CC BY
21
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2015. № 1
ЯЗЫК. ПОЗНАНИЕ. КУЛЬТУРА
Ф.К. Фидарова
"СЛОВО", "ВОИНСТВЕННОСТЬ" И "ВОЙНА"
В КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ ОСМЫСЛЕНИИ
Данная статья посвящена ценностному и культурологическому анализу концептов "слово", "воинственность" и "война" в творчестве Гёте, Достоевского, Бёлля, культурологических и политических работах Хёй-зинги, Шмитта и Шпенглера.
Ключевые слова: слово, воинственность, война, слава, героизм.
This article is devoted to the integral and culturological analysis of concepts "word", "bellicosity" and "war" in Goethe, Dostoyevsky and Boll and Huizinga, Schmitt, Spengler's culturological and political works.
Key words: word, bellicosity, war, glory, heroism.
Три этих понятия неразрывно связаны во все времена существования человека при любой политической культуре и культурном развитии общества. Однако именно сегодня правильная и точная расстановка акцентов в использовании этих понятий в глобальном и взаимозависимом экономически и культурно мире может изменить состояние нашего кризисного общества. Это необходимо сделать, поскольку весь опыт человеческого общества изобилует "отставанием" слова, но опережением воинственности. Именно это "отставание" слова и опережение воинственности приводили и приводят к насилию во всем мире и войне.
Почему война как форма преодоления политических противоречий остается привлекательной для мировых лидеров?
Цель данной работы — культурологический анализ силы слова, которая через пробуждение воинственности в общественном сознании смогла воодушевить людей на две великие войны и разрушение культуры, но до сих пор не может установить мир и вывести наше общество из глобального социокультурного кризиса.
Война — бич человечества („Der Krieg ist die Geißel der Menschheit"). Два точных моральных определения опасности войны в русском и немецком языках не могут до сих пор избавить человечество от вечного страха и Angst. Война как форма преодоления кризиса
Фидарова Фатима Казантемировна — канд. культурологии, доц. кафедры немецкого языка для гуманитарных факультетов факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова; e-mail: Fidarova@inbox.ru
до сих пор остается привлекательной и необходимой формой поиска решений и компромиссов.
Ради сохранения супермилитаризации после Второй мировой войны вводится понятие "холодная война" (нем. „Der kalte Krieg"). Отказ от войны после 1945 г. был необходим, силы истощились у всех стран, "милитаризация" практически была завуалирована в ключевом понятии "холодная война". Необходимость изобретения этого понятия и его активное использование в политической речи мало исследованы и в политологии и в культурологии. Однако этот термин, затрагивая политическую культуру и активно изменяя культурную жизнь социума, в действительности заложил разрушающие глобальные перемены в системе политических отношений государств.
Нарастив свой военный арсенал, подкрепляя его культурным противостоянием, великие державы объявили об окончании "холодной войны". Однако войны продолжают свое существование и уничтожение людей.
Война является одновременно злом, роком и двигателем культуры, поскольку совершенствуется оружие. Война несет с собой также славу воинам, военачальникам и политикам. Им трудно отказаться от славы. Однако слава, война и воинственность разрушают счастье семьи.
Равновесие между этими понятиями должно быть исключено, ибо только искоренение первых трех понятий в указанной последовательности может привести к воцарению мира и стабильности на всем культурном и политическом пространстве земли.
Можно ли это осуществить в современных условиях? Попробуем найти некий правильный путь, который так необходим нашему кризисному обществу.
Гёте жил в раздробленной Германии, но он призывал всех соотечественников отказаться от воинственности, чтобы обрести счастье:
Тот, кто воинственным пылом отравлен, Миром, единственным Счастьем, оставлен1.
Истоком современного гипермилитаризма является та же воинственность. Первой могущественной и опасной демонстрацией этого глобального рока стала Первая мировая война, катастрофические последствия которой привели к новой страшной катастрофе XX в. — ко Второй мировой войне. Гипермилитаризация после Второй мировой войны приняла скрытую форму, и воинственность стала распространяться в ужасающих формах и масштабах — это терроризм, локальные войны.
1 Гёте И.В. Фауст. М., 2007. С. 534—535.
Все эти явления подрывают смысл человеческого существования в рамках определенной культуры и созидание личности в условиях семьи. Счастливая семья является основой стабильности и процветания государства. Этот главный принцип человеческого существования на основе христианской религии полностью исключается при доминировании воинственности, ибо у воинственности другие цели и задачи.
