CC BY
219УДК 347.44:004(470)
Л. К. ФАЗЛИЕВА, доцент кафедры гражданско-правовых дисциплин Казанского юридического института МВД России, кандидат химических наук, доцент (г. Казань)
L. K. FAZLIEVA, Assistant Professor of the Chair of Civil Law Disciplines of Kazan Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia, Candidate of Chemistry, Associate Professor (Kazan)
Э. Х. РАХИМОВ, начальник кафедры гражданско-правовых дисциплин Уфимского юридичес-кого института МВД России, кандидат юридических наук, доцент (г. Уфа)
E. KH. RAKHIMOV, Head of the Chair of Civil Law Disciplines, Ufa Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia, Candidate of Law, Associate Professor (Ufa)
СМАРТ-КОНТРАКТ В ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОМ ОБОРОТЕ SMART CONTRACT IN CIVIL-LEGAL TURNOVER
Аннотация. В статье определен авторский подход к применению смарт-контракта в гражданско-правовых отношениях. Рассмотрена различная аргументация исследователей относительно правовой природы смарт-контракта. Выделены квалифицирующие признаки смарт-контракта: цифровая форма гражданско-правового договора или сразу нескольких договоров; использование методов шифрования (криптографии) - публичного и частного ключа; применение при расчетах цифровых финансовых активов и цифровой валюты. Отмечено, что смарт-контракт не относится к непоименованным соглашениям. Авторами выявлена правовая неопределенность в законодательстве и правоприменительной практике по использованию смарт-контракта в гражданско-правовых отношениях, так как заключение и исполнение самоисполняемых контрактов несут в себе определенные специфические риски для потребителей, что не позволяет его в достаточной мере использовать в гражданско-правовом обороте.
Ключевые слова и словосочетания: смарт-контракт, квалифицирующие признаки смарт-контракта, цифровая форма гражданско-правового договора, методы шифрования (криптографии), цифровые финансовые активы и цифровая валюта.
Annotation. The article defines the author's approach to the use of a smart contract in civil law relations. Various arguments of researchers regarding the legal nature of a smart contract are considered. The qualifying features of a smart contract are highlighted: a digital form of a civil contract or several contracts at once; use of encryption methods (cryptography) - public and private keys; application of digital financial assets and digital currency in the calculation. It is noted that the smart contract does not apply to unnamed agreements. The authors revealed legal uncertainty in the legislation and law enforcement practice on the use of a smart contract in civil law relations, since the conclusion and execution of self-executing contracts carry certain specific risks for consumers, which does not allow it to be sufficiently used in civil-legal turnover.
Keywords and phrases:smart contract, qualifying features of a smart contract, digital form of a civil contract, encryption methods (cryptography), digital financial assets and digital currency.
Закрепление правового механизма заключения традиционных гражданско-правовых договоров по модели смарт-контрактов, именуемых также самоисполняемыми договорами, является одним из центральных направлений развития «Национальной программы «Цифровая экономика РФ».
Однако появление технологических возможностей совершения смарт-кон-трактов и принятие ФЗ РФ от 18.03.2019 № 34-Ф3 «О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей ГК РФ: ФЗ РФ от 18.03.2019 № 34-Ф3» (далее - закон № 34-Ф3), в том числе включение в ст. 309 ГК РФ нормы о самоисполняемых сделках, не является достаточным для полноценного функционирования механизма заключения сделок по смарт-модели. Новелла ст. 309 ГК РФ предусматривает использование информационных технологий именно на стадии исполнения сделки, а не заключения. Стоит отметить, что юридическая природа автоматизированного исполнения при этом не раскрывается.
Как справедливо отмечают О. С. Гринь, Е. С. Гринь и А. В. Соловьев, существует различная интерпретация термина смарт-контракт [1, с. 53]:
• «smart contract» как компьютерный код. В данном случае подразумевается, что обязательство заключается с использованием электронных средств, являющееся разновидностью письменной формы сделки (ст. 309 ГК РФ).
• «legal smart contract» - условия договора, обеспеченные программным кодом. Исполнение соглашения всегда презюмируется, так как происходит автоматическое исполнение обязательства по заранее заданным сторонами условиям на платформе блокчейн при помощи программной кодировки, но без участия его сторон. Следовательно, исключается условие о неисполнении или ненадлежа-
щем исполнении договора другой стороной.
