CC BY
91
торой последовательности действий и событий, направленную на осуществление речевого воздействия посредством апелляции к накопленному социальному опыту. При этом нарративная стратегия оказания воздействия может скрывать различные коммуникативные цели, которые получают в нарративных образованиях, трактуемых в широком смысле, разнообразное риторическое вербальное, невербальное или комбинированное воплощения.
Постоянно растущий интерес к риторическим аспектам речевой деятельности и, следовательно, к возможности использования нарративных текстов не только в общекультурном пространстве, но и в области различных научных дисциплин в качестве средства социального взаимодействия и манипулирования, с точки зрения порождаемых смыслов, речевых стратегий и тактик, превращает нарратив в интересный объект лингвистического анализа.
Литература
Аристотель. Риторика. Поэтика / Аристотель. М.: Лабиринт, 2000.
Барт, Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов / Р. Барт // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX —
XX вв. Трактаты. Статьи. Эссе. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1987.
Веселова, И. С. Жанры современного городского фольклора: повествовательные традиции [Электронный ресурс] / И.С. Веселова: http://www.ruthenia.ru.
Гачев, Г. Ментальности народов мира / Г. Гачев. М.: Эксмо, 2003.
Зенкин, С.Н. Введение в литературоведение: Теория литературы / С.Н. Зенкин. М., 2000.
Карасик, В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс / В.И. Карасик. Волгоград, 2002.
Кожевникова, Н.А. Типы повествования в русской литературе XIX — XX вв. / Н.А. Кожевникова. М.: Ин-т рус. яз. РАН, 1994.
Падучева, Е.В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива) / Е.В. Падучева. М.: Яз. рус. культуры, 1996.
Пропп, В.Я.Морфология волшебной сказки; исторические корни волшебной сказки / В.Я. Пропп. М.: Лабиринт, 1998.
Трубина, Е.Г. Нарратология: основы, проблемы, перспективы [Электронный ресурс] / Е.Г. Трубина: www.usu.ru/philosophy/nar-ratology.htm.
Тюпа, В.И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса / В.И. Тюпа. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001.
Тамарченко, Н.Д. Повествование / Н.Д. Тамарченко // Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины. М.: Высш. шк., 1999.
Шмид, В. Нарратология / В. Шмид. М.: Яз. славян. культуры, 2003.
Manfred, Jahn. Narratology: a Guide to the Theory of Narrative [Electronic resource]: http:/ /www.uni-koeln.de/pppn.htm.
Словарь терминов по философии [Electronic resource]: rw.web.ur.ru/ph_en.html.
Дыдынский, Ф. Латинско-русский словарь / Ф. Дыдынский. М.: Спарк, 1997.
Е.И. АЛЕЩЕНКО (Волгоград)
СКАЗОЧНЫЙ ТЕКСТ КАК ОТРАЖЕНИЕ ХРИСТИАНСКОЙ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА
В сказочном тексте отражены культурные ценности народа, выражена система приоритетов того или иного социума. В сказках находит свое яркое воплощение мифологическая картина мира. Автором выявлен перечень концептов, являющихся базисными для христианской картины мира: Бог, вера, православие, благословение, крещение, венчание.
Фольклорный текст представляет собой совершенно особое явление. Наряду с эстетической он может выполнять функцию средоточия исторической памяти народа. Не случайно В.Я. Пропп (2005: 7) писал: «Русскую сказку в первую очередь должны изучать русские это наш долг». А.И. Никифоров (1930: 7) в качестве основных признаков сказки отмечает устное бытование, развлекательность, специальное композиционно стилистическое построение. Сегодня сказка также служит богатым материалом для лингво- и этно-культурологических исследований, позволяя структурировать фольклорную картину мира. Е. Бартминьский высказывает уверенность в существовании оснований для того, чтобы к общепризнанному в лингвистике иерархическому ряду единиц языка добавить текст как единицу более
Алещенко Е. И., 2006
высокого порядка. По мнению ученого, этого, безусловно, заслуживают фольклорные тексты. Для них характерны черты повторяемости, институционализации, а также присутствие категориальных черт, позволяющих распознавать моделирующие системы тема-рематические, логические и композиционные, которые были, например, открыты для сказки В.Я.Проппом (Бартминьский 2005: 365).
