CC BY
49
Е. А. Кузьминова
«СЛОВАРЬ ТРУДНОСТЕЙ» ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА XVII ВЕКА
Статья посвящена рукописному трактату нач.ХУН в. «Книга глаголемая буквы граммотичнаго учения» (РГБ, ф. 299, № 336, л. 23-57 об.), который был призван служить своеобразным «словарем трудностей» церковнославянского языка, справочником для построения и употребления марки-рованно книжных элементов. Значение этого трактата для истории славянской грамматической мысли определяется тем, что он демонстрирует переходный этап от текстологического подхода к грамматическому.
Ключевые слова: славянская грамматическая традиция, история русского литературного языка, церковнославянский язык, грамматическая норма, текстологический подход, грамматический подход.
The article is devoted to an early 17th century hand-written treatise "The Book Telling about Grammatical Learning" (Russian State Library, f.299, № 336, pp. 23-57 rev.) which was intended to serve as a kind of "the dictionary of difficulties" of the Church Slavonic language, a reference book for constructing and using marked bookish elements. The significance of this treatise for the history of the Slavic grammatical thinking is determined by the fact that it demonstrates a transitional stage from a textological approach to the grammatical one.
Keywords: Slavic grammatical tradition, history of the Russian literary language, Church Slavonic language, grammatical norm (standard), textological approach, grammatical approach.
В 1983 г. была опубликована статья Марины Леонтьевы Ремнёвой «О степени императивности норм "Грамматики" М. Смотрицкого 1648 года» [Ремнёва, 1983], в которой впервые была поставлена ключевая для истории славянской грамматической традиции проблема влияния грамматического описания на реальную книжно-языковую практику. Решение это проблемы как в данной работе, так и в последующих обобщающих трудах [Ремнёва, 1988; Ремнёва, 2003] позволило М. Л. Ремнёвой доказать, что в культурно-языковом пространстве России XVII в. грамматика была лишена императивной функции, а сам факт появления грамматических описаний не был тождественен утверждению грамматического подхода к книжному языку, поскольку основным ориентиром по-прежнему служила книжная традиция. И сама поставка данной проблемы, и ее решение создают перспективу, а следовательно, и стимул для дальнейших исследований, заставляя задуматься над процессами и механизмами переходного периода от текстологического подхода к грамматическому.
Возможность проследить, как в языковом создании, сформированном в рамках традиционного подхода и еще не оторвавшемся от образцовых текстов, развивается аналитическое осмысление языка путем систематизации языковых элементов и правил их выбора, предоставляет рукописный грамматический трактат «Кн!га глемага вЪкеы граммотичнаго оучеш'А» (далее КБ), дошедший до нас в сборнике 1622 г. из собрания Н. С. Тихон-равова (РГБ, ф. 299, № 336, л. 23-57 об.), см.: [Кузьминова, 2002]. Значение этого сочинения определяется еще и тем, что КБ позволяет с достаточной ясностью увидеть, какие проблемы находились в центре внимания наших далеких предшественников, как несовершенный грамматический аппарат, известный русскому книжнику XVI - начала XVII в., использовался им в его деятельности, как абстрактная грамматическая схема, заимствованная «ГО осмочаст'ны1А книз^» (л. 24 об.), т. е. из «грамматического канона» православия - трактата «О юсмихъ част^хъ слова», находила свое практическое применение, прилагаясь к конкретному языковому материалу.
КБ содержит расположенные в алфавитном порядке списки словоформ из канонических текстов с пояснениями грамматического, орфографического и лексикографического характера. Алфавитный принцип организации материала признается автором наиболее приемлемым и удобным для читателя [«Да всак влгочтивыг хотА о таковы1х лучшее навы!кно^., в сУа в^квъ! приник, оудов в них искомое имъ по ал=авит^ оврАфет просто ! нео^хнФренно» (л. 24 об.)] и в наибольшей степени соответствующим замыслу этого сочинения как словаря правильных книжных форм.
