CC BY
134
УДК 1(410) (091) ”19”
О. А. Власова
Смерть общества во имя воскрешения человека: революционность безумия в экзистенциальном марксизме Дэвида Купера
В статье анализируются основные идеи экзистенциального марксизма Дэвида Купера. Автор показывает экзистенциальную (понимание психического заболевания как экзистенциального перерождения) и марксистскую (социальные исследования семьи и общества, выработка революционного проекта деструктурирования социальных институций) линии этого проекта. Указываются интеллектуальные источники идей Купера, проводится сопоставление социально-философских и антропологических выводов Купера с таковыми в постструктурализме.
The article analyzes the basic ideas of David Cooper's existential Marxism. The author shows the existential (understanding of mental illness as an existential rebirth) and Marxist (social studies of the family and society, development of the revolutionary project of destruction of social institutions) lines of this project. It also indicates the intellectual sources of Cooper's ideas and presents his social, philosophical and anthropological conclusions compared to those in post-structuralism.
Ключевые слова: экзистенциальный марксизм, метанойа, власть, революция безумия, смерть семьи, деструктурирование, отчуждение.
Key words: existential Marxism, metanoia, power, revolution of madness, death of the family, de-structuring, alienation.
Всем, даже непосвященным, известен лозунг постструктурализма о смерти человека: все знают, что Р. Барт говорил о смерти автора, а М. Фуко о смерти субъекта. Правда, посвященные уточняют, что речь шла совсем не про то и не так, однако сознание большинства, не переломить. Постструктурализм в своей принципиальной а-метафизичности говорил о смерти в методологическом ключе, и, надо признать, в своем желании смертей был не одинок. В шестидесятые годы прошлого века -во время действительного расцвета европейской культуры - протестовать «до смерти» было не то чтобы модно, это было в порядке вещей: революционная эпоха требовала определенного языка, а революционный язык, в свою очередь, жаждал разрушения.
Антипсихиатрия, которую часто сравнивают с постструктурализмом, в отличие от него была продолжением метафизической традиции, она была феноменологична и несла совсем другие идеалы. В духе феноменологии и экзистенциализма она говорила об истинности и подлинности, о выборе и полноте человеческого «я». С постструктурализмом ее объединяла симпатия к марксизму - та симпатия, которая в шестидесятые объединила миллионы.
*
Работа выполнена при поддержке гранта РФФИ, проект № 10-06-00078а «Социальная теория и социальная практика антипсихиатрии».
Развитие антипсихиатрии шло параллельно развитию постструктурализма, они имели несколько разные отправные точки, разную динамику и разные приоритеты. Антипсихиатрия в узком смысле этого термина - явление преимущественно англоязычное, постструктурализм же говорил по-французски и выражал другую культурную и философскую традицию. Однако среди представителей антипсихиатрии был один, который попытался объединить две эти критические стратегии -выходец из ЮАР по происхождению, британец по академической карьере, француз по месту жительства - Дэвид Купер.
Купер родился в Кейптауне, там же получил медицинское образование, но в двадцать четыре года навсегда покинул свою родину. Он направился в Париж, где женился, а затем двинулся в Лондон, где и стал одним из деятелей движения, которое принято называть антипсихиатрией.
Часто имя Купера ставят рядом с именем Рональда Лэйнга, особенно когда говорят о его политической и социальной теории, а также о практических проектах, но они были непохожими теоретиками и абсолютно самостоятельными практиками. Хотя, несмотря на различия характеров и целей, эти люди, как никто другой, понимали друг друга. Лэйнг вспоминал:
«Он был очень живой и во многих отношениях отличался от большинства. Я встречал немного людей, похожих на него, и он встречал немного таких, как я. Так в то недолгое время, когда мы работали вместе, мы наслаждались обществом друг друга» [9, р. 195].