Из всего многообразия научной аргументации ученых-цивилистов выделим позицию Л. Г. Ефимовой и О. Б. Сиземо-вой [2, с. 27], определяющую квалифицирующие признаки смарт-договора: его заключение возможно с помощью программного обеспечения; использование методов шифрования (криптографии); применение при расчетах цифровых финансовых активов и цифровой валюты. Подробнее остановимся на этих признаках.
Первый квалифицирующий признак смарт-контракта позволяет утверждать, что de facto смарт-контракт является цифровой формой гражданско-правового договора или сразу нескольких договоров:
а) условия соглашения выражены в виде программного кода,
б) автоматическое исполнение встречного обязательства по типу «если - то» (if - then) - по заранее заданным сторонами условиям в информационной системе блокчейн,
в) невозможность его изменения, в том числе по соглашению сторон после того, как он был размещен в сети блок-чейн.
Сейчас смарт-контракт не является идеальным вариантом договорных отношений, он имеет определенные проблемы. Так, для создания и внедрения смарт-контракта необходимо привлекать опытного специалиста в области программирования. Однако даже созданный опытным программистом смарт-контракт не защищен от человеческого фактора, а именно допущения ошибки в написании программного кода (особенно, когда процесс выполнения является многоуровневым и объемным). Поэтому В. М. Камалян предлагает заключать отдельное соглашение со специалистом-про-
граммистом, чтобы исключить подобные ошибки, с условием об ответственности за неправильное составление смарт-кон-тракта [3, с. 34].
Такие ошибки могут существенно повлиять на выполнение договоренностей между сторонами (например, если товар/ работа/услуга ненадлежащего качества или количества) или даже привести к потере активов в виде цифровых валют вследствие противоправных действий третьих лиц. Например, как это было с первой децентрализованной автономной организацией (DAO) «The DAO», где злоумышленник завладел средствами в размере 50 млн долларов США в эквиваленте криптовалюты Ethereum [4].
Второй квалифицирующий признак смарт-контракта позволяет обеспечить правильность записи и сохранения информации о нем в информационной системе блокчейн, используя методы шифрования (криптографии) - публичного и частного ключа.
По общему правилу информация о лицах-участниках платформ для реализации смарт-контрактов, основанных на технологии блокчейн, является анонимной. Доверие между участниками строится на основе зашифрованных данных. Лицу, которое желает стать участником такой платформы, автоматически присваивается, так называемый публичный адрес, который становится известным для всех участников соглашения. То есть это буквенно-цифровой символ, уникально выделенный программным обеспечением, выступающий как имя соответствующего пользователя.
В то же время блокчейн также генерирует соответствующий закрытый ключ для такого адреса, известный только лицу-участнику. Этот ключ надежно защищен программным обеспечением. Если инициатор желает заключить смарт-кон-тракт, он использует свой адрес, чтобы направить соответствующее уведомление, которое может быть отправлено только лицом, владеющим частным клю-
чом. Использование участниками частного ключа позволяет презюмировать их однозначное согласие при заключении договора.
Условие анонимности участников смарт-контракта имеет свои положительные и негативные аспекты.
Положительной стороной является то, что участник, для которого, прежде всего, важно сохранить анонимность, может быть уверен в том, что его конфиденциальная информация не будет раскрыта. Данные, касающиеся транзакций, проведенных с помощью блокчейн, гарантированно действительны согласно определенным заранее установленным правилам системы (например, нет двойных расходов или недействительных подписей). Все данные являются общедоступными, и каждый пользователь может получить доступ к их копии.
Не существует такого органа, который контролирует прием или проверку данных о личности.
Одновременно существует ряд рисков, которые могут стать негативным последствием полной анонимности участников:
• объем дееспособности лица, которое намерено заключить смарт-контракт, нельзя установить, ведь для регистрации система не требует никаких документов.
• в случае возникновения спора, разрешение которого требует обращения в суд, возникает необходимость предоставления определенных данных о личности-контрагенте по смарт-контракту. Полная анонимность не позволит пострадавшей стороне обратиться в суд за защитой своих нарушенных прав, так как по общим принципам гражданского судопроизводства иск не может быть подан к неизвестному лицу, поскольку это нарушает основные принципы искового производства, в частности такие как состязательность и диспозитивность [5]. Кроме этого, по мнению А. А. Волос, при нарушении принципа добросовестности смарт-контракт может выступать как
«инструмент незаконного поведения», в том числе как «инструмент злоупотребления правом» [6].
