CC BY
210
ДИСКУССИОННАЯ ТРИБУНА
С. А. Шейфер*
СЛЕДСТВЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ -ПРАВОМЕРНЫ ЛИ НОВЫЕ ТРАКТОВКИ?
Аннотация. В статье анализируются предложения ряда авторов о пополнении системы следственных действий новыми познавательными приемами, в том числе оперативно-розыскными мероприятиями и «нетрадиционными приемами доказывания». Опираясь на свои представления о закономерностях развития системы, автор показывает несовместимость «новых» следственных действий с принципами уголовного процесса, с таким обязательным признаком следственного действия, как правоотношения между участниками. В итоге делается вывод: предлагаемые новации разрушают систему следственных действий.
Ключевые слова: следственные действия, познавательная характеристика и правовое регулирование, система, оперативно-розыскные мероприятия, нетрадиционные приемы доказывания, психофизиологическая экспертиза.
РО!: 10.17803/1729-5920.2015.107.10.115-127
Сложные проблемы борьбы с преступностью, вызванные ее ростом и консолидацией, породили многочисленные призывы к упрощению нашего уголовного процесса, устранению его излишней формализации, перегруженности процессуальными гарантиями и всего то, что служит помехой раскрытию преступлений, мешает эффективной деятельности органов расследования1.
Они коснулись и основного способа собирания доказательств — следственного действия. С учетом обновленного законодательства сопредельных стран некоторые авторы в целях усиления борьбы с преступностью считают возможным заимствовать из него положения, расширяющие содержание следственных действий и повышающие их эффективность в раскрытии преступлений. Но и в прежние времена вносились предложения о пополнении системы следственных действий. Исследуя эту проб-
1 См., например: Волынский Р. Ф., Волынский В. В. Новый УПК Украины — ответ на вызовы современной преступности или...? // Российский следователь. 2013. № 5. С. 39—43.
лему, целесообразно вначале рассмотреть в теоретическом плане представления о сущности следственного действия и сформулировать правовые основы пополнения их системы, а затем проанализировать правомерность этих предложений.
Система следственных действий и условия ее развития. Отметим вначале, что в процессуальной науке общепризнано, что следственное действие является основным способом собирания доказательств. Однако, как отмечено многими авторами, его правовая регламентация несовершенна и оставляет место для полемики.
Семантический анализ понятия выявляет двоякое его значение: а) широкое: следственное действие — это любое процессуальное действие, производимое следователем (дознавателем); б) узкое: это только познавательное действие управомоченного субъекта. В первом случае в основе определения лежит субъект процессуальной деятельности, а во втором — осуществляемая управомоченным субъектом — следователем, дознавателем деятельность, ее познавательная цель и содержание.
© Шейфер С. А., 2015
* Шейфер Семен Абрамович — доктор юридических наук, профессор Самарского
государственного университета.
443011, Россия, г. Самара, ул. Академика Павлова, д. 1.
Правовая регламентация следственного действия всегда рождала неясность. Например, прежнее законодательство относило к следственным действиям как познавательные действия (допросы, обыски, осмотры) — ст. 70 УПК РСФСР 1960 г., так и распорядительные действия (заключение под стражу) — п. 4 ст. 29 Закона о Прокуратуре СССР.
Неопределенность в определении понятия сохраняется и в УПК РФ 2001 г. В нем отсутствует нормативное определение этого института: п. 32 ст. 5 УПК РФ, разъясняющий понятия, используемые в этом Кодексе, говорит о следственных действиях как части процессуальных действий, не раскрывая сущности первых, а п. 19 ст. 5 характеризует цель неотложных следственных действий как обнаружение и фиксацию следов преступления, а также доказательств, т.е. подчеркивает их познавательную направленность. В то же время согласно п. 9 ст. 29, ч. 1 ст. 164, ч. 5 ст. 165 УПК РФ следственным действием признается и наложение ареста на имущество, т.е. действие, не носящее познавательного характера и отнесенное УПК РФ к мерам процессуального принуждения (ст. 115).
Эти обстоятельства послужили причиной различной трактовки сущности следственных действий в научных исследованиях. Однако большинство ученых придерживаются узкой трактовки понятия, считая, что следственные действия — это лишь те процессуальные действия, которые имеют познавательную направленность — получение доказательств. Но и при узкой трактовке следственного действия наблюдается упрощенный подход к определению его цели. Многие авторы определяют следственное действие как действие следователя по собиранию доказательств. Неточность такого представления проявляется в том, что правильно констатируя цель следственного действия — получение доказательств, оставляют без внимания его содержание и творческую роль следователя, который, как отмечалось в литературе, посредством следственного действия преобразует доказательственную информацию, заключенную в следах, оставленных событием, в доказательства в уголовно-процессуальном смысле.
Для правильного обозначения и уяснения смысла понятия «следственное действие», полагаем, следует рассмотреть его в двух аспектах — познавательном и процессуальном. С познавательной точки зрения следственное действие выступает как способ собирания доказательств — извлечения информации из следов события: отыскания (обнаружения) доказательственной информации, содержащейся в следах, ее восприятия, преобразо-
вания и закрепления в материалах дела, т.е. по существу — формирования доказательств. При этом определяющее значение имеют два положения: а) извлечение информации предполагает применение следственных действий, включающих определенные методы познания — познавательные операции: наблюдение, измерение, сравнение, расспрос, эксперимент, моделирование; б) набор этих методов, определяющий специфику каждого следственного действия, обусловлен объективным фактором — характером отображаемой информации. Каковы следы, таковы и методы их отображения! Таким образом, каждое следственное действие приспособлено для отображения не любых, а только соответствующих познавательным приемам следов. Иными словами, сфера применения каждого следственного действия не безгранична, она строго очерчена характером следов2.
Процессуальный же аспект следственного действия состоит в том, что его проведение четко регламентировано нормами уголовно-процессуального закона, совокупность которых образует специфический институт уголовно-процессуального права, реализуемый в правоотношениях между его участниками. Он охватывает основания проведения следственных действий, права лиц, привлекаемых к участию в следственных действиях, предписания, определяющие содержание познавательных и удостоверительных операций, меры принуждения, которые могут быть применены к недобросовестным участникам3.
После принятия решения о проведении следственных действий правоприменитель реализует его, т.е. осуществляет познавательную и удостоверительную деятельность4.
В плане нашего исследования важно подчеркнуть, что правоприменительную деятельность осуществляет только управомочен-ный государственный орган; в то время как другие участники процесса вправе и обязаны исполнять, соблюдать и использовать право. Из смысла закона следует, что субъектом проведения следственных действий является следователь, а также руководитель следственного органа, дознаватель и начальник подразделения дознания (ст. 38, 39, 40, 40.1, 164 УПК РФ). Только эти лица, а также суд вправе принимать решения, содержащие властные веления о проведении следственных действий. Это обстоятельство позволяет разрешить ставший в пос-
2 Подробнее см.: Шейфер С. А. Следственные действия: система и процессуальная форма. М. : Юрлитинформ, 2001. С. 5—38.