Воинственность стремится к войне, чтобы упрочить свое законное и культурное существование в патриотизме и героизме.
Рассмотрим, как сочетаются патриотизм и героизм, что является идеалом, итогом патриотического поведения личности. Разумеется, признание героизма. Герой-патриот, став однажды культурным достоянием общества, ведь о нем слагают песни, снимают фильмы, пишут романы, находит миллионы подражателей.
Понятия "великая личность", "герой" и "патриотизм" неразрывно связаны, ибо нет великой личности без патриотических и героических деяний2. Однако не все патриоты становятся героями.
Великие личности истории немыслимы без войны, так как, окруженные славой своих героев-полководцев и солдат, они видят результат своих героических и патриотических деяний, т.е. победу своих великих планов. Победа также тесно связана с героизмом.
От прославления героизма государство выигрывает, ибо рядовые граждане получают урок культурной ценности — восхищение героическим.
Восхищение героическим происходит через мощное культурное оружие — через поэзию. Как известно, древние германцы прославляли своих героев в песнях, поскольку они были единственными источниками письменности.
Война является источником победы, славы и горя. Однако ее притягательную силу для мужчины нельзя отрицать. В "Фаусте" Гёте так определяет силу и глубину мужского характера, что особенно привлекает и очаровывает женщину:
Здесь что ни воин, тот герой.
Лишь тот вниманья женщин стоит,
Кто рад стоять за них горой3.
Самая главная надежда воина — это прежде всего вернуться со славой и победой, хотя такое счастье выпадает немногим:
2 См.: Федорова Е.С. Диалоги великих // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2012. № 1. С. 89—94.
3 Гёте И.В. Указ. соч. С. 520—521.
Дружиной грозной и жестокой, Любимцы славы и войны, Смелей вперед, сыны востока, И вы, о севера сыны!4
О необходимости и запрете войны говорят и спорят лидеры ведущих стран, но, видимо, самый точный ответ на этот вопрос дает Фауст: "Опять война? Мудрец не любит смут"5.
Славу можно добыть только в войне, поэтому император в "Фаусте" сожалеет об этой упущенной возможности:
Когда б от войн меня не отвращали, Я б славой был теперь уже покрыт6.
Однако и прибыльная сторона войны не ускользает от Гёте, когда Мефистофель восклицает: "Война, торговля и пиратство — три вида сущности одной", ибо и в пиратстве и в войне действуют одни и те же законы: «В ком больше силы, тот и прав. Никто не спросит: "Чье богатство? Где взято и какой ценой?"»7
Совершенно очевидно, что Гёте, показывая стремление мужчины участвовать в войне, раскрывает и ее грабительский характер.
Войну прославляет и известный немецкий социолог Х. Фрайер. Согласно Фрайеру, государство, чтобы существовать, должно завоевывать. Многие великие политики любили повторять его ставшее крылатым изречение: „Alle Politik ist Fortsetzung des Krieges mit veränderten Mitteln" ("Всякая политика есть продолжение войны другими средствами"). Государство „während der Waffenstillstände, die wir Frieden nennen" ("во время прекращения огня, которое мы называем миром") должно постоянно иметь в виду возвращение к нормальному состоянию — к войне8.
Шпенглер, озабоченный судьбой Германии и Европы после Первой мировой войны, также близок по своим взглядам относительно войны с Фрайером. В работе "Годы решений" Шпенглер призывает нас и убеждает: "Человеческая история в эпоху высоких культур есть история политических держав. Формой этой истории является война. Мир тоже есть история, но как продолжение войны другими средствами" („Menschliche Geschichte im Zeitalter der hohen Kulturen ist Geschichte politischer Mächte. Die Form dieser Geschichte ist der Krieg. Auch der Friede gehört dazu. Er ist die Fortsetzung des Krieges mit anderen Mitteln")9.
4 Там же. С. 521.
5 Там же. С. 550.
6 Там же. С. 558.
7 Там же. С. 569.
8 См.: Хёйзинга Й. Тени завтрашнего дня. СПб., 2010. С. 83.
9 Шпенглер О. Годы решений. Екатеринбург, 2007. С. 42.
