CC BY
14
УДК 821.161.1.09''19'' ; 81'282
Окуловская Светлана Владимировна
Костромской государственный университет Okulovskaja_Svetlana@rambler.ru
СЛУЖЕБНАЯ ЛЕКСИКА В ПОУНЖЕНСКИХ ГОВОРАХ (на материале произведений И.М. Касаткина)
В данной статье рассматривается служебная лексика, представленная в произведениях костромского писателя И.М. Касаткина. Автор использует её как одно из средств воссоздания особенностей речи крестьян поунженских деревень. Так, частотным в рассказах писателя является употребление типичных для севернорусских говоров двух-и трехкомпонентных партикулярных союзов али, аль, альни, альбо, инда, и др. При этом лексемы альни и инда являются в текстах гибридными образованиями - союзами-частицами и передают значение «так что, даже». Специфика в области употребления частиц проявляется в возможности их самостоятельного использования в качестве завершения высказывания. В диалектной речи они являются более семантически нагруженными и способны передавать смысл «скрытой строки», поэтому отсутствие необходимого контекстного отрезка после частицы не вызывает чувства недостатка информации у собеседника. Частицы коли и неужели обладают в произведениях сентенциальной семантикой, которая не свойственна им в литературном языке. Возможно, приобретение данного смысла связано с присутствием в составе лексем партикулы ли, которая имеет данное значение в самостоятельном употреблении. Диалектные особенности предлогов проявляются в их внешнем облике: супротив, окромя, округ, а также в выполняемых ими функциях в речи. Предлог супротив употребляется для выражения сравнительно-сопоставительных отношений, его значение можно передать конструкцией «по сравнению с». Предлог по используется в объектно-целевых конструкциях и сочетается с одушевлёнными существительными, что является особенностью говоров северо-восточных территорий.
Ключевые слова: И. Касаткин, художественный текст, костромские говоры, служебная лексика, союз, частица, предлог, синтаксис.
При изучении говоров Верхнего Поунжья нельзя оставить без внимания творческое наследие И.М. Касаткина, уроженца д. Барановицы Кологривского уезда Костромской губернии, выходца из бедной крестьянской семьи. Он вошёл в русскую литературу на рубеже Х1Х-ХХ веков как автор многочисленных рассказов о русской деревне и судьбе крестьян. В текстах его произведений отразились диалектные черты родных писателю поунженских говоров, которые дают довольно объёмное представление о языке костромского крестьянства. Достоверно отображая живую народную речь в различных коммуникативных ситуациях, И. Касаткин не только обильно представляет костромскую областную лексику, но и передаёт многие особенности грамматического и синтаксического строя говоров: Мотри же, сынушко, из избы не убегай [6, с. 17]; Хлебушко-то ему пожуй [6, с. 16]; А ко мне вот от дохтора бумага. По супругу еду [6, с. 51]; Женчина при родах померши [6, с. 53]; В городу, рожоный, в городу [6, с. 74]; А барин наш... с балхону нас, голубок, и угляди [6, с. 145]; Мать евоная внизу чуть не со слезами руками плещет [6, с. 332]; Гонится, кричит чего-то, а за ней - батько ейный [6, с. 139]; Где он, ягнячья мать! Цепе его, цепе за пятки!.. [6, с. 174]; Валяй через Калилово! Моих-то повидь! [6, с. 240] и т. д.
Поскольку диалектный синтаксис «принадлежит к числу тех уровней языка, которые сравнительно легко поддаются изменению под влиянием таких факторов, как школа, печать, радио, кино, телевидение и т. п.» и «многие из локально ограниченных синтаксических конструкций постепенно утрачиваются современными говорами» [10, с. 52], исследование особенностей построения фразы
в поунженских говорах начала XX века, переданных писателем, представляет особый интерес.
Прежде всего, особенности синтаксического строя говора передаются через употребление в речи героев специфических по своему составу, семантике и функциям служебных частей речи (союзов: аки, али, аль, альбо, альни, инда, ежели, коли, поколь, покель, ровно, ровно бы; частиц: аль, быд-то, -де, -ко, -кось, коли не, неужто, -от, -ту, токмо; предлогов: по, окромя, округ, супротив). Многие из представленных лексем являются архаическими образованиями - партикулярными кластерами, сформировывавшимися способом агглютинации древних первоэлементов-партикул [8, с. 5-6]. Они представляют собой двух и трёхком-понентные кластеры (а + ли, ко + ли, а + ль + бо, а + ль + ни, е + же + ли, не + уж + то и т. д.). Как отмечают исследователи, в отличие от литературного языка, где на современном этапе присутствует небольшое количество партикулярных лексем (так называемое «архаическое ядро»), в диалектной речи подобные образования хорошо сохраняются и приумножаются наращиванием новых элементов [17, с. 266; 3, с. 190].
