CC BY
69
ББК 86.7
СКЕПТИЦИЗМ И РЕЛИГИОЗНАЯ ВЕРА: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
В.А. Ва>
Современный этап в развитии религии как социального явления характеризуется глубокими изменениями во всех ее основных разделах: в вопросах, касающихся и веры, и культа, и церкви. За обыденными мировоззренческими матрицами открываются свойства философски несравненно более сложных фигур. Дискурс о религии оказывается плотно вплетенным в полотно рассуждений, традиционно интерпретируемых в контексте практик скептицизма и вольнодумства. Еще в XVI в. возрожденный пирронизм представлял собой в значительной степени причудливую комбинацию философского скептицизма и теологического фидеизма. Развитие теории скептицизма как своеобразной формы защиты религиозной веры дает возможность обосновать некоторые проблемы современной философии, связанные с изолированными, казалось бы, точками ее исторической динамики.
Основная цель данной статьи - чисто пропедевтическая: представить новые или уточненные и дополненные сведения о фидеистических тенденциях античного скептицизма и некоторые их параллели в современной философии религии. Само по себе утверждение о наличии в учении скептиков элементов индифферентизма, консерватизма и оппортунизма, подготавливающих признание примата веры над знанием, достаточно тривиально относительно пирронизма - об этом писали такие отечественные и зарубежные авторы, как Н.З. Парамонов, В.М. Богуславский, В.Г. Иванов, Б. Рассел, П. Куртц, М. Нуссбаум и др. Однако оно совершенно не тривиально относительно скептицизма как такового, скептицизма как философского направления, выдвигающего сомнение в качестве принципа мышления. Подобная постановка вопроса инспирирует частичный пересмотр представлений об объеме и границах применимости фидеистической аргументации в скептических нарративах.
Васильченко Валерий Александрович - кандидат философских наук, докторант кафедры социальной философии и этнологии Ставропольского государственного университета, 355009, г. Ставрополь, ул. Пушкина, 1а, e-mail: ivandamaskin@rambler.ru, т. 8(652)322145.
Являясь активным фактором культурной среды, философский скептицизм оказывает весьма многообразное мировоззренческое влияние на формирование общественного сознания, реализующееся, в том числе, и через отношение к феномену религиозной веры. В настоящее время обнаруживаются обширные возможности использования скептической методологии в качестве блокадного механизма экспансивного распространения квазирелигиозных верований и оккультных практик, агрессивной инфильтрации клерикальных идей в сферы политики, экономики, образования. Как отмечает известный американский философ и общественный деятель П. Куртц, скептицизм подчеркивает необходимость постоянного критического и рационального расследования религиозных положений и утверждает, что религиозные воззрения суть вымыслы, создаваемые человеческим воображением ради успокоения экзистенциальной тревоги [1].
Действительно, критика представителем античного скептицизма Секстом Эмпириком околорелигиозных и шарлатанских воззрений традиционно включалась и включается интеллектуалами и вольнодумцами в фонд эпифаний гуманизма и рационального мышления и до сих пор используется как стандарт в прикладных и полевых скептических исследованиях паранормального. В трактате "Против астрологов" Секст Эмпирик объявляет, что халдеи, с их гороскопами и учениями о симпатическом отношении между земным и небесным, укрепляют в нас закоренелые предрассудки и не позволяют действовать согласно здравому смыслу [2, с. 174]. Его аргументы contra просты, но поучительны. Установление гороскопа невозможно, поскольку халдеи не в состоянии точно определить ни момент рождения человека, так как неясно, с чем его связывать - либо с зачатием, либо с началом или окончанием физиологического
Vasilchenko Valery - Ph. D. in philosophy, person working for doctor's of the social philosophy and ethnology department of the Stavropol State University, 1a Pushkin's Street, Stavropol, 355045, e-mail: ivandamaskin@rambler. ru, ph. +7(652)322145.
процесса родов, ни нужное расположение звезд, которое изменяется из-за непрерывного движения космоса [2, с. 182-184]. Если же определяется не точное время, но время в общем и целом, "те, кто родился в одно и то же время, если последнее брать вообще, живут вовсе не одинаковой жизнью, но одни начинают царствовать, другие же старятся в оковах" [2, с. 187-188]. Верно и обратное. "Если родившийся под стрелой Стрельца должен, по математическому вычислению, быть умерщвленным, то каким же образом были сразу уничтожены столько десятков тысяч варваров, сражавшихся против греков у Марафона? Ведь не существовал же, конечно, для них всех один и тот же гороскоп. Если тот, кто родился под чашей Водолея, должен погибнуть вследствие кораблекрушения, то каким же образом утонули одновременно те греки, которые возвращались от Трои"? [2, с. 188].