3 Шейфер С. А. Указ. соч. С. 39—50.
4 Шейфер С. А. Указ. соч. С. 51.
леднее время спорным вопрос о том, кто производит следственные действия.
Является ли субъектом проведения следственного действия эксперт? С точки изложенных выше соображений отрицательный ответ не вызывает сомнения. Но в процессуальной литературе высказано мнение, что экспертиза — это следственное действие5. Так как экспертизу проводит эксперт (а не следователь), при таком взгляде получается, что именно эксперт становится субъектом проведения следственного действия, другими словами — субъектом собирания доказательств6.
Однако современная конструкция экспертизы не позволяет согласиться с подобным взглядом, т.к. деятельность эксперта должна ограничиваться лишь проведением исследования и не охватывать всех аспектов назначения и проведения экспертизы, т.е. познавательно-организационную деятельность следователя, образующую вместе с деятельностью эксперта сложный познавательный и процессуальный комплекс. Оберегая прерогативу следователя на собирание доказательств, закон запрещает эксперту самостоятельно собирать материалы для экспертного исследования (п. 2 ч. 4 ст. 57 УПК РФ). При этом деятельность эксперта не является полностью автономной: представленные следователю права дают ему возможность, не подменяя эксперта, управлять его деятельностью. Это выражается в том, что следователь:
— определяет в своем постановлении о назначении экспертизы предмет и программу экспертного исследования (предоставляя эксперту объекты исследования и формулируя вопросы);
— обеспечивает объективность и должный научный уровень эксперта (подбирая соответствующее экспертное учреждение или независимого эксперта, разрешая заявленные эксперту отводы, разъясняя эксперту его права и обязанности);
— определяет возможные направления экспертного исследования, излагая в постановлении обстоятельства, повлекшие назначение экспертизы и происхождение объектов;
— осуществляет контроль за объективностью, полнотой и научностью исследования, присутствуя при проведении экспертизы и запрашивая разъяснения эксперта по поводу производимых им действий;
5 См. работы Н. С. Алексеева, В. М. Галкина, Н. Ф. Крылова. Такова же позиция Ю. К. Орлова. См., в частности: Орлов Ю. К. Производство экспертизы в уголовном процессе. М. : ВЮЗИ, 1982. С. 3.
6 Отметим, что такое суждение усматривалось из текста первых УПК РСФСР. Так, ст. 193—195 УПК РСФСР 1923 г.
устанавливали, что для осмотра и вскрытия трупов, для освидетельствования потерпевших и других лиц приглашается судебно-медицинский эксперт, а следователь лишь присутствует при этом и подписывает протокол, составленный экспертом.
— предоставляет по запросу эксперта необходимую ему дополнительную информацию;
— обеспечивает права и законные интересы участников процесса при проведении экспертизы.
Сказанное позволяет определить структуру познавательного комплекса, каким является экспертиза: следователь осуществляет систему действий, связанных с назначением и проведением экспертизы, которые и являются следственным действием в изложенном выше смысле. Эксперт же по поручению следователя осуществляет исследовательскую деятельность, лежащую за пределами следственного действия и выполняемую им с использованием методов материнской науки (в то время как методы проведения следственных действий определены уголовно-процессуальным законом) и обобщает ее результаты, представляя следователю свое заключение.
Оспаривая мысль о том, что сущность следственного действия состоит в извлечении информации из следов именно следователем, а не кем-то другим, ученые порой ссылаются на ч. 4 ст. 80 УПК РФ, которая устанавливает, что если освидетельствование сопровождается обнажением лица иного пола, то оно производится врачом. Однако данное положение не следует трактовать в том смысле, что врач становится субъектом проведения следственного действия: таковым остается следователь, врач же по поручению следователя обследует тело освидетельствуемого и сообщает следователю о результатах этого обследования.
К тому же следует учесть, что следственное действие включает в себя не только познавательные, но и удостоверительные операции, которыми оно завершается. В данной ситуации протокол освидетельствования составляет не врач, а следователь (ч. 1 ст. 180 УПК РФ). Фактически в рассматриваемой ситуации освидетельствование проводит следователь через врача, который выступает специалистом, оказывающим содействие следователю в получении доказательств (ч. 1 ст. 58 УПК РФ) и отнюдь не заменяет следователя.
Некоторые авторы вообще отвергают мысль о том, что суть следственного действия состоит в том, что следователь, производя его, извлекает информацию, заключенную в следах, и превращает ее в доказательства в процессуальном смысле, аргументируя свою позицию ссылкой на экспертизу и освидетельствование, процедура которых включает опосредованные элементы7. Но при этом они, как и
7 Очередин В. Т. Следственные действия в уголовном процессе. Волгоград : Академия МВД, 2008. С. 13.
многие другие исследователи, все же считают, что следственные действия — это действия, проводимые следователем с целью обнаружения, изъятия и проверки доказательств8. Однако и данное представление вызывает возражения, ввиду его методологического несовершенства.
Так как «готовых» доказательств, т.е. показаний, заключений и т.д. (ч.2 ст.74 УПК РФ), в природе не существует, очевидно, что свести следственные действия к «изъятию» доказательств, которые как будто уже имеются в наличии, невозможно. Изъять можно лишь следы на материальных объектах.
В заключение приходим к выводу: для того, чтобы считать познавательное действие следственным, необходимо, чтобы доказательственную информацию извлекал из следов, оставленных событием, лично следователь на основе непосредственного контакта со следами. Иная трактовка следственного действия как способа собирания доказательств, без указания, кто и каким образом превращает информацию, заключенную в следах, в доказательство в уголовно-процессуальном смысле, размывает это понятие и позволяет считать следственным действием любой канал поступления в уголовный процесс доказательственной информации.
Полагаем, что именно такой взгляд на субъекта следственных действий лежит в основе формирования научных представлений о системе следственных действий. На основе общих положений теории систем9 можно считать, что система следственных действий — это не их простая совокупность, а комплекс, упорядоченный системообразующими связями, т.е. связями между отдельными элементами — следственными действиями, отражающими их общие черты. Эти связи носят объективный характер, ибо порождены связями следов, оставленных событием преступления в окружающем мире, и они придают упорядоченной совокупности следственных действий свойство целостности. Оно означает, что отображение всей информации, содержащейся в следах, оставленных исследуемым событием в окружающем мире, может быть достигнуто применением всех следственных действий, образующих систему, при том что каждое из них приспособлено к отображению информации, запечатленной в отдельных следах.
Система следственных действий — это не статическое, неизменное образование. Теория
8 Очередин В. Т. Указ. соч. С. 11.
9 Система — совокупность элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которое образует
определенную целостность, единство (Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 619).
познания учит, что круг средств познания в окружающем мире непрестанно совершенствуется и развивается. Соответственно этому процессуальная наука и криминалистика вычленяют среди закрепленных в законе следственных действий познавательные приемы, отличающиеся от традиционных существенной спецификой. После практической апробации, доказавшей их эффективность, они получают закрепление в законодательстве в качестве новых следственных действий. Так появились предъявление для опознания, следственный эксперимент и проверка показаний на месте.