Купер был романтиком и идеалистом, еще большим, чем Лэйнг. Он, как и Лэйнг, был харизматичен: высокий, статный, с длинными волосами и длинной бородой, он чем-то напоминал Маркса. Стефен Тиктин пишет:
«Он был крупным, возбужденным человеком с длинными злотокудрыми волосами и огненно рыжей бородой. <. .> Его голубые глаза были наполнены нежностью, а говорил он мягким голосом. И он был предельно погружен в себя. У всех сразу же возникло впечатление, что перед ними очень глубокий и красивый человек. <...> Мне кажется, что в своей внешности “гуру” он являл великое смирение и сострадание, и именно эти качества поразили меня больше всего» [10].
Революционность Купера была излишне радикальной даже для Лэйнга. Его кумиром был Антонин Арто, а идеалом - подлинная революционность. Он постоянно ввязывался в анти-проекты: анти-больница, анти-университет, анти-школа, анти-семья, антипсихиатрия. В октябре 1972 г. в дружеском письме к Лэйнгу из Аргентины Купер описывал свою жизнь как «насыщенную настолько, что невозможно описать словами, прекрасную, захватывающую дух и, прежде всего, опасную...» [8, р. 188].
Купер прошел путь от развития идей, сформулированных им совместно с Лэйнгом, до самостоятельной теории. При этом путь этот был связан с нарастанием радикальности, отходом от экзистенциальной трактовки и усилением марксистских элементов. В процессе эволюции менялась и тематика исследований. Куперу принадлежат четыре самостоятельных работы: «Психиатрия и антипсихиатрия», «Смерть семьи», «Грамматика жизни», «Язык безумия» и одна книга, написанная в соавторстве с Лэйнгом - «Разум и насилие: десятилетие творчества Сартра».
Основным источником мысли Купера является, несомненно, марксизм. Однако сам он последовательно отрицает марксистский характер своих идей, причем отрицает в духе марксистского отрицания. Марксистский анализ, на его взгляд, - это методологический инструмент, но марксизм - такой же, как и другие, буржуазный фетиш, догматическая религия. «Нельзя быть “марксистом” точно так же, как нельзя быть “шизофреником” или “антипсихиатром”» [5, р. 48], - подчеркивает Купер.
Некоторое время перед прибытием в Великобританию Купер обитал во Франции, у него была француженка жена, и он был отлично осведомлен в современной французской философии. По этим причинам к традиционной для антипсихиатрии смеси марксизма и экзистенциализма, сочетающихся в своих радикальных вариантах, в плане влияний следует добавить и еще одно направление - французский структурализм и постструктурализм. Последние годы своей жизни он провел в Париже и лично пересекался с наиболее известными фигурами французской философии. В частности, вместе с Жаком Деррида и коллегами организовывал Международный колледж философии.
Купер искал, разумеется, марксизм, а марксизм во Франции тогда был радикализирован именно в работах структуралистов и постструктуралистов. Если для других антипсихиатров, в особенности антипсихиатров британских, характерна некоторая обособленность от современного им постструктурализма, то Купер частенько привлекает в своих работах постструктуралистские концепты смерти субъекта, смерти автора, приоритетности языка и власти и проч. Так, в работе «Грамматика жизни» он выбирает оппозиционную стратегию по отношению к традиционной форме письма. Он подчеркивает:
«Эта форма, предполагающая бинарную ролевую структуру автора и читателя, воплощает один из типов социального насилия, и посредством свойственной ей не-обоюдности и не-взаимности может привести лишь к порабощению умов и для так называемого автора, и для так называемого читателя. Это метод социального контроля, метод микрополитической манипуляции людьми, в эксплуатирующем обществе могущий повлечь лишь ложную взаимность - взаимность эксплуатации, которая угнетает абсолютно всех. Эта односторонняя бинарная ролевая структура выражает такое же насилие и в других областях опыта и поведения.» [4, р. 7-8].
Читая книги Купера, написанные с расчетом на диалог, с их острой призывностью, ты не можешь не ответить: не обязательно действием, хотя бы мыслью. Но мысль эта должна обязательно появиться в ответ - как реакция. Именно на это рассчитывает Купер.
«Я полагаю, что основная иллюзия, которую мы должны попытаться рассеять, - это иллюзия нашего собственного бессилия. Если каждый из нас скажет то, что имеет значение, хотя бы одному другому человеку, это значение будет резонировать в сознании десятков, сотен, тысяч других людей, с которыми мы общаемся напрямую, а также в сознании многих поколений» [4, р. 10].