Поэтому считаем, что стороны смарт-контракта должны быть идентифицированы, анонимность в рамках договорных отношений не соответствует действующему законодательству. Однако, учитывая особенности «публичности» смарт-контракта, информация о сторонах должна быть конфиденциальной для третьих лиц.
Третий квалифицирующий признак указывает на применение при расчетах в смарт-контракте цифровых финансовых активов и цифровой валюты, представляющих собой записи в информационной системе блокчейн, удостоверяющие имущественные и иные права субъектов гражданского права. Следует сказать о закреплении на федеральном уровне (ФЗ РФ от 31.07.2020 № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации») цифровых валют как средств платежа с ограничением ее использования резидентами (гражданами и юридическими лицами) РФ. Однако предложенные законодателем модели регулирования в полной мере не разрешают проблемы правового режима крипто-активов, их оборота на территории России. Данным обстоятельством объясняется неоднозначная противоречивая судебная практика из-за отсутствия специального правового регулирования оборота криптовалюты. Так, Петроградский районный суд г. Санкт-Петербурга в приговоре от 30.06.2020, сославшись на отсутствие правового статуса крипто-валюты, исключил из объема обвинения вымогательство криптовалюты в размере, эквивалентном 55 млн руб., и признал подсудимых виновными лишь в вымогательстве наличных денежных средств в размере 5 млн руб. [7]. В свою очередь, Девятый арбитражный апелляционный суд в одном из своих постановлений
пришел к выводу о том, что виртуальная валюта является объектом гражданских прав и согласно ст. 128 ГК РФ относится к «иному имуществу». Следовательно, может быть включена в конкурсную массу должника [8]. По оценкам экспертов Российского союза промышленников и предпринимателей, к 2025 г. число таких споров увеличится в 40 раз.
В тоже время, по мнению Я. О. Кучиной, в настоящий момент при рассмотрении криптовалют как части финансовой политики страны и объекта гражданского оборота не требуется формирования дефиниции [9]. Свою позицию автор аргументирует тем, что чрезмерная торопливость и отказ от учета экспертного мнения в этом вопросе излишне.
Поэтому повседневное использование смарт-контрактов возможно лишь путем оформления части основного договора, связанной с оплатой товаров (работ, услуг).
Следовательно, можно выделить функциональные признаки смарт-кон-тракта:
1. De juro - это несамостоятельная договорная конструкция как договор присоединения. В тоже время смарт-кон-тракт нельзя признать непоименованным соглашением, регулирующим гражданско-правовые отношения.
2. Любое участие фиатных денег предполагает посредничество банка и клиринговой организации, которые в любой момент могут отменить платеж, взыскать задолженность, заблокировать счет. Эти действия перечеркивают саму концепцию смарт-контракта.
3. Во избежание недобросовестного поведения сторон обязательства были созданы разумные контракты -смарт-контракты, которые имеют цифровую форму и функционируют только в блокчейн-среде. Однако положения ст. 160 ГК РФ о том, что заключение сделки с помощью электронных или технических средств считается надлежащим соблюдением письменной формы при условии
обязательной возможности идентифицировать лицо, выразившее свою волю, не могут служить нормативным обоснованием совершения смарт-контракта на базе ресурсов технологии блокчейн: некоторые платформы не дают возможности идентифицировать сторону сделки, так как децентрализованное управление идентификацией предполагает генерирование «ключей»/«адресов» самими пользователями в неограниченном количестве;
4. П. 2 ст. 309 ГК РФ не предусматривает никаких оговорок для участников смарт-контракта как «потребитель», так как заключение и исполнение самоисполняемых договоров несут в себе определенные риски. Это обстоятельство, по нашему мнению, не должно служить основанием для безусловного запрета гражданину быть стороной по сделке, заключаемой с использованием смарт-кон-тракта. С нашей точки зрения гражданин может заключать сделки с использованием смарт-контракта при условии законодательного ограничения его потенциальных потерь по сделке. Существующие же в российской юрисдикции «общие» механизмы защиты прав потребителей недостаточны: суды не будут применять законодательство о защите прав потребителя лишь на том одном основании, что
потребителем заключен смарт-контракт [1]. Данное обстоятельство подтверждается материалами правоприменительной практики. Так, Ульяновский областной суд отменил решение районного суда о взыскании суммы неосновательного обогащения и процентов за пользование чужими денежными средствами по факту передачи денежных средств ответчику для покупки криптовалюты с целью ее дальнейшей реализации по соответствующему курсу. Правовая позиция правоприменительного органа строилась на том, что цель передачи денежных средств - извлечение прибыли, что не гарантирует их защиту интересов, связанных с осуществлением предпринимательской деятельности [10].