Точнее всех состояние солдата от пережитого в войне передает Бёлль в рассказе "Завещание": „Jeder Abschied eines Soldaten ist im Grunde ein Abschied für immer. Welch eine Masse, ja wahnsinnige Masse von Schmerz haben die Urlauberzüge durch Europa gewälzt. Ach, könnten diese besudelten Flure sprechen, diese verschmierten Fensterscheiben schreien und würden doch endlich die Bahnhöfe, diese grauenhaften Bahnhöfe, würden sie doch endlich anfangen zu brüllen von den Schmerzen und Verzweiflung, die sie gesehen haben. Es würde keinen Krieg mehr geben"10 ("Каждый солдат прощается навсегда. Никогда больше не было бы войны, если бы эти грязные тамбуры и заляпанные оконные стекла поездов наконец-то заговорили, и жуткие вокзалы наконец-то начали бы от увиденной боли и разочарования издавать звериный рев").
„Ach, könnten die Gefallenen reden, die von irgendwelchen Zügen in den Tod geschleppt wurden mit grauen und traurigen Gesichtern, die Tasche voll von Marmeladen. Könnten die Gefallenen reden, es würde keinen Krieg mehr geben" ("Никогда больше не было бы войны, если бы павшие в бою, которых очередной поезд умчал навстречу смерти, заговорили").
«Ach, gäbe es nur Infanteristen, das ganze Geschrei Krieg oder Nichtkrieg wäre überflüssig. Es gäbe keinen mehr. Alle diese übriggebliebenen Helden, diese Spezialisten, für die der Krieg ein Sport war, ein Sport, der den Reiz hatte, ein bisschen gefährlich zu sein, alle diese Schwätzer loben den Krieg und sehnen sich aus der Langeweile ihres bürgerlichen Stumpfsinns zurück nach jener Zeit, „als noch"... Ach, hätte es nur Infanteristen gegeben! Früher bedurfte es keines Wortes, um den Krieg verächtlich zu machen. Jedermann wusste, dass er grauenhaft war, eine Pest, ein Schrecken. Sehen Sie heute diese sentimentalen Idioten an, die ihre gepolsterten Stiefelchen unter die Pulte ihrer langweiligen Büros stecken»11 («Если бы была только пехота, то исчез бы весь этот крик о войне и не войне. Больше не было бы войны. А всех этих выживших героев, этих специалистов, для которых война была и есть спорт, война привлекает, ибо она содержит в себе опасность. Все эти болтуны расхваливают войну и от скуки и своей природной тупости мечтают о том времени, "когда еще". Слов раньше не нужно было, чтобы заставить человека презреть войну. Каждый знал, что война страшна, что война — это чума и ужас. Взгляните сегодня на этих идиотов, прячущих свои пока "отдыхающие" сапоги в своем скучном бюро под пультом») (пер. авт.).
Эти воспоминания и оценка событий Бёлля связаны со Второй мировой войной, но, подчеркивая, где сторонники войны хранят
10 BollH. Das Vermächtnis. München, 2005. S. 57.
11 Ibid. S. 58.
свои военные сапоги, не стоит сомневаться в том, что они готовы к новой войне.
В словах "война", "страдания", "смерть", "гроб", согласно Гёте, слышны грамматические свойства, они приводят в расстройство, и "мы не желаем этого родства"12. Для современного кризисного общества было бы, видимо, спасением, если бы все эти слова остались только в словаре „im Wörterbuch des Unmenschen", т.е. в языке побежденного национал-социализма.
Возвращаясь к проблеме итогов после войны, убедительнее всего звучат слова немецкого писателя Е. Кестнера о древнем, вполне справедливом обычае, что "убившего тещу обезглавливают, тот же, кто убивает сотни тысяч, удостаивается памятника" („Wer seine Schwiegermutter totschlägt, wird geköpft. Das ist ein uralter verständlicher Brauch. Wer aber Hunderttausende umbringt, erhält ein Denkmal") (пер. авт.)13.
Отсюда следует, что слава и героизм ценятся выше человеческой жизни, но без смерти человека полководец не может себе "добыть" желанного памятника и увековечить себя. Уничтожить войны, утвердить мир на земле — историческая миссия, которую до сих пор не решила ни одна политическая партия мира. Но в войне погибают не слабые духом и физически, война — место, "где за отечество из рода в род цвет человечества кровь отдает"14.
О бессмысленности использовать войну как единственный разумный способ решения политических вопросов говорит великий культуролог Хёйзинга. Он настоятельно призывает всех политиков, "что нет никакой разумной причины считать, что великие войны этого века или какие-либо войны в прошлом должны были происходить именно так, как они происходили, что державам нашей планеты было предопределено вступить в битву друг с другом, чтобы уничтожить и себя самих, и культуру"15.