Однако не каждый замеченный исследователями познавательный прием имеет перспективу стать следственным действием. Важнейшей закономерностью формирования системы следственных действий является, на наш взгляд, разработанная еще в 70-х гг. прошлого века концепция, согласно которой система, сформировавшись как целостное образование, накладывает на процесс своего дальнейшего развития определенные ограничения, «препятствующие произвольному присоединению новых элементов, в известной мере предопределяя тот тип результатов, которые могут быть сведены в систему»10. Переводя это предписание на процессуальный язык, можно утверждать, что система следственных действий должна удовлетворять двум важнейшим требованиям. Во-первых, система должна соответствовать принципам уголовного судопроизводства, образующим систему более высокого уровня, т.е. включать достаточные гарантии достижения целей судопроизводства — установления истины и обеспечения законных интересов участников следственных действий (ст. 6 УПК РФ). Эти требования достигаются закреплением в законе порядка проведения соответствующих следственных действий, обеспечивающего надежность полученных доказательств и исключающего из арсенала следствия приемы, способные привести к ошибке.
Во-вторых, каждый включенный в систему прием должен приводить к достижению оригинального познавательного результата, т.е. получению доказательств определенного вида. Если возникающий на практике прием не соответствует этим исходным базовым требованиям системы, он не имеет перспективы стать следственным действием.
Так, не получило признания в науке предложение закрепить в законе в качестве следственного действия так называемую реконструкцию — воссоздание со слов очевидца об-
10 Блауберг И. В., Юдин В. Т. Понятие целостности и его роль в научном познании. М., 1970. С. 26.
становки события, т.к. этот прием не имеет самостоятельного доказательственного значения, ибо служит лишь предпосылкой осмотра11.
Не согласился законодатель и с нормативной регламентацией так называемой добровольной выдачи12, поскольку, как это видно из ч. 5 ст. 182 УПК РФ, этот прием является лишь элементом обыска или выемки.
В свое время И. Е. Быховский рассматривал в качестве следственного действия наложение ареста на имущество, т.к. в результате его проведения иногда обнаруживается ценное имущество, свидетельствующее о жизни не по средствам13. В современной литературе эту мысль поддерживает А. П. Рыжаков14. Но наложение ареста на имущество не преследует познавательной цели, а лишь обеспечивает его неотчуждение, в связи с чем законодатель обоснованно регламентирует его в главе 14 УПК РФ как «иные меры процессуального принуждения».
Не получило закрепления в законе в качестве следственного действия и предлагавшееся рядом ученых судебно-медицинское освидетельствование, которое фактически представляет собой один из видов судебно-медицинской экспертизы.
Таким образом, пополнение и развитие системы следственных действий — это сложный и длительный процесс, сопровождаемый высокими требованиями к ее новым элементам.
Однако пополнение системы в сопредельных государствах и отчасти в нашей стране пошло в другом направлении.
Проникновение оперативно-розыскных мер и «нетрадиционных приемов доказывания» в систему следственных действий.
Отметим вначале, что в связи со стремлением изменить саму конструкцию досудебного производства с целью повышения его эффективности наблюдается закрепленная законодательством стран Прибалтики, стран СНГ, а в известной мере и Российской Федерации тенденция к насыщению системы следственных действий оперативно-розыскными элементами.
Наиболее ярко этот процесс получил легализацию в законодательстве Латвии, Эстонии и Литвы .
11 См.: Быховский И. Е., Лузгин И. М. Реконструкция как самостоятельное следственное действие // Правоведение. 1971. № 3. С. 132—135.
12 См.: Баев О. Я. Криминалистическая тактика и уголовно-процессуальный закон. Воронеж, 1977. С. 92.
13 См.: Быховский И. Е. Процессуальные и тактические вопросы системы следственных действий : автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 1976. С. 7.
14 См.: Рыжаков А. П. Следственные действия и иные
способы собирания доказательств. М. , 1997. С. 45.
Так, в соответствии с постановлением Сейма Латвии от 21.04.2005 новый Уголовно-процессуальный кодекс этой страны установил возможность проведения, наряду с обычными, таких следственных действий, как наблюдение и слежка за лицом, специальный следственный эксперимент, контроль средств связи и других известных нашему законодательству оперативно-розыскных мероприятий, «если для выяснения обстоятельств, подлежащих доказыванию... сведения о фактах необходимо получить, не информируя вовлеченных в процесс лиц». Если для этого необходимо использовать средства и методы оперативной работы, их проведение поручается особо уполномоченным государственным учреждения (ст. 210 УПК Латвии).
Сходные положения содержатся в УПК Эстонии: допускается собирание доказательств путем проведения оперативно-розыскных действий (скрытое наблюдение, скрытый осмотр объекта почтово-телеграфных отправлений, негласное прослушивание, имитация преступления и т.д.), «если собирание доказательств путем иных процессуальных действий невозможно или существенно затруднено» (ст. 110—120).
По такому же пути пошли и некоторые бывшие республики СССР, обновившие свое уголовно-процессуальное законодательство. Так, УПК Республики Молдова в главе о доказывании установил возможность проведения специальных розыскных мероприятий (в виде обследования жилища и наблюдения за ним, прослушивания переговоров, идентификации абонента, розыскной деятельности под прикрытием и др.), «если иным путем невозможно реализовать цели уголовного судопроизводства и/или может быть нанесен значительный ущерб сбору доказательств». Они представляют собой действия по уголовному преследованию гласного и негласного характера, производимые розыскными офицерами (ст. 132.1—138.3 УПК Республики Молдова). Процессуальные акты о результатах специальных розыскных мероприятий и приложения к ним являются одним из видов доказательств (п. 8 ч. 2 ст. 93 УПК Республики Молдова).
В наиболее широких пределах внедряет в систему следственных действий оперативно-розыскные мероприятия новый УПК Украины, принятый 13 апреля 2012 г. Согласно ст. 40 УПК Украины на досудебном производстве следователь уполномочен сам проводить как следственные (розыскные), так и негласные следственные (розыскные) действия, хотя может поручать проведение последних соответствующим оперативным подразделениям.
Специально подчеркивается, что негласные следственные (розыскные) действия — это разновидность следственных (розыскных) действий, сведения о факте и методы проведения которых не подлежат разглашению, кроме некоторых случаев. Таким образом, негласные действия, а к ним закон относит обследование публично недоступных мест, слежение за лицом, внедрение, использование конфиденциального сотрудничества и другие оперативные меры (ст. 246 УПК Украины), могут производиться как лично самим следователем, так и по его поручению оперативно-розыскными подразделениями. Но в первом из этих вариантов следователь становится субъектом проведения как традиционно процессуальных, так и оперативно-розыскных действий, уподобляясь детективу американского ФБР, который одновременно и следователь, и сыщик.