Фольклорный текст является, таким образом, средоточием синхронных и диа-хронных черт, интересных современным исследователям как самой своей сущностью, так и особенностями их взаимодействия. Так, русская народная сказка позволяет, применяя методику послойного анализа, выделить основные концепты фольклорной картины мира и по возможности проследить изменения, которые они претерпели с течением времени. Фольклорный текст в силу своей специфики не может давать зеркального отражения жизненных реалий, однако многие черты бытия древнего славянина запечатлелись в нем. Немалое значение имеет наличие в истории русского народа периода двоеверия. К тому времени, когда в 988 г. Древняя Русь приняла христианство, исторический путь, проделанный славянами, был еще очень коротким (восточные славяне как самостоятельный этнос стали формироваться только в IV VI вв.); их языческие представления не успели принять вид единой системы, а пантеон высших богов только начал складываться. С принятием христианства язычество было объявлено «вне закона», и система славянских мифов так и осталась незавершенной. В этом ее первая существенная особенность.
Вторая особенность заключается в том, что славянская мифология существовала исключительно в форме устных преданий, потому что до принятия христианства у славян не было письменности. Важность этого обстоятельства для судьбы народных верований заметил еще М.В. Ломоносов, сделавший одну из первых в России попыток описать русскую мифологию как целостную систему: «Мы бы имели много басней как греки, если бы науки в идолопоклонстве у славян были». Когда же при киевском князе Владимире Святом вместе с христианством на Руси
стала распространяться письменность на церковнославянском языке, то, естественно, она использовалась христианскими книжниками не для записи враждебных им языческих верований, а для страстного и непримиримого их обличения. Поэтому не существует ни одной древнерусской книги, в которой бы были описаны мифы и предания с точки зрения тех, кто в них верил.
Разрозненные сведения о древнерусской мифологии можно найти в летописях и христианских поучениях, направленных против языческих суеверий. Но по ним невозможно составить сколько-нибудь цельного представления о системе языческих верований восточных славян. Некоторые подробности можно почерпнуть из книг античных и византийских писателей. Однако западные историки были недостаточно знакомы с культурой народов, обитавших за пределами Римской и Византийской империй; они писали о славянах с позиции плохо осведомленного стороннего наблюдателя, и потому их рассказы не могут служить основой наших представлений о славянской мифологии.
Но если древнерусская мифология не успела полностью сложиться к тому моменту, когда ее развитие было прервано принятием христианства, если древнерусские языческие мифы и поверья не были записаны и судить о них можно только по скудным сведениям, содержащимся в летописях и поучениях, то в начале
XXI в. затруднительно узнать, во что верили наши предки-язычники (Левкиев-ская 2003: 4).
Христианская же картина мира отразилась в фольклорных произведениях двояко. Прежде всего православие наложило отпечаток на идейное содержание русской народной сказки. Ее конфликт стал разрешаться в русле христианских взглядов. Кроме того, как новая жизненная реалия вера отразилась в бытовых деталях, содержащихся в русских народных сказках, а также породила целый пласт новых жанров фольклора духовных стихов, народных библейских сказаний и т.п.
Фольклорный текст чутко реагирует на изменения в жизни народа, тем более на такое существенное событие, как смена вероисповедания. Принятие христианства
наложило на русскую народную сказку свой отпечаток, однако выражалось это по-разному. Прежде всего, в сказке появилась христианская лексика, именующая Бога, священнослужителей, предметы культа, службы, их атрибуты и т.д.
Пришел служивый в рай, а господь и говорит:
Зачем ты, служба, пришел?..
Вывели ангелы солдата на белый свет, и очутился солдат на том самом месте, где уморила его смерть.
(«Солдат и смерть») А мой сынок? В егорьев день его хоронили. Может, видел?
Видел, бабушка! Твой сын у бога коров пасет, да коровушку потерял: вот бог у него двадцать пять рублей требует, а где он возьмет?
(«С того свету выходец») Это за нами гонят! сказала Василиса Премудрая; сама сделалась церковью, Ивана-царевича обратила стареньким попом, а лошадей деревьями.
(«Морской царь и Василиса Премудрая») Помимо этого, в русской народной сказке начинает использоваться лексика, характеризующая обряды, связанные с рождением, браком и смертью человека. Следует заметить, что женитьба, являющаяся счастливым финалом многих сказок, описывается уже не иначе как венчание.
А мачеха по ней уже поминки справляет, печет блины и кричит мужу:
Ступай, старый хрыч, вези свою дочь хоронить!
(«Морозко»)
Иван-царевич выбрал Василису Премудрую; тотчас их обвенчали и на радостях пировали целых три дня.
(«Морской царь и Василиса Премудрая») Да еще пусть выстроит пятиглавый собор: было бы где венец принять, было бы где свадьбу справлять.
(«Волшебное кольцо») Вот родился у дьякона сын. Пришел он мужичка просить кумом быть захотелось это ему попробовать медку. Ребенка окрестили, мужик кумом стал.
