CC BY
97
001: 10.24412/2072-4098-2022-10253-53-63 Смарт-контракты в предпринимательской деятельности: сравнительно-правовой анализ правового регулирования
С.В. Одинцов доцент кафедры гражданского права и процесса и международного частного права Юридического института РУДН, доцент, кандидат юридических наук (г. Москва) Е.А. Наклескина руководитель кредитно-договорного управления ООО «ПЕРИ» (г. Москва)
Станислав Валерьевич Одинцов, odintsov_sv@pfur.ru
В 2016 году в Давосе на Всемирном экономическом форуме Клаусом Мартином Швабом (Klaus Martin Schwab) впервые был обозначен новый этап в условной периодизации социально-экономического развития - «Четвертая промышленная революция», или «Индустрия 4.0», в рамках которой существуют различные направления развития и внедрения инновационных технологий, но именно использование так называемых смарт-контрактов (Smart-contract, SC) является примером эффективного взаимодействия сразу нескольких основных компонентов - и технологии распределенных реестров, включая блокчейн (Blockchain), и интернета вещей (Internet of things, IoT), и технологий искусственного интеллекта (Artificial intelligence, AI), включая машинное обучение (Machine learning, ML) и анализ больших данных (BigData). Таким образом, именно смарт-контракты являются иллюстрацией цифровой трансформации, а их появление в практике имущественного оборота свидетельствует о новом этапе в процессе развития автоматизации и оптимизации договорных (обязательственных) отношений. При этом большая часть экспертов отмечают потенциальную пользу смарт-контрактов в юриспруденции будущего, особенно применительно к международному коммерческому праву (см., например, [1]), поскольку в условиях глобализации мир находится в ста-
дии формирования современной цифровой экономики и право обязано всемерно и оперативно приспосабливаться к происходящим изменениям - go digital or die. Законодательство должно не препятствовать этому, а, наоборот, способствовать развитию цифровых правоотношений, для чего следует сформулировать специальные нормы, в том числе касающиеся особенностей заключения смарт-контракта, его интерпретации и способов правовой защиты.
Развитие и внедрение цифровых технологий имеют следствием возникновение новых видов гражданско-правовых договоров - смарт-контрактов, которые, безусловно, позволяют оптимизировать предпринимательские правоотношения, а также предлагают новые механизмы реализации и обеспечения исполнения обязательств между контрагентами, которые не зависят от человеческого фактора, а базируются на изначально запрограммированных алгоритмах, то есть являются воплощением «децентрализованной автономной организации» (decentralized autonomous organisation, DAO) как разновидности децентрализованных приложений/систем (decentralized application, Dapp, dApp), которые обладают более сложной функциональностью. Согласно положениям Доклада Международной ассоциации юристов (International Bar Association) в ноябре 2017 года, посвященного вопросам правового регулирования
технологии блокчейн, децентрализованная автономная система представляет собой организацию, участники (пользователи) которой взаимодействуют друг с другом на основе свода правил, установленных протоколом компьютерной сети, который позволяет достигать соглашения по поводу упомянутых правил, приводить их в действие (см. [2]). Соответствующий свод запрограммированных правил функционирования децентрализованной автономной системы предполагает, что она обходится без антропогенного вмешательства, то есть на основе использования алгоритмов смарт-контракта.
Одной из таких инноваций является появление блокчейн-технологий и смарт-контрактов на их основе, что приводит к новому видению договорных отношений, а именно к возможности заключать договоры (контракты) в виде компьютерного алгоритма, который фиксирует волеизъявление и хранится на базе блокчейн, предоставляет возможность автоматизированного исполнения обязательств. Новейшие технологические решения начали вытеснять значительную часть традиционных услуг, документооборот, ведь они демонстрируют множество преимуществ в их применении, а именно автономность, прозрачность, надежность, а также экономию времени и ресурсов, что существенно снижает расходы (затраты),
Понятие «смарт-контракт» является относительно новым. Впервые этот термин использовал в 1994 году американский ученый Ник Сабо (Nick Szabo) - один из вероятных «кандидатов на роль» Сатоши Накамото. По его задумке, смарт-контракты должны были выполнять роль договоров (контрактов), а с помощью компьютерных технологий снизить уровень затрат и ошибок, часто возникающих во время договорного процесса между сторонами (см. [3]). Согласно изначальному определению, данному основоположником концепции смарт-контракта, по своей сути - это компьютерный протокол транзакций, который выполняет условия
контракта, самостоятельно исполняющий сделки, а также контролирующий их исполнение, при реализации которого нарушение контракта становится экономически неоправданным (см. [3]). В качестве примера Н. Сабо приводил вендинговый аппарат, осуществляющий автоматическую продажу товаров при внесении денежных средств. Но только после появления блокчейн-эко-системы Ethereum в 2015 году стало возможным говорить не только о «пилотных» проектах, поскольку эта платформа стала пользоваться наибольшей востребованностью для создания и функционирования смарт-контрактов. Следующим качественным этапом развития смарт-контрактов следует отметить деятельность с 2016 года транснационального проекта (консорциума) Hyperledger. Речь идет о Hyperledger Fabric - модульной архитектуре с разграничением ролей между узлами инфраструктуры смарт-контрактов, с функцией программирования реализации смарт-контрактов «цепным кодом» (chaincode) и настраиваемыми услугами консенсуса и членства.