Внимание Купера сосредоточено на грамматике, или политике, жизни - развертывании власти в социальном пространстве. Эта политика выражается на нескольких уровнях: 1) микрополитическом уровне внутреннего пространства личности; 2) микрополитическом уровне семьи; 3) микрополитическом уровне конфронтационных групп - групп, которые копируют семейный опыт и ролевую структуру семьи (полиции, армии, образовательных и медицинских институций др.); 4) макрополитическом уровне - уровне политических образований как системы и политической активности. На взгляд Купера, поляризация человеческой жизни на микро- и макрополюса является одной из основных тактик буржуазного общества.
Центральным феноменом, через который Купер исследует политику жизни и властных отношений, является безумие, а основным пространством этого исследования становится микрополитический уровень семьи. В центре интересов Купера - нуклеарная семейная единица капиталистического общества, являющаяся, на его взгляд, наиболее типичной для общества второй половины XX в.
В своем анализе семьи Купер движим вполне постструктуралист-ской задачей, считая, что деконструкция семьи должна стоять в центре преобразования общества и культуры. Вполне в постструктуралистском духе он заявляет: «Бессмысленно говорить о смерти Бога или смерти Человека, пародируя серьезные намерения некоторых современных богословов и философов-структуралистов, пока мы не увидим своими глазами смерти семьи, - той системы, социальное обязательство которой состоит в незаметной фильтрации нашего опыта и последующем лишении наших действий всякой подлинной и богатой спонтанности» [3, р. 6]. К этим лозунгам добавляется и ярый критицизм марксистского толка: «Из-за отсутствия богов мы должны были создать могущественные абстракции, ни одна из которых не обладает такой деструктивной силой, как семья» [3, р. 4].
Купер определяет семью как группу социально трансформированных безымянных людей, работающих и проживающих совместно в определенной институциональной структуре1. Основная особенность семьи состоит в ее центральной функции - функции посредника. Для Купера семья неизменно является агентом государства: она поддерживает власть правящего класса и одновременно выступает праобразом для всех институциональных структур общества: «Общество должно быть большой и счастливой семьей с ордой послушных детишек. Нужно быть безумцем, чтобы не желать такой завидной ситуации» [5, р. 22].
По подобию семьи организованы политические партии и правительственный аппарат, школы и университеты, фабрики и профсоюзы, армия и церковь, больницы. Все они имеют «семейную» структуру. Модель семьи, по Куперу, универсальна для общества, поскольку универсальна функция посредничества, которую должна реализовывать всякая социальная институция. И универсальность эта самая большая беда. Все дело в том, что, выстраивая свою систему, семья развивает два плана функционирования в соответствии с двумя ракурсами своего существования. С одной стороны, она поддерживает власть правящего класса, государства и общества, а с другой - она должна обеспечить себя поддержкой входящих в нее членов. Для этого она обманывает их. Поэтому любовь семьи некогда не бывает бескорыстной, безопасность, которая дается ее членам, требует расплаты, и расплата эта - ложь.
Социальная группа и семья развивают ложную рациональность, и тот, кто не соблюдает ее нормы и правила, часто маркируется как иррациональный, нелогичный. Автономия наносит смертельный удар по семейной системе. В картезианском духе Купер заявляет, что семья уничтожает в человеке способность сомневаться и представляет ему как данность несомненную социальную систему. Сомнение же имеет разрушительную силу:
«Если мы прекращаем сомневаться, мы становимся сомнительными в своих собственных глазах и можем лишь отказаться от собственного взгляда и смотреть на себя лишь глазами других, - а глаза других . будут смотреть на нас как на надежного и уверенного в других человека. <...> Сомнение одновременно и замораживает, и “разогревает” нашу сущность, словно костный мозг в костях. Оно встряхивает их, словно во время игры в кости, которые никогда не выбрасываются, она исполняет мистическую и величественную органную музыку на наших артериях, оно нежно и зловеще звучит в наших бронхиолах, пузыре и кишечнике» [3, р. 8].
1 Кстати, это определение практически полностью совпадает с тем, которое социолог Э. Гофман дает тотальным институциям [7, р. 3].