Далее, само установление созвездий есть результат условной разметки небесной сферы. "Каждое из животных не является непрерывным телом и таким, которое было бы скреплено с предыдущим и связано с последующим так, чтобы посередине не оказывалось бы никакого промежутка, но оно состоит из рассеянных звезд, содержащих те или иные промежуточные расстояния и дискретные части, будь то в середине, будь то у краев. Отсюда, поскольку животные зодиакального круга очерчены исчисляемыми частями, то обязательно с необходимостью возникают ошибки у тех, кто наблюдает с земли, поскольку от них ускользает, является ли соответствующее промежуточное расстояние концом предыдущего животного или началом того, которое восходит в дальнейшем" [2, с. 186].
Наконец, Секст Эмпирик отвергает астрологию и на основе общеметодологических соображений. "Если предсказание хочет стать надежным, необходимо, чтобы одно и то же взаимоотношение звезд наблюдалось не один раз для чьей-нибудь жизни, но многократно" [2, с. 190], чего астрологическая наука обеспечить не может.
Впрочем, не только народная мифология, но и сами рациональные основы религиозной веры подвергаются у Секста Эмпирика глубокой деструкции, так что в итоге он заключает о непостижимости и невосприем-лемости божества [2, с. 319].
После сказанного использование скептической методологии для эффективной профилактики распространения псевдонаучных и псевдорелигиозных патологий общественного сознания становится, казалось бы, вполне оправданным. Однако подробное обсуждение скептической критики понятий бога, провидения, души, равно как и опровержений предрассудков народной религии, быстро проясняет случайность включений в их корпус прямолинейных рациональностей и апологий здравого смысла. Так, критику понятия бога у Секста Эмпирика открывает следующая преамбула: "Следуя жизни без догм, мы высказываемся, что существуют боги, и почитаем богов, и приписываем им способность провидения" [2, с. 317]. Оказывается, существует ракурс, в котором скептицизм и религиозная вера вполне совместимы. Более того, исследуя современные ему нравы и обычаи, Секст Эмпирик часто оказывается не на высоте научных представлений даже своего времени, употребляя систематически и безо всякой критики экзотические факты - то о женщине, принимавшей без ущерба для себя тридцать драхм цикуты, то о стольнике Александра Македонского, который, попав на солнце или в баню, мерз, а в тени согревался, и т.п. [2, с. 223].
Свойственную Сексту Эмпирику толерантность к подобного рода противоречиям филологический анализ объясняет эклектическим и компилятивным характером его сочинений, механически склеивающих культурный скол фактов, цитат, мнений, анекдотов. К таким выводам приходит известный чешский филолог К. Яначек.
В.М. Богуславский обратил внимание на то, что антирелигиозная аргументация у Секста изображается гораздо убедительнее и занимает почти вдвое больше места, чем прорелигиозная [3], поэтому сразу видно, где искренний пафос, а где постмодернистская игривость. Действительно, рассматривая понятие божественного как творческого начала космоса, Секст изменяет своей обычной манере уравновешивать оппозиции, переходя в отношении тех, кто отстаивает атеистические взгляды, на весьма щадящий режим критики. И астрологию как науку он отвергает полностью и категорически, не прилагая здесь своих обычных сентенций о необходимости воздержания от суждения.
Однако прежде, чем директивно интерпретировать тексты Секста Эмпирика,
необходимо посмотреть, не образует ли логика изложения им материала некоей закономерной структуры. Тестами для адекватной оценки теории должны служить ее собственные мотивы, а не близкие и понятные интерпретатору образцы. Сам Секст Эмпирик так объясняет стратегии своей аргументации: "Как врачи телесных страданий имеют различные по силе лекарства и для сильно страдающих употребляют сильные, для слабо страдающих - слабые, так же и скептик приводит различные по силе рассуждения: для тех людей, которые сильно подвержены опрометчивости, он прибегает к полновесным рассуждениям и таким, которые могут основательно разрушить гордое состояние догматиков; к более легким он прибегает для тех, чья гордыня не так глубока и легко исцелима. Поэтому исходящий из скепсиса не боится нарочно приводить то полновесные по вероятности рассуждения, то кажущиеся более слабыми, так как даже их ему часто достаточно, чтобы совершить преднамеченное" [2, с. 379-380]. Этот необходимый промежуток обнажает макропрофиль скептической риторики. Скептические доказательства против догматиков носят характер вспомогательных гипотез в косвенном умозаключении и могут быть отброшены после приведения вывода. Секст Эмпирик не связан своими доводами, которые он черпает и из арсенала изощренных стоических силлогизмов, и из копилки магических представлений и народных суеверий.