Как показали результаты аналитического исследования, проведенного Центральным банком Российской Федерации, чаще всего в мировой практике смарт-контракты разрабатываются при первичном размещении токенов (ICO), а также в финансовой сфере и государственном секторе (см. [4]). Вполне оправданно и закономерно, что смарт-контракты задействованы как в области оптимизации оказания традиционных банковских услуг, таких как торговое финансирование и кредитование, так и в альтернативной области «децентрализованных финансов» (Decentralized Finance, DeFi). С помощью смарт-контрактов автоматизируется процедура заключения заемных договоров, взаимных платежей, оптимизируются мониторинг залогового имущества и отслеживание движения активов в операциях торгового финансирования, что в итоге позволяет снизить риски неплатежей и сократить расходы. К примеру, один из крупнейших в мире финансовых ан-
гломератов Barclays Bank PLC использовал смарт-контракты для автоматизации аккредитивов в рамках международных торговых операций по поставке сыра и сливочного масла (см. [4]). В частности, исполнение аккредитива было осуществлено программой на основе автоматического подтверждения поставки товаров такими электронными документами, как сертификат происхождения товара, страховой полис, счет, товарно-транспортная накладная.
Но прежде всего смарт-контракты стали применяться в цепочке поставок при международной торговле, включая логистические, страховые мероприятия. В этом случае упор делается на синхронизацию достоверных данных (перемещение товаров отслеживается с помощью устройств GPS, а для контроля за состоянием товара также могут применяться специальные датчики) о фактической реализации контракта, то есть данных об исполнении обязательств сторонами таким образом, что все стороны получают актуальную информацию о сделке, при этом различные стадии исполнения контракта закодированы, и как только выполняются определенные условия, запускается новая стадия. Так, например, реализация мультитрансюрисдикционной морской поставки через механизм смарт-контракта позволила значительно уменьшить риски ошибок и сократить до минут процессы, которые занимали несколько дней.
В России представители отечественного бизнеса (в том числе АО «Авиакомпания «Сибирь» (S7 Airlines), АО «Альфа-Банк», АО «Газпромнефть-Аэро», ООО «М. Видео Менеджмент», ООО «Сбербанк Факторинг», ПАО «Россети», АО «Сетевая компания») применяют смарт-контракты уже более пяти лет. Этот процесс начался еще до введения соответствующих законодательных новелл. Несмотря на это, до сих пор не существует единого понимания такого многофункционального и разноаспектного явления, как смарт-контракт, демонстрирующего, что инновационные технологии развиваются быстрее их нормативного правового
регулирования. Это касается и осмысления правовой природы смарт-контракта при отсутствии понятийного единообразия, что прежде всего связано с разнообразием используемых терминов, которые зачастую считаются синонимами, но при этом могут содержать существенные смысловые отличия, и, как следствие, предлагаемые к применению нормы права (например, смарт-контракт (англ. smart contract - «умный контракт»)- это «контракт в электронной форме», «автоматизированный договор», «самоисполняемый контракт», электронная сделка).
Так, А.И. Савельев определяет «умный контракт» как договор, который существует в форме программного кода, имплементи-рованного на платформе блокчейн, который обеспечивает автономность и самоисполнимость условий такого договора по наступлении заранее определенных в нем обстоятельств (см. [5]). При этом заслуживают определенного внимания выделенные им следующие особенности смарт-контракта:
• может существовать исключительно в электронной среде и предполагает обязательное использование электронной подписи;
• условия излагаются на одном из языков программирования, а реализуются с использованием блокчейн-техно-логий;
• заключение договора происходит по модели договора присоединения, так как одна сторона формирует условия с помощью программного кода, а другие участники присоединяются к его условиям по модели «как есть»;
• повышенная степень определенности условий договора за счет их изложения строго формализованным языком программирования;
• условный характер (исходный код смарт-контракта, выражающийся операторами «если..., то...», обуславливает исполнение обязанностей одной стороны наступлением определенных обстоятельств);
• самоисполнимость, то есть выполняется без вмешательства сторон или какой-либо третьей стороны.