Довольно любопытное определение войны дает Шмитт: "Война — это вооруженная борьба между народами"16. Шмитт определяет критерий политического как различение друга и врага. Если враг нападает, то воля к отражению атаки является "совершенно само собой разумеющимся"17.
Шмитт, по словам Майера, с большой проникновенностью говорит об отпоре врагу, "настоящему" врагу, "собственно врагу".
12 Гёте И.В. Указ. соч. С. 429.
13 Duden. Zitate und Aussprüche. Bd 12. Dudenverlag, 2002. S. 768.
14 Гёте И.В. Указ. соч. С. 535.
15 Хёйзинга Й. Указ. соч. С. 201.
16 Цит. по: Майер Х. Карл Шмитт, Лео Штраус и понятие политического. М., 2012. С. 30.
17 Там же. С. 28.
Враг-агрессор разоблачил себя, и всякое государство как политический субъект имеет право по своему усмотрению сразиться с врагом. Однако у Шмитта в тени остается вопрос о том, насколько это государство самостоятельно действует в качестве обозначенного врага. Вопрос о скрытом "подталкивании" к войне и ее развязывании другой могущественной и даже более заинтересованной стороной для него не существует. Убедительным доказательством этого предположения могут служить высказывания и публикации в Германии перед Первой мировой войной.
По мнению немецкого писателя Бёлля, слова действенны, "слова могут подготовить войну, могут спровоцировать ее, но не всегда слова могут установить мир"18.
Развлекательный немецкий журнал для семьи "Гартенлаубе" тоже обосновывал словами необходимость Первой мировой войны. Социолог Аммон еще в 1913 г. заявлял, что именно война "является самой идеальной формой естественного отбора и победа сильного и поражение слабого" тоже естественный отбор19. Аммон настойчиво призывал молодежь полюбить войну, ибо "если бы отменили войну, то возобладали бы эгоизм и опасная жажда наслаждений, они подорвали бы культуру и, наконец, целостность народа"20.
Сторонник войны Гибихенфельз также считал, что запрет на войну привел бы к "господству слабых вместо сильных", уничтожил бы все физические, нравственные и социальные задатки человечества, и миром правили бы, считал он, корыстолюбие, власть золота, и решающей стала бы экономическая борьба21. Война так привлекательна и необходима для него, что он просто успокаивает противников войны, заявляя, что "с последствиями Тридцатилетней войны немецкий народ справился быстро, но еще тридцать лет мира погубили бы сегодняшнюю империю навсегда"22.
Доктор Роедер, анализируя финансовую готовность Германии к войне, успокаивал противников войны на страницах журнала, что для будущей войны в Европе Германской империи, по расчетам финансовых политиков, необходимо 500 млн, а Имперский банк уже в 1912 г. мог выделить 507. Лучше всего о потребностях войны, по утверждению Роедера, сказано в изречении французского маршала Тривульцио: "Три вещи необходимы для ведения войны — деньги, деньги и еще раз деньги" („Zum Kriegführen sind drei Dinge nötig: Geld, Geld und nochmals Geld")23.
18 Бёлль Г. Язык как оплот свободы // Собр. соч. Т. 3. СПб., 1996. С. 642.
19 Die Gartenlaube. Leipzig, 1913. S. 14.
20 Ibid. S. 14.
21 Ibid. S. 15.
22 Ibidem.
23 Ibid. S. 146.
Аммон поддерживает всех сторонников и глашатаев войны и делает заключение о том, что у них убедительные доказательства в пользу "необходимости войны как творца, хранителя и двигателя культуры"24.
Всем этим авторам можно возразить вышеприведенными словами Бёлля о том, что болтуны прославляют войну. Их целью должна была бы стать задача, как научить народ и лидеров держав презреть войну и тогда они, видимо, свое имя болтуны смогут сменить на достойное вечной славы имя провидцы. Чтобы презреть войну, необходимо отказаться от воинственности и гипернационализма, не искать славы военной и добычи как в древние времена, протянуть руку врагу и сделать его другом. Тогда не придется вести "войну против войны", ибо, по мнению Шмитта, это опасно для всего человечества, лучшая кровь и цвет человечества будут сохранены для продолжения рода человеческого.
Не подлежит сомнению, что те, кто выбрал одобрение войны, должны были объявить войну заклятым врагом. Презрение к войне, следовательно, отказ от воинственности должны стать главным намерением нового политика и теоретиков политического анализа. Этот серьезный и судьбоносный вопрос времени должен обрести свое правовое, политическое и культурное основание, и тогда разделение человечества на группы друзей и врагов исчезнет из политического и культурного лексикона.