(«Как дьякона медом угощали») В русской народной сказке, хотя нередко сатирически или пародийно, изображается церковная служба, а также используются наименования церковных санов.
Отстояли обедню, а потом, как следует, взял Мартын, вдовьин сын, прекрасную королевну за руку и принял закон с нею.
(«Волшебное кольцо») Собрался поп со всем причетом и похоронил старуху как следует.
(«Клад»)
Говорит поп в церкви дьякону:
Дьякон, дьякон, посмотри-ка в окошко, нейдет ли кто, не несет ли чего?
Старуха идет, крынку масла несет! отвечает дьякон.
А дьячок поет:
Подай, господи!
(«Церковная служба») Вот стали про то дело говорить промеж себя прихожане, и дошло до архиерея, что-де поп козла похоронил по-христиански. Потребовал архиерей к себе на расправу старика с попом:
Как вы смели похоронить козла ?! Ах вы безбожники!
(«Похороны козла») Жили в одном монастыре триста монахов да игумен.
(«Беззаботный монастырь»)
В разных употреблениях встречается слово бог. Оно может обозначать Бога христианского как верховное существо, а может входить в присловья, носящие традиционный этикетный или даже междометный характер.
В ночь на Иванов день родилась щука в Шексне, да такая зубастая, что боже упаси.
(«О щуке зубастой») Ерш не унывает, на бога уповает.
По ершовым-то молитвам бог дал
дождь и слякоть.
(«Сказка о Ерше Ершовиче, сыне Щетинникове ») Это не беда, беда впереди будет. Ложись с богом спать; утро вечера мудренее, все будет готово!
(«Морской царь и Василиса Премудрая») Здравствуй, царевич. Куда тебя бог несет по воле аль по неволе?
(«Марья Моревна») Иван добыл и живо-мертвой воды, спрыснул братьев; поднялись молодцы, протирая глаза, сами думают:
Долго спали мы; бог весть, что сделалось!
(«Сказка о Василисе, золотой косе, непокрытой красе, и об Иване Горохе»)
А что же ты, Булат-молодец, стоишь? Возьми ключик, отопри шкапчик, выпей рюмочку и ступай с богом.
(«Булат-молодец») Да делать-то нечего говорит один из братьев другому:
Ну, братец, я посильнее тебя; давай я поеду влево да посмотрю, от чего может мне смерть приключиться? А ты поезжай направо: авось бог даст царем сделаешься!
(«Два Ивана солдатских сына») Духовенство в сказке изображается преимущественно иронически. Однако следует заметить, что так же рисует народная сказка царя и барина. Поэтому можно предположить, что в подобном негативе «повинна» общая установка на то, что осмеянию и унижению должен подвергаться тот, кто стоит выше мужика на социальной лестнице. Кроме того, сказки, высмеивающие духовенство, есть не только в русском фольклоре. Они, например, широко представлены в испанском и итальянском устном народном творчестве. Не исключено, что такое изображение духовенства в русской народной сказке есть проявление общенародной, а не русской национальной черты.
Пошел старший сын в другую волость, а навстречу ему поп:
Наймись, свет, ко мне, только, чур, уговор такой: коли хоть на день раньше срока уйдешь не видать тебе твоего заработка, ни копейки не дам
<...> Будит поп работника до солнышка, работать заставляет дотемна, а кормит один раз в день не досыта
<...> А попу того и надо, чтобы работник до срока ушел. Все тяжелые работы справлены, и деньги целы
(«Умный работник») Скажи, пожалуйста, кто лучше поп, или судья, или из нашего брата, барин? Мужик думал-думал и говорит:
Из попов так половина дураков.
Как так?
А потому, что иной поп служит-торопится — чего не пропоет!
(«Мужик и барин») Потребовался одному попу батрак. Но так как поп был очень скупой и все искал, чтобы кто к нему пошел как можно подешевле, то никто к нему не нанимался.
(«Поп и батрак»)
Да ведь этот козел, батюшка, был совсем православный, он отказал тебе двести рублей.
Послушай, старый хрыч, сказал поп, я тебя не за то бью, что зовешь козла хоронить, а зачем ты по сю пору не дал мне знать о его кончине: может, он у тебя уж давно помер.
(«Похороны козла»)
Так, в приведенной сказке «Мужик и барин» достается не только попу. Если на вопрос о попе мужик отвечает, что «из попов половина дураков», то о судьях он отзывается следующим образом:
Из судей две трети дураков есть. Почему же?
А потому что судьи кто их подпоит, так они по тому и судят, а кто не подпоит, так на того ровно воду льют.