Так, например, частотны в произведениях И.М. Касаткина архаические партикулярные кластеры с консонантным л-элементом и инициалью а-: али, аль, альбо, альни. Изучая функционирование данных союзов в севернорусских говорах, Е.Р. Гусева приходит к выводу, что они являются очень древними, исконно многозначными лексемами, которые сохраняют в диалектах основные значения входящих в них первообразных партикул [3, с. 191]. БАС даёт информацию о том, что в настоящее время лексемы али и аль с вопросительным и разделительным зна-
166
Вестник КГУ ^ № 1. 2017
© Окуловская С.В., 2017
чением являются устаревшими и областными [13, т. 1, с. 93]. И.М. Касаткин регулярно употребляет лексемы али и аль в разделительном значении при однородных членах: Кто их знает: были дочери али нет? [6, с. 168]; Может, видел аль слышал про них где? [6, с. 124]; Да ежели бы конфету, аль бы пряник Ганьке, чтоб водился с девкой, как быть надо [6, с. 206] и др. Также в начале простого предложения лексема аль выполняет функцию вопросительной частицы «или, разве»: Што? Аль буде? - удивился мужик, застыв с поднятой кувалдой в угрожающей позе, точно смертельный враг стоял перед ним [6, с. 160]; А чего, мол, ты вопишь? Аль болит чего? [6, с. 191]; Ося, аль не признал? [6, с. 289]; Дедуш, аль воевать вздумал? [6, с. 292]; Василь Диментич, чего там? Аль галка? [6, с. 332].
В произведениях И.М. Касаткина употребителен также союз альбо: Поразузнай в городу и опиши... Может, в спитательный, альбо в ученье какое, хоть двоих-то... [6, с. 238]. Он является вторично произведённой от али энклитической конструкцией и в различных вариантах функционирует в языках всех славянских групп с разделительным значением [15, т. 1, с. 38]. В русском же литературном языке он постепенно уходит из употребления и в художественных произведениях с ХУШ века уже не используется [12]. При этом союз известен многим говорам русского языка с исконным разделительным значением [11, т. 1, с. 237]. Принадлежность данной лексемы фонду поунженских говоров подтверждает ККОС [5, с 16]. Там же [5] представлен родственный союз альни, который используется И.М. Касаткиным в следующем контексте: Пронеслись, значит, выхорем через дорогу, альни пух летит! [6, с. 181]. Е.Р. Гусева также считает его образованным слиянием с энклитикой, приводя в доказательство употребление в древнерусском языке конструкции аль но. Исследователь делает вывод, что «в результате присоединения третьего компонента, п-вой партикулы» у союза развивается вторичное значение следствия [3, с. 191]. При этом лексема играет двоякую роль в предложении: помимо союзной функции она выполняют функцию усилительной частицы [3, с. 189]. Данные особенности лексемы показывают и наши материалы.
Сходной семантической двойственностью обладает в рассказах И.М. Касаткина союз-частица инда: Геннадий в сердца вошёл, распарился, инда весь дрожит [6, с. 212]; Наляжет, ощерится зверем, инда грудь трещит, а он: ух!.. [6, с. 312]; Закорючил ноги коленками к самому подбородку -и знай покачивается в сладкой эдакой обморочи, инда в носу свербит... [6, с. 319]; В каждой песни орут под гармошку, бьют в заслоны, топочут ногами, свищут и ухают, инда месяц в небе вздрагивает... [6, с. 320]; А потом как рявкнула гармонь, инда в ушах засвербело... [6, с. 334]. Смысловое содержание данной лексемы, как и предыдущей,
можно передать сочетанием «так что даже». В словаре И.И. Срезневского слово инда отсутствует [14]. Однако лексикографические издания, отражающие более позднее состояние языка, указывают на распространённость и частотность данной лексемы. Очевидно, изначально это было сочетание двух служебных слов ин да, каждое из которых привнесло свою семантику во вновь образованную лексему, определив её двойственный статус. Так, в Опыте областного словаря 1852 года слово инда показано в значении «так что» в Нижегородской, Орловской, Тамбовской областях [9, с. 75]. Более обширная география, включающая северно-, средне- и южнорусские говоры, представлена в СРНГ, где лексема дана как союз и частица со значением «так что, так что даже» [11, т. 12, с. 197]. С пометой «простореч.» представлена она и в БАС как усилительная частица и союз следствия [13, т. 5, с. 330].