Также смарт-контракт часто рассматривается как автоматизированная система, которая действует во исполнение договора, заключенного в иной форме. Сегодня этот подход к определению смарт-контракта широко применяется кредитными организациями, телекоммуникационными операторами (провайдерами) и подобными субъектами оборота, которые рассматриваю смарт-контракт как способ совершения сделок с использованием электронных и иных технических средств (чаще всего в этом случае используется термин «самоисполняемая сделка»). Такая позиция исключает возможность понимания смарт-контракта как самостоятельной договорной конструкции, а является лишь способом автоматического исполнения обязательств заключенных в традиционной форме договоров.
Сторонники юридического подхода рассматривают смарт-контракт отдельно от технологии блокчейн и иных программных платформ, а именно как обязательственно-правовую конструкцию в рамках договора, заключенного в электронной форме, надлежащее исполнение которого лишь обеспечивается соответствующим программным обеспечением. Таким образом, смарт-контракт рассматривается как разновидность гражданско-правового договора, отличительной особенностью которого является возможность его заключения и исполнения без антропогенного участия. Такой подход обуславливается тем, что по своей сути смарт-контракт полностью отвечает определению договора, данному в пункте 1 статьи 420 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее - ГК РФ): «договором признается соглашение двух или нескольких лиц об установлении, изменении или прекращении гражданских прав и обязанностей».
Автономия воли - это главный институт, который должен приниматься во вни-
мание при исследовании правовой природы смарт-контрактов. Именно свобода договора дает возможность участникам соглашения заключать его в форме смарт-контракта. Также следует отметить, что при современном уровне развития цифровых технологий практически любой договор можно переложить на язык программного кода вместо использования традиционных форм юридического текста. При этом не требуется введение новых положение в законодательство, необходимы лишь доработки в части правового регулирования различных алгоритмов и форм заключения.
Иную точку зрения выражает В.М. Кама-лян, по мнению которого смарт-контракт -это программный код, который отражает условия договора, но не может быть приравнен к договору, поскольку соглашение заключается между людьми и должно быть написано на языке, понятном сторонам, а не компьютерам, которые не являются его участниками (см. [7]). Таким образом, смарт-контракт рассматривается лишь как автоматизация исполнения обязательств, и в этом случае было бы более уместным использовать термин «самоисполняемый договор». Следует отметить, что само по себе существование такого алгоритма без соотнесения с заключенным договором не повлечет правовых последствий, что и позволяет рассматривать смарт-контракт как способ исполнения договорных обязательства.
В то же время А.А. Баранов определяет смарт-контракты как инновационную форму «контрактов, заключения, выполнения и прекращения которых происходит с использованием сетевых компьютерных программных и (или) программно-аппаратных средств, имеющих взаимосвязь с физическими или цифровыми объектами, с участием или без участия человека, что требует проведения системных и комплексных правовых исследований в рамках гражданского, финансового и информационного права» [8]. В этом случае фактически речь идет о применении концепции «децентра-
лизованнои автономной организации» как разновидности децентрализованных приложений и в качестве положительных тенденций указывается на потенциальное расширение возможности самого права.
При исследовании правовой природы смарт-контракта в большинстве случаев доминирует концепция необходимости разделения договорного правоотношения и программного обеспечения, предоставляющего возможность заключения, исполнения, прекращения традиционного договора на соответствующей блокчейн-платформе с использованием специальных языков программирования (например Solidity в блок-чейн-экосистеме Ethereum).
Зарубежные авторы часто сходятся во мнении, что рассмотрение понятия «смарт-контракт» необходимо осуществлять комплексно, с использованием обеих составляющих - технологической и юридической, поскольку некоторые смарт-контракты в технологическом смысле не связаны с правовыми договорами, а являются лишь программным кодом (см, например, [9]).
