CC BY
39
УДК 808.1; 821.161.1
Н. Н. Иванов, О. С. Казеева
Словотворчество в прозе А. Н. Толстого
Статья посвящена прочтению и интерпретации прозы А. Н. Толстого в контексте художественных открытий в русской литературе Серебряного века, прежде всего, языка, изобразительности, внутренней формы слова. Это позволило по-новому представить творческие поиски такого, казалось бы, основательно изученного писателя, как А. Н. Толстой.
Анализируя поэтику художественной прозы, авторы охарактеризовал символизм, язык и стиль, особенности повествования, художественную выразительность, образность, импрессионистичность отдельных сочинений, указали на систему лейтмотивов и аллюзий, скрытых цитат, литературных перекличек, сделавших язык, стиль А. Толстого узнаваемыми и неповторимыми.
Статья адресована исследователям русской литературы, преподавателям и студентам.
Ключевые слова: художественный текст, внутренняя форма слова, язык и стиль, поэтика прозы, художественная выразительность, повествование в литературе Серебряного века, А. Н. Толстой.
N. N. Ivanov, O. S. Kazeeva
Words in A. N. Tolstoy's Prose
The article is devoted to the reading and interpretation of A. N. Tolstoy's prose in the context of artistic discoveries in Russian literature of the Silver Age, primarily the language of visual expression, the inner form of the word. This allowed presenting creative search in new ways for such a seemingly thoroughly studied writer as A. N. Tolstoy.
Analyzing the poetics of prose, the authors describe symbolism, language and style, especially the narrative, artistic expression, imagery, impressionistically selected writings, pointed to the system of leitmotifs and allusions, hidden quotations, literary references that made the language, the style of Tolstoy recognizable and unique. The article is addressed to researchers of Russian literature, teachers and students.
Keywords: literary text, inner form of word, language and style, poetics of prose, artistic expression, narrative in the Silver Age literature, A. N. Tolstoy.
Стремление русских писателей Серебряного века к расширению художественной выразительности затронуло и А. Н. Толстого [9], но его словотворчество нуждается в конкретизации. Попробуем это сделать, идя от специфики языка и стиля, внутренней формы его слова.
Согласно А. А. Потебне и Г. Г. Шпету, внутренняя форма слова, текста апеллирует к образным представлениям читателя, и проза А. Толстого представляется глубоко ассоциативной и одновременно зримой, почти рельефной. Многогранный литературный талант А. Толстого оценили его современники. «Словесный Роден, тень Микеланджело», - писал в 1910 г. А. В. Амфитеатров в статье с недвусмысленным названием «Новая сила» [1]. Ф. Степун заметил: «Талант Толстого - узок и совершенен; его метод - глазение, его предмет -
вещь и овеществленная душа», сила - в «бессознательной верности земле и жизни» [12]. М. Горький сравнил А. Толстого и «однофамильца» [3, с. 104]; позднее назвал его талант «большим, умным, веселым» [11, Т. 2, с. 154]. И. А. Бунин вспоминал в 1949 г., что Толстой «был наделен немалым и очень зорким умом <....> владел богатым русским языком, все русское знал и чувствовал, как очень немногие» [5, с. 433], а его «писания» всегда отличались «какой-то особой свободой, непринужденностью» [5, с. 435]. Наконец, определяя себя, сам А. Толстой шел от слова. «К мистикам причислить себя не могу, к реалистам не хочу <...> есть что-то в силе слов, в обаянии созвучий, что восхищает и само рождает образ» [письмо И. Ф. Анненскому, 1909. - 11, Т. 1, с. 154].
© Иванов Н. Н., Казеева О. С., 2017
Власти слова, «чудесного дара» [11, Т. 1, с. 131], подчинялись не только эстетика, но и факты биографии А. Толстого. По отцу (граф Николай Александрович Толстой) Алексей Николаевич принадлежал к роду Толстых, по матери (Александра Леонтьевна Тургенева, известная детская писательница) - Тургеневых. Алексей Толстой буквально родился с утонченностью слова И. С. Тургенева и силой, умением обобщать Л. Н. Толстого, стремлением обоих передать стихийные, мистические силы жизни.