Как и в рассмотренных выше процессуальных актах, УПК Украины связывает цель проведения негласных следственных действий с ситуацией, при которой «сведения о преступлении и лице, его совершившем, невозможно получить другим способом». Такая позиция, основанная на принципе «цель оправдывает средства», не только недооценивает познавательные возможности «обычных» следственных действий, но и открывает простор для использования в доказывании разного рода сомнительных приемов15. Кроме того, «средства», т.е. оперативно-розыскные мероприятия, сами по себе не обеспечивают с необходимой надежностью достижение «цели», т.е. установления обстоятельств, подлежащих доказыванию, поскольку не содержат в себе необходимых при доказывании гарантий достоверности получаемой информации и охраны прав и законных интересов участников процесса от возможных нарушений со стороны лиц, осуществляющих эти мероприятия.
Законодательная трансформация традиционных для нашей страны представлений о следственных действиях и об их системе вызвала оживленную дискуссию в отечественной процессуальной науке. Наряду с предложениями сохранить и усовершенствовать наше досудебное производство, многие авторы, исходя из собственных представлений о том, что отечественный уголовный процесс излишне формализован и забюрократизирован, призывают к его упрощению и даже к «депро-цессуализации» предварительного следствия. Ссылаясь на опыт стран Запада, они предлагают свести досудебное производство к поиску
материалов, используя для этого и непроцессуальные средства с тем, чтобы вчинить перед судом уголовный иск, после чего и начнется собственно уголовный процесс.
На протяжении ряда лет эту идею развивает А. С. Александров, считая необходимым слить воедино предварительное расследование и уголовное преследование, создать всеохватывающую судебную власть, возглавляемую прокурором и подготавливающую материалы для обращения в суд с уголовным иском. Автор предлагает вывести всю досудебную деятельность за процессуальные рамки и превратить ее в сбор информации в различных непроцессуальных формах. Розыск, агентурная работа — это, по мысли автора, неотъемлемый элемент процессуальной деятельности по подготовке уголовного иска, призванной заменить собой современное предварительное расследование16.
По мнению М. Л. Позднякова, последовательно разделяющего эти идеи, основным органом «предварительного расследования» должна стать «федеральная криминальная полиция», уполномоченная выявлять, раскрывать, расследовать все преступления, посредством «полицейского дознания», с применением ОРД17.
В свое время сходные идеи высказывали А. В. Дулов и П. Д. Нестеренко. Опираясь на материалы расследования дела П., осужденного за измену Родине, они считали возможным пополнить систему так называемым тактическим экспериментом — действием, в котором сочетались бы наблюдение за передвижением подозреваемого к месту, куда должна быть заложена информация от иностранной разведки, и захват подозреваемого в момент ее изъятия из тайника18.
Объединение оперативно-розыскного мероприятия (наблюдение) с процессуальным (задержание), т.е. проведение тактической операции, сыграло важнейшую роль в раскрытиях преступления. Но с процессуальной точки зрения эта операция не могла быть признана следственным действием, ибо действия, базирующиеся на принципиально разных основаниях, несоединимы.
В то же время в современной отечественной литературе встречаются открытые призывы считать оперативно-розыскные меропри-
15 Еще Карл Маркс полагал, что «цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель» (Энциклопедия мудрости. М. : Росса, 2010. С. 645).
16 Александров А. С. Каким не быть предварительному следствию // Государство и право. 2001. № 9. С. 54—62 .
17 Поздняков М. Л. Каким не стать следственному комитету в 2017 году // Уголовное судопроизводство. 2014. № 1. С. 21.
18 См.: Дулов А. В., Нестеренко П. Д. Тактика следственных действий. Минск, 1971. С. 232.
ятия особыми или специальными следственными действиями.
Так, А. Н. Соколов, опираясь на Закон Республики Латвия «Специальные следственные действия», принятый Сеймом Латвии 21 апреля 2005 г. и предусматривающий, как отмечалось выше, использование в качестве доказательств информации, полученной втайне от ее носителя в процессе оперативной деятельности, полагает, что и в отечественном уголовном процессе следует считать специальными следственными действиями оперативно-розыскные мероприятия, предусмотренные ст. 6 Закона об ОРД. Кардинальные различия юридической формы следственных и оперативно-розыскных действий не позволяют согласиться с таким предложением по соображениям, которые будут изложены ниже.
На протяжении ряда лет В. Ф. Статкус, в прошлом следователь по особо важным делам органов МВД, отмечает в своих работах, что УПК РФ ограничивает деятельность полиции (в прошлом — милиции) в применении средств и методов, успешно зарекомендовавших себя в практике борьбы с преступностью в других странах. И в связи с этим предлагает сочетать в деятельности следователя и процессуальные, и оперативно-розыскные мероприятия19.
Исходя из необходимости активного противодействия преступности, А. Ф. Волынский и В. В. Волынский положительно оценивают нормы нового УПК Украины, наделяющие следователя правом на проведение негласных следственных действий, и считают, что опыт Украины может быть учтен и в отечественном уголовно-процессуальном законодательстве20.
Безоговорочно поддерживает эту позицию Н. Н. Ковтун, анализируя новый УПК Украины. Автор иронизирует по поводу трудов ученых, в которых обосновывалась принципиальная неприменимость использования в доказывании данных ОРД и указывалось на необходимость их «интерпретации», «легализации», «представления» для непосредственного использования. По его мнению, украинский законодатель решил этот «практически неразрешимый» вопрос и кардинально, и качественно21. Позиция автора означает, что он отвергает соответствующие положения действующего УПК РФ (ст. 89) и недавно принятой обновленной Инст-
19 См., в частности: Статкус В. Ф. Следователь по особо важным делам. М., 2007. С. 44—44.
20 Волынский А. Ф., Волынский В. В. Указ. соч. С. 39—43.
21 Ковтун Н. А. Негласные следственные (розыскные) действия УПК Украины как легитимные процессуальные средства доказывания // Уголовное судопроизводство. 2013. № 4. С. 26—32.
рукции от 27.09.2013 (утвержденной 9 правоохранительными органами) о прядке представления результатов ОРД органам расследования или в суд, не приводя каких-либо аргументов.
Поддерживаемая рядом ученых допустимость слияния в следственном действии процессуальных и оперативно-розыскных элементов представляется глубоко ошибочной, и прежде всего в методологическом плане. Напомним: нормы, регламентирующие проведение следственных действий, образуют специфический уголовно-процессуальный институт. Он имеет богатое содержание и охватывает много предписаний, определяющих процедуру следственного действия. Их реализация порождает сложную систему правоотношений, сопровождающих собирание доказательств. Можно утверждать, что правоотношения — это важнейший признак следственного действия, без которого действие не может считаться следственным. Но этот признак отсутствует в производимых негласно ОРМ. Правоотношения и не могут иметь место в тайных мероприятиях, к которым процессуальные участники не допускаются. Из сказанного следует, что слияние процессуальных и оперативно-розыскных мероприятий недопустимо, ибо оно разрушает принципиальные основы уголовного процесса.