Цель своего труда автор видит в том, чтобы предупредить типичные ошибки, зафиксированные им в библейских и богослужебных текстах: «СУа ваквы! составлены! вУны! ради сеА, давы! ! прост^йшим ведомо вы!ло, родное ГО праваго. ! виновнаго ! д^йствена;! творитен аго; ! да познаетсА мажеска р^чы ГО жескУА, е ч^ раныств^ета др^га др^з^й. I да разамна вадй'тъ двойствены!А р^чи ГО множствены!х <...> Вид^х во многих ГО простоты! мажскаЮ р^чы женскою пишйфих, ! женскйЮ р^ мужскою; <...> И паки вместо множствены!А р^ч^ глют единствен^ю р^"1 во многих м^стех. <...> СУА ! ина таковаА вид^в ! слы!шав аз гр^выш, сжалихсА ! помофи всемогйфа вга над^гасА, потфахсА сУА ваквы! составити» (л. 23 об. - 24). Таким образом, лингвистическая рефлексия обусловлена здесь борьбой с повреждением канонического текста, задающего эталон языковой правильности. КБ была призвана служить своего рода «словарем трудностей» церковнославянского языка, справочником, к которому обращаются, чтобы проверить написание или употребление отдельных слов и форм.
Основной критерий отбора словарного материала задан автором в предисловии: объектом нормализации являются языковые единицы, «по дел же разума '¡мйфа», «по дел разума е сев^ содержатъ», т. е. те, которые могут отождествляться в языковом сознании и употребляться безразлично: «гаже мноз^м мнАтса ед'но выти, а не могйфим разс^дит7, гако тыа ЕелТе разтоАнТе меж^ совою им^т» (л. 24). Анализ номеклатуры КБ свидетельствует о том, что к «мнимо единым» единицам, требующим обязательного разграничения, отнесены, с одной стороны, омонимы, а с другой - такие неомонимичные формы книжного языка, которые подвергались смешению под влиянием живого субстрата.
Преодоление омонимии - ключевая проблема славянской лингвистической рефлексии и книжно-языковой практики начиная с XV в., когда впервые в трактате Константина Костенечского «СказЛн'е изьгаЕлкнно Ю писменех...» (ок. 1424-1426 гг.) получает обоснование принцип антистиха, т. е. принцип графико-орфографической дифференциации омонимов, положенный впоследствии в основу кодификации церковнославянского языка [Кузьминова, 2001; Кузьминова, 2011].
Уникальность КБ определяется во многом тем, что здесь предложен иной, альтернативный способ реализации этого принципа, отличный от традиционного, введенного Константином Костенечским и принятого в авторитетных орфографических руководствах XVI-XVII вв. («О мнЮжестЕ^ 1
0 ед'шстЕ^», «Сила соуфестЕ^ книжнаго писмЛ», «СказЛнТе о книжной премрости» и др.) и грамматиках Лаврентия Зизания и Мелетия Смотриц-кого. Отказываясь от стандартного (с теми или иными вариациями) набора орфографических оппозиций, наделенных смыслоразличительными функциями: о - ю, ^ - оу, е - е, а - а, и/Т - ы, ь - ъ, автор КБ предлагает реформировать славянскую орфографию по модели греческого алфавита, где строчные и прописные буквы пишутся по-разному (ср. А - а, Н -
и ввести «двообразное» начертание всех гласных букв: а - а, е - е, и - И,
1 -"), о - о - ю, ^ - оу, ъ - Ъ, ъ' - Ъ1, ь - Ь, а - А. Первый вариант написания кодифицируется в позиции абсолютного конца слова в формах единственного числа, второй - в формах двойственного и множественного:
а - а: Р ед.ч.//И=В мн.ч. тлТ'нстел - таТнстЕа (л. 50), Р ед.ч. м.р.// И=В дв.ч. м.р. фадАфа - фадАфа (л. 55);
и - И: Р ед.ч.// И=В мн.ч. врЛни - врЛнИ (л. 30), ноги - ногИ (л. 41 об.); ^ - оу: Д ед.ч.// Р=М дв.ч. прстл^ - прстлоу (л. 44 об.), В ед.ч. // Р=М дв.ч. роук^ - р^коу (л. 47 об.);
ъ - Ъ: И ед.ч.//Р мн.ч. врлгъ - врлгЪ (л. 32), Т ед.ч. м. и с.р.//Д мн.ч. ймъ - ймЪ (л. 38), И ед.ч. м.р. прич. // 1 л. мн. ч. наст.вр. «Зримъ кто ГО rn^xS. зримЪ мЪ1» (л. 36 об.);
ь - Ь: И ед.ч.//Р мн.ч. гонйтель - гонйтелЬ (л. 32 об.), ловитель -ловителЬ (л. 39 об.);
ъ1 - SI: Р ед.ч.// И=В мн.ч. вотъ - войнЪ1 (л. 31 об.), зв^здъ -зв^здЪ1 (л. 36 об.);
а - f: Р ед.ч.//И=В мн.ч. гаденУА - гаденУ' (л. 56 об.), И ед.ч. ж.р.//В мн.ч. м., ж.р. лЮВАфЛА - лЮВАфлА (л. 40).
В словаре также предпринимается попытка экстраполировать данный принцип на лексические омонимы и омоформы: «ДоЛгъ, злймовлнУе; I плки долгЪ м^рою» (л. 34); «Ткрылъ сокровифе. i плки гЛетсл, ГО крылЪ ПтйчУйхЪ» (л. 53 об.); «Шйлъ слпогй. ШйлЪ пошивллных, !лй тлчллных к^знецъ» (л. 55 об.).
При всей своей универсальности способ различения омонимичных форм посредством «двообразных» графем не получает дальнейшего развития и распространения в книжности. Причина, по-видимому, кроется в том, что в качестве второго «образа» гласных букв в ряде случаев были кодифицированы их скорописные начертания. Два «образа» графем, представленные в КБ, аналогичны двум типам славянских букв, которые приводит в своем букваре чешский иезуит Георгий Давид «Ехетр1аг characteris Moscovito - Ruthenici Duplicis Biblici et usualis. Cum eicentia Superorum» (Nissae, typus Christophori Lertz, civitatis Typographi, 1690). При этом первый «образ» соответствует «библейским» буквам («Character Biblicus») букваря, т. е. уставным/полууставным, второй же - «обычным» («Character usualis, profanus et communis»), т. е. скорописным. А поскольку сама скоропись была семантизирована, отчетливо соотносясь со сферой некнижного языка, внедрение ее элементов в практику книжного письма могло восприниматься негативно.
Наряду с орфографическим способом снятия омонимии, основанном на дистрибуции графических элементов, автор КБ прибегал в качестве дополнительного к грамматическому способу, предполагавшему дистрибуцию неомонимичных формантов. Так, путем распределения именных и адъективных флексий в КБ проводится дифференциация совпадающих форм прилагательных и причастий Р // В ед.ч. м. и с.р. и Т ед.ч. // Д мн.ч. м. и с.р.. За формой В ед.ч. м. и с.р. закрепляется именная флексия -л, за формой Р ед.ч. м. и с.р. - адъективная -лго: влгл члкл - влглго члкл (л. 27 об.), всесйлнл словл - всесйлнл (л. 31), ™юфл члкл - глюфлго (л. 32 об.), лювАфл - лювАфлго (л. 40), филосо=Афл - филосо=Афлго (л. 52 об.),
цел^юфа - цел^юфаго (л. 53 об.), чиста - чистаго (54 об.). Аналогичным образом в Т ед.ч. м. и с.р. зафиксирована флексия -о/емъ, в Д мн.ч. - -ь'/имъ: водрено оумо - водрены людем (л. 27 об.), елчно Дхомъ - Елчни Д^омЪ (л. 30 об.), готоео - готоеы (л. 32 об.), жиЕотЕорАфемъ - жиЕотЕорАфи (л. 35 об.), леоео - леоеы (л. 39 об.), надежномъ - надежны (л. 41 об.), тЕорАфе - тЕорАфи (л. 51).