Среди подчинительных союзов наиболее частотными являются коли и ежели, использующиеся в условных конструкциях: Одна голова, примерно, ошибку даст, а ежели, скажем, много голов, да в один голос, в одну ноту ежели, тут, гляди, маху не выйдет, будет во как верно! [6, с. 163]; Машины которые через крыши аж запускают, ежели в дверь не лезут [6, с. 113]; Коли лопнул буксир, стростить его надобно, буксир-от... [6, с. 199]; А ежели что, коли ладно там будет, пиши! [6, с. 226]; «Так и скажи им, коли увидишь», - стучала о пол старая, сгорбленная Фетинья Рыбкина и вся тряслась [6, с. 238] и др.
В значении «если» в древнерусских памятниках функционирует союз еже без финалии ли [14, т. 1, с. 819], которая, видимо, присоединилась позднее. Как отмечает Л.А. Булаховский, писатели ещё первой половины XIX века употребляли лексемы ежели и коли в значении условного союза «без специальной стилистической окраски» [1, с. 411]. Позднее они приобретают стилистические ограничения. В начале XX века коли получает «некоторый налёт языка народного или просторечия» [1, с. 411]. В настоящее время данные союзы трактуются как устаревшие и просторечные [13, т. 3, с. 1251; т. 5, с. 1157].
В памятниках древнерусского языка XII-XIV веков отражена многозначность слова коли, которое передавало значения «когда, когда-нибудь, если» [14, т. 1, с. 1250]. Есть версия, что «первоначально оно означало продолжительность времени». В старославянском языке данное слово являлось наречием «когда» [16, т. 10, с. 85], от которого в старорусский период во время «кардинального обновления грамматической системы русского языка (XV - середина XVII в.)» [15, с. 277] был образован союз поколь. Данная лексема известна с XV века [14, т. 2, с. 1112]. И.М. Касаткин использует слово поколь и его фонетический вариант покель в значении временного союза «до
тех пор пока»: Пороть таких надо, покель не поздно [6, с. 64]; Посолят... соли на раны-то, да опять драть, поколь не устанут [6, с. 146]; Ну и порешили: не отступаться от угодьев, поколь сам рен-датель не отступится [6, с. 163]. Как устаревший и областной союз поколь в том же значении представлен в БАС [13, т. 10, с. 881]. В СРНГ показана обширная территория распространения в диалектах временного союза, в частности, употребителен он и в костромских говорах [11, т. 28, с. 391].
Наши материалы фиксируют также употребление лексемы коли в функции частицы в начале простого предложения в комплексе коли не: «Коли не хотеть-то?» - воскликнул Жвака, и руки его растопырились, будто он уже пахал [6, с. 205]; «Жаль мерина, знамо! - вздохнул кто-то из навалившихся на телегу. - Коли не жаль... Сто рублей в хозяйстве бо-ольшаяутычка!» [6, с. 213]; «Коли не желать! - мы ему. - Давай навастривай!» [6, с. 332]. Значение конструкции коли не не сводится к совокупности семантики входящих в неё элементов. Она используется в риторическом вопросе и восклицании и утверждает бесспорность высказанной мысли. Данное значение отражено в СРНГ с пометой «Тонкин. Горьк.» [11, т. 14, с. 134]. Таким образом, данная конструкция приобретает сентенциальное значение, которое свойственно примарной партикуле й [7, с. 272], входящей в состав частицы. В данном примере, возможно, находит отражение одна из особенностей партикул - становясь союзами, частицами, артиклями, они «никогда не оставляют всей своей былой семантики, хотя бы в виде некоторого шлейфа "скрытой памяти"» [7, с. 50]. Подобное значение лексемы коли отражает и Словарь В. И. Даля [4, т. 2, с. 117], где с пометой «вост.» дана конструкция коли-нет в значении «да, конечно, разумеется». В данном случае графически сочетание приближается к слитному написанию, являясь, по-видимому, следствием его семантической нерасчленимости. В современном русском языке сочетание частиц ли и не также даёт подобное значение неоспоримости утверждения в конструкции типа: Это ли не счастье!