Можно заключить, что сторонниками войны в Германии было возведено здание теории обоснования необходимости войны, они пробудили, к сожалению, опасную веру в свои слова, ставшие потом смертоносными для миллионов невинных людей. Война за отечество, как известно, разразилась в 1914 г. Однако из их прямых призывов к войне следует, что они чувствовали совпадение своих взглядов со стремлением ведущих держав развязать войну.
Бёлль справедливо замечает, что "политику вершат словами, что именно слова сделали человека объектом политики и заставили его претерпеть все беды истории, да, слова, сказанные, напечатанные; это исходит из знания, что средства, формирующие общественное мнение, общественный настрой, всегда пользуются словами"25. Бёлль подвергает резкой критике средства массовой информации и полагает, что пресса, радио и телевидение должны нести ответственность за свои слова.
Природу и смысл войны в числе первых пытался постичь крупнейший знаток человеческой души Ф.М. Достоевский. От имени
24 Ibid. S. 15.
25 Бёлль Г. Указ. соч. С. 643; см. также: Загрязкина Т.Ю. Речь о культуре, или Что мы изучаем // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2010. № 2. С. 7—20.
парадоксалиста Достоевский раскрывает нам привлекательную для человека сторону войны. Парадоксалисту дикой кажется мысль, что война есть бич для человечества. Он защищает войну, он находит, что война есть самая полезная вещь. "Один только вид войны ненавистен и действительно пагубен: это война междоусобная, братоубийственная. Она мертвит и разлагает государство, продолжается всегда слишком долго и озверяет народ на целые столетия. Но политическая, международная война приносит лишь одну пользу во всех отношениях, а потому совершенно необходима"26.
По мнению парадоксалиста, люди идут не убивать друг друга, а, напротив, идут жертвовать собственной жизнью, отстаивая своих братьев и свое отечество или даже просто отстаивая интересы своего отечества.
Парадоксалист уверен, что человечество любит войны, а когда война, то у всякого праздник в душе и человек несчастьем войну называет лишь из приличия: "Кто унывает во время войны? Напротив, все тотчас же ободряются, у всех поднят дух, и не слышно об обыкновенной апатии или скуке, как в мирное время. А потом, когда война кончится, как любят вспоминать о ней, даже в случае поражения!"27
Долгий мир, согласно парадоксалисту, ожесточает людей, производит апатию, низменность мысли, разврат, притупляет чувства. Однако, по его убеждению, война развивает братолюбие и соединяет народы, война освежает людей, война менее обозляет, чем мир, да и человеколюбие всего более развивается лишь на поле битвы.
Описывая состояние своего героя, горячего сторонника войны, Достоевский его словами обосновывает патриотический героизм народа за отечество во время войны, ибо "война равняет всех во время боя и мирит господина и раба", и благодаря этому "наступает полное равенство героизма"28. Достоевский погружает нас в мир парадоксалиста, который так страстно и горячо отстаивает привлекательность и необходимость войны для народа, для искусства и экономики, однако и он хочет знать и готов возрадоваться, "когда раскуют мечи на орала". "Но вопрос: когда это может случиться?"29
Словами "когда это может случиться" Достоевский своего парадоксалиста подвел к пониманию необходимости уничтожения войны, но в то же время через него показывает нам, что у определенной части народа есть любовь к войне. Вот почему Достоевский не спорит с ним, а заключает свое несогласие с ним в одном точном
26 Русские философы о войне. М., 2005. С. 11.
27 Там же. С. 12.
28 Там же. С. 16, 17.
29 Там же. С. 14.
слове и называет его мечтателем. Достоевский считает, что с мечтателями спорить нельзя.
Слово "мечтатель" следует здесь дополнить "о войне", в немецком языке это романтик, романтик войны. Именно романтики войны своими романами о войне привели в Германии к новой мировой войне. Однако мнение о том, что романтиками войны являются единицы, что достаточно их осудить и тогда наступит братское объединение народов без войны, не уничтожило до сих пор войну. Достоевский подводит нас к четкому пониманию того, что в народе есть мечтательное, романтическое стремление к войне, ведь только на войне можно стать героем-патриотом и гордиться этим, но искоренять и уничтожать войну не народ должен, а правители, ибо не народ объявляет войну, а правители. Кажется, что это легко решить, однако стремление стать после войны великим политиком или правителем, а заодно решить и экономические вопросы заставляет "любить войну" как прибыльное дело.