Также необходимо отметить, что в разных юрисдикциях правовое регулирование смарт-контрактов существенно отличается. Достаточно интересным с точки зрения нормативной проработки является Декрет Президента Республики Беларусь от 21 декабря 2017 года № 8 «О развитии цифровой экономики» (далее - Декрет), в подготовке которого в качестве экспертов принимала участие международная аудиторская группа Deloitte (см. [10]). Многие положения Декрета стали уникальными с точки зрения мирового опыта правового регулирования цифровизации имущественного оборота. В частности, в этом документе смарт-контракт определяется как «программный код, предназначенный для функционирования в реестре блоков транзакций (блок-чейн), иной распределенной информационной системе в целях автоматизированного совершения и (или) исполнения сделок либо совершения иных юридически значимых действий» [11]. Но следует подчеркнуть, что
для признания программного кода, который влечет за собой автоматизированное совершение и (или) исполнение соглашения, именно смарт-контрактом требуется, чтобы этот код исполнялся в распределенной информационной системе, то есть вне этой системы код смарт-контрактом не признается. Из этого можно заключить, что исходя из положений Декрета смарт-контракт является техническим средством, а не сделкой или ее формой, несмотря на то, что его параметры предопределяются условиями сделки, которые отображены в коде. В соответствии с Декретом лицо, которое совершает сделку, используя для этих целей смарт-контракт, должным образом осведомлено об условиях сделки, в том числе выраженных программным кодом, и, соответственно, лицо, которое ссылается на несоответствие параметрам сделки, должно доказать, что ему об этом не было известно (но при этом указанное предположение может быть оспорено). Также отметим, что согласно Декрету смарт-контракт введен «в качестве правового эксперимента» и предназначается для использования профессиональным кругом лиц - резидентами Парка высоких технологий.
В других зарубежных правопорядках, как показывает анализ правоприменительной практики и действующих норм законодательства, при регулировании смарт-контрактов применяются два основных подхода:
1) использование существующих положений договорного (обязательственного) права (например во Франции и в ФРГ);
2) создание специального законодательства для регулирования правоотношений в цифровой среде (на Мальте, в Италии, Лихтенштейне, Швейцарии).
Также введены понятия «технология распределенного реестра» (distributed ledger technologies, DLT), «смарт-контракт», предприняты попытки нормативной классификации токенов (tokens), дана правовая основа для регулирования их применения (подробнее см. [12]). Во Франции и в Германии на
законодательном уровне закреплена свобода выбора языка изложения условий договора, поэтому смарт-контракты рассматриваются как особый язык для заключения договора (язык программного кода), а не как отдельное понятие, для использования которого требуется принятие специальных законов. Свободная воля сторон считается выраженной на языке программы. К сделкам в такой форме применяются действующие нормы договорного права, однако при рассмотрении споров в суде необходимо привлечение эксперта (поскольку для чтения кода требуются специальные знания и навыки).
Анализ правового обеспечения смарт-контрактов в разных странах позволяет сделать вывод о начальном состоянии развития права в этой области, существенных различиях между национальными системами права и почти полном отсутствии судебных прецедентов. Отдельные государства пытаются выстроить регламентацию на основе принципов и норм законодательства о ценных бумагах и финансовых инструментах, соответствие которых явно дискуссионно и не отвечает ни экономическому, ни юридическому содержанию смарт-контракта.
В России в результате законодательных новелл 2019 года закреплены новый способ исполнения сделки (без направленного на исполнение обязательства отдельно выраженного дополнительного волеизъявления его сторон посредством применения информационных технологий, определенных условиями сделки) и новая разновидность письменной формы сделки - электронная сделка (подробнее см. [13]), но в целом концептуальное регулирование смарт-контрактов также находится в стадии развития, при этом законодатель демонстрирует весьма осторожный подход (например, понятие «смарт-контракта» не определяется напрямую, хотя такие попытки неоднократно предпринимались). Так, в законопроекте № 419059-7 «О финансовых цифровых активах» предполагалось следующее определение: «смарт-контракт - договор в элек-
тронной форме, исполнение прав и обязательств по которому осуществляется путем совершения в автоматическом порядке цифровых транзакций в распределенном реестре цифровых транзакций в строго определенной таким договором последовательности и при наступлении определенных им обстоятельств» [14]. Однако это определение было исключено из проекта, и в принятой редакции Федерального закона от 31 июля 2020 года № 259-ФЗ [15] термин «смарт-контракт» отсутствует.