Преодоление омонимии форм И ед.ч. м.р. // И мн.ч. м.р. полных действительных причастий достигается посредством оппозиции адъективной флексии -Ти и собственно причастной флексии -еи, которая выступает в КБ в качестве единственно нормативной в позиции И мн.ч.: глюфТи члкъ -глюфеи члцЪ1 (л. 32 об.), зрАфТи - зрАфеи (л. 36 об.), млАфТи - млАфеи (л. 40 об.), опраЕдашТ'и - опраЕдашеи (л. 43 об.), рождьшТи - рождьшеи (л. 47 об.), сотЕориЕшТ'и - сотЕориЕшеи (л. 48 об.), ^отАфТи - ^отАфеи (л. 53), гаЕиЕшТи - гаЕНЕшеи (л. 56 об.). В то же время нормализация флексии -еи в полном соответствии с общей концепции словаря приводит к устранению и межпарадигматической омонимии И мн.ч. м.р. прил. = И мн.ч. м.р. прич. О И мн.ч м.р. прил. // И мн.ч. м.р. прич.: влгочтЕТи - вогафеисА (л. 27 об., 28), ЕсемлтЕТи - ЕеселАфеисА (л. 30 об., 31), крЛснТ'и - крыюфеи (л. 39), слЛенТи - слышлешТа (л. 48 об.).
На дифференциацию форм направлено в КБ и искусственное грамматическое моделирование. В частности, формы простых претеритов, лишенные в церковнославянском языке категориального значения рода, включаются в систему родовых оппозиций: в 3 л. ед.ч. проведено «различте р*чей мужски ГО женски» в^ - в^Аше (л. 28). Основанием для подобного конструирования послужило отсутствие у первой формы и наличие у второй форманта -ш-, который соотносился с причастными формантами -ш- и -ф-, что и позволило автору КБ интерпретировать пару в^ - в^Аше по аналогии с краткими причастиями м. и ж.р., противопоставленными в позиции И ед.ч.: ср. пиеъ - пнеъши (л. 44 об.), влЛгодарА - влагодарАфи (л. 28). По-видимому, нестандарность такой нормализации автором осознавалась: аргументации своего решения он посвящает специальный комментарий, при том что в КБ как в словарном пособии объем метатекста сведен к минимуму: «раз^м^ЕЛй, гако ео есАки^ р^че мужски, шЛ 1 фЛ не прТемлюсА е женски, 1 шЛ, 1 фЛ, овоа прТемлютсА» (л. 28 об.).
Искусственному расподоблению подвергаются в КБ формы И и В мн.ч. существительных око и оухо. В обоих случаях суффиксальные образования, т. е. стандратные книжные формы множественного числа, совпадающие в И=В, кодифицируются как формы И мн.ч., а исконные формы И=В двойственного числа - как формы В мн.ч.: очеса - очи (л. 28), оушеса - оуши
(л. 32 об.). Нельзя исключать, что такая грамматическая переинтерпретация могла быть опосредованно обусловлена влиянием оппозиции И // В мн.ч. существительных мужского рода, которой в КБ уделено особое внимание (см. подробнее ниже). В самом общем случае, если оставить в стороне вопросы о характере основы, об оформлении категории одушевленности-неодушевленности и т. п., в книжном языке форма В мн.ч. (соворы!, злаки) соответствует унифицированной в живом языке форме И=В мн.ч. м.р., в то время как стандартные книжные формы И мн.ч. (совори, злацы|) таких соответствий не имеют. Возможно, по этой же модели церковнославянские формы очеса и оушеса трактуются как формы И мн.ч., а формы очи и оуши, использующиеся в живом языке в позиции И=В мн.ч., - как формы В мн.ч.