Хуже всего, по мнению мужика, оказывается барин:
Из вашего брата две трети дураков да треть безумников.
Причем этому высказыванию барин даже не требует объяснения. Ироническая линия в сказке продолжается диалогом барина с кучером. Отъехав от мужика, барин вдруг понимает:
Кучер, а кучер, ведь он нас ни во что поставил!
Да я давно думаю, что он вас ни во что поставил, да не смею сказать.
Таким образом, баре оказываются для крестьян наиболее ненавистными, т. к. крепостные подчинены в первую очередь им. В отношении же к священнослужителям, вероятно, находит отражение общая униженность мужика, воспринимающего любого стоящего над ним как угнетателя.
В сказках также находят отражение семь таинств: крещение, миропомазание, евхаристия, покаяние, брак, соборование, священство.
Однако встречаются в сказочном тексте не все из них, а лишь те, которые связаны с событиями, составляющими обычно сюжет русской народной сказки, рождением, свадьбой, смертью, остальные лишь эпизодически или не встречаются совсем. Так, в рассмотренном нами корпусе сказок нет примеров, в которых бы упоминалось о миропомазании, евхаристии и священстве.
А лиса приступает со своими хитростями:
Я тебе, Петенька, добра хочу на истинный путь наставить и разуму научить. Ты, Петя, на исповеди ни разу не бывал. Слезай ко мне и покайся, а я все грехи с тебя сниму и на смех не подыму.
(«Лиса-исповедница») Иван-царевич выбрал Василису Премудрую; тотчас их обвенчали и на радостях пировали целых три дня.
(«Морской царь и Василиса Премудрая») Как сошли они на берег, народ стал кричать и шуметь, а царь поцеловал царевну во уста сахарные, повел во палаты белокаменные, посадил за столы дубовые, скатерти браные, угостил всякими напитками медовыми и наедками сахарными и вскорости отпраздновал свадьбу с душою-ца-ревной и было веселье и большой пир, что на весь крещеный мир!
(«Семь Симеонов») Да ведь этот козел, говорит старик, совсем был не такой, как другие козлы: он перед смертью отказал вашему преосвященству тысячу рублей.
Эка ты глупый старик! Я не за то сужу тебя, что козла похоронил, а зачем ты его заживо маслом не соборовал!
Взял тысячу и отпустил старика и попа по домам.
(«Похороны козла») Вот родился у дьякона сын. Пришел он мужичка просить кумом быть захотелось это ему попробовать медку.
Ребенка окрестили, мужик кумом стал.
(«Как дьякона медом угощали») Совершенно особое место в русской фольклорной традиции занимают сказки на библейские сюжеты. Их можно разделить на несколько групп. В первой действующими лицами являются Христос и святые, но сюжет ее непосредственно не связан с библейскими текстами.
Однажды Христос и апостол Петр пришли поздно вечером в деревню. «Пойдем, поищем в этой избушке», сказал Господь, и оба вошли в хижину. Они застали хозяйку с детьми за столом. Повсюду заметна была нищета Когда Господь попросил ужина и ночлега, хозяйка-вдова отвечала: «Если вы не побрезгуете тем, что есть у меня, я очень рада вас угостить».
Господь был всем доволен. Вдова тотчас встала и вышла; немного погодя воротилась и принесла чашку супа. Она извинилась, что суп не довольно жирен; она
охотно бы приготовила его жирнее, да масла нет.
«Петр, сказал Спаситель, считай глазки, что в супе плавают!» Апостол сосчитал глазки; их было более шестидесяти, и то считая непристально. Когда они поели и стали собираться на чердак, где приготовила вдова им постели, Спаситель отсчитал столько же золотых монет, сколько плавало в супе глазков, и подарил их вдове. Бедная женщина не знала, что делать от радости.
(«Христос-странник») В таких сказках можно отметить одну существенную черту: как правило, Христос и апостолы стремятся остаться неузнанными, испытывая таким образом людей. Милосердный при этом награждается, а жадный и суетный наказывается, т.е. такая сказка выстраивается в соответствии с христианскими взглядами.
Другой тип сюжетов определенным образом связывается с библейскими.
Когда Богоматерь с младенцем Христом и Иосифом бежали в Египет, их стали настигать воины царя Ирода. Чтобы спастись от преследователей, Святое семейство укрывалось под разными деревьями все они переставали шелестеть листьями и замолкали, чтобы не выдать преследователям Христа. И только осина, когда Богоматерь с младенцем укрылась под ней, продолжала шелестеть, за что и была проклята. Христос сказал осине: «Чтобы ты век тряслась и шелестела и с ветром, и без ветра!»
