CC BY
163
Смертная казнь — личное дело жертвы
Доктор психологических наук, профессор, руководитель психологической службы Департамента Полииии МВД Латвийской Республики
П. Тюрин г. Рига
В настоящее время более чем в 40% стран мира смертная казнь отменена законом или на практике, т.е. предусмотрена законодательством, но не применяется, или смертные приговоры не приводятся в исполнение десять и более лет. Периодически возникающие споры о допустимости смертной казни в цивилизованном обществе обычно обостряются в периоды социальных потрясений, формирования нового облика государства, выработки более справедливых законов.
Смертные приговоры, приводимые в исполнение от имени государства, затрагивают любого его гражданина, и поэтому каждый должен осознать, что такое смертная казнь, выносимая отчасти и от его имени. Однако-не исключено, что вопрос о необходимости смертной казни когда-нибудь может прямо коснуться его самого или его близких, и он должен будет дать на него неслучайный ответ.
В то время как процент граждан в разных странах, требующих сохранения смертной казни за умышленные убийства, в целом остается примерно одним и тем же на протяжении длительного времени, число ее сторонников за другие общеуголовные преступления — против государства, экономическую коррупцию, распространение наркотиков и иные — постоянно снижается. Это свидетельствует о "смягчении нравов" людей (во всяком случае, относительно тех случаев, когда совершенное преступление не вызывает у них гипнотического ужаса), тенденции к гуманизации общества и расширении прав человека на жизнь. Рассматривая аргументы, приводимые против смертной казни, замечаешь, что по большей части они носят слишком общий характер. Так, широко известная своей правозащитной деятельностью организация "Международная амнистия", последовательно выступающая за отмену смертной казни, называет следующие причины:
1. Проблема смертной казни неотделима от проблемы прав человека: смертная казнь попирает эти права.
Всеобщая Декларация прав человека признает право каждого человека на жизнь и категорически заявляет, что "никто не должен подвергаться пыткам или унижающим его достоинство обращению и наказанию ".
2. Смертная казнь не является актом само-
обороны для предотвращения непосредственной угрозы жизни; принцип самообороны имеет целью предотвратить непосредственную угрозу причинения ущерба в результате применения силы другими. Этим стремятся внести разграничение убийства на войне как срочной меры по защите собственной жизни и спасения жизни сограждан от убийства задержанных преступников, уже лишенных свободы действий.
"Что же тогда смертная казнь, как не самое преднамеренное из убийств, с которым не может сравниться никакое деяние преступника, каким бы преднамеренным оно ни было? Чтобы можно было поставить между ними знак равенства, смертной казни необходимо было бы подвергать преступника, предупредившего свою жертву о том, когда именно он предаст ее ужасной смерти, и с этого же момента поместившего жертву на месяцы в заключение. Но такое чудовище в обычной жизни не встречается ".
(Альбер Камю)
3. Никакие "специфические" (в том числе "только временные") потребности общества не могут оправдать отмены священного права на жизнь.
Под предлогом защиты государственных интересов люди, находящиеся у власти, часто стремятся уничтожить своих политических противников. "Особые потребности " государства могут побудить власти заставить навеки замолчать нежелательных свидетелей, применять пытки, лишить своих граждан каких-либо других прав. Аргументы, публично приводимые в оправдание смертной казни ссылками на "высшее благо", напоминают доводы, высказываемые в частном порядке для оправдания иных злоупотреблений, совершаемых тайно.
4. Нет бесспорных доказательств того, что угроза смертной казни оказывает сдерживающее влияние на преступника. В момент совершения преступления человек часто настолько напряжен, что не способен осознать последствия для себя собственных действий. Преступник же, который тщательно планирует тяжкое преступление, решается на него, несмотря на риск, в надежде, что не будет схвачен. Убийства чаще всего совершаются в состоянии волнения, когда крайние эмоции берут верх над разумом. Убийство также может быть совершено под воздействием алкоголя, наркотика или в состоянии паники. Ни в одном из таких случаев страх перед смертной казнью не может выступать как устрашающий и сдерживающий фактор. Нет доказательств и того, что угроза смертной казни сдерживает преступления, совершенные по политическим мотивам. Напротив, возможность выступить в роли политических мучеников, которую предоставляет казнь, может служить дополнительной побудительной причиной совершения преступлений, внося в них элемент жертвенности. В специальных исследованиях было показано, что вслед за исполнением смертных приговоров наблюдаются кратковременные вспышки насилия,
что объясняется ожесточающим эффектом смертной казни, ее развращающим воздействием на общественные нравы.