Рассмотрев обновленное законодательство некоторых зарубежных государств, устанавливающих возможность пополнения системы следственных действий оперативно-розыскными мероприятиями, и оценку такой позиции отдельными учеными, отметим, что определенные шаги в этом направлении сделаны и в отечественном уголовно-процессуальном законодательстве. Они состоят во включении в систему следственных действий таких познавательных приемов, как контроль и запись переговоров (ст. 186 УПК РФ) и получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами (ст. 186.1 УПК РФ). Этот вопрос заслуживает отдельного рассмотрения.
Для начала обратим внимание на такое оперативно-розыскное мероприятие, как предусмотренное п. 10 ст. 6 Закона об ОРД прослушивание телефонных переговоров. Как отмечается в комментариях к Закону об ОРД , это способ негласного получения речевой информации о содержании разговоров, ведущихся по абонентским телефонным линиям связи, осуществляемый органами ФСБ, внутренних дел, но только по делам о тяжких и особо тяжких преступлениях или в отношении лиц, которые могут располагать сведениями об указанных преступлениях. Фонограммы, полученные в результате прослушивания, хранятся в опечатанном
виде, в условиях, исключающих их прослушивание и тиражирование. В случае возбуждения уголовного дела в отношении лица, переговоры которого прослушиваются, фонограмма и бумажный носитель записи переговоров передаются следователю для приобщения к уголовному делу в качестве вещественных дока-зательств22.
При сравнении этих положений со ст. 186 УПК РФ, предусматривающей такое следственное действие, как контроль и запись переговоров, обращает на себя внимание фактически неотличимое сходство черт ОРМ — прослушивания телефонных переговоров — с положениями ст. 186 УПК РФ, на которые обращают внимание комментаторы Закона об ОРД. Это и неудивительно, т.к. и там, и там речь идет об информации, негласно получаемой спецслужбами. Между тем отсутствует такой, на наш взгляд, определяющий признак следственного действия, как непосредственное извлечение информации лично следователем, путем непосредственного контакта со следами. Следователь не может тайно прослушивать переговоры, ибо следственное действие — это всегда правоотношение между его участниками.
Отметим также, что Федеральный закон от 04.03.2013, ст. 38 УПК РФ и ст. 7 Закона об РД предоставляют следователю право давать органу дознания обязательные для исполнения поручения о проведения оперативно-розыскных мероприятий (в том числе и о прослушивании), которым следователи часто пользуются, избегая сложной процедуры контроля переговоров, предусмотренной ст. 186 УПК РФ.
Учитывая вышесказанное, многие ученые-процессуалисты (И. Л. Петрухин, О. Я. Баев, Б. Т. Безлепкин, А. В. Победкин, Е. А. Доля, А. В. Смирнов, К. Б. Калиновский и другие) считают, что фактически контроль и запись переговоров представляет собой оперативно-розыскное мероприятие.
Однако немало исследователей, которые занимают противоположную позицию и полагают, что контроль и запись переговоров хотя и сочетают в себе процессуальные и оперативно-розыскные мероприятия, все же являются следственным действием. Так, В. М. Быков считает контроль и запись переговоров самостоятельным следственным действием, отличающимся от ОРМ — прослушивания телефонных переговоров — тем, что ст. 186 УПК РФ предусматривает ряд процессуальных операций:вынесение постановления следова-
22 Федеральный закон «Об оперативно-розыскной деятельности» : науч.-практ. комментарий. М. : Спарк, 2003. С. 64, 65.
телем, установление сроков применения и т. д. Исходя из того что в результате контроля могут быть получены доказательства, а это является «главным признаком следственного действия», он причисляет к последним и контроль переговоров. Однако следует учесть, что доказательства, согласно ч. 1 ст. 86 УПК РФ, могут быть получены в результате не только следственных, но и «иных процессуальных действий», так что этот признак необязательно указывает на следственное действие.
Также и В. А. Семенцов хотя и разделяет наше представление о том, что следственное действие включает в себя комплекс познавательных и удостоверительных операций, осуществляемых следователем, все же считает контроль и запись переговоров самостоятельным следственным действием, поскольку ст. 186 УПК РФ предусматривает ряд процессуальных элементов. Однако при проведении этого действия следователь никаких познавательных операций не производит и ограничивается лишь вынесением постановления с ходатайством перед судом о прослушивании и направлении его для исполнения в соответствующий орган. Фактически имеет место лишь запрос информации оперативного происхождения.
Такое понимание можно отнести и к новому, включенному в УПК РФ Федеральным законом от 01.07.2011 № 143-ФЗ следственному действию — получению информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами (ст. 186.1 УПК РФ). Закон преображает в следственное действие достаточно широко распространенный в следственной практике прием детализации переговоров, ведущихся с мобильных и других телефонов. Этот прием, эффективно используемый для раскрытия преступлений, фактически представляет собой разновидность оперативно-розыскного мероприятия — снятия информации с технических каналов связи (п. 11 ст. 6 Закона об ОРД). При известной неопределенности этого термина, отмечаемой комментаторами Закона, он охватывает контроль различных переговорных устройств, основанных на использовании радиоволн. Но регламентация этого приема в УПК РФ не предусматривает каких-либо познавательных операций, присущих следственным действиям. Следователь, при наличии оснований, ограничивается вынесением постановления с ходатайством о получении информации, а при удовлетворении ходатайства судом — направлением постановления в соответствующую, осуществляющую услуги связи организацию. При этом какие-либо процессуальные отношения между следовате-
лем и оператором отсутствуют, не предусмотрена и ответственность оператора за непредоставление сведений. И хотя запрос информации направляется не в оперативно-розыскной орган, а в соответствующее учреждение, фактически на практике оперативные органы вклиниваются в получение такой информации, т.к. располагают необходимыми техническими возможностями для снятия информации с каналов связи, с тем чтобы полученная информация фиксировалась затем в справке организации, оказывающей услуги связи.
Завершая рассмотрение проблемы включения оперативно-розыскных мероприятий в систему следственных действий, отметим, что эта идея имеет своих сторонников, прежде всего среди следственных работников и некоторых ученых.
По-видимому, она порождается таким фактором, как внешнее сходство ряда оперативно-розыскных мероприятий, закрепленных в ст. 6 Закона об ОРД, со следственными действиями, что приводит к мысли об их тождественности. Но главный фактор — возрастающие по ряду причин трудности раскрытия преступлений в условиях роста и консолидации преступности, побуждающие к поиску новых средств, позволяющих повысить эффективность расследования. Многие ученые и практики обосновывают свою позицию ссылкой на опыт ряда западных стран, где результаты ОРД рассматриваются как доказательства и используются для раскрытия преступлений.
Однако эти доводы представляются неубедительными. Будучи эффективным средством обнаружения и раскрытия преступлений, оперативно-розыскные мероприятия имеют правовую основу — ст. 6 Закона об ОРД. Но они проводятся в порядке, предусмотренном этим нормативным актом, часто негласно и не опираются на четко определенную законом процессуальную процедуру, в которой обязательно должны содержаться гарантии прав и законных интересов лиц, участвующих в проведении следственного действия. Это лишает непосредственные результаты ОРМ до придания им процессуальной формы свойства допустимости, особенно необходимой в досудебном производстве.
