial unhappiness of the society maintained, as well as the shortages in the activity of the Public health. System, were found, to be the most important factors of the stability in the high, mortality rate.

Key words: mortality rate, population of Siberia

На протяжении уже более чем полутора десятков лет течение демографических процессов в нашей стране отличается крайним неблагополучием. Согласно многочисленным прогнозам численность российского населения к середине столетия и даже ранее может сократиться до критического уровня. По некоторым прогнозным оценкам во втором десятилетии текущего века размер ежегодной естественной убыли может достигнуть и даже превысить один миллион человек [1].

Наряду с важной ролью фактора снижения рождаемости в возникновении феномена российской депопуляции, еще более острой социально-демографической проблемой является весьма неблагоприятная динамика показателей смертности. Безвозвратные потери российского населения в постсоветский период в немалой степени обусловлены немыслимо высоким по меркам развитых стран уровнем смертности. В первом десятилетии XXI века Россия по показателю средней ожидаемой продолжительности жизни отставала от наиболее развитых стран мира на 15 — 20 лет для мужчин и на 7 — 12 лет для женщин. В сравнении с большинством стран, находящихся в сопоставимых с нашей страной экономических условиях, смертность российских мужчин выше в 3 — 5 раз, российских женщин — более чем вдвое.

В период с 1992 по 2008 гг. значения коэффициента общей смертности по Сибирскому федеральному округу варьировали в пределах 11,2 — 16,5 %0. В 2008 г. наибольшие значения стандартизованных показателей общей смертности мужчин и женщин

отмечались в Дальневосточном (21,7 и 10,7 %0) и Сибирском (20,3 и 9,9 %) федеральных округах (рис. 1). В Сибирском федеральном округе стандартизованный показатель смертности мужчин превышал соответствующий показатель по Центральному федеральному округу на 12,8 %, и показатель по Южному федеральному округу — на 28,2 %, что является отражением так называемого северо-восточного градиента смертности на территории России. Если в среднем по стране доля лиц, умерших в трудоспособном возрасте, составляла в 2008 г. 29,6 %, то в Сибирском федеральном округе этот процент был больше — 33,9 %.

Стандартизованные показатели смертности мужчин, превышавшие средний по Сибирскому федеральному округу уровень, отмечались в республиках Алтай, Бурятия, Тыва, Иркутской и Кемеровской областях, Забайкальском крае (рис. 2). У женщин к этому списку добавляется республика Хакасия.

В работах многих авторов, в т. ч. в наших публикациях, было показано, что феномен российской сверхсмертности сформировался, главным образом, за счет аномально высоких показателей смертности населения трудоспособного возраста [2 — 4, 7, 8, 10]. С этим же контингентом связана и специфика безвозвратных потерь в постсоветский период. Поэтому более детальный структурно-количественный и динамический анализ характеристик смертности в Сибири целесообразно провести в отношении именно населения трудоспособного возраста.

Рис. 1. Стандартизованные показатели общей смертности населения в РФ и федеральных округах в 2008 г. (число умерших на 1000 населения соответствующего возраста).

□ Ж^НШИНЫ ■ Муї№1 и н ы

Рис. 2. Стандартизованные показатели общей смертности мужчин и женщин в регионах Сибирского федерального округа (2008 г.).

Наибольшие безвозвратные потери среди тру- показателя смертности): болезни системы кровоо-доспособного населения в Российской Федерации в бращения (217,7 0/0000), внешние причины смерти 2008 г. обусловливали (в порядке убывания значений (207,0 0/0000), новообразования (87,2 0/0000), болезни

органов пищеварения (51,7 %ооо), болезни органов дыхания (34,5 0/0000), инфекционные и паразитарные болезни (32,1 0/0000). В Сибирском федеральном округе иерархия причин смерти и значения показателей имели свои отличия: на первом месте по интенсивности смертности находился класс внешних причин смерти (273,3 0/0000); на втором — болезни системы кровообращения (205,1 0/0000); на третьем — новообразования (92,2 0/0000); на четвертом — болезни органов пищеварения (48,9 0/0000); на пятом — болезни органов дыхания (39,5 0/0000), на шестом — инфекционные и паразитарные болезни (45,8 0/0000). Как видно из этих данных, по всем классам причин показатели смертности были выше в Сибирском федеральном округе, при этом наибольшие различия отмечались по классам внешних причин смерти (на 33,0 %), болезней органов дыхания (на 20,8 %), инфекционных и паразитарных болезней (на 47,4 %).