Показательным является обоснование, изложенное в Пояснительной записке к законопроекту: «...Для целей исполнения сделок с цифровыми правами («смарт-контракты», «самоисполняемые» сделки) в статью 309 ГК РФ вводится единственное требующее закрепления в законе правило - факт совершенного компьютерной программой исполнения сделки не оспаривается (кроме случаев вмешательства в действие программы). . Фактически воля, направленная на заключение договора, в такой сделке включает в себя и волю, направленную на исполнение возникшего из договора обязательства. Важно лишь, чтобы участники таких сделок отдавали себе в этом отчет. ... Никаких других норм для «смарт-контрактов» не требуется, в остальном для регулирования отношений сторон по таким сделкам действующий ГК РФ вполне годен» [16]. В итоге в России правовое регулирование применения смарт-контрактов ограничивается общими положениями, введенными Федеральным законом от 18 марта 2019 года № 34-ФЗ [17] (кроме новой редакции статьи 309 ГК РФ): «договор в письменной форме может быть заключен путем составления одного документа (в том числе электронного), подписанного сторонами, или обмена письмами, телеграммами, электронными документами либо иными данными» (часть 2 статьи 434 ГК РФ).
Свои формулировки понятия «смарт-контракт» предлагал Центральный банк Российской Федерации, определяя смарт-
контракт как «договор между двумя и более сторонами об установлении, изменении или прекращении юридических прав и обязанностей, в котором часть или все условия записываются, исполняются и/или обеспечиваются компьютерным алгоритмом автоматически в специализированной программной среде» [18]. В Концепции цифрового рубля смарт-контракт был определен как «сделка, исполняемая автоматически при наступлении заранее определенных сторонами условий. Смарт-контракты будут дополнительным функционалом платформы цифрового рубля» [19].
Ряд экспертов выделяют следующие потенциальные правовые проблемы применения смарт-контрактов.
Поскольку смарт-контракт представлен в виде программного кода, он подпадает под правовой режим охраны и защиты авторского права компьютерных программ. Таким образом, могут возникнуть вопросы относительно правомерности использования компьютерной программы и получения разрешения от правообладателя на внесение всех необходимых дополнений (изменений) для того, чтобы сформулировать индивидуальные условия соответствующего смарт-контракта. Из этого следует, что в большинстве случаев возникнет необходимость составления первичного учетного документа в дополнение к автоматизированному контракту в связи с передачей того или иного актива.
С учетом того, что в смарт-контракте правовое регулирование содержится в его исполняемом программном коде, который вряд ли в состоянии распознать сделку, несоответствующую требованиям законодательства, судебной практике определенной юрисдикции, сделка будет выполнена автоматически. Даже если договор (контракт) в установленном порядке будет признан ничтожным, это никак не повлияет на автоматизированное выполнение компьютерного кода по самоисполняемой сделке. К примеру, для смарт-контракта безразличны любые проявления пороков воли, до-
пущенные на стадии заключения, которые для «классического» договорного права всегда служили основанием для возможного признания совершенной сделки недействительной. В то же время весьма показательной является позиция, применяемая с 1972 года судами США при разрешении споров: «компьютер работает только в соответствии с информацией и указаниями, предоставленными программистами-людьми. Если компьютер не думает, как человек, это вина человека» [20]. Таким образом, смарт-контракт не может и не должен отменять действие принципов права, в том числе разумности и добросовестности участников имущественного оборота.
Особенностью смарт-контракта является то, что по сравнению с общими нормами регулирования письменной формы договора смарт-контракт представляет собой автоматизированный программный код, на который должны (или могут) распространяться специальные правовые нормы. Эти нормы, в частности, должны касаться порядка заключения смарт-контракта, его изменения и прекращения. Уже Венская Конвенция «О договорах международной купли-продажи товаров» от 1980 года, унифицируя правила международной торговли, не требовала единой письменной формы договора в виде документа и позволяла выводить содержание договора из оферты и акцепта, которыми обменялись стороны в том числе доступными средствами связи (телеграф, телетайп) [21, статьи 11-13]. Действительно, во многих актах международного и национального права письменная форма считается соблюденной в случае совершения лицом сделки с помощью электронных либо иных технических средств, позволяющих воспроизвести на материальном носителе в неизменном виде ее содержание.
Что касается проблемы наличия и фиксации волеизъявления сторон, то для заключения договора требуется наличие взаимного согласия сторон (consensus ad idem), подразумевающее общее понимание содержания договора, а также готовность
соблюдения его условий. Но в контексте смарт-контрактов этот момент является достаточно спорным, поскольку неизбежно возникает вопрос: действительно ли программный код может выражать волю сторон? Прежде всего международные договоры (соглашения), равно как и национальное законодательство о контрактах, не содержат явный запрет на выражение условий контракта через программный код. Этот вывод совпадает с принципом технологической нейтральности, являющимся одним из руководящих принципов ЮНСИТРАЛ (см. [22]). В соответствии с Типовым законом ЮНСИТРАЛ от 1996 года «Об электронной торговле» и статьей 12 Конвенции ООН «Об использовании электронных сообщений в международных договорах» от 2005 года оферта и акцепт могут быть выражены посредством автоматизированных систем сообщений, которые в том числе могут храниться в системе блокчейн (см. [23, 24]). С 1 октября 2019 года положения пункта 1 статьи 160 ГК РФ определяют, что требование о наличии подписи будет считаться выполненным, если будет возможно достоверно определить лицо, выразившее волю.