(«Отчего осина дрожит») Иуда продал Христа за тридцать серебреников. Христа распяли на кресте. Иуду страх взял. Задумал злодей удавиться. Господь повелел:
Ни одно дерево не смей принимать на себя Иуду-христопродавца.
Всякому дереву стало нельзя принимать злодея на себя. Кинулся Иуда к дубу. Не дрогнул дуб. Не принял на себя Иуду по слову Божию. Оттого у дуба ветви такие крепкие, да и весь он могучий, твердый; крепче дуба на свете нет дерева.
Кинулся Иуда к березе. Сделал петлю. Влез на самую верхушку и повесился. Только береза умна была: нагнула верхушку до самой земли и скинула с себя Иуду. Оттого у березы и ветви такие гибкие: как хочешь гни, хоть узлом вяжи все не сломятся.
Побежал Иуда к горькой осине. Выбрал самую молодую. Думает: «Молодая осинка разумом глупа, она примет меня». Кинулся к ней и повесился. Как вздрогнет осина, Божьего-то слова не послушала. Не со злого умысла это сделала, а по своему глупому разуму. Не знает, что ей делать. С того времени осина боится Божьего наказания и по сей день дрожит.
(«Отчего осина дрожит»)
Таким образом, в этих сказках отражаются описанные в Библии события, но они иной раз приобретают иную интерпретацию. В приведенных сказках, например, объясняется народное отношение к осине.
Христианская языковая картина мира в сказочных текстах представлена такими концептами, как «Бог», «вера», «православие», «благословение», «крещение», «венчание» и др. Особенности ее реализации связаны с тем, что христианские мотивы более позднее для сказки как фольклорного жанра явление. Следовательно, христианские реалии заменили собой прежние. Отношение к ним тоже весьма специфично: в сказке отразилось народное православие, которое отличается от канонического. Это проявляется в представлениях о Боге, роли таинств и обрядов в жизни человека, его взаимоотношениях со священнослужителями.
Кроме того, в сказочном сюжете отчетливо прослеживаются христианская мораль и заповеди «Не убий», «Не укради» и др., проводится мысль о том, что слабого нельзя обижать, что униженные возвысятся, и т.д.
Таким образом, христианство оказало на фольклорный текст влияние, которое трудно переоценить.
Литература
Бартминьский, Е. Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике / Е. Бартминьский. М., 2005.
Левкиевская, Е.Е. Мифы русского народа / Е.Е. Левкиевская. М., 2003.
Никифоров, А.И. Сказка, ее бытование и носители / А.И. Никифоров // Русская народная сказка / О.И. Капица. М. Л., 1930.
Пропп, В.Я. Русская сказка / В.Я. Пропп. М., 2005.
Н.В. ЮДИНА (Владимир)
О СОВМЕСТИМОСТИ И НЕСОВМЕСТИМОСТИ ЕДИНИЦ В СФЕРЕ СОЧЕТАНИЙ «ИМЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ +
ИМЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ»
Рассматривается проблема совместимости языковых единиц. Представлена с подробным комментарием типология совместимости единиц языка: грамматическая, лексическая, лексикосемантическая, семантическая, стилистическая, лингвокультурная, коммуникативная (прототипическая), лингвокогнитивная.
Совместимость как свойство сущностей одного порядка сочетаться, соединяться вместе с однородными и неоднородными единицами является одним из наиболее актуальных и спорных вопросов, характерных для разных сфер жизнедеятельности человека. (Ср.: психологическая совместимость (между людьми), совместимость понятий (в науке и технике), совместимость тканей (спец.) биохимическое свойство органических тканей, содействующее их приживлению к тканям другого организма, а также появившиеся в последние десятилетия и вошедшие в обиход современного носителя русского языка такие сочетания, как аппаратная совместимость от англ. hardware compability способность совместной работы компьютерного оборудования различных моделей (Толковый словарь 2000: 59), программная совместимость способность компьютера выполнять программы, созданные для другого компьютера (Там же: 513).
В лингвистической литературе совместимость / несовместимость тесным образом связана с одним из фундаментальных свойств разных языковых единиц, отражающих синтагматические отношения между ними и получивших название сочетаемость. Так, к примеру, на уровне фонем сочетаемость проявляется в совместимости или несовместимости их дифференциальных признаков, а в случае сочетаемости фонем с несовместимыми признаками происходят их комбинаторные (позиционные) изменения (Гак 1990: 483). Совместимость морфем и их значений на формальном и семантическом уровнях и, как следствие, создание новых слов с по-
Юдина Н. В., 2006