Веря, что без любви, без чувственной гармонии люди несовершенны, а Бытие неполно, писатель апеллировал более к интуиции, образному восприятию, менее - к рациональному осмыслению всего и вся. Идеи Христа о «будущем человечестве» заключены в «синтезе двух слов» - «желать» и «любить» [письмо отчиму, 1908. - 11, Т. 1, с. 134]. «Творчество - продукт группировки эмоциональных воспоминаний» [14, Т. 10, с. 10]. «Процесс художественного мышления совершается не логическим мышлением, но экстатическим порывом» [14, Т. 10, с. 99].
Особая миссия слова диктовала и состояние художественной мысли, когда писатель не изучал и не познавал, а творчески осваивал полноту и гармонию мира. Это принципиальное отличие А. Толстого от современников. «Цель литературы: чувственное познание Большого Человека» [14, Т. 10, с. 101]. Говоря о М. Волошине, который знал путь не «от чувств к словам, а обратно» [2], Толстой, видимо, думал о себе. Если, как в Евангелии от Иоанна, «В начале было слово» [14, Т. 10, с. 128], то слово писателя ловит движение, жест героя, или порыв души - «внутренний жест». «Первоосновные жесты отмыкают чувства. Они есть ключи к познанию чувственного мира» [14, Т. 10, с. 93]. «Прежде слова -жест <...> как движение души. Слово - есть искра, возникающая в конце жеста» [14, Т. 10, с. 128].
На эстетике словотворчества, слова-жеста построены многие сочинения А. Толстого и самое жизнеутверждающее - повесть «Детство Никиты». Исследователи говорили о «гармонических основах бытия Никиты», отмечали «ракурс счастья», автопсихологизм повести [2, с. 126], но ее место в наследии А. Толстого значительно больше. Духовную близость повести своим ранним стихам и сказкам А. Толстой под-
Словотворчество в прозе А. Н. Толстого
черкнул в «Краткой автобиографии» (1944). В тех и других он «пытался в сказочной форме выразить свои детские впечатления. Но более совершенно это удалось <...> в повести «Детство Никиты» [14, Т. 1, с. 184]. Внутренняя форма этих ориентированных на сказку «детских впечатлений» такова, что сокровенными стали мифологические архетипы: вхождение в Мир, обретение себя, утрата и поиски рая. «Я рождаюсь со всем богатством прошедших тысячелетий <.. .> всеми инстинктами стремлюсь жить в безбольном, безгрешном, счастливом «раю» <...> Человек носит в себе этот маленький мир младенчества, светлый, как свет неба <...> Отсюда - вечная жажда возвращения в «рай» [14, Т. 10, с. 127].
Образ детства-рая ассоциативно отсылает читателя к «миру младенчества». Л. Толстой, Гарин-Михайловский, Горький, Пришвин в романе «Кащеева цепь» считали детство, трудное время роста, нелегкой борьбы с собою, обстоятельствами, людьми - подготовительным периодом, условием превращения человека в личность и достижения после детства желанной высоты. Алексей Пешков Горького искал «благостную силу», пришвинский Курымушка «боролся за себя». В повествовании Л. Толстого, Горького, Пришвина автор сохранял оценочную дистанцию между собою, повествователем и ребенком-персонажем, потому что последний и не понимал, и даже не всегда «верно» слышал зовы своей души и голоса внешнего мира. Более того, этой дистанцией, сравнением ребенка и его же, но взрослого, определялось качество духовного роста. У А. Толстого все иначе: его «мир младенчества» светлый, «как свет неба».