В практике ряда зарубежных стран — США, Франции, ФРГ — действительно используются при формировании доказательственной базы на досудебном производстве результаты оперативной деятельности. Но это особенность судопроизводства указанных стран. Результаты досудебного производства — еще не доказательства: чтобы стать таковыми, они должны пройти процедуру легализации в суде, который
может признать, а может и не признать их доказательствами.
В отечественном же досудебном производстве дело обстоит иначе: следователь признает собранную информацию доказательством, если она соответствует требованиям относимости и допустимости. Легализация результатов ОРМ возможна и на досудебном производстве при соблюдении положений Инструкции от 27.09.2013, требований ст. 89 УПК РФ и, во всяком случае, при известности происхождения и способов получения доказательственной информации23. Но после этого полученные данные становятся уже доказательствами в уголовно-процессуальном смысле. Повторим: в своем первоначальном виде, до придания им процессуальной формы, результаты оперативно-розыскных мероприятий доказательствами считаться не могут, а сами мероприятия, не соответствуя познавательной и процессуальной характеристике следственных действий, не являются таковыми.
Анализируя зигзаги в развитии способов собирания доказательств, нельзя не обратить внимания на попытки внедрить в систему следственных действий «нетрадиционные приемы доказывания», к которым относят гипноз, использование способностей экстрасенсов и др. Одним из таких приемов является испытание на полиграфе, которое облекается в форму психофизиологической экспертизы (ПФЭ) либо особого следственного действия.
На протяжении многих лет отечественная наука крайне отрицательно относилась к возможности применения полиграфа («детектора лжи») как средства получения доказательств по уголовному делу ввиду ненадежности получаемого результата, учитывая также, что этот прием не признается законодательством зарубежных стран как средство доказывания24. В то же время допускалась возможность его применения за рамками уголовного процесса — для отбора кадров, при проведении оперативно-розыскной работы и т.п. МВД СССР и ряд других ведомств легализировали практику не только в этом направлении, но и в направлении использования испытаний на полиграфе в целях доказывания. Начиная с 2001 г. началось производство психофизиологических экспертиз с применением полиграфа как средства доказывания и в судопроизводстве.
23 Об этом подробнее см.: Шейфер С. А. Доказательства и доказывание по уголовному делу : Проблемы теории и правового регулирования. 2-е изд. М. : Норма, 2014. Главы 5, 6.
24 Ларин А. М. Криминалистика и паракриминалистика.
М., 1996 ; Шадрин В. С. Обеспечение прав личности при расследовании преступлений. М., 2000. С. 91—93 и др.
Следует отметить, что идея о широких возможностях гипноза, экстрасенсорики, полиграфа для установления истины широко распространяется в современном обществе (в ее востребованности, полагаем, отражается желание людей усилить борьбу с преступностью и вера в возможность достижения этой цели без больших усилий). Средства массовой информации с завидным постоянством повествуют об успешном раскрытии преступлений с помощью экстрасенсов, о проверке правдивости граждан, спорящих между собой, с помощью полиграфа, игнорируя доводы науки о неправомерности применения подобных методов установления истины. Впрочем, игнорируются и критические материалы относительно применения этих приемов как основанных на предрассудках и невежественных представлениях, которые проявляются (довольно редко) в тех же СМИ.
Имеются многочисленные примеры использования заключений полиграфологов органами расследования и судом. Полиграф проник и в Верховный Суд РФ: как сообщает судья ВС в отставке Н. А. Колоколов, в кассационной практике Верховного Суда имеют место ссылки на заключение психофизиологической экспертизы: по одному из рассмотренных дел таким заключением у одного из обвиняемых выявлены реакции, свидетельствующие о том, что он вступил в сговор с другим обвиняемым на совершение преступления. По этому поводу автор иронически замечает, что внедрение в систему доказательств выводов психофизиологических экспертиз означает укрепление доверия к показаниям, «освященным» не пыткой, а мнением неких узких специалистов, что неизбежно чревато угрозой целого комплекса ошибок, до сих пор неведомых нашему уголовному процессу25.
Мы убеждены, что применение полиграфа в целях доказывания как в форме ПФЭ, так и в форме особого следственного действия неправомерно ввиду многих обстоятельств. Сами сторонники ПФЭ, в первую очередь Ю. И. Холодный, можно сказать — родоначальник полиграфологии, отмечают отрицательные стороны ее применения: проведение исследований полиграфологами, не имеющими соответствующего образования (особенно частными), неправильная постановка вопросов следователями, отсутствие разработанной методики проведения ПФЭ, недопустимо низкое качество исследований, проводимых многими госу-
дарственными и частными полиграфами, и др.26 В полемике со своим коллегой, Я. В. Комиссаровой, автор упрекает ее в ошибочности применяемой методики исследований и рекомендаций по постановке вопросов эксперту, в построении выводов эксперта на реакциях, выявленных полиграфом, без их оценки, в подмене эксперта специалистом и т.п. Я. В. Комиссарова отвергает эти обвинения, обосновывая свою позицию по спорным вопросам27.
Уже то, что сами организаторы ПФЭ расходятся в основных проблемах ее применения, ставит под сомнение пригодность данной экспертизы к решению задач судопроизводства. Думается, однако, что и устранение противоречий не сделает ПФЭ надежным средством собирания доказательств28.
Полагаем, что главный недостаток ПФЭ, препятствующий использованию ее результатов в целях доказывания, состоит в несоответствии этого приема научным основам доказывания. Как отмечал много лет тому назад профессор М. А. Чельцов, заключение эксперта строится как силлогизм, большая посылка которого представляет собой опытное положение, истинность которого подтверждена длительным практическим опытом, превратившим ее в аксиому той или иной науки. Малая же посылка — это выявленные исследованием конкретные обстоятельства событий. Подведение малой посылки под опытное положение позволяет определить значение установленных исследованием конкретных обстоятельств. Например, наличие жидкой крови в полости сердца трупа всегда признак асфиксии (большая посылка), а обнаружение экспертом этого факта при вскрытии раскрывает причину смерти. Данные о ДНК в организме человека отражают индивидуальные и неповторимые свойства личности (большая посылка), а совпадение с ними пробы, взятой у конкретного человека, свидетельствует о родстве двух лиц.
25 Колоколов Н. А. Проблемы уголовного судопроизводства // Уголовный процесс. 2011. № 4. С. 5. Примеры применения заключений ПФЭ при рассмотрении дел в суде приводятся и в других источниках.
26 Холодный Ю. Н. Процессуальные вопросы применения полиграфа при расследовании уголовных дел // Уголовный процесс. 2013. № 3 ; Холодный Ю. Н., Подши-бякин А. С. Оценка качества криминалистических исследований с применением полиграфа // Уголовный процесс. 2013. № 4; Холодный Ю. Н., Орлов Ю. К. Использование полиграфа в уголовном процессе: рекомендации по оценке экспертизы // Уголовный процесс. 2013. № 8.