В США, где смертная казнь отменена в 13 штатах из 50, не наблюдается ее сдерживающего эффекта в остальных штатах, где она сохранена, и который должен был бы быть больше, чем эффект от пожизненного заключения в штатах без смертной казни.
"Хотя представители полиции и правоохранительных органов являются самыми большими сторонниками смертной казни, факты убедительно доказывают, что там, где смертная казнь сохраняется, полицейские не находятся в большей безопасности, чем там, где она отменена ".
Т. Маршалл, член Верховного Суда США
5. Аргумент справедливого возмездия за совершенное преступление, которое столь ужасно, что смертная казнь является единственным и необходимым ответом на него, характеризуется как варварский обычай мести и должен бьггь преодолен в современном обществе. Государство, которое претендует на то, чтобы быть гуманным, не может опираться на месть и жестокость. Приводя смертный приговор в исполнение, мы безвозвратно исключаем всякую возможность последующего раскаяния, исправления или примирения.
Существует возможность, какой бы отдаленной она ни была, судебных ошибок и необратимости их в случае применения крайней меры наказания. Осуждение и казнь по ошибке невиновных трудно полностью исключить. Плохо подготовленная защита, злоупотребления в процессе следствия и т.п. могуг привести к ошибочному осуждению. Добиться последующей отмены таких приговоров очень трудно, так как апелляционные суды нередко не принимают новых доказательств, ограничиваясь лишь рассмотрением вопросов права.
6. В оправдание сохранения смертной казни часто приводятся требования общественного мнения. Полагают, что если за это наказание выступают столь многие, то его отмена была бы недемократичной. Но научные или нравственные решения не могут приниматься на референдумах, поэтому обеспечение прав человека никогда не должно зависеть от мнения большинства.
Вместе с тем надо принимать во внимание то, что число людей, подвергшихся жестокому насилию, в процентном отношении к общему населению всегда меньше. Поэтому референдумы по этому вопросу никогда не наберут достаточного числа сторонников сохранения смертной казни в любом цивилизованном обществе. С точки зрения психолога, более презентатив-ными были бы опросы в той группе людей, которых так или иначе затронула насильственная смерть их близких. Вот на мнение этой категории людей, для которых названная проблема — реальность "здесь и теперь", а не более или менее отвлеченное событие, случающееся "где-то там и с кем-то", и надо было бы ориентировать-
ся в учете параметра общественного мнения в вопросе "за" или "против" смертной казни.
7. Иногда высказывается мнение, что отмена смертной казни — удел лишь благополучных стран. В действительности же никаких объективных преимуществ в этом отношении у стран, только что освободившихся от тоталитарных режимов, перед традиционно демократическими нет. Из развитых европейских стран позже всех смертная казнь была отменена во Франции — в 1981 г., в то время как в Португалии — в 1976 г., в Испании — в 1978 г.
8. Наличие института смертной казни и существование в обществе специально назначаемой касты палачей, получающих за свою работу по уничтожению людей материальное вознаграждение, прямо и косвенно развращает и дегу-манизирует общество.
"Меня прежде всего беспокоит не проблема сострадания к убийце. Меня прежде всего беспокоит общество, принимающее смерть в качестве возможного мотива коллективного поведения. Если мы сделаем такой выбор, мы уничтожим какую-то часть безграничной надежды и веры в себя самих и других людей, веры, которая сопровождала наше становление как свободного народа ".