«Моя задача - создать мир и впустить туда читателя» [14, Т. 10, с. 152]. Автор - взрослый, и его разумное оценивающее «Я» устранились, «ушли» из повествования, оно ведется преимущественно в третьем лице - Никиты; повествователь не вмешивается в сокровенные стороны жизни мальчика, лишь указывает на них, дает событийную канву. Герои-дети Горького или Пришвина могли увидеть гармонию после детства. Никита Рощин А. Толстого знает ее с рождения. Последний день его детства «совпал» с отъездом из Сосновки, в чем Никита усмотрел грядущую катастрофу, а Толстой - утрату рая, изгнание человека в несовершенный мир, где
его ждут грехопадение и хаос - революции и войны.
А. Толстой верил, что цель литературы -«чувственное познание Большого Человека», и пристально воспроизводил тонкие сферы духовного бытия Никиты, апеллировал к его безошибочным эмоциям. «Я хочу, чтобы был язык жестов, не рассказчика, а изображаемого», описание героя характеризуется «по словарю, по ритмике, по размеру» [14, Т. 10, с. 152].
Первое название - «Повесть о многих превосходных вещах (Детство Никиты)» (М.-Берлин, 1922) отразило авторский взгляд на материал и важный в плане поэтики способ внутренних связей, фактуру повести. «Многие превосходные вещи» - это бесценные для Никиты, опоэтизированные, получившие адекватное воплощение в слове соединения с людьми и Миром. Образ «детства - рая» уравновесил богатую внутреннюю жизнь персонажа и предметно-событийную сторону повести. Обязательные в десятилетнем возрасте «героические дела» согласованы с движениями непосредственной, чуткой, глубокой души Никиты. Его жизнь наполнена событиями и теми духовными «коренными вещами», на которых «бытие строится или бытие кончается» [14, Т. 10, с. 22]: чтение, первые опыты творчества, поэзии, радостно-пугающее чувство к Лиле, ожидания, узнавание чудесных тайн, люди и волнующий мир природы.
В системе изобразительно-выразительных средств цветопись имеет особое значение. Так, в первой главе повести, «Солнечное утро», Никита, открыв глаза, видит солнце, вспоминает о радостных делах. И других дней начало будет озарено солнцем, «горячим утренним светом» [14, Т. 3, с. 249], счастьем. В литературе утро, пробуждение человека, а тем более - ребенка, а тем более - в первой главе, это не знак, а символ. Но символичен не только солнечный свет поутру. Утро - начало жизни, в нем угадывается миф о вхождении человека в мир и пребывании в раю. Никите чужды внутренние или внешние противоречия, он в согласии с собой, людьми, природой, он - часть Большого Мира. В повести А. Толстого «растворена» полемика с его великим «однофамильцем»: пробуждением ребенка открывалось и «Детство» Л. Н. Толстого, но утро Николеньки Иртеньева (как и Никите, ему десять лет) предвещало день разъедающей реф-
лексии, изматывающего самоанализа, который отравлял «прелесть и поэзию детства».
А. Толстой владел «колдовством изобразительности» [10]. Цветопись - основа экспрессии повествования. Здесь и зрительные акценты при характеристике персонажа, и соотнесенность через свет души и внешнего мира. «Мне казалось, что нужно сначала понять первоосновы -землю и солнце. И, проникнув в их красоту <.. .> утвердить для самого себя - что да и что нет, и тогда уже обратиться к человеку, понять которого без понимания земли и солнца мне не представлялось возможным» [13, Т. IV, с. 5].
«Глаз художника <...> видит только то, что ему нужно видеть, и видит то, чего не видят другие» [14, Т. 10, с. 101]. Внутренняя форма позволяет увидеть и запредельные для осознания границы в природе, и едва уловимые состояния души, и затаенные личные архетипы: ясное, разумное в Никите - от Солнца, а чувственное, стихийное - от Земли. Светлый цветовой спектр, господство золотого, солнечного, небесного, белого тонов, иногда лунно-серебристого, оттенили «небо» в душе Никиты: свет в комнате «снежно-белый», на полу, «горячие солнечные квадраты», «сквозь морозные узоры сияло солнце», утро «ясное и морозное», на лицо падал «горячий утренний свет», «широкий двор был весь покрыт сияющим, белым, мягким снегом» [14, Т. 3, с. 215].
