CC BY
30
© Л.Н. Шадрина, 2008
УДК 165.725 ББК 87.22
СЛОВО В ПОИСКАХ СМЫСЛА
Л.Н. Шадрина
В статье представлен компаративный анализ понимания слова и связанного с ним смысла в номинализме и философском реализме. Показана ограниченность философского формализма и неопозитивизма, сосредоточенных исключительно на строении слова, его внешней форме. Дана критика структуралистской идеи расшифровывания смысловой символики языковых структур, а также постмодернистской идеи отрицания смыслонесущей функции слова. Рассмотрено понимание слова в герменевтике и в символической концепции слова А.Ф. Лосева.
Удивительна глубина слов Твоих! Вот перед нами их поверхность, - она улыбается детям, но удивительна их глубина, Боже мой, удивительна глубина! С трепетом вглядываешься в нее, с трепетом прочтения и дрожью любви.
Августин Аврелий
Ключевые слова: номинализм, слово, сак-ральность, философские школы, философский формализм, постмодерн, символическое слово.
В лабиринте философской мысли нет совершенно тупиковых путей. Рассмотрение различных попыток концептуализации разумного человеческого слова в исторической перспективе придает характер аксиоматичнос-ти этому положению. Так или иначе, но различные и даже антиномичные философские трактовки слова (реалистическая и номиналистическая), сложившиеся еще в средневековой философской мысли, проросли на концептуальном поле современной философии и принесли новые плоды. При этом сама траектория философского поиска оказывается весьма причудливой: возникшие как диаметрально противоположные и параллельно развивающиеся концепции слова с течением времени начинают то конвергировать, то вновь расходиться. Но одно остается неизменным - философы неустанно ищут смысловой упор для разумного человеческого слова. И даже когда они отказывают слову в его смысловой обеспеченности со стороны
объективного смысла (первосмысла), сама логика философского дискурса приводит их в конечном счете (осознанно или нет, в данном случае не столь важно) к тому, что привязанное к человеческому опыту слово, слово-знак, предполагает сверхразумное, предпосланное Слово-смысл.
Номиналисты начали с того, что оторвали слово от его бытийного корня, привязали его к чувственному опыту, имеющему дело лишь с акциденциями и качествами, и наделили его исключительно коннотативным значением. В таком направлении философия слова развивается начиная от Оккама и Дунса Скота до Юма и Канта и, наконец, до Витгенштейна.
Сначала слово соотносится с вещью, а затем вещная реальность сводится к языковой функции. И вот уже нет мира как такового, а само понятие «реальный мир» берется в кавычки на основании того, что реальность «неосознанно строится на основе языковых привычек» [10, с. 131].
Вместо классической теории имен, искавшей за словами языка их исконные корни, соединяющиеся с первичными смыслами, в
центре внимания оказываются грамматические законы, не сводимые ни к каким универсальным законам представления и мышления (см.: [11, с. 209]). Смыслы начинают определяться через грамматическую систему. И вот уже предложение, а не слово человеческого языка, слово, так сказать, с маленькой буквы, занимает место сакрального Слова.
Если рассматривать развитие номиналистической концепции слова в исторической перспективе, то становится очевидным, какие бы маневры не предпринимали адепты оккамистс-ки ориентированной философии, в конечном счете они попадают в плен к потаенному сверхчеловеческому разуму, будь то предпосланное человеческому слову Слово-смысл или «мегаграмматика», выходящая за пределы конкретного грамматического строя и обеспечивающая возможность межъязыкового, межкультурного взаимопонимания и, что существенно, возможность говорить о языке как таковом.
Иной путь философского «исправления» восходит к средневековому реализму. Философское внимание реалистов привлечено исключительно к смыслу. У реалистов, как известно, дух не проявляется в вещах, он бесплотен. Самым влиятельным философским умом XIX в., последовавшим путем Эриугены, Росцелина, Ансельма, является Гегель, в философской системе которого дух в его диалектике противопоставлен миру самих вещей, движение которых подменяется движением мысли о них. Другой значительной философской фигурой, мыслящей в рамках данной парадигмы, был
Э. Гуссерль, влияние которого на развитие европейской философии ХХ в. невозможно переоценить. Кредо его теории познания - созерцание «чистых феноменов», то есть самих сущностей, и их переживание. Гуссерль отказывается говорить о каких-либо возможных структурах бытия вне сознания, хотя при этом вполне осознает, что методологическое ядро его феноменологии - рефлексия второго уровня, в которой мир осознается «тематически», в качестве окружающего мира, горизонта, - не имеет выхода к реальному богатству связей с миром, воспринимаемым в непосредственном опыте [9, с. 99-102].