Пьер Элиот Трюдо, премьер-министр Канады (был убит квебекскими сепаратистами)
"На должность палача не идут вопреки мукам совести. Идут по желанию. Исполнитель приговора обязательно знает суть уголовного дела, он стреляет в конкретного человека, зная, что тот совершил. Никаких колебаний и никаких психушек в дальнейшем. Я уверен, что эту работу может выполнить любой оперативник, любой следователь, эксперт, любой человек, кто хоть раз в жизни своими глазами увидел то, что эти гады сделали. Изуродованный труп маленького ребенка, лица его папы, мамы, бабушки в тот момент, когда им показали 1а мертвое дитя... На месте хочется такую гниду убить. Я бы и двадцать таких тварей шлепнул за 20минут и спал бы потом спокойно".
Из интервью с высокопоставленным чиновником МВД России
9. Исполнение смертного приговора причиняет страдания не только семье преступника, но может стать тяжким бременем для близких жертвы, как бы причисляя их к тем, кто выносит это жестокое решение. Со временем для них могут приобрести смысл доводы противников смертной казни.
"Казнью невозможно вернуть или облегчить горе семьи потерпевшего. Отнюдь не облегчая страдания родственников, длительные судебные и апелляционные процедуры по делам, по которым может быть вынесен смертный приговор, могут, напротив, продлить эти страдания, мешать обрести спокойствие ".
Официальный доклад "Международной Амнистии" "Когда убивает государство.. ".
10. Смертная казнь не соотйетствует христианским постулатам нравственности о бесценности и неприкосновенности человеческой жизни. Никто не вправе распоряжаться жизнью и смертью, кроме Создателя. Если убийца преступает заповедь "не убий", то это не значит, что для других, тем более для государства, открывается возможность нарушить ее.
"Страшна смерть и отвратительно убийство, но что сказать о смерти, возведенной в закон жизни, об убийстве, организованном сознательно хозяевами жизни во имя поддержания призрачного в ней порядка. Есть в мире правда высшая, чем эта кровная месть, и не к мести этой призывает наше сознание, но не государству об этой правде напоминать и не перед государством будет дан ответ за ужас убийства ".
Николай Бердяев
Нетрудно видеть, что основная часть аргументов противников смертной казни носит прагматический характер — убитого не вернуть, смертная казнь не устраняет криминогенных факторов в обществе, приведение ее в исполнение вызывает ряд побочных негативных эффектов — и в этом их сила. В этом же их слабость — в рационалистической недостаточности.
Для конкретного человека, оказавшегося перед лицом утраты близкого, обессмысливаются все расчеты в защиту жизни олицетворенной силы зла.
В 1987 г. в США приведены в исполнение 25 смертных приговоров, хотя, по данным ФБР, в стране в тот год было совершено 20100 умышленных убийств. Такое огромное расхождение, по мнению одного американского исследователя, можно объяснить тем, что "мы как бы разрываемся между желанием наказать убийц самым суровым образом и нежеланием привести это наказание в исполнение ".
Сознание уникальности человеческой жизни и факта злонамеренного ее уничтожения подчеркивает ужас совершенного убийцей. Никакие рассуждения о том, что смертная казнь не снижает статистику убийств, что необходимо следовать заповеди "не убий", не могут заглушить нравственного стремления человека не ограничиваться изоляцией преступника и морализаторством, а ответить нерациональным, хотя бы (и как бы) запоздалым актом протеста — устранением зла из пространства жизни. Перед близкими жертвы может возникнуть только одна проблема — после совершенного преступления на земле может существовать или Он или Я. Не мы вызвали его на смерть, а он своим преступлением поставил нас перед дилеммой: или я должен перестать жить — или он должен умереть. Существование с сознанием признанного права убийцы на жизнь может стать невыносимым.
Современный нью-йоркский правовед Эрнест ван дер Хааг считает аморальным обещать убийце, что мы никогда не сделаем с ним того, что он сделает с нами.