Помимо омонимичных форм объектом систематизации языкового материала в КБ являются специфически книжные элементы, которые под влиянием живого языка могли восприниматься как тождественные, взаимозаменимые варианты, что и обусловливало их смешение в текстах. Ошибочное употребление, в свою очередь, стимулировало лингвистическую рефлексию, требуя четкой семантизации и разграничения отождествлявшихся в языковом сознании форм. Предотвращая типичные ошибки, созатель КБ нормирует два ряда форм: И // В мн.ч. м.р. существительных, прилагательных, страдательных причастий («да ювгавитсА вс^м, еже кое разныство еты еже рефи аггли, !ли агглы!, или, аплы!, ! апли. ! паки д^ла гна, ! д^ла гни» л. 23 об .-24) и И ед.ч. м.р. // И ед.ч. ж.р. // И мн.ч. м.р. кратких действительных причастий («вместо слы!шавши, пиш^т слы!шав; ! вместо соед"нивши, шшй^ ! глютъ соед"нивЪ <...> вместо во вид^вше св^т вечернУй, поют, в!д^в св^т вечерни» л. 24).
В обоих рядах оппозиционных форм КБ фиксирует стандарные книжные показатели: И // В мн.ч. м.р. сущ. -и (-ы! после ц) // -ы! (-и после к, г, х) / -а (после мягких согласных): апли хви - аплы! хвы! (л. 26), езглисти -езглисты! (л. 34 об.), книжницы! - книжники (л. 39), филосо=и - филосо=ы! (л. 52 об.); гни - гна (л. 32), рачители - рачителА (л. 47 об.), родители - родителА (л. 47 об.); И // В мн.ч. м.р. прил. и страдат. прич. -Уи // -ы!А (-Уа после к, г, х) / -аа (после мягких согласных): всемлтвУи - всемлтвыА (л. 30 об.), долзУи - долгУА (л. 33 об.), младенчестУи - младенческУА (л. 41), созданУи - созданы!А (л. 48), чтнУи - чтны!А (л. 54), древни - древнАга (л. 33 об.); И ед.ч. м.р. // И ед.ч. ж.р. // И мн.ч. м.р. кратких причастий: жадаА, жадАЮфи, жадаЮфе (л. 35 об.), поА, поЮфи, поЮфе ( л. 44 об.), соединивъ, соединивши, соединивше (л. 48 об.), федривъ, федривши, ^едривше (л. 55 об.), ЮроствйА, ЮроствйЮфи, ЮроствйЮфе (л. 56).
Если мы определяем общую стратегию КБ как стратегию дифференциации, то становятся понятными принципы организации приводимых наборов словоизменительных форм, которые ранее оценивались как «более чем странные» [Worth, 1983: 56]. Создатель КБ не ставил перед собой задачу представить полный инвентарь единообразных парадигм, которые, видимо, и ожидал увидеть Д. С. Ворт. Словарное формообразовательное гнездо («парадигма») КБ включает только контрастирующие единицы, «рлзньство» которых требуется продемонстрировать. В типичном, базовом случае это пара (для кратких причастий тройка) оппозиционных форм (примеры см. выше). У существительных основная двухчленная структура распространяется, как правило, за счет введения еще одной пары. В результате словарное гнездно состоит либо из двух пар грамматических омонимов, разграниченных на орфографическом уровне: [1] гй'витель мой, [2] гй'вителЬ мои, [3] г^вителА, [4] г^вителА (л. 32 об.) - 1 - 2 И ед.ч. // Р мн.ч., 3 - 4 Р ед.ч. // В мн.ч., либо из пар грамматических омонимов и форм, неомони-
fx fx
мичных в книжном языке, но совпавших в живом: [1] пртли, [2] пртлы. [3] пртл^, [4] пртлоу (л. 44 об.) - 1 - 2 И мн.ч. // В мн.ч., 3 - 4 Д ед.ч. // Р-М дв.ч.; [1] проповедники, [2] проповедницы. [3] проповеДникомъ, [4] проповеДникомЪ (л. 44 об.) - 1 - 2 В мн.ч. // И мн.ч., 3 - 4 Т ед.ч. // Д мн.ч.