Исходя из существующей практики заключения договора присоединения в электронной форме согласие (волеизъявление) можно выразить, например, нажав кнопку «я согласен» (I agree). Так, в Арбитражном суде города Москвы в рамках искового производства ООО «Еврофасад» против ООО «Google» рассматривался вопрос о действительности арбитражной оговорки, содержавшейся в условиях оказания рекламных услуг в системе «Google Adwords». Суд признал, что заключение договора происходило с помощью направления заказчиком акцепта посредством регистрации (создания аккаунта) и принятия условий пользования (посредством «клика» кнопки «я согласен»). Заказчик осуществил оплату по нескольким договорам, что дало суду основание посчитать, что между сторонами был заключен договор посредством акцепта публичной оферты ответчика, тем са-
мым стороны выразили свое согласие на передачу спора в арбитраж [25].
Отдельно может возникнуть вопрос, может ли криптографическая подпись в смарт-контракте признаваться электронной цифровой подписью (ЭЦП). Фактически подпись в смарт-контракте основана на сложном криптографическом шифровании, точно так же как технология, используемая для создания электронных цифровых подписей. Однако в настоящее время не существует единого подхода к решению вопроса, соответствует ли подпись, используемая для заключения смарт-контракта, формальным законодательным требованиям.
С одной стороны, в пункте 78 одного из последних типовых законов ЮНСИТРАЛ «Об электронных передаваемых записях» (MLETR) указано: «Определенные системы управления электронными передаваемыми записями, такие как системы, основывающиеся на методе распределения блоков данных, могут идентифицировать подписавшее лицо посредством ссылки на псевдонимы, а не на реальные имена. Такая идентификация и возможность связать псевдоним и реальное имя, в том числе на основе фактических элементов, которые выходят за рамки систем, использующих метод распределения блоков данных, может отвечать требованию идентифицировать подписавшее лицо» [26]. Таким образом, ЮНСИТРАЛ допускает использование криптографических подписей в системе блокчейн при возможности должной идентификации. С другой стороны, во многих юрисдикциях требования к подписям более строгое. В частности, в Германии электронный документ должен быть снабжен квалифицированной электронной подписью, чтобы удовлетворить требованиям письменной формы [27].
В России также существует специальное законодательное регулирование электронной цифровой подписи, но с учетом поправок, внесенных в пункт 1 статьи 160 ГК РФ, подпись в смарт-контракте может быть при-
знана усиленной неквалифицированной подписью, которая должна быть предварительно указана в соглашении сторон (в соглашении об электронном взаимодействии, где будет прямо написано об идентификации посредством электронной подписи, вследствие чего запись будет признаваться электронным документом).
Другой потенциальный риск связан с так называемыми «несправедливыми договорными условиями», поскольку в любых правоотношениях есть возможность заключения сделки с недобросовестным контрагентом. Не исключено, что в код смарт-контракта могут быть включены условия, образующие дисбаланс прав и обязанностей в ущерб одной из договаривающихся сторон. Ситуация может лишь усугубляться, если в код смарт-контракта запрограммированы условия, противоречащие закону (подробнее см. [28]). В настоящее время в большинстве юрисдик-ций введены специальные нормы, которые предоставляют возможность изменять несправедливые условия контрактов (например статья 428 ГК РФ), преимущественно в судебном порядке. Проблема в том, что по общим правилам смарт-контракт невозможно отменить после его введения в блокчейн-систему. Да и внесение изменений в смарт-контракт противоречит децентрализованной природе технологии блокчейн. В науке встречаются позиции относительно того, что смысл использования блокчейн для создания смарт-контрактов и состоит в том, чтобы гарантировать, что компьютерный код и условия «если,.. то.» (If... then...) должны оставаться неизменными из-за децентрализации (см. [29]). Ввиду того, что исполнение договорных обязательств связано с наступлением определенных обстоятельств, указанных в программном коде в виде «если,.. то.», то с точки зрения российского права этот вид отношений может быть охарактеризован либо как условная сделка (статья 157 ГК РФ), либо как договор, в котором исполнение обязательств одной стороной
обусловлено исполнением обязанностей другой (статья 327.1 ГК РФ).