Русский философ В.Н.Ильин в 1971 г. опубликовал в Нью-Йорке статью, в которой писал: "Такие люди, как Бердяев в его последней стадии, не только стремятся освободить преступника от наказания, но готовы проповедовать крестовый поход против суда, следствия и даже готовы требовать в отношении публичных властей их революционного свержения, хотя в отношении преступников они не только категорически отказываются применять "высшую меру наказания", но совершенно забывают знаменитое правило: "Отмена смертной казни?Превосходно!Но только пусть начнут отменять ее сами господа преступники и убийцы..."
Об этом же пишет в ''Криминальной хронике" А.Баранов: противники смертной казни утверждают, что государство действует преступно и безнравственно, лишая человека жизни, даже если он совершил тягчайшее преступление, "но разве не столь же безнравственно поступит государство, если сохранит жизнь человеку, посягнувшему на необратимые ценности — жизни других людей, совершившему страшные и омерзительные преступления ". А. Баранов также замечает: "Жестокость бывает разной. Иногда она требует ответной жестокости. Иногда жестокости не складываются. Все-таки не складываются. Вычитаются. Хотя бы внешне, хотя бы в обыденном нашем сознании. Тогда мы думаем, что справедливость восстановлена. Тогда все-таки можно жить..."
Закон, запрещающий смертную казнь, как бы утверждает, что человек не в силах совершить что-либо преступное, за что мог бы (или должен) заплатить собственной жизнью — любой его поступок всегда будет меньше его жизни (что, в частности, находится в явном противоречии с необходимостью жертвы Христа для спасения рода человеческого). Но ведь казнь может выступать как цена свободного преступного выбора.
Очевидно, что длительность жизни не отменяет значимости единичного и статичного факта. Жизнь жертвы абсолютна в своей ценности, и никакие, возможно благие, поступки убийцы в будущем не отменяют того факта, что она была им уничтожена. Преступник, возможно, уже другой, он раскаялся, у него уже нет "внутреннего преступного состояния", тем не менее, факт совершенного от этого не меняется: убил именно он, отменить убийство он не может, оно никуда благодаря его внутренним "изменениям" не исчезло. Убийство не может стать чем:то посторонним, тем, что с какого-то момента перестает иметь к нему существенное отношение. И поэтому часто не слишком уместными оказываются рассуждения о практической бесполезности смертной казни: осужденный уже не принесет вреда, это не снизит уровень преступности, он, возможно, исправится и принесет пользу обществу. Наверное, и печи крематория концлагеря можно было приспособить для выпечки хлебов. Но есть вещи, несовместимые с жизнью, и поэтому "Карфаген должен быть разрушен", а Эйх-ман — казнен. Убивая человека, преступник вала-
>
мывает дверь, отделяющую его от жизни, открывая ее дня собственной смерти.
"В возмездии, на первый взгляд, отвращает то, что оно являет себя как нечто аморальное, как месть и может, таким образом, рассматриваться как нечто личное. Но не личное, а само понятие осуществляет возмездие. Мне отмщение говорит Бог в Библии, и если кто-либо захочет видеть в слове "возмездие " представление об особом желании субъективной воли, то следует сказать, что слово "возмездие" означает лишь обращение самой формы преступления против себя ".
Гегель
Дело не только в соблюдении "принципа талиона" — равенства наказания преступлению ("око за око"); преступника приговаривают не к пыткам и истязаниям, которым он подвергал свою жертву, а к смерти.
Гегель обосновывал правомерность смертной казни тем, что наказание — это право, "положенное в самом преступнике, то есть в его на-лично сущей воле, в его поступке. Ибо в его поступке как поступке разумного существа заключено, что он нечто всеобщее, что им устанавливается закон, который преступник в этом поступке признал для себя, иод который он, следовательно, может быть подведен как под свое пра-йо", и согласие на такое наказание преступник дает своим деянием.
По мнению русского мыслителя НЛосско-го, "философы, не допускающие наказания или возмездия, строго говоря, хотят или устранить наказание совсем, считая его нравственно неоправданным, или даже доказать, что такого явления, как наказание, воздаяние, вообще не существует в строении Мира. Психологический мотив этого ошибочного учения, вероятно, в большинстве случаев кроется в гордости, не переносящей мысли о наказании как воздаянии". Конфуций отвечал на вопрос: "Правильно ли отвечать добром назло? — Как можно отвечать добром? На зло отвечают Справедливостью, на добро — добром".