Адъективное склонение позволяет использовать более сложную тактику расширения словарного гнезда: вторая пара оппозиций образуется благодаря одной дополнительной форме, которая омонимична элементу базовой пары, и их омонимия разрешается с помощью орфографических показателей. Так, гнездо, состоящее из трех элементов [1] члчестТи, [2] члкТА, [3] члкТА (л. 54), задает два противопоставления: 1 - 2 И мн.ч. // В мн.ч. м.р. и 2 - 3 В мн.ч. м.р. // Р ед.ч. ж.р.
Этот способ распространения основной структуры часто выступает в соединении с предшествующим, ср. ряд из пяти форм [1] кроткомъ, [2] кроткимЪ, [3] кротцыи, [4] кроткТА, [5] кроткТА (л. 39), демонстрирующий три оппозиции: 1 - 2 Т ед.ч. // Д мн.ч. м., с.р. (омонимы, противопоставленные грамматическим способом), 3 - 4 И мн.ч. // В мн.ч. м.р. (формы, дифференцированные в книжном языке, но подвергшиеся унификации в живом языке), 4 - 5 В мн.ч. м.р. // Р ед.ч. ж.р. (омонимы, противопоставленные орфографическим способом).
Наиболее разветвленными в КБ являются формообразовательные гнезда действительных причастий, что вполне объяснимо. Причастные формы и конструкции в глазах славянских книжников принадлежили к числу тех специфически книжных образований, которые определяли дистанцию между книжным и разговорным языком и в силу это особенно нуждались
в нормализации. Рассмотрим два восьмичленных набора, подчиненных общему принципу организации словарного гнезда, но при этом отличающихся по составу приводимых форм. Ряд [1] носАфЕ, [2] иосАфнмЪ, [3] НОсАфУи. [4] НОСАфЕИ. [5] НОсАфА ЧЛКА. [6] НОсАфАА. [7] НОсАфАГО. [8] носафаа жена (л. 41 об.) включает четыре пары оппозиций, первые из которых расположены контактно 1 - 2 Т ед.ч. // Д мн.ч. м., с.р. и 3 - 4 И ед.ч. // И мн.ч. м.р., а две последние дистантно 5 - 7 В ед.ч. // Р ед.ч. м., с.р. и 6 - 8 В мн.ч. м., ж. р. // И ед.ч. ж.р. В трех парах дифференциация омонимов достигается грамматическим способом 1 - 2 носАфЕ - носАфнмЪ, 3 - 4 носАфУн - носафеи, 5 - 7 носАфА - носАфаго, в одной - орфографическим 6 - 8 НОсАфАА - НОсАфАА. Ряд [1] избь'ешУй, [2] ИЗБЬ'ЕШЕИ, [3] ИЗБЬ'ЕША ЧЛКА, [4] избь'ешаа ЧЛКИ, [5] ИЗБЬ'ЕШАГО. [6] ИЗБЬ'ЕШАА ЖЕНА, [7] избь'ешУа жень', [8] избь'ешУА женЪ1 (л. 37 об.-38) также образован двумя контактыми парами 1 - 2 И ед.ч. // И мн.ч. м.р., 7 - 8 Р ед.ч. // И мн.ч. ж.р. и двумя дистантными 3 - 5 В ед.ч. // Р ед.ч. м., с.р., 4 - 6 В мн.ч. м., ж. р. // И ед.ч. ж.р., омонимия в которых снимается грамматическими (1 - 2 и 3 - 5) и орфографическими средствами (4 - 6 и 7 - 8).
Стратегия дифференциации словоформ, наделенных разными грамматическими значениями, требовала однозначного определения этих значений. Создатель КБ прибегает к двум способам описания грамматической семантики.