Однако и после Первой мировой войны человека активно продолжали восхищать словом о необходимости новой войны. Новые политические труды содержали в себе определенную долю смертоносных слов, ибо они не проклинали войну, а предрекали ее будущее и вечное существование.
Человек активно вовлекался в политику, и это совпадает с мнением Шмитта, что "политическое есть существенная черта человеческой жизни; в этом смысле политика — это судьба; поэтому человек не может избежать политики"30.
Положения и воззрения Шмитта оказали существенное влияние на новое поколение романтиков войны и само прославление войны. Работа Шмитта вышла в 1927 г., однако для сторонников войны его положение о ее необходимости и неизбежности не утратило ценности и сегодня: «Проклинать войну как человекоубийство и потом требовать от людей, чтобы они вели войну и убивали на войне и были готовы, что убьют их самих, чтобы "никогда больше не было войны", — это очевидный обман»31.
Поскольку Шмитт утверждает, что политика — это судьба человека, война — необходимая составляющая, вечный спутник многострадального солдата-человека, то возникает вопрос: куда исчезло слово, убедительное и спасающее положение, приводящее народы к миру и согласию и возводящее самих изрекающих это слово политических личностей до уровня великих?
О силе слова, мысли и дела с большой буквы настойчиво напоминает нам Гёте в "Фаусте": "В начале было Слово".
30 Майер Х. Указ. соч. С. 126.
31 Там же. С. 127.
В начале Мысль была.
В начале было Дело32.
Эта последовательность сочетания мысли, слова и дела, если бы ее придерживались политики, отвечающие за народ в своем государстве, могла бы спасти те же народы от катастрофы войны и немыслимых человеческих страданий. Человек и так уже по своей природе живет в страхе перед богом, и немецкое написание этого слова с большой буквы die Angst точнее всех языков передает состояние души человека. Вечная мысль о грядущей и необходимой войне в сочетании с Angst перед богом за свое существование — слишком большая нагрузка для человека, так как силы, данные ему для культурного и социального созидания и творчества, используются для совершенно других целей — для уничтожения врага, ибо он не друг.
Ценностное и культурологическое осмысление слова, воинственности и войны в творчестве Гёте, Достоевского, Бёлля, культурологических и политических работах Хёйзинги и Шмитта говорит об актуальности данного вопроса для современного кризисного общества.
Национальные чувства, принявшие форму гипернационализма, маскируясь в патриотизм, исключают другие нации из культурного и политического диалога, они заставляют народы пребывать в ожидании вечной войны. Огромный урон для культурного и социального развития личности от такого психологического напряжения очевиден. Однако для его искоренения прилагаются недостаточные усилия и со стороны политиков, и со стороны культурологов.
Слова "воинственность", "война", "страдания", "смерть", приводящие в расстройство, должны быть искоренены из лексикона, так как для них уже и так достаточно пространства в повседневной жизни пребывающего в страхе человека. А политики, если они хотят быть мудрыми, должны избегать войны как обязательной, неизбежной и идеальной формы существования государства, ибо, следуя великому Гёте, мудрец не любит смуты.
Хёйзинга не дает нам ответа, как уничтожить войну и преодолеть культурный кризис, Шмитт и Шпенглер предрекают человечеству вечное ожидание войны.
Гёте призывает нас отказаться от воинственности и обрести счастье, Достоевский ждет того славного часа, когда перекуют мечи на орала, только слово, великое слово, согласно Бёллю, может
32 Гёте И.В. Указ. соч. С. 184.
привести к миру и возрождению культуры. В этом призыве трех великих писателей содержится главный смысл, взывающий к постижению.
Список литературы
Бёлль Г. Язык как оплот свободы // Собр. соч. Т. 3. СПб., 1996. Гёте И.В. Фауст. М., 2007.
Загрязкина Т.Ю. Речь о культуре, или Что мы изучаем // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2010. № 2.
Майер Х. Карл Шмитт, Лео Штраус и понятие политического. М., 2012. Русские философы о войне. М., 2005.
Федорова Е.С. Диалоги великих // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2012. № 1. Хёйзинга Й. Тени завтрашнего дня. Человек и культура. СПб., 2010. Шпенглер О. Годы решений. Екатеринбург, 2007. Boll H. Das Vermächtnis. München, 2005. Die Gartenlaube. Leipzig, 1913.
Duden. Zitate und Aussprüche. Bd 12. Dudenverlag, 2002.