Когда делаются ссылки .на заповедь "не убий" и обвиняют в ее нарушении сторонников смертной казни, то точно с таким же успехом можно упрекнуть всю судебную практику в нарушении заповеди "не судите да не судимы будете". ГТо-видимому, заповедь "не убий", в известном смысле, правило априори — предшествующее и препятствующее опыту зла. Убийство же создает новую реальность отношений между убийцей и жертвой, где начинают действовать иные правила, порожденные событиями (опытом) и инициированные преступником. Убийца меняет специфику метрики правового пространства, которая существовала до привнесения в него преступного элемента (убийства, смерти). Теперь этот элемент по суду может начать действовать против него самого. С момента совершения убийства он стал жить и всегда будет жить •(с угрызениями совести или нет) в мире, в котором он это убийство совершил, и никакие последующие события этого факта не отменят.
Преступление — это многостороннее по своим последствиям деяние в отношении общества в целом и в отношении той или иной группы и индивида в частности. Убийца нанес ущерб не только обществу (которое имеет право на рациональное ограждение себя от преступных действий) и не только своим родственникам (которые могут страдать от совершенного поступка близкого им человека). Прежде всего он нанес непоправимый вред и ущерб самой жертве и ее близким. Необходимо особо подчеркнуть: убийца нанес обществу частичный ущерб, но жертве и близким убитого — полный и непоправимый ущерб. Поэтому общество может себе позволить нанести преступнику ответный частичный ущерб (наказание), в то время как родственники жертвы могут нуждаться в более адекватных ответных действиях — возмездии. Не случайно Пити-рим Сорокин в своем труде о наказании и награде писал, что при определении преступления и преступных деяний можно стоять только наточке зрения того или иного индивида, т. е. точкой отнесения неизбежно становится сам индивид. Отсюда следует, что соответствующее психическое переживание близких жертвы, вызванное запретным действием преступника (и объективно нанесшим максимальный материальный ущерб жертве — лишил жизни), не может не приниматься в расчет при определении действительной величины причиненного ущерба и соответственно — меры наказания.
Вопрос в итоге сводится к тому, кто имеет право на окончательный суд над убийцей — государство или жертва? Функция государства в лице своих правоохранительных орг анов — осуществлять следствие, находить доказательства вины или невиновности человека в совершении преступления. От имени государства как высшего авторитета выносится приговор: заслуживает ли человек крайней меры наказания. И если, с точки зрения государства, она нецелесообразна, и достаточно ограничиться пожизненным заключением, то с точки зрения близких убитого ("первой жертвы *), подлинное и окончательное решение судьбы преступника " могут выносить только те, кто в судебном порядке признаются "второй жертвой ".
Очевидно, что такое решение проблемы, напоминающее принцип кровной мести, нереально в сегодняшнем мире*. Тем не менее, не следует упускать из виду, что казнь убийцы — это, в известном смысле, вторая часть необъявленной и навязанной им дуэли, и моральным долгом близких жертвы может стать необходимость завершения поединка с преступником. Будет ли он участвовать в его заключительной части или нет — решать только "второй жертве", наследующей безусловное право от "первой жертвы"; и оно в точности соответствует праву на адекватную защиту от врага как на войне.
Трагичность положения человека, считал русский философ Иван Ильин, в том, что у нравственно совершенного человека есть мечта, чтобы у него не было неодолимых препятствий в чисто
духовном одолении зла, чтобы он мог преобразить злодея одним только взглядом и словом. Это есть отображение в нем двух скрестившихся идей — богоподобия и всемогущества Божия. Но эта мечта несостоятельна, поскольку духовная сила человека имеет свой предел перед лицом сущего злодейства. Человек же не имеет ни оснований, ни права слагать бремя решения и ответственности и перелагать его на Божество. Они необходимы вследствие невсемогущества и несовершенства человеческого, и с этим сознанием они и должны применяться.