В одном случае это собственно грамматическая дефиниция после словоформы («6стЕстЕОмЪ, МНОЖСТЕ0 дАтЕЛНО; бСТЕСТЕОМЪ, Ед'Н^М д^Устеено» л. 34 об.) или, что встречается значительно чаще, грамматическая помета, надписанная над словом киноварью («чЕрЕдЕны писмо НА рЕЧЬМИ» л. 25), «ДАБы í прост^йшн™ Е^ДОМО было» (л. 23 об.). Так, например, над формой боАфааса (л. 28) указаны три параметра: прАЕО ж е , т. е. правый (именительный) падеж, женский род, единственное число. Однако зачастую автор ограчивается лишь одним актуальным параметром, задающим противопоставление: моа (е) р0кА - моА (м) д^ла (ед.ч. // мн.ч.) (л. 41), Бгороднчно (д^й) - вГорОднчны (дат) (действенный, т. е. творительный падеж // дательный падеж.) (л. 27 об.), даА (м0ж) - дАЮфн (ж) (м.р. // ж.р.) (л. 33 об.). Термины, которые использует автор КБ, отражают заявленную им ориентацию на «юсмочастное 0чЕнУе» (л. 57 об.). Наиболее показательны в этом отношении названия падежей: прАЕО (л. 28), родно (л. 33), еиноено, дателно (л. 25), которые впервые в славянской грамматической традиции были введены именно в трактате «О юсми^ъ чАст^хъ слоеа»: ср. «И ПАКИ КО'ЕждО ИМА д^ЛИТСА НА ПАдЕнУи пАтЬ, 9жЕ СО^ТЬ С1А ПрАЕА, рОднА, еиноена, дательна, зеательна» [цит. по Ягич 1885-1895: 335].
Особого внимания заслуживает второй, иллюстративный (или контекстуальный) способ семантизации, при котором грамматическое значение и характер оппозиции отдельных форм определяется отсылкой к библейским или литургическим текстам, где эти формы встречаются: «на полехЪ Бо^вражено е б коей книз^ кАа р%чь овретАетсА» (л. 24). При этом пример употребления нормативного элемента дается из таких канонических текстов, который любой человек, овладевший грамотой, а отнюдь не только просвещенный книжник, знал наизусть - Пслатырь, Часослов, Евангелие, Апостол. Так, противопоставленные формы И // В мн.ч. существительных м.р. Аггели гни - Агглы гна (л. 26) сопровождаются в КБ приписками на полях (^ло™, рв) и (^ло™, рг), т. е. ссылками на 102 и 103 псалмы. Действительно, обратившись к этим текстам, находим: «Благословите гда, вси аггли ег^» [Пс. 102: 20] (с формой вокатива аггли, совпадающей с именительным падежом) и «творАй Агглы своА д»хи» [Пс. 103: 04] (с формой В мн.ч.). Пара грамматических омонимов М ед.ч. // И мн.ч. вожди - вождИ снабжается ссылками на д^А, Б (Деяния Апостолов, зачало 2) и ма, че (Мф., зачало 95), где представлены соответствующие формы: «еже пред-рече дхъ сть1й оусты дБдовыми гад^, вывшемъ вожди ¿мшымъ шса» [Деян. 1: 16]; «Вожди сл^пт, юцеждАюфш комары, велвл^ды же пожирАфе» [Мф. 23: 24]. Ссылки на иллюстративный материал могут даваться и к одной из двух оппозиционных форм, ср.:
И ед.ч.//Р мн.ч. г^витель - г^вителЬ (4"ло™, А) (л. 32 об.) на с^дАлифи г^витель не с^де [Пс. 1:1]
Т ед.ч.//Д мн.ч. дХомъ (фло™, н) - дхомЪ (л. 30 об.) дхомъ влчнимъ оутвер- ди ма [Пс. 50: 14]
Т ед.ч.//Д мн.ч. затворено затворенымЪ (езе, |е) (л. 36) и дверемъ затворенымъ, ид^же вАх^ оучн^ы еги> соврани [Ин. 20: 19]
м.р. // ж.р. кратк. прич. д^А (корин рмз) - д^Мфи (л. 33 об.) всАкъ мнжъ, молитв^ д^А [Кор. 11: 4]
Очевидно, что даже для «прост^йши» адресатов КБ таких примеров было достаточно, чтобы уяснить разницу в грамматическом значеним словоформ. Таким образом, КБ отражает специфику языкового сознания, которое оперирует выученным наизусть корпусом текстов, задающих образцы языковой правильности. Овладевший книжной традицей читатель, руководствуясь ссылками, подыскивает нужные примеры и определяет искомое значение через заданный ими контекст.