Купер словно срывает с семьи маску радушия, маску любви и поддержки, маску теплоты и обнаруживает за ней пустоту, одиночество и утрату автономности. Так называемая «счастливая семья», на его взгляд, является жесткой институцией, делающей несчастными и убивающей своих членов. Ребенок от рождения включается в жесткую систему семейных связей, выйти из которой практически невозможно, однако такой шанс существует. При этом разорвать семейные отношения достаточно сложно, поскольку самый жесткий запрет семьи, по Куперу, - запрет одиночества. К тому же избавиться и отдалиться от семьи - означает отдалиться от себя, поскольку после социализации «я» человека - это и есть семья. Безумие как раз и представляет собой движение от семейственности к автономии, оно нарушает самое жесткое табу семьи и поэтому подвергается такой интенсивной репрессии.
В основе идей Купера лежит утверждение о том, что шизофрении не существует, однако это несуществование приводит к множеству семантических и философских вопросов и социально-исторических проблем. Шизофрения, по Куперу, - это социальный факт, медицинская стигма, которую одни люди навязывают другим для того, чтобы выйти из неразрешимой ситуации. Шизофрения есть выражение микросоциального кризиса. Понятию «шизофрения» в силу его несуществования Купер предпочитает другое - «безумие». «Если шизофрении не существует, безумие, конечно же, существует» [5, р. 154], - подчеркивает он. И именно с безумием имеет дело психиатрия и антипсихиатрия.
Безумие, по Куперу, является самым распространенным и самым выраженным страхом общества. Это страх перед безумием, которое не может существовать в рамках обозначаемых обществом границ и постоянно преступает их, которое разрушает структурированную жизнь не только того человека, который становится безумцем, но и социальную жизнь общества. Таким образом, дабы не испытывать воздействие этого безумия, общество локализует и разрушает его, отказывая ему в праве на существование.
«Их безумие становится общим свойством, это теперь - наше безумие, и сразу же появляется проблема того, каким же теперь образом лучше всего локализовать безумие в безопасном месте, т. е. месте, в котором изгнанный “чужак” будет надежно хранить наше безумие от нас, находящихся далеко от него» [3, р. 91].
В силу такого статуса безумия его освобождение, по Куперу, должно стать первейшей задачей революции, революцией безумия. «Все безумцы, - подчеркивает он, - политические диссиденты. Всякое наше безумие - политическое диссидентство» [5, р. 132]. В том случае, если эта задача будет успешно реализована в буржуазном обществе, оно станет менее контролируемым и жестким, или же неконтролируемым вовсе, внутренняя структура власти будет разрушена, а следовательно, внешняя власть, т. е. империалистическое насилие над третьим миром, прекратится. Освобождение безумия, таким образом, является для Купера политическим актом, инициирующим революционные изменения во всем мире. Революция безумия должна, по его замыслу, парализовать функционирование каждой семьи, каждой школы, университета, фабрики и т. д. и поставить на их место мобильные неиерархические структуры.
Революционным потенциалом, по Куперу, обладает не только социальная группа, но и один человек, который способен, изменившись, изменить отношения в своей ядерной семье и других социальных группах. Чтобы разрушить систему, необходимо актуализировать свою собственную мощь. Власть системы в ее деструкции, в нашем подчинении и в нашей готовности приписывать системе силу, которой у нее нет:
«Таким образом мы должны признать, что их власть, власть режима в первом мире и во многом в социалистической Европе, их власть является не чем иным, как нашей властью. Нашей властью, которую мы ошибочно приписываем им, поскольку выбираем бессилие» [1, р. 195].
Революционность безумия связана, по Куперу, с идущими в нем процессами деструктурирования/реструктурирования «я», с тем, что Лэйнг называл метанойей, т. е. перерождением. Будучи соратником Лэйнга, Купер не мог не использовать этот столь яркий концепт и не мог не превратить его в терапевтическую стратегию. О метанойе в общих чертах Купер говорит уже в своей первой книге «Психиатрия и антипсихиатрия», где указывает на то, что весьма примечательно, насколько походят друг на друга процессы психического расстройства и экзистенциального прорыва. Оба они основаны на разрушении социальной надстройки, но могут быть исключительно разрушительны. Однако «психотический опыт благодаря правильному сопровождению может привести к более успешному состоянию человека.» [2, р. 93].