Еще один путь «исправления» слова был проложен в конце XIX - начале ХХ в. С. Малларме и нашими отечественными поэтами фу-
туристами - В. Хлебниковым, Д. Бурлюком, А. Крученых и др. Была поставлена цель -разрушить формальную сторону слова и тем самым освободить его творческую энергию. Получавшиеся в результате этого «за-умные» слова должны были стать, по мысли теоретиков, денотативно укорененными словами, составить «звуко-речь» глубин, вырвавшуюся за границы логической формы. Этот путь неверия в разумное человеческое слово нашел своих последователей в ХХ в. среди философов постмодернистов, которые выступили с идеей избавления от принудительности логических языковых форм и поставили в связи с этим задачу «дурачания» языка (Ж. Делез).
Философский формализм так же, как и неопозитивизм в форме аналитической философии, сосредоточен только на одной стороне слова, игнорирует его синтетический характер. Слово представляет собой одновременно и факт языка, и факт личной духовной жизни. Оно держится противоречивым единством внешней и внутренней формы. Внешняя форма - это строение слова. Это жесткий каркас, отвечающий требованиям его общезначимости. Эта форма не имеет отношения к творчеству, не изобретается, она дается уже готовой. В то время как внутренняя форма слова представляет собой факт личной духовной жизни. Благодаря внутренней форме слово способно рождаться всякий раз заново, оно становится неповторимым, живым и текучим, музыкальным словом.
Хотя в целом историческая победа оказалась за наследниками Оккама, поиски соотношения между Словом и словом, между словом и вещью, между Словом и миром вещей не прекращались. Конец Х1Х в. знает еще одну фундаментальную попытку решить проблему смыслообеспеченности слова. Первым, кто бросил вызов господствующей философской традиции, отрывающей слово от телесной реальности, и выступил против окаменелого слова классического просвещенческого дискурса, был Ф. Ницше. Из телесного, бессознательного у Ницше проступает присущая каждому человеку и обусловливающая все его важнейшие поступки сверхсознательная сила - «воля к власти». Дальнейший шаг в этом направлении сделал З. Фрейд. Он предпринял попытку расшифровать смысловую символику бессозна-
тельного, тем самым предполагая саму возможность тождества между разумным словесным дискурсом и скрытым, подлежащим герменевтическому прояснению дискурсом Другого. На этой же предпосылке развертывается и структуралистская трактовка бессознательного, предложенная в середине ХХ столетия Ж. Лаканом. Понимая бессознательное как речь большого Другого, французский философ пытается рационализировать формальную структуру бессознательного, прочитать речь Другого, обращаясь к анализу языковой структуры [6, с. 5556; 7, с. 123]. Связь же между Словом и словом, согласно Лакану, обнаруживает себя в том месте, где желание пересекает и нарушает логическую форму [7, с. 155].
Именно с лакановской категорией «желание» связывают надежду на освобождение слова от смысла, то есть на разрушение концепции слова, присущей классической парадигме, такие влиятельные западные философы-постмодернисты, как Ж. Батай, М. Фуко, Ж. Деррида, Ж. Делез, Ю. Кристева. Эротизированное и экстатизированное тело, а не слово пропускает к тайне бытия, полагают вышеназванные теоретики, составляющие верхний этаж философского постмодерна. Тело, как они считают, воспринимает бытие непосредственно, отвечает на его воздействие универсальными знаками, составляющими «естественный язык». Но что парадоксально, антивизуалистская концепция тела, от которой отталкивается философский постмодерн, приводит к деонтологизации тела, превращает его в воображаемый образ, то есть в феномен сознания.
Для постмодернистской концепции слова характерна элиминация слова как смысло-несущей единицы. Слова предстают как вторичные знаки, утратившие свои денотативные значения. Они наделяются исключительно коннотативными значениями, зависящими от социокультурного контекста. Смысловая автономность слова исчезает. У Деррида на этот счет имеется специальный термин - «след» (см.: [5, с. 166]). Знак, как утверждает Деррида, обозначает не столько предмет, сколько отсутствие его наличия. Бесконечное подразумевание, игра смыслов призваны прежде всего философски дискредитировать само понятие истины, абсолютного смысла.
М. Эпштейн верно подмечает [13, с. 167], что дерридеанское понятие «след» не дезавуирует метафизику с ее идеей тождества и, соответственно, смысла. След, очищенный от всего, следом чего он является (первослед), становится неотличим от вещи или от понятия в их тождественности себе, он приобретает значение смыслообеспечивающего первоначала, как верно указывает философ [там же].
Следует сказать, что сами французские философы осознают теоретическую уязвимость идеи смыслового несоответствия всякого слова. «Несоответствие всякого слова... по меньшей мере должно быть высказано», - рассуждает Ж. Деррида. Но «стоит кому-либо открыть рот для осмысленного высказывания», как он «соскальзывает в правоту Гегеля», то есть попадает в рабство к вожделеющему смысла дискурсу, признает философ [4, с. 151-152].