Более детальный анализ на примере Иркутской области показывает, что безвозвратные потери населения в наибольшей степени возросли за счет увеличения вклада причин, являющихся предотвратимыми. Среди предотвратимой смертности на первое место вышли экзогенные причины, обусловленные условиями жизни и поведенческими факторами риска, которые в 50 — 70 % случаев могут быть предупреждены [5, 6]. Это болезни и проблемы, связанные с употреблением алкоголя, болезни органов дыхания и пищеварения, инфекции, травмы и отравления. В 2008 г. в Иркутской области в трудоспособном возрасте умерло от: автодорожных травм 667 человек (41,1 0/0000), случайных отравлений алкоголем — 232 человека (14 , 3 0/0000), насильственных причин — 786 человек (48,4 0/0000), болезней органов дыхания — 670 человек (41,3 0/0000), инфекционных болезней — 1035 человек (63,7 0/0000), болезней органов пищеварения — 921 человек (56,7 0/0000). Причем, показатели смертности от неестественных причин (класс внешних причин смерти) мужчин в 3 — 5 раз выше аналогичных показателей женщин.

В среднем по стране в трудоспособном возрасте умирает 29,6 % всех умерших, в т.ч. 45,1 % умерших

мужчин и 12,5 % умерших женщин. В Иркутской области соответствующие структурные показатели существенно хуже: 37,0 %, 51,3 % и 19,3 % (рис. 3).

Важнейшими индикаторами психосоциального неблагополучия, особенно снижения уровня духовного здоровья общества являются показатели смертности от насильственных причин (убийств) и суицидов. Очень высокие показатели смертности от суицидов и насильственных причин указывают на большую степень психосоциального неблагополучия населения. За более чем 20-летний период наблюдения (1987 — 2008 гг.) наиболее низкие показатели частоты самоубийств в Иркутской области отмечались в 1987 — 1991 гг.: 30,5 — 37,3 случаев на 100 тыс. человек населения. Эти показатели в 1990— 1991 гг. превышали российский уровень частоты суицидов (26,5 0/0000) в 1,4 раза, а так называемый критический уровень частоты суицидов, установленный ВОЗ (2 0 0/0000), — в 1,8 — 1,9 раза. С началом активного проведения неолиберальных реформ (1992 г.) и, соответственно, радикального изменения социально-экономической ситуации, показатели частоты самоубийств в Иркутской области стали резко возрастать, достигнув первого максимума в 1994—1995 гг., когда они превысили также возросший среднероссийский уровень (42,0 0/0000) в

1,6 — 1,7 раза (т. е. темп роста показателя в области был несколько выше, чем по стране); критический уровень частоты суицидов был превышен в 3,0 — 3,2 раза. С 1999 г. начался новый рост показателя частоты суицидов, достигший второго максимума в 2001—2002 гг., который по своим значениям оказался почти таким же, как в 1994 — 1995 гг.

Главной причиной возрастания частоты убийств и самоубийств в 1990 — 2000-е годы, несомненно, является резкое обострение социально-экономических и психосоциальных проблем населения. Особое значение имеет тот факт, что в постсоветский период показатели частоты убийств и самоубийств либо были примерно одинаковы, либо показатель убийств был выше, иногда значительно (в 1993 г. — на 48,6, 1994 г. — на 33,9, 2002 г.

РФ ИО РФ ИО РФ ИО

Рис. 3. Доля умерших в трудоспособном возрасте от общего числа умерших в РФ и Иркутской области (ИО) в 2008 г

— на 43,1, 2003 г. — на 58,3 %). Данное обстоятельство абсолютно не характерно для благополучных стран, где обычным (нормальным) считается соотношение, когда показатель смертности от насильственных причин в 5—10 раз ниже показателя частоты суицидов. Все вышеизложенное указывает на очень большую распространенность как состояний психоэмоциональной депрессии, безысходности, утраты жизненных стимулов, так и, особенно, антисоциальных агрессивных проявлений.

По мнению отечественных и зарубежных специалистов, одним из важнейших факторов устойчивости высокого уровня смертности граждан России на протяжении почти двух десятилетий является, прежде всего, ущербная (нездоровая) социальноэкономическая политика [6 — 9, 11]. Ее следствие

— чрезвычайно большое и продолжающее увеличиваться неравенство слоев и групп населения: в доходах (уровне жизни); в жилищных условиях; в возможностях получения медицинской помощи, образования, отдыха, поддержания здоровья и здорового образа жизни; в отношениях с государством. В итоге основной причиной роста смертности (в первую очередь, в трудоспособном возрасте) является увеличение количества и расширение состава социально дезадаптированных слоев населения, страдающих от плохих условий жизни, недоедания, малой доступности медицинской помощи и т.д.