Это положение о метанойе Купер подкрепляет концепцией Мишеля Фуко. В предисловии к английскому переводу его знаменитой «Истории безумия в классическую эпоху» Купер отмечает, что Фуко совершенно прав, утверждая, что шизофрения является болезнью нашей цивилизации. Он подчеркивает, что мы изобретаем это заболевание, чтобы отгородиться от определенных моментов нашего собственного существования. Безумие, на его взгляд, появляется, поскольку человек не может противостоять хаосу в себе самом.
«Безумие стало в наш век своего рода знаком утраченной Истины. Эта истина связана, возможно, не столько с последовательностью связанных значений, и конечно же не является обычным соединением псевдофактов и псевдоопыта. Одновременно это не есть и мистифицирующий себя лексикографический поиск значения, которое, по сути, ускользает от себя самого. Безумие, как это совершенно ясно показывает Фуко в своей замечательной книге, есть возможность схватить в ее крайних проявлениях корень той истины, что стоит за нашим специфическим пониманием себя самих. Истина безумия сопряжена с тем, что есть безумие» [6, р. уи ].
К этой истине и ведет метанойя. Метанойа, по Куперу, является подлинно революционным актом, подрывающим и деструктурирующим устои общества и выводящим человека за пределы социальной системы. Одновременно она ведет его к его подлинному «я», словно воскрешая то, что он потеряет в процессе воспитания и образования. Это деструктурирование сопряжено с активированием более ответственного поведения, с выработкой собственного голоса и собственной автономии, а также с устранением из существования следов другого, который порабощает человека и культивирует опустошенное существование. Следовательно, основной задачей деструктурирования, фактически, является преодоление отчуждения.
Революция безумия у Купера - это только первый шаг революции. За ней должны последовать революции во всех социальных институциях. Смотря вперед, Купер выдает так и не сбывшийся прогноз. На его взгляд, в течение следующих двух десятилетий психиатрические институции будут полностью дискредитированы, правда на смену им так и не придут институциональные формы антипсихиатрии, поскольку это в принципе невозможно, ибо антипсихиатрия является революционной по своей природе. Надо сказать, что этим прогнозам суждено было сбыться только на меньшую половину: психиатрия, разумеется, до сих пор существует, а антипсихиатрия, правда уже имеющая мало общего с Куперо-вой, все еще борется.
В своей последней работе Купер подчеркивает, что антипсихиатрия до сих пор актуальна:
«Сейчас некоторые психиатры утверждают, что анти-психиатрия осталась в прошлом. Мы им поверим только тогда, когда они реализуют большую часть этой программной идеологии на практике» [5, р. 132].
Надо ли говорить, что эта программная идеология так и осталась утопией шестидесятых.
Список литературы
1. Cooper D. Beyond Words / The Dialectics of Liberation. Ed. by D. Cooper. Harmondsworth: Penguin, 1968.
2. Cooper D. Psychiatry and Anti-psychiatry. London, New York: Tavistock Publications, 1967.
3. Cooper D. The Death of the Family. London: Allen Lane, 1971.
4. Cooper D. The Grammar of Living: an examination of political acts. London: Allen Lane, 1974.
5. Cooper D. The Language of Madness. London: Allen Lane, 1978.
6. Cooper D. Introduction / Foucault M. Madness and Civilization: A History of Insanity in the Age of Reason. Trans. by R. Howard. London; New York: Routledge, 2001.
7. Goffman E. Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Patients and Other Inmates. New York: Anchor Books, 1961.
8. Laing A. R.D. Laing: A Biography. London; Chester Springs, PA: P. Owen,
1994.
9. Mullan B. Mad to be Normal: Conversations with R. D. Laing. London: Free Association Books, 1995.
10. Ticktin S. Brother Beast: A Personal Memoir of David Cooper // Asylum: Magazine for Democratic Psychiatry. 1986. V.1. № 3.