Экспрессия письма создает иллюзию «продолжения» эмоций мальчика в природе. Вот художник разместил на белом фоне легкую синеву, и пространство стало глубже: «Направо речка вилась синеватой тенью между белых и пустынных полей» [14, Т. 3, с. 215]. Вот к горизонтали (речка) добавил вертикаль - «за белым полем надо всей деревней стояли столбами синие дымы» [14, Т. 3, с. 237] - и перспектива стала объемнее, а увеличенный до космических размеров объем втянул Никиту: «Было видно все ровное белое поле, - пустыня, сливающаяся морозной мглой с небом» [14, Т. 3, с. 255].
А. Толстой вел героев к полноте жизни через полноту чувств, любовь, делая эту линию сквозной (рассказы 1910-х и середины 20-х годов, романы «Аэлита», «Хождение по мукам»). Любовь - творчество, талант, дар, а любящие люди - счастливы. Отношения Никиты и Лили в «Детстве Никиты» - прообраз такого чувства, они освящены символикой Рождества, Пасхи.
Звезды, небо, облака - не фон и пейзаж, а контуры, знаки второго, невидимого мира. День рождения А. Толстого (10 января 1883 г., нового стиля) мистически близок православному Рождеству. Не здесь ли кроется лейтмотив многих его сочинений - возрождение человека и обновление Мира любовью, связь с ним через любовь. Дети готовятся к Рождеству, вырезают из золотой бумаги звездочки, читают стихи и замечают «в зеленоватом небе <...> несколько звезд» [14, Т. 3, с. 244]; Лиля увидела, как на небе «звезда взошла» [14, Т. 3, с. 240]. Рождественская звезда - звезда Вифлеема. Переживание детьми Рождества, Пасхи усилило реальность небесного чуда, оттенило мажорное звучание повести. В автобиографическом сочинении на «простом» материале А. Толстой показал сокровенное бытие личности - «тончайшую материю наследственности», поиски себя в Большом Мире, границы Божеского и человеческого, небесного и земного. И это созвучно общему движению русской культуры. Позднее русский философ С. Н. Булгаков в статье «Моя Родина» (1938) скажет: «Родина есть священная тайна каждого человека, так же как и его рождения. Теми же таинственными и неисследимыми связями, которыми соединяется он через лоно матери со своими предками и прикрепляется ко всему человеческому древу, он связан через родину и с матерью-землей, и со всем Божиим творением» [4, с. 204].
Укажем важный для осмысления внутренней формы повести сказочный образ - небесный корабль. В одной из последних, главе «На возу», мальчик возвращается с молотьбы и смотрит на «бездонное небо», Млечный Путь. «Как в колыбели, Никита плыл под звездами <...> «Все это мое, - думал он, - когда-нибудь сяду на воздушный корабль и улечу» [15, Т. 3, с. 298, 299].
«Мир младенчества» - «потенциал художника» - разросся до границ Вселенной, в заветных устремлениях Никиты реализованы сказочные мечты: его счастье выведено на уровень небесной правды, он летит на воздушном корабле к далеким мирам (метафора творческого поиска) и осознает себя сыном Вселенной (под звездами, «как в колыбели»).
Образ «летучего корабля», мотив приближения к «лазурному берегу неведомой планеты, -серебристым горам, чудесным озерам» угадывается и в научно-фантастическом романе «Аэли-
Словотворчество в прозе А. Н. Толстого
та», и в грезах о чудесном полукосмическом городе будущего («голубой город»)
B. А. Буженинова из рассказа «Голубые города». Единая типологическая линия словотворчества сблизила разные по жанру, материалу, тематике, стилю произведения А. Толстого поиском универсальных потенций любви и творческой жизни - земной и вселенской.