Констатация смыслового несоответствия слова предполагает предварительное владение положительным фиксированным критерием. И даже в том случае, если этот критерий является достоянием внутреннего опыта, опыта трансгрессии в сферу безмолвия и «немыслия», то остается без ответа самый главный вопрос: как этот опыт удерживается и становится знанием. И что важно, само понятие «знание» предполагает субъекта носителя знания. В итоге получается, что неспособное к самообъективации в слове Я десубъективизируется, распыляется, ши-зофренизируется. Подходящим местом для такого странного Я будет «лечебница имени Босха», где его станут кормить из ложечки, одевать, а оно не будет знать, что есть действительность, а что есть сон и кто такой Босх.
Философия ХХ в. знает обстоятельную попытку реабилитации слова как смыслонесущей единицы языка. Эта попытка была предпринята Х.Г Гадамером (см.: [3]). В его интерпретации слово изначально по отношению к языку. Оно принадлежит самой вещи. В нем проявляется самопоказывающая себя истина [там же, с. 484485]. Но что же такое слово, какова природа слова? На этот вопрос Гадамер не дает ответа, характеризуя слово как «чудо» [там же, с. 487-488]. Он останавливается на констатации того, что слово не есть знак и не есть вещь и что оно не совпадает с интерпретатором.
Как нам представляется, проблема, с которой сталкивается в трактовке слова Гада-
мер, находит свое решение в философии слова, которую развивает А. Лосев [8]. Его концепция слова и языка противостоит как релятивистским концепциям, сомневающимся в самой возможности посредством языка выразить сущностный смысл, так и концепциям, рассматривающим язык как субстанциональную обитель истины и лишающим слово его субъективно-творческого, собственно человеческого, начала (М. Хайдеггер и Х.Г. Гадамер). Отталкиваясь от православной доктрины существования разных, иерархически упорядоченных в своей цельности форм энергийного выражения сущности, русский философ онтологизирует слово. Сама Вселенная, весь мир, в представлении А. Лосева, - это выраженное имя или слово. Слово есть смысл, сущность. Весь мир, включая неживые вещи, - лестница разной степени сущего, разной степени словесности, «затверделости» или жизненности слова [8, с. 5253]. Человеческое слово, с его точки зрения, представляет собой лишь один из видов слова в его широком понимании. Оно - мост между субъектом и объектом воспринимающим и воспринимаемым, познающим и познаваемым. Живое слово - поле сознательной встречи с предметами, с их внутренней жизнью. Оно -не просто звук, «но постигнутая вещь, с которой осмысленно общается человек» [там же, с. 148]. Слово и есть сама вещь в аспекте своей понятности для человека, в аспекте своей общительности, утверждает русский философ [там же, с. 155].
Лосевская концепция слова синтетична и диалектична. Человеческое слово, «мысле-слово», как и человечекский субъект, есть результат всех энергем, которые только мыслимы, утверждает философ. Будучи более высокой степенью словесности, оно диалектически включает в себя все моменты слова, и его адекватное описание возможно, только если раскрыть все формы бытийной выраженности слова как такового, включая человеческое тело [там же, с. 139].
Русский философ развивает свою концепцию слова, отталкиваясь от философии реалистического символизма. И это, на наш взгляд, позволяет ему избежать теоретической трудности в понимании слова, с которой сталкивается Гадамер, фиксирующий несовпадение слова со знаком и образом, но не видящий опос-
редующего момента, снимающего в диалектическом синтезе эти противоположности. Символическая интерпретация слова, которую дает А. Лосев, позволяет понять, как возможно совпадение слова с вещью и с интерпретатором. Слово, в понимании А. Лосева, символично. Символ - «это некий неразгаданный икс, который как-то дан в своих энергиях» [там же, с. 89]. Символ прозревает сквозь действительность мира, понятую в аспекте ее явленности, энергийной выраженности, иную, более действительную, невыявляемую до конца сущностную реальность. Согласно Лосеву, и всякая вещь, выступающая со стороны своей проявленной, образной, воплощенной, но до конца «не-исследимой» сущности, и всякое мысле-слово, будучи так же, как и вещь (но в большей степени), энергийно выраженной смысло-сущнос-тью, есть символ. Так русский философ обосновал идею тождества между вещью, словом и интерпретатором.
Символическое слово трактуется А. Лосевым так же, как и другими философами, стоящими на позициях реалистического символизма (Вяч. Ивановым, А. Белым и, наконец, имяславцем П. Флоренским), не только и не столько со стороны указующей, означающей его функции и не только онтологически, как было сказано выше, но соборно. Человеческое слово приобщает говорящего к надындивидуальному общечеловеческому соборному единству [12, с. 234], «вживляет» его во всеединую мистическую целостность персо-налистски трактуемого бытия.