Судьба, писал И. Ильин, в том, что человек в жизни на земле имеет дело с буйством неугово-римого зла, и уклониться от этой судьбы не может. В этом принятии своей судьбы человек "полагает свою душу", но утверждает свой дух и его достоинство. Он берет на себя совершение дел, бремя которых он потом несет, быть может, через всю жизнь, содрогаясь и отвращаясь при непосредственном воспоминании о них. Он принимает не только тягостность самого акта, но и тягость решения, ответственности и, может бьггь, вины. И в этом исходе, в этом героическом разрешении основной трагической дилеммы он не праведен, но прав.
Хватит ли у человека силы для того, чтобы лично совершить подвиг отмщения? Ведь если к казни относиться с полной мерой ответственности, то человек не имеет права перепоручить ее совершение наемнику, безликому палачу или заслониться неопределенностью в группе лиц, приводящих приговор в исполнение. Если этих сил в нем самом нет, то убийца получает от общества пожизненное заключение. Только исключительно жертва имеет нравственное право на последнее слово и дело в судьбе преступника.
По-видимому, единственной причиной, которая может заставить человека отказаться от принятия критических решений относительно жизни преступника, является сознание того, что смерть так же, как и жизнь — это таинство, тайна, чудо. Как рождение жизни из небытия есть чудо, к которому человек слишком быстро привыкает, так и переход обратно — из жизни в небытие — есть чудо. ♦
Мистический страх, страх Божий перед чудом, таинством смерти, подступать к которому полагаясь только на себя человеку небезопасно, может остановить его от подобных действий. Человек может также принять не менее трудное и мучительное для него решение (и не по причине собственного безволия или малодушия) — отказаться от следования по пути, навязываемому ему фактом совершенного святотатства над
жизнью, целиком положиться на волю Божию. И тот, кто принимает решение казнить убийцу, и тот, кто неспособен принимать какого-либо участия в мучениях и бедах любой живой плоти (даже недостойной жизни), имеют для этого серьезные основания. И.Ильин напоминал, что, "конечно, справедливость больше и лучше, чем несправедливость; но нравственное совершенство еще больше и еще лучше, чем справедливость". Любовь и нравственное совершенство больше справедливости, соразмеряющей и отвешивающей каждому по его делам; благость и милость, проистекающие из любви, не соблюдают справедливости, а покрывают и превышают ее, "потому ссылка на то, что "казнь справедлива по отношению к злодею", не избавляет нас от основного вывода, утверждающего, что справедливая мзда не может и не должна признаваться нравственно совершенным обхождением человека с человеком". Но, добавляет Ильин, "такой поступок не является ни падением, ни проступком, ни грехом", потому что в нем он творит не грех, а по объективной необходимости несет служение.
"После этого он снова впал в полуобморочное состояние, но снова пришел в себя и спросил о Дантесе:
— Он убит?
— Нет, но он ранен в руку и в грудь.
— Странно, — ответил Пушкин: — я думал, что мне доставит удовольствие убить его; но чувствую, что нет. И затем прибавил, перебивая своего собеседника д'Аршиака:
— Впрочем, это безразлично; если мы поправимся, придется начать все сызнова ".
Из дневника современника
Анна Ахматова говорила, что она видит святой смысл и ей доставляет особую радость сознание того, что Пушкину, несмотря на все перипетии жизни, не пришлось убить ни одного человека; возможно, тогда у нее было бы иное отношение к нему и к его поэзии.
Впрочем, это безразлично, и вопрос о жизни и смерти, при необходимости, каждому из нас придется решать сызнова.
* В приватных дискуссиях о возможности практической реализации этой идеи было обращено внимание на то, что здесь возникает трудноразрешимая проблема безопасности "второй жертвы", и высказано опасение, что убийца будет стремиться к тому, чтобы заранее уничтожить всех, кто мог бы претендовать на эту роль, и тем самым исключить возможность своей казни. Также родственники убийцы могут начать шантажировать "вторую жертву", вынуждая ее отказаться от своего права лишить жизни их родственни ка-убийцу.