Толкование условий традиционных договоров является предметом огромного количества судебных разбирательств. Главным образом это обусловлено тем, что человеческий язык по своей природе является очень гибким и многозначным. Но смарт-контракты должны быть более формализованы, поскольку программный код исходя из его технической природы не может учесть оценочные понятия, такие, например, как «должный», «существенный», «явный», не допускает расплывчатых и неконкретных формулировок и не может быть столь же двусмысленным, как словесный текст. Машины (компьютеры) не могут оперировать неоднозначными и неопределенными значениями - двоичная система кода не допускает двусмысленности, значение может быть либо 1, либо 0. Умышленное же использование противоречивых формулировок приведет к ненадлежащему исполнению обязательств, однако этот вопрос, скорее, касается добросовестности контрагента.
Одной из проблем использования смарт-контрактов является то, что он будет исполняться даже при наличии пороков воли или недобросовестности. Если компьютерная программа не оставляет возможности вмешательства с целью разрешения возможных споров, то наиболее эффективным средством правовой защиты была бы подача кондикционного иска в суд, но только после исполнения смарт-контракта. Следовательно, смарт-контракты потенциально могут значительно ограничить вариативность судебных разбирательств. Так, если в настоящее время большинство исков подаются с целью возмещения убытков вследствие неисполнения (ненадлежащего исполнения) договорных обязательств, то исходя из того, что алгоритм смарт-контракта не допускает такого варианта развития событий, иски будут подаваться уже для того, чтобы отменить исполнение договора и с требованием возмещения убытков.
Современный мир находится в постоянной динамике, именно поэтому принципы pacta sunt servanda и rebus sic stantibus действуют одновременно. Следует признать, что не все традиционные принципы гражданского права подходят для смарт-контрактов, тем не менее контрагенты по-прежнему будут нуждаться в традиционной правовой защите. Возможно, речь должна идти о разработке специальных принципов в сфере применения смарт-контрактов наряду с совершенствованием самого программного кода. Правовая природа смарт-контракта неоднозначна и до настоящего времени является предметом дискуссий в юридическом сообществе. В связи с этим большинство государств мира до сих пор законодательно не регламентировали этот вопрос. К сожалению, отсутствуют и соответствующие международно-правовые акты, способствующие единообразному восприятию и регулированию. Однако инновационные технологии не стоят на месте, процессы глобализации и цифровизации в значительной степени влияют на общество и экономику, а с развитием технологий неизбежно следует преобразование права.
ИНФОРМАЦИОННЫЕ ИСТОЧНИКИ
1. Савельев А. И. Некоторые правовые аспекты использования смарт-контрактов и блокчейн-технологий по российскому праву // Закон. 2017. № 5. С. 94-117.
2. Rule of Law Versus Rule of Code: A Blockchain-Driven Legal World. URL: https:// www.ibanet.org/LPRU/Disruptive-Innovation. aspx (дата обращения: 01.02.2022).
3. Szabo Nick. Formalizing and securing relationships on public // First Monday. 1997. Т. 2. № 9. URL: https://journals.uic.edu/ojs/ index.php/fm/article/view/548/469 (дата обращения: 01.02.2022).
4. Аналитический обзор по теме «Смарт-контракты» : [официальный сайт Центрального банка Российской Федерации]. URL: https://d-russia.ru/wp-content/uploads/2018/10/ SmartKontrakt_18-10.pdf (дата обращения:
01.02.2022).
5. Савельев А. И. Договорное право 2.0: «умные» контракты как начало конца классического договорного права // Вестник гражданского права. 2016. № 3. С. 32-60.
6. Гражданский кодекс Российской Федерации (часть первая) : Федеральный закон от 30 ноября 1994 года № 51-ФЗ. Доступ из справочной правовой системы «КонсультантПлюс».
7. Камалян В. М. Понятие и правовые особенности смарт-контрактов // Юрист. 2019. № 4. С. 20-27.
8. Баранов А. А. Интернет вещей (IoT): правовые проблемы применения умных контрактов // Информация и право. 2017. № 4 (23). С. 26-40.
9. Stark Josh. Making sense of blockchain smart contracts (2016). URL: https://www. coindesk.com/making-sense-smart-contracts (дата обращения: 01.02.2022).