Из проведенного исследования следует констатировать следующее: внесенные изменения федеральным законодателем в ст. 309 ГК РФ не позволяют смарт-модель обязательства в достаточной мере использовать в гражданско-правовом обороте, так как заключение и исполнение смарт-контрактов несет в себе определенные специфические риски для потребителей, защита от реализации которых еще не нашла должного отражения в специальном правовом регулировании и правоприменительных актах.
1. Гринь О. С.и др. Правовая конструкция смарт-контракта: юридическая природа и сфера применения /О. С. Гринь, Е. С. Гринь, А. В. Соловьев // Lex russica. - 2019. - № 8. - С. 51 - 62
2. Ефимова Л. Г., Сиземова О. Б. Правовая природа смарт-контракта / Л. Г. Ефимова, О. Б. Сиземова // Банковское право. - 2019. - № 1. - С. 23-30.
3. Камалян В. М. Правовые риски использования цифровых технологий в банковской деятельности / В. М. Камалян // Актуальные проблемы российского права. - 2019. - № 6.
4. Богданова Е. Е. Проблемы применения смарт-контрактов в сделках с виртуальным имуществом // Lex russica. - 2019. - № 7. - С. 108-118.
5. Павлова Д. А. Смарт-контракт: правовое регулирование в Российской Федерации и за рубежом / Д. А. Павлова // Молодой ученый. - 2020. - № 32 (322). - С. 118-120.
6. Волос А. А. Реализация принципа добросовестности применительно к отношениям сторон смарт-контракта / А. А. Волос // Право и цифровая экономика. - 2020. - № 2. - С. 26 - 31.
7. Приговор Петроградского районного суда г. Санкт-Петербурга по делу № 1-95/2020 [электронный ресурс]. - URL: https://www.consultant.ru (дата обращения: 27.05.2021).
56
8. Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 15.05.2018 № 09АП-16416/2018 по делу № А40-124668/2017 [электронный ресурс]. - URL: https://www.consultant.ru (дата обращения: 27.05.2021).
9. Кучина Я.О. Оборот криптовалюты как объект преступления и доктринальные ошибки его восприятия // Актуальные проблемы российского права. - 2020. - № 4. - С. 118 - 127.
10. Апелляционное определение Ульяновского областного суда от 31.07.2018 по делу № 333142/2018. URL: http://sudact.ru/arbitral/doc/ eUG5e32Mk8dp (дата обращения: 27.05.2021).
© Фазлиева Л. К.
© Рахимов Э. Х.
УДК 347.26(470)
П. С. ФЕДОСЕЕВ, доцент кафедры гражданско-правовых дисциплин Волгоградской академии МВД России, кандидат юридических наук, доцент (г. Волгоград)
P. S. FEDOSEEV, Assistant Professor of the Chair of Civil Law Disciplines of Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs ofRussia, Candidate of Law, Associate Professor (Volgograd)
М. А. ШМАТОВ, профессор учебно-научного комплекса по предварительному следствию в органах внутренних дел Волгоградской академии МВД России, заслуженный юрист Российской Федерации, заслуженный работник МВД Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор (г. Волгоград)
M. A. SHMATOV, Professor of Educational and Scientific Complex on Preliminary Investigation in the Internal Affairs Bodies of Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia, Honored Lawyer of the Russian Federation, Honored Worker of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, Doctor of Law, Professor (Volgograd)
К ВОПРОСУ О «СОСЕДСКИХ ПРАВАХ» КАК ОБЪЕКТЕ ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ
TO THE ISSUE OF "NEIGHBOR RIGHTS" AS AN OBJECT OF CIVIL LAW
REGULATION
Аннотация. В статье рассматриваются отдельные актуальные вопросы цивилистическо-го института «соседское право». В связи с изменениями в российском законодательстве, в том числе внесенными поправками в Конституцию Российской Федерации, предполагается переход