В тех же случает, когда не дается на грамматический указаний, ни отсылок к текстам, контрастирующие формы приводятся в КБ не изолированно, а в расширенном контексте, в составе словосочетания или предложения, содержащего ощутимые опоры - грамматические конктретизаторы-распространители, позволяющие установить грамматическое значение единицы: И ед.ч. ж.р.//В мн.ч. м.р. влчна р^кл - влчнА оучнки (л. 30 об.), И ед.ч. ж.р.//И-В мн.ч. с.р. moÀ р^кл - моА д^лл (л. 41), И ед.ч.//Р мн.ч. лювнтель нашъ - лювйтелЬ наши (л. 39 об.),
f4 ** г т г* f4 ^ ^
В ед.ч. м.р. // Р ед.ч. м.р. млтива члкл люви вгъ - млтнваго члкл снъ (л. 40 об.), И мн.ч.//В мн.ч. оустЛвн на прсдлнп сать - оустЛвы МЫ ХрлннмЪ (л. 51), И ед.ч. м.р. страд. прич.//1 л. мн.ч. наст. вр. фаднмъ ТЬ1 ГО '¡н^ - фАДНмЪ МЬ1 (л. 56).
Итак, подведем итоги. Принципы отбора языкового материала КБ, его организация по грамматическим категориям, особенно важным для системы церковнославянского языка, дефинитивный способ описания грамматической семантики, введение элементов лингвистического словаря - грамматических помет, наконец, кодификация орфографических оппозиций и внедрение их в практику письма - все это, несомненно, отражает развитие грамматического подхода к книжному языку. Вместе с тем исходная целеустановка - предотвращение искажений канонического текста, а следовательно, стабилизация рукописной традиии, использование иллюстративного (или контекстуального) способа грамматической семан-тизации свидетельствуют о том, что представленная в КБ систематизация грамматических форм еще не отрывается от текстов. Иными словами, данный трактат, в сущности, является памятником переходного этапа от текстологического подхода к грамматическому.
Список литературы
Кузьминова Е. А. Антистих // Православная энциклопедия. Т. II. М., 2001. Кузьминова Е. А. Грамматический сборник 1620-х гг / Издание и исследование Е. А. Кузьминовой. AION-SLAVISTICA. Annali dell'Instituto Univesitario Orientale di Napoli. Dipartimento di studi dell'Europa orientale. Sezione SLAVISTICA. Quaderno № 1. 2002. Кузьминова Е. А. Принцип антистиха в славянской грамматической традиции //
Вестник Моск. ун-та. Сер. 9: Филология. 2011. № 5. Ремнёва М.Л. О степени императивности грамматики М. Смотрицкого 1648 года // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1983. № 3. Ремнёва М.Л. История русского литературного языка. М., 1995. Ремнёва М. Л. Пути развития русского литературного языка XI-XVII вв. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003.
Ягич И. В. Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке // Исследования по русскому языку. Т. I. СПб., 1885-1895. Worth D.S. The Origins of Russian Grammar: Notes on the State of Russian Philology Before the Advent of Printed Grammars. Columbus, 1983.
Сведения об авторе: Кузьминова Елена Александровна, докт. филол. наук, профессор кафедры русского языка для иностранных учащихся филологического ф-та МГУ имени М. В. Ломоносова. E-mail: elenk2002@mail.ru