Библиографический список
1. Амфитеатров, А. В. «Новая сила» [Текст] / А. В. Амфитеатров // Одесские новости. - 1910, 7 ноября.
2. Толстой, А. Н. Материалы и исследования [Текст] / А. Н. Толстой. - М., 1985.
3. Архив А. М. Горького Т. IX [Текст] / ИМЛИ. - М., 1966.
4. Булгаков, С. Н. Моя Родина [Текст] /
C. Н. Булгаков // Новый мир, 1989. - № 10.
5. Бунин, И. А. Собр. соч. В 9 т. : Т. 9 [Текст] / И. А. Бунин. - М., 1967.
6. Воспоминания об А. Н. Толстом [Текст] / Сборник. - М., 1982.
7. Горький, М. О литературе [Текст] / М. Горький. - М. : 1980.
8. Горький, М. Сборник статей и воспоминаний о М. Горьком [Текст] / М. Горький. - М. -Л., 1928.
9. Иванов, Н. Н. А. Н. Толстой [Текст] / Н. Н. Иванов // История русской литературы XX века : в 4-х кн. Кн. 1. 1910-1930 годы / Л. Ф. Алексеева и др. - М. : Высшая школа, 2005.- С. 304-325.
10. Крюкова, А. М. А. Н.Толстой и русская литература: Творческая индивидуальность в литературном процессе [Текст] / А. М. Крюкова. -М., 1990.
11. Переписка А. Н. Толстого : в 2-х т. : Т. 1, 2 [Текст]. - М., 1989.
12. Степун, Ф. Граф Ал. Ник. Толстой [Текст] // Северо-Запад, 1914. - № 5.
13. Толстой, А. Н. Сочинения. Т. 1-10. - М., 1911-1918.
14. Толстой, А. Н. Собр. соч. в 10 т. - М., 1982-1986.
Bibliograficheskij spisok
1. АтГ^еа^оу, А. V. «Novaja sila» [Tekst] / А. V. АтГйеа^^ // Odesskie novosti. 1910, 7 по-jabrja.
2. Tolstoj, А. N. Materialy i issledovanija
[Tekst] / A. N. Tolstoj. - M., 1985.
3. Arhiv A. M. Gor'kogo T. IX. [Tekst] / IMLI. -M., 1966.
4. Bulgakov, S. N. Moja Rodina [Tekst] / S. N. Bulgakov // Novyj mir, 1989. - № 10.
5. Bunin, I. A. Sobr. soch. V 9 t. : T. 9 [Tekst] / I. A. Bunin. - M., 1967.
6. Vospominanija ob A. N. Tolstom [Tekst] / Sbornik. - M., 1982.
7. Gor'kij, M. O literature [Tekst] / M. Gor'kij. -M. : 1980.
8. Gor'kij, M. Sbornik statej i vospominanij o M. Gor'kom [Tekst] / M. Gor'kij. - M. - L., 1928.
9. Ivanov, N. N. A. N. Tolstoj [Tekst] / N. N. Ivanov // Istorija russkoj literatury XX veka: V 4-h kn. Kn. 1. 1910-1930 gody / L. F. Alekseeva i dr. - M. : Vysshaja shkola, 2005. - S. 304-325.
10. Krjukova, A. M. A. N. Tolstoj i russkaja literatura: Tvorcheskaja individual'nost' v li-teraturnom processe [Tekst] / A. M. Krjukova. -M., 1990.
11. Perepiska A. N. Tolstogo. V 2-h t. : T. 1, 2 [Tekst]. - M., 1989.
12. Stepun, F. Graf Al. Nik. Tolstoj [Tekst] // Severo-Zapad, 1914. - № 5.
13. Tolstoj, A. N. Sochinenija. T. 1-10. - M., 1911-1918.
14. Tolstoj, A. N. Sobr. soch. v 10 t. - M., 19821986.
Дата поступления статьи в редакцию: 20.06.2017 Дата принятия статьи к печати: 23.06.2017