27 Комиссарова Я. В. Обоснованность методик экспертиз с применением полиграфа // Уголовный процесс. 2013. № 7.
28 Непригодность ПФЭ для установления истины по де-
лу отмечают в своих работах многие видные ученые-процессуалисты. См., например: Тарло Е. Полиграф!
Ты не прав! // URL: http://tarloeg.livejournal.com/12080. html (дата обращения: 07.02.2014) ; Воскобитова Л. А. Некоторые особенности познания в уголовном судопроизводстве, противоречащие мифу об истине // Библиотека криминалиста. 2012. № 4 (5).
Но в ПФЭ отсутствует большая посылка, т.е. опытное положение, позволяющее оценить показания полиграфа (полиграммы), отображающие в графической форме реакции на вопросы полиграфолога . О чем говорят эти реакции, определить нельзя из-за отсутствия объясняющего их опытного положения.
Так что же все-таки определяет полиграф? В статье под таким названием ученые-специалисты в области психофизиологических исследований показали, что полиграф не может устанавливать ложь или правдивость ответов испытываемого на полиграфе человека. Они пришли к выводу, что полиграф при его правильном применении может определить только относительную значимость предъявляемых стимулов (т.е. слов или предметов), и более ничего! Определение же причин значимости отдельных стимулов (другими словами, ложности или правдивости ответов) лежит за пределами психофизиологической процедуры и требует логико-психологического ана-лиза29. Для такого анализа необходимо собрать исчерпывающую совокупность объективных доказательств.
По-видимому, слабость концепции полиграфической экспертизы побудила исследователей к поиску других форм использования в доказывании результатов исследования на полиграфе. Так, В. А. Семенцов предлагает предусмотреть данный прием в главе 26 УПК как новое следственное действие — проверка показаний на полиграфе30. В последующих
работах автор предлагает распространить возможность применения полиграфа при проведении других следственных действий, направленных на получение вербальной информации, — очной ставки, предъявления для опознания и проверки показаний на месте «в целях выявления ложности данных при их производстве показаний»31.
Отметим прежде всего чрезвычайную смелость автора в определении целей привлечения полиграфолога. Даже ученые, являющиеся родоначальниками внедрения ПФЭ в уголовный процесс, полагают, что «совершенно недопустимы суждения эксперта-полиграфолога о ложности или правдивости чьих-то показаний. Этот хронический порок выводов «горе-экспертов» является основным поводом для нападок на СПфЭ»32. Суждение, безусловно, верное, ибо никакому эксперту не дано права устанавливать обстоятельства, подлежащие доказыванию (п. 2 ч. 1 ст. 73 УПК РФ). Авторами предложена значительно более скромная формулировка выводов ПФЭ.
Завершая рассуждения о неправомерности новых трактовок следственного действия, еще раз подчеркнем: следственное действие, как и вся их система, — это четко урегулированный законом эффективный способ достижения цели доказывания. Поспешные и методологически неоправданные предложения о включении в систему ряда сомнительных приемов могут только ослабить и даже разрушить систему и все судопроизводство в целом.
29 См.: Пеленицын А. Б., Сошников А. П., Жбанкова О. В. Так что же все-таки определяет полиграф? // Вестник криминалистики. Вып. 2 (20) / отв. ред. А. Г. Филиппов. М., 2011. С. 7—12.
30 Семенцов В. А. Новое следственное действие — проверка показаний на полиграфе // Российский юридический журнал. 2010. № 5. С. 132—138.
31 Семенцов В. А. Проверка правдивости показаний на полиграфе // Российский юридический журнал. 2011. № 2. С. 111—116.
32 См.: Холодный Ю. Н., Орлов Ю. К. Указ. соч. С. 33.
Библиография:
1. Александров А. С. Каким не быть предварительному следствию // Государство и право. — 2001. — № 9.
2. Баев О. Я. Криминалистическая тактика и уголовно-процессуальный закон. — Воронеж, 1977.
3. Блауберг И. В., Юдин В. Т. Понятие целостности и его роль в научном познании. — М., 1970.
4. Быховский И. Е., Лузгин И. М. Реконструкция как самостоятельное следственное действие // Правоведение. — 1971. — № 3.
5. Волынский А. Ф., Волынский В. В. Новый УПК Украины — ответ на вызовы современной преступности или.? // Российский следователь. — 2013. — № 5.
6. Воскобитова Л. А. Некоторые особенности познания в уголовном судопроизводстве, противоречащие мифу об истине // Библиотека криминалиста. — 2012. — № 4 (5).
7. Дулов А. В., Нестеренко П. Д. Тактика следственных действий. — Минск, 1971.
8. Ковтун Н. А. Негласные следственные (розыскные) действия УПК Украины как легитимные процессуальные средства доказывания // Уголовное судопроизводство. —2013. — № 4.
9. Колоколов Н. А. Проблемы уголовного судопроизводства // Уголовный процесс. — 2011. — № 4.
10. Комиссарова Я. В. Обоснованность методик экспертиз с применением полиграфа // Уголовный процесс. — 2013. — № 7.
11. Ларин А. М. Криминалистика и паракриминалистика. — М., 1996.
12. Орлов Ю. К. Производство экспертизы в уголовном процессе. — М. : ВЮЗИ, 1982.
13. Очередин В. Т. Следственные действия в уголовном процессе. — Волгоград : Академия МВД, 2008.
14. Пеленицын А. Б., Сошников А. П., Жбанкова О. В. Так что же все-таки определяет полиграф? // Вестник криминалистики. Вып. 2 (20) / отв. ред. А. Г. Филиппов. — М., 2011. — С. 7—12.
15. Поздняков М. Л. Каким не стать Следственному комитету в 2017 году // Уголовное судопроизводство. — 2014. — № 1.
16. Рыжаков А. П. Следственные действия и иные способы собирания доказательств. — М.,1997.
17. Семенцов В. А. Новое следственное действие — проверка показаний на полиграфе // Российский юридический журнал. — 2010. — № 5. — С. 132—138.
18. Семенцов В. А. Проверка правдивости показаний на полиграфе // Российский юридический журнал. — 2011. — № 2. — С. 111—116.
19. Статкус В. Ф. Следователь по особо важным делам. — М., 2007.
20. Холодный Ю. Н. Процессуальные вопросы применения полиграфа при расследовании уголовных дел // Уголовный процесс. — 2013. — № 3.
21. Холодный Ю. Н., Орлов Ю. К. Использование полиграфа в уголовном процессе: рекомендации по оценке экспертизы // Уголовный процесс. — 2013. — № 8.
22. Холодный Ю. Н., Подшибякин А. С. Оценка качества криминалистических исследований с применением полиграфа // Уголовный процесс. — 2013. — № 4.
23. Шадрин В. С. Обеспечение прав личности при расследовании преступлений. — М., 2000.