Методологический принцип Секста Эмпирика - "все сгодится" - сближает его учение с методологическим анархизмом П. Фейе-рабенда, который также считал возможным брать взаймы у народной мифологии, не разделяя при этом ее установок. Как пишет П. Фейерабенд, "нельзя забывать, сколькими изобретениями мы обязаны мифам! Они помогли найти и сберечь огонь; они обеспечили выведение новых видов животных и растений, и часто более успешно, чем это делают современные научные селекционеры; они способствовали открытию основных фактов астрономии и географии и описали их в сжатой форме; они стимулировали употребление полученных знаний для путешествий и освоения новых континентов; они оставили нам искусство, которое сравнимо с лучшими произведениями западноевропейского искусства и обнаруживает необычайную техническую изощренность; они открыли богов,
человеческую душу, проблему добра и зла и пытались объяснить трудности, связанные с этими открытиями; они анализировали человеческое тело, не повреждая его, и создали медицинскую теорию, из которой мы еще и сегодня можем многое почерпнуть. При этом люди далекого прошлого совершенно точно знали, что попытка рационалистического исследования мира имеет свои границы и дает неполное знание. В сравнении с этими достижениями наука и связанная с ней рационалистическая философия сильно отстают, однако мы этого не замечаем. Запомним хотя бы то, что имеется много способов бытия-в-мире, каждый из которых имеет свои преимущества и недостатки, и что все они нужны для того, чтобы сделать нас людьми в полном смысле этого слова и решить проблемы нашего совместного существования в этом мире" [4].
Таким образом, скептицизм не отрицает религиозную веру, но лишь сепарирует ее от рациональной теологии. Секст Эмпирик называет нечестивой не веру в бога, но попытку доказать его существование [2, с. 319]. То, что заявление Секста о почитании им богов и веры в провидение не является случайным и формальным, подтверждает и приводимый у Диогена Лаэрция и сильно смущающий исследователей факт, согласно которому основатель античного скептицизма Пиррон был избран своими соотечественниками, жителями города Элиды, верховным жрецом [5].
Адекватный аналог скептического отношения к религиозной вере можно обнаружить в философии религии Л. Витгенштейна, на что уже обращалось внимание в литературе [6].
В кратких и отрывистых репликах вит-генштейновских афоризмов отчетливо проступает представление о некомпетентности нашего обычного языка для обозначения событий религиозной веры. Уже в "Логико-философском трактате" он отмечает, что Бог не проявляется в мире [7, с. 216], который суть факты в логическом пространстве [7, с. 36], и что предложение не может выражать ничего высшего [7, с. 212]. Поздний Витгенштейн нисколько не изменяет данному настроению. В лекциях о религии (записанных его слушателями) ярко и многогранно показывается холостой ход манипуляций с логической аргументацией применительно к религиозной жизни. Религиозные истины лежат вне обычных критериев достоверности.
Сказанное предполагает необходимость уточнения основных характеристик философского скептицизма как мировоззрения, близкого к атеизму и агностицизму. Анализ риторических стратегий скептицизма выявляет дифференциацию гносеологического статуса в активационных зонах его критики. Скептик подвергает деструкции лишь попытки спекулятивного, метафизического обоснования религиозных постулатов, оставляя вне сферы своего внимания факты обыденной религиозной жизни. Подобного рода дискурсивная процедура не может быть проинтерпретирована в терминах атеистических или агностических практик, поскольку близка в некоторых ключевых пунктах к идеологии фидеизма.
Таким образом, интенсивная продукция скептической аргументации в современных исследованиях религиозных феноменов лишь частично и только в некоторых специализированных аспектах разрушает религиозные
притязания на истину. В целом она форсирует своеобразный вариант реабилитации религиозной веры, что далеко не всегда осознается адептами неоскептицизма.
ЛИТЕРАТУРА
1. Куртц П. Новый скептицизм: Исследование и надежное знание. М.: Наука, 2005. 360 с. С. 15.
2. Секст Эмпирик. Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1976. 421 с.
3. Богуславский В.М. Скептицизм в философии. М.: Наука, 1990. 272 с. С. 19.
4. Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания. М.: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2007. 414 с. С. 26-27.
5. Диоген Лаэрций. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979. 619 с. С. 380.
6. Knuuttila S., Sihvola J. Ancient scepticism and Philosophy of Religion // Ancient scepticism and the sceptical tradition. Helsinki: Soc. philos. fennica, 2000. Р. 138.
7. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М.: "Канон+" РООИ "Реабилитация", 2008. 288 с.
10 марта 2009 г.