Целый ряд крупных экономистов и социологов пришел к выводу, что бедность в западном обществе — целенаправленно созданный социальноэкономический механизм. Нобелевский лауреат Амартья Сен в своем труде «Политэкономия голода» убедительно показал, что в капиталистических странах бедность не связана с количеством товаров и благ, а детерминируется социально обусловленными возможностями людей получить доступ к ним [11]. Поэтому даже в богатейших странах Запада бедность является обязательным явлением.

По нашим оценкам, которые согласуются с мнением других авторов [2 — 4], высокую смертность трудоспособного населения в наибольшей степени обусловливает психосоциальное неблагополучие населения, которое обычно имеет экономическую подоплеку, т. к. в условиях массовой бедности очень большие слои общества не в состоянии повысить свои доходы до уровня, обеспечивающего приемлемое качество жизни. Парадоксально то, что в подобном положении находятся многие работающие граждане. Низкая оплата труда не выполняет свои базовые функции: обеспечивать расширенное воспроизводство рабочей силы, стимулировать повышение качества и производительности труда.

Когда мы говорим о неэффективности российской социальной политики, и даже — о порочности существующей социально-экономической системы, то имеем в виду следующее. Как известно, в течение двух последних десятилетий мы стремимся построить у себя систему, аналогичную той, что существует в западных буржуазных обществах, причем не систему, приближающуюся к подлинно социальному государству, как, например, в Швеции, а систему

ультралиберального толка вроде американской. Но, если в последней все-таки реально действуют какие-то социальные механизмы, например, по перераспределению национального дохода от наиболее богатых слоев к наиболее бедным, то в России таких механизмов, по существу, нет. Напротив, плоды экономического развития пожинают, в основном, именно богатые и высокообеспеченные (девятая и, особенно, десятая децильные группы населения).

В результате либеральных реформ в России сформировалась обширная зона бедности, в которой постоянно пребывает значительная часть населения. При этом образовалась уникальная категория т. н. «новых бедных», включающая многочисленные слои работающего населения, которое по своему образовательному уровню и квалификации никогда ранее не было и нигде в мире не является бедным. Тот факт, что семья с двумя работающими нередко не может обеспечить достойную жизнь себе и двум детям даже на уровне весьма умеренных потребностей — красноречиво и наглядно характеризует суть российской экономической системы и социально-демографического кризиса.

Директор Института социально-экономических проблем народонаселения РАН А.Ю. Шевяков утверждает, что социальная политика российского государства строится без опоры на адекватную теорию и методологию оценки взаимовлияния экономических, социальных и демографических показателей, вследствие чего решение социальных проблем носит несистемный лоскутный характер [9]. Так, до сих пор во властных структурах, подчеркивает автор, существует непонимание того, насколько мощное негативное воздействие на экономическую и демографическую динамику оказывает социально-экономическая дифференциация населения.

Между тем, средние показатели роста реальных доходов фактически ничего не говорят о том, что происходит с благосостоянием различных слоев населения. В последние годы в России, несмотря на позитивную динамику роста средних показателей денежных доходов социальная поляризация вследствие форсированного роста самых высоких доходов не уменьшалась, а продолжала нарастать. Доходы богатых подвергаются меньшей налоговой нагрузке, т. к. большую часть их составляет не заработная плата, а другие доходы (доходы от собственности, дивиденды и т. п.), которые облагаются налогами по значительно более низкой ставке, чем фонд заработной платы (это и есть экономический механизм, перераспределяющий национальный доход в пользу олигархов, слоя высших менеджеров и всяческих рантье). То есть в проигрыше оказываются доходы от экономически активной деятельности, в том числе трудовые доходы наемных работников в противовес рентным и другим доходам.

В 2000-е годы среднегодовой темп роста реальных доходов 10 % самых обеспеченных россиян на 24 % превысил темп роста валового внутреннего продукта [9]. Это означает, что отдельные группы населения имеют институциональные преимуще-

ства, что позволяет наиболее обеспеченным перетягивать эффекты экономического роста на себя. Следовательно, проблема сохраняющегося и даже усиливающегося неравенства коренится не в недостатке ресурсов, а в институциональных дефектах социально-экономической системы.

По мнению А.Ю. Шевякова, рост показателей относительной бедности (в т. ч. по регионам РФ) с точки зрения нормальной экономической логики (тем более логики социального государства) представляется просто абсурдным и показывает, что деформация распределительных механизмов, связанная, прежде всего, с концентрацией доходов богатых, достигла такого уровня, что нарушается даже естественная логика снижения бедности по мере экономического роста [9].