24. Шейфер С. А. Доказательства и доказывание по уголовному делу : Проблемы теории и правового регулирования. — М. : Норма, 2014.
25. Шейфер С. А. Следственные действия: система и процессуальная форма. — М. : Юрлитинформ, 2001.
Материал поступил в редакцию 29 марта 2015 г.
INVESTIGATIVE ACTION - THE LEGITIMACY OF NEW INTERPRETATION
Shafer Semyon Abramovich — Doctor of Legal Sciences, Professor, Samara State University. [[email protected]]
443011, Russia, Samara, Akademika Pavlova Street, 1.
Abstract. The article analyzes the proposals of several authors on supplementation of the system of investigative actions with new cognitive techniques, including special investigation means and "non-traditional methods of proof." Based on its understanding of the laws governing the development of the system, the author demonstrates the incompatibility of the "new" investigative actions with the principles of criminal procedure, such obligatory indication of the investigative action as relationship between the parties. Overall, the author concludes that these innovations destroy the system of investigative actions.
Keywords: investigation, cognitive characteristics and the legal regulation of the system, system, special investigation means, non-traditional methods of proof, psychophysiological examination.
References:
1. Aleksandrov A.S. Kakim ne byt' predvaritel'nomu sledstviju [How not to be a preliminary investigation], Gosudarstvo i pravo [State and Law], 2001, № 9.
2. Baev O.Y. Kriminalisticheskaja taktika i ugolovno-processual'nyj zakon [Forensic tactics and criminal procedure law], Voronezh, 1977.
3. Blauberg I.V., Yudin V.T. Ponjatie celostnosti i ego rol' v nauchnom poznanii [The concept of integrity and its role in scientific knowledge], Moscow, 1970.
4. Bykhovsky I.E., Luzgin I.M. Rekonstrukcija kak samostojatel'noe sledstvennoe dejstvie [Reconstruction as an independent investigative action], Pravovedenie [Jurisprudence], 1971. № 3.
5. Volynskiy A.F., Volynskiy V.V. Novyj UPK Ukrainy - otvet na vyzovy sovremennoj prestupnosti ili...? [The new Ukranian Code of Criminal Procedure - the answer to the challenges of modern crime, or ...?], "Rossijskij sledovatel" [Russian investigator], 2013, № 5.
6. Volynskiy R.F., Volynskiy V.V. Novyj UPK Ukrainy - otvet na vyzovy sovremennoj prestupnosti ili.? [The new Ukranian Code of Criminal Procedure - the answer to the challenges of modern crime, or ...?], "Rossijskij sledovatel" [Russian investigator], 2013, № 5.
7. Voskobitova L.A. Nekotorye osobennosti poznanija v ugolovnom sudoproizvodstve, protivorechashhie mifu ob istine. [Some features of cognition in the criminal proceedings, contrary to the myth of the truth], Biblioteka kriminalista [Criminology Library], 2012, № 4 (5)
8. Dulov A.V., Nesterenko P.D. Taktika sledstvennyh dejstvij [The tactics of the investigation], Minsk, 1971.
9. Kovtun N.A. Neglasnye sledstvennye (rozysknye) dejstvija UPK Ukrainy kak legitimnye processual'nye sredstva dokazyvanija [Behind the Scenes of the investigation (investigative) action under Criminal Procedure Code of Ukraine as a legitimate means of proof], Ugolovnoe sudoproizvodstvo [Procedural criminal proceedings], 2013, №4.
10. Kolokolov N.A. Problemy ugolovnogo sudoproizvodstva [Problems of criminal proceedings], Ugolovnyj process [Criminal procedure], 2011, №4.
11. Komissarova Y.V. Obosnovannost' metodik jekspertiz s primeneniem poligrafa [Substantiation of a technique using polygraph examinations], Ugolovnyj process [Criminal procedure], 2013, №7.
12. Larin A.M. Kriminalistika i parakriminalistika [Forensics and parakriminalistika], Moscow, 1996.
13. Orlov J.K. Proizvodstvo jekspertizy v ugolovnom processe. [Providing expertise in criminal procedure], Moscow, VYUZI 1982.
14. Ocheredin V.T. Sledstvennye dejstvija v ugolovnom processe [Investigatory actions in criminal proceedings], Volgograd. Police Academy, 2008.
15. Pelenitsyn A.B., Soshnikov A.P., Zhbankova O.V. Tak chto zhe vse-taki opredeljaet poligraf? [So what is it that which determines the polygraph?], Vestnik kriminalistiki [Journal of Criminology], Vol. 2 (20), Filippov A.G. (ed.), Moscow, 2011, pp. 7-12.
16. Pozdnyakov M.L. Kakim ne stat' sledstvennomu komitetu v 2017 godu [A kind of a committee the investigative one won't be in 2017], Ugolovnoe sudoproizvodstvo [Criminal procedure], 2014, №1.
17. Ryzhakov A.P. Sledstvennye dejstvija i inye sposoby sobiranija dokazatel'stv [Investigation and other methods of gathering evidence], Moscow, 1997.
18. Sementsov V.A. Novoe sledstvennoe dejstvie - proverka pokazanij na poligrafe [New investigative action -Checking with the polygraph], Rossijskij juridicheskij zhurnal [Russian Law Journal], 2010, №5, pp. 1,320,138.
19. Sementsov V.A. Proverka pravdivosti pokazanij na poligrafe [New investigative action - Checking with the polygraph], Rossijskij juridicheskij zhurnal [Russian Law Journal], 2011, №2, pp. 111-116.
20. Statkus V.F. Sledovatel' po osobo - vazhnym delam [Investigator for particularly - important cases], Moscow, 2007.
21. Kholodniy Y.N. Processual'nye voprosy primenenija poligrafa pri rassledovanii ugolovnyh del [Procedural issues of polygraph application in criminal cases], Ugolovnyj process [Criminal procedure], 2013, №3.
22. Kholodniy Y.N., Orlov Y.K. Ispol'zovanie poligrafa v ugolovnom processe: rekomendacii po ocenke jekspertizy [The use of polygraph in criminal proceedings: the recommendations of the evaluation examination], Ugolovnyj process [Criminal procedure], 2013, №8.
23. Kholodniy Y.N., Podshibyakin A.S. Ocenka kachestva kriminalisticheskih issledovanij s primeneniem poligrafa [Assessment of the quality of forensic investigations with the use of polygraph], Ugolovnyj process [Criminal procedure], 2013, №4.
24. Shadrin V.S. Obespechenie prav lichnosti pri rassledovanii prestuplenij [Ensuring individual rights during the investigation of crimes], Moscow, 2000.
25. Sheifer S.A. Dokazatel'stva i dokazyvanie po ugolovnomu delu: Problemy teorii i pravovogo regulirovanija [Evidence and proof in a criminal case: Theory and legal regulation], Moscow: Norma, 2014.
26. Sheifer S.A. Sledstvennye dejstvija: sistema i processual'naja forma [Investigative actions: system and procedural form], Moscow, Yurlitinform, 2001.