Сходной сентенциальной семантикой в произведениях И.М. Касаткина обладает частица неужели, завершающая высказывание (отметим, что она также имеет в составе партикулы не и ли): «Знамо дело! - откликнулся Жвака, выходя со двора. - Раз сказано, так неужели»... [6, с. 205]. Заметим, что И.М. Касаткин не единожды использует подобного рода фразы, завершающиеся самостоятельными частицами. При этом предложение, казалось бы незавершённое логически, вполне достаточно по объёму информации для понимания собеседником. Так, ограничительная частица токмо, встречающаяся в наших материалах исключительно в комплексе не токмо, не всегда требует после себя контекстный отрезок, поясняющий данное ограничение: На-
конец настроил лесопилен, да как пошёл дымить под самым нашим рылом, да как повёл дело на зачистку, так не токмо зверь, пташка божья и та чего-то уже плохо около наших мест водится [6, с. 39]; Ежели ты умный, то действуй в хвост и в гриву, а не токмо чтоб с передка [6, с. 122]; Научат так, что не токмо железо - людей живых будешь ковать, зрячих... [6, с. 160]; Ты, брат, разбирайся, а не токмо... [6, с. 65]; «За общественное дело, - говорит, - я, может, душу выложу, а не токмо!» [6, с. 333]; И до чего, бабушка, дошло: кору, например... осиновую тоись кору сушат да на муку и мелют, а не токмо... [6, с. 246]. В качестве одного из характерных свойств многих частиц Т.М. Николаева выделяла их способность быть указателем существования контекстного отрезка, расположенного вправо или влево от основного высказывания [8, с. 80]. Однако И.М. Касаткин в речи своих героев подметил ту особенность диалектного синтаксиса, когда данный контекстный отрезок не является обязательным, а частица способна передавать смысл «скрытой строки». Такие особенности функционирования частиц в диалектной речи отмечает О.В. Волгина, которая пишет об активности «их объединения в комплексы. а также функционирование частиц и их комплексов в качестве самостоятельных реплик, позволяющих в минимально коротком речевом отрезке заключить прагматическое содержание, которое в иных условиях (незнание речевой ситуации, отсутствие определённых общих знаний у собеседников) потребовало бы развёрнутого высказывания» [2, с. 84].
Диалектные особенности представлены И.М. Касаткиным и в области употребления предлогов. Они выражаются во внешнем облике лексем: супротив, окромя, округ: Загодя промеж себя решили: перевалим горы и обернёмся супротив их вот! <... > Офицеров, которые уж больно супротив были, этой ночью там, в горах, прикокнули, а досталь - вот они... [6, с. 300]; По одиннадцати рубликов чистоганом выдал, окромя всего проче-ва... [6, с. 46]; Гляжу: окромя волка разное зверьё, чудышки, мохнатки... [6, с. 193]; Есть старики суровых лет, а окромя своего поля да леса и свету не видывали [6, с. 331]; Остальные на полу, значит, округ меня в кружок [6, с. 192]; Отворяю двери, а там нянюшки в золотых киках округ шёлковых зыбок павами похаживают... [6, с. 194] и др. Также отмечены функциональные особенности употребления предлогов в речи. Так, предлог о передаёт временные отношения: О первую пору оно малое выходило, с горошину [6, с. 69]. Лексема супротив используется писателем для выражения сравнительно-сопоставительных отношений. Значение данного предлога можно передать конструкцией «по сравнению с»: Зверя я видал всякого. Ну только нет злее зверя супротив барина да купца [6, с. 296]; Где уж крестьянскому скоту супротив
168
Вестник КГУ ^ № 1. 2017
барского [6, с. 300]; Попомните мое слово, ребята, еще годок, другой, и такая повсеместно для вас жизнь откроется, - ну, сказка супротив прежней нашей, вполне дурацкой жизни [6, с. 343]. В данном значении предлог употребителен преимущественно в севернорусских говорах [11, т. 42, с. 260]. БАС в качестве иллюстрации к устаревшей и просторечной лексеме супротив в данном значении приводит единственную цитату из пьесы А.Н. Островского, биография которого также связана с костромским краем: И опять же ваша пешая служба супротив морской много легче [13, т. 14, с. 1205].