10. Decryption: новости ICO и криптоэ-кономики. Новости и позиции регуляторов мира : [сайт Deloitte]. URL: https://www2. deloitte.com/ru/ru/pages/tax/articles/2017/ico-alert.html (дата обращения: 01.02.2022).
11. О развитии цифровой экономики : Декрет Президента Республики Беларусь от 22 декабря 2017 года № 8. URL: https:// president.gov.by/ru/documents/dekret-8-ot-21-dekabrja-2017-g-17716 (дата обращения: 01.02.2022).
12. Одинцов С. В., Зырянова О. И. Особенности правового регулирования цифровых технологий (на примере законодательства Республики Мальта и Княжества Лихтенштейн) // Современное право. 2021. № 2. С. 125-130. DOI: 10.25799/ NI.2021.35.10.019.
13. Одинцов С. В., Миронов Э. Ю. Циф-ровизация имущественного оборота: док-тринальные трактовки и законодательная практика // Современное право. 2020. № 11. С. 97-104. DOI: 10.25799/NI.2020.56.25.010.
14. О цифровых финансовых активах : проект федерального закона № 419059-7. URL: http://www.consultant.ru (дата обращения: 01.02.2022).
15. О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации : Федеральный закон от 31 июля 2020 года № 259-ФЗ. Доступ из справочной правовой системы «Консуль-тантПлюс».
16. Пояснительная записка «К проекту Федерального закона «О внесении изменений в части первую, вторую и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации». URL: http://www.consultant.ru (дата обращения: 01.02.2022).
17. О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации : Федеральный закон от 18 марта 2019 года № 34-ФЗ (последняя редакция). URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_ LAW_320398/ (дата обращения: 01.02.2022).
18. Цифровой рубль. Доклад для общественных консультаций. 2020. Октябрь : [официальный сайт Центрального банка Российской Федерации]. URL: https://cbr.ru/ analytics/d_ok/dig_ruble/ (дата обращения: 01.02.2022).
19. Концепция цифрового рубля. 2021. Апрель : [официальный сайт Центрального банка Российской Федерации]. URL: http:// www.cbr.ru/content/document/file/120075/ concept_08042021 .pdf (дата обращения: 01.02.2022).
20. Smart Contracts: 12 Use Cases for Business & Beyond A Technology, Legal & Regulatory Introduction. URL: http://digitalchamber. org/assets/smart-contracts-12-use-cases-for-business-and-beyond.pdf (дата обращения: 01.02.2022).
21. О договорах международной купли-продажи товаров : Конвенция ООН : заключена в городе Вене 11 апреля 1980 года. URL: https://uncitral.un.org/sites/uncit
ral.un.org/files/media-documents/uncitral/ru/ v1056999-cisg-e-book-r.pdf (дата обращения: 01.02.2022).
22. О международном торговом арбитраже : Типовой закон ЮНСИТРАЛ. URL: https:// uncitral.un.org/sites/uncitral.un.org/files/media-documents/uncitral/ru/07-87000_ebook.pdf (дата обращения: 01.02.2022).
23. Об электронной торговле : Типовой закон ЮНСИТРАЛ. URL: http://www.consultant. ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=INT&n=2 2925#bd1C1yShQ0QQcIP7 (дата обращения: 01.02.2022).
24. Об использовании электронных сообщений в международных договорах : Конвенция ООН. URL: http://www.consultant. ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=INT&n= 32545#KUXC1yS2gReZqS85 (дата обращения: 01.02.2022).
25. Определение Арбитражного суда города Москвы от 4 сентября 2014 года по делу № А40-111306/2014. URL: kad.arbitr.ru/ Card/84125b12-b0df-4bc9-a937-efd8b1ecafde (дата обращения: 01.02.2022).
26. Об электронных передаваемых записях : Типовой закон ЮНСИТРАЛ. URL: https:// uncitral.un.org/ru/texts/ecommerce/modellaw/ electronic_transferable_records (дата обращения: 01.02.2022).
27. Германское гражданское уложение. URL: https://www.gesetze-im-internet.de/bgb/ (дата обращения: 01.02.2022).
28. Ortolani P. The impact of blockchain technologies and smart contracts on dispute resolution: arbitration and court litigation at the crossroads // Uniform Law Review. 2019. Т. 24 (2). № 15. P. 430-448. URL: https://academic. oup.com/ulr/article/24/2/430/5490658 (дата обращения: 01.02.2022).
29. Чурилов А. Ю. К проблеме понятия и правовой природы смарт-контракта // Юрист. 2020. № 7. С. 25-30.