Таким образом, механизмы позитивного воздействия на демографические показатели должны быть направлены, прежде всего, на снижение неравенства, предусматривать институциональные изменения в распределительных отношениях и перераспределение национального дохода.

Существенной причиной высокой смертности являются и недостатки в деятельности системы здравоохранения, связанные с низкой доступностью квалифицированной медицинской помощи, а также с несвоевременностью оказания экстренной медицинской помощи. При дорожно-транспортных несчастных случаях медицинская помощь является эффективной, если оказывается в пределах нескольких минут (что в условиях России — редкость).

Более 40 % случаев преждевременной смертности потенциально предотвратимы при условии своевременного оказания качественной медицинской помощи [6]. Подтверждается это тем, что по ряду нозологических форм (ишемическая болезнь сердца, цереброваскулярные болезни, новообразования, инфекции) заболеваемость в России находится на сопоставимых уровнях, или даже ниже, чем в развитых странах, а смертность от них (в стандартизованных показателях) в 3 — 5 и более раз выше.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Чтобы добиться реального сокращения масштабов убыли населения государству необходимо изменить отношение к смертности как важнейшему фактору депопуляции. Лишь в этом случае может быть осуществлена разработка и реализация эффективной национальной демографической программы, которая, в свою очередь, требует мобилизации всей социально-экономической системы (а не только здравоохранения) на решение данной проблемы. При этом государственная стратегия

профилактики заболеваний населения России должна быть не только направлена на коррекцию классических факторов риска и повышение качества медицинской помощи, но и предусматривать меры по снижению степени социального неравенства, в том числе за счет изменения институционального механизма перераспределения национального дохода.

ЛИТЕРАТУРА

1. Анализ демографической ситуации: тенденции и последствия. — Режим доступа : http://demographia.ru /articles_N/index. html?idR=19&idArt = 322

2. Величковский Б.Т. Социальный стресс, трудовая мотивация и здоровье. — М., 2004. — 20 с.

3. Величковский Б.Т. Жизнеспособность нации. Роль социального стресса и генетических процессов в популяции и развитии демографического кризиса и изменении состояния здоровья населения России. — М. : РАМН, 2008.

4. Вишневский А., Школьников В. Смертность в России. Главные группы риска и приоритеты действия // Моск. центр Карнеги : Научн. доклады. — Вып. 19. — М., 1997.

5. Иванова А.Е. Тенденции смертности в России и резервы сокращения ее от преодолимых причин // Демографические перспективы России и задачи демографической политики : Мат. науч.-практ. конф. — М. : Экон-Информ, 2010. — С. 27 — 37.

6. Комаров Ю.М. Высокая смертность как ведущая причина депопуляции // Здоровье нации

— основа процветания России : мат. науч.-практ. конгрессов III Всероссийского форума. — М.,

2007. - Т. 2, Ч. 2.- С. 96-101.

7. Лещенко Я.А. Кризис в общественном здоровье и социально-демографическом развитии: главные проявления, причины, условия преодоления. - Иркутск : РИО НЦ РВХ ВСНЦ СО РАМН, 2006. - 263 с.

8. Лещенко Я.А., Батура О.Г., Лебедева Л.Н. Смертность и потери жизненного потенциала населения трудоспособного возраста в Иркутской области // Пробл. соц. гигиены, здравоохр. и истории мед. - 2008. - № 3. - С. 21-25.

9. Шевяков А.Ю. Неравенство, экономический рост и демография. - М. : РИГ ИСЭПН РАН,

2008. - 44 с.

10. Щепин О.П., Белов В.Б., Роговина А.Г. Современная медико-демографическая ситуация в России // Проб. соц. гиг., здрав. и истории мед. -

2009. - № 6. - С. 3-8.

11. Sen A. Health in Development // WHO bull.

- 1999. - Vol. 77, N 8.

Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 08-06-00111а).

Сведения об авторах

Лещенко Ярослав Александрович - д.м.н., профессор, заведующий лабораторией системных исследований общественного здоровья Ангарского филиала ВСНЦ ЭЧ Со РАМН (665827, г. Ангарск, 12-а микрорайон, 3; тел.: 8 (3955) 55-7567; e-mail: lsioz@mail.ru)

Лисовцов Александр Александрович - младший научный сотрудник лаборатории системных исследований общественного здоровья, аспирант Ангарского филиала ВСНЦ ЭЧ СО РАМН