Предлог по в произведениях И.М. Касаткина употребляется в объектно-целевых конструкциях, сочетаясь с одушевлёнными и неодушевлёнными существительными: А в ней прописано, что я обязан явиться по свою супругу и по новорожденных, значит... [6, с. 48]; А ко мне вот от дохтора бумага. По супругу еду [6, с. 51]; Семка, айда завтра в Ошмятиху по грибы [6, с. 309]; Еще, помню, мальчонкой с батькой по рыбу ездил... [6, с. 161]. Такие конструкции с существительными различной семантики были общерусским фактом в языке XVII века [14, т. 2, с. 982]. В настоящее время объектно-целевые конструкции с предлогом по в сочетании с одушевлёнными существительными свойственны говорам северо-восточных территорий [10, с. 186]. БАС фиксирует употребление предлога в данном значении с пометой «просто-реч.» только при обозначении предмета как цели движения, перемещения и т. п. [13, т. 10, с. 7]. Также в рассказах И.М. Касаткина представлено наречие почто, этимологически связанное с рассматриваемой конструкцией. В его семантике остаётся целевая установка: Н-ну?! Пошто ты здесь, а? [6, с. 36]. Словарная статья в СРНГ показывает широкую географию данного слова, функционирующего практически во всех группах говоров со значением «с какой целью, для чего» [11, т 31, с. 19]. Для современного русского языка лексема почто является устаревшей и областной [13, т. 10, с. 1736]. В настоящее время в объектно-целевых конструкциях используется предлог за, не отмеченный в данной роли в памятниках древнерусского языка [14, т. 1, с. 891]. Соответственно, изменило свой вид и наречие цели - зачем [13, т. 4, с. 1081].
Таким образом, И.М. Касаткин, стремясь показать жизнь деревни во всех её проявлениях, использовал данные языка родных мест как одно из средств реалистичной передачи бытовых условий, образа мыслей и речи крестьян. Не последнюю роль играет для достижения поставленной цели отражение особенностей синтаксического строя поунженских говоров. И.М. Касаткин употребляет особые синтаксические конструкции, служебную лексику, имеющую территориальные особенности. Частотными являются в речи героев рассказов характерные севернорусские союзы и предлоги.
В использовании частиц также проявляется местная специфика, во многом продиктованная ситуацией общения между хорошо знакомыми людьми, обладающими общим фондом знаний.
Библиографический список
1. Булаховский Л.А. Русский литературный язык первой половины XIX века. - М.: Учпедгиз, 1934. - 468 с.
2. Волгина О.В. Частицы в нижегородских говорах // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. - 2007. - № 3. - С. 81-85.
3. Гусева Е. Р. Союзы с 1- и n- партикулами в севернорусских говорах (инициаль а) // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. - 2014. - № 6. - С. 186-192.
4. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001.
5. ККОС - Живое костромское слово. Краткий костромской областной словарь / сост. Н.С. Ганцовская, Г.И. Маширова: отв. ред. Н.С. Ганцовская. - Кострома: ГОУВПО им. Н.А. Некрасова, 2006. - 347 с.
6. Касаткин И.М. Мужик. - М.: Советский писатель, 1991. - 382 с.
7. Николаева Т.М. Непарадигматическая лингвистика: (История «блуждающих частиц»). - М.: Языки славянских культур, 2008. - 376 с.
8. Николаева Т.М. Функции частиц в высказывании (на материале славянских языков). - М.: Едиториал УРСС, 2005. - 168 с.
9. Опыт областного великорусского словаря, изданный Вторым отделением Академии наук. -СПб., 1852. - 275 с.
10. Русская диалектология: учебник / С.В. Бром-лей, Л.Н. Булатова, О.Г. Гецова и др.; под ред. Л.Л. Касаткина. - М.: Академия, 2005. - 288 с.
11. СРНГ - Словарь русских народных говоров. Т. 1- / под ред. Ф.П. Филина, Ф.П. Сороколетова. -М.; Л.; СПб., 1965- .
12. СлРЯ XVIII в. - Словарь русского языка XVIII в. Вып. 1. - СПб.: Наука, 1984.
13. БАС - Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. - М.; Л.: АН СССР, 1948-1965.
14. Срезневский И.И. Материалы для Словаря древнерусского языка. Т. 1-2. - СПб.: Издание Отделения русского языка и словесности Императорской академии наук, 1893. - Т. 1; 1902. - Т. 2.
15. Тарланов З. К. Грамматической системы языка развитие // Три века Санкт-Петербурга: энциклопедия. - СПб: СПб ГУ, 2001. - Т. 1. - Кн. 1: Осьмнадцатое столетие. - С. 277-279.
16. ЭССЯ - Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. Вып. 1. - М.: Изд-во АН СССР, 1974.
17. Яцкевич Л. Г. Структурная и функциональная дистрибуция первообразной дейктической партикулы с консонантным элементом т в вологодских говорах // Русское слово и костромской край. - СПб.: Нестор-История, 2013. - С. 266-272.