Важно отметить, что парадигме реалистического символизма как феномену русской философской культуры присущ эротизм в широком понимании этого слова. Пафос реалистического символизма - это эрос божественного устремления к Реальнешему Сущему.
О попытке смысловой реабилитации слова свидетельствует работа одного из виднейших представителей постструктуралистски-постмодернистского комплекса идей Р. Барта «Фрагменты речи влюбленного» [1]. Р. Барт, так же как и русские философы, ведет речь об эротически напряженном слове и наделяет слово вертикальным смыслом. Пер-вословом, пропускающим в область предельных явлений человеческой жизни, он считает «холофразу» «Я-люблю-тебя», в которой
субъект и объект составляют единство [там же, с. 361]. И что существенно, французский философ пытается уйти от редукции Эроса к сексуализированной, экстатизированной телесности, столь характерной для постмодернистской философии. Но все-таки его Эрос «бескрыл». Он ограничен чувственностью, страданием и радостью влюбленного, его индивидуальным опытом и не имеет духовного, личностного измерения. Любовь в трактовке Барта не выводит человека за пределы своего Эго, к трансцендентно-имманентному Другому. Это нарциссическая любовь. Влюбленный Барта не знает духовно-душевно-телесной любви, любви созидательной, творческой, порождающей первоформы культурного бытия человека. Любви, которая делает возможным невозможное, выразимым невыразимое. Имперсоналистская, имманентистская методологическая основа и связанный с ней психологизм не дают возможности французскому философу прорваться от субъекта к Субъекту, от слова к Слову-смыслу.
Слово, одухотворяемое любовью, слово любящего является одновременно и фактом языка, и фактом личной духовной жизни. Оно держится напряжением между двумя его сторонами: внешне формальной и внутренне содержательной. Под воздействием любви «происходит таинственное и чудесное перерождение слова, оно звучит как бы из другого мира» [2, с. 54].
Путь, каким практически преодолевается разрыв между словом и Словом, указала нам христианская мысль. «Дабы мы не были младенцами, колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения... и познали Сына Божия» (то есть Логос. - Л. Ш.), необходимо
«созидать самих себя в любви», пишет апостол Павел в Послании к Ефесянам. Слова без любви, учит святой апостол в Первом Послании к Коринфянам, «медь звенящая или кимвал звучащий».
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Барт, Р. Фрагменты речи влюбленного / Р. Барт. - М. : Ad Мащпет, 1999. - 431 с.
2. Булгаков, С. Н. Тихие думы / С. Н. Булгаков. -М. : Республика, 1996. - 508 с.
3. Гадамер, Х.-Г. Истина и метод / Х.-Г. Гадамер. - М. : Прогресс, 1988. - 704 с.
4. Деррида, Ж. Невоздержанное гегельянство / Ж. Деррида // Батай, Ж. Танатография Эроса. -СПб. : Мифрил, 1994. - 375 с.
5. Деррида, Ж. О Грамматологии / Ж. Деррида. - М. : Ad Мащпет, 2000. - 512 с.
6. Лакан, Ж. Инстанция Буквы в бессознательном или судьба разума после Фрейда / Ж. Лакан. -М. : Пирамида, 1997. - 183 с.
7. Лакан, Ж. Образование бессознательного (Семинары. Книга V (1957/1958)) / Ж. Лакан. - М. : Логос, 2002. - 600 с.
8. Лосев, А. Ф. Философия имени // Лосев А. Ф. Из ранних произведений. - М.: Правда, 1990. - 655 с.
9. Проблема сознания в современной западной философии: Критика некоторых концепций. -М. : Наука, 1989. - 250 с.
10. Сепир, Э. Статус лингвистики как науки / Э. Сепир // Языки как образ мира. - М. : АСТ, 2003.- 568 с.
11. Уорф, Б. Наука и языкознание / Б. Уорф // Языки как образ мира. - М. : АСТ, 2003. - 568 с.
12. Флоренский, П. А. У водоразделов мысли / П. А. Флоренский. - М. : Правда, 1990. - 446 с.
13. Эпштейн, М. Философия невозможного / М. Эпштейн. - СПб. : Алетейя, 2001. - 334 с.
WORD SEARCHING FOR MEANING
L.N. Shadrina
The article presents comparative analysis of word understanding and its meaning in nominalism and philosophic realism. The author shows that philosophic formalism and neopositivism are limited and focused only on the word structure and its outer form. The article criticizes structural ideas of symbolic meaning decoding in language structures and postmodernist ideas negating the meaning-bearing functions of a word. The author considers word understanding in hermeneutics and in symbolic conception of word by A.F. Losev.
Key words: nominalism, word, sacrality, schools of philosophy, philosophic formalism, postmodern, symbolic word.
