CC BY
41УДК 398.21
СКАЗКА «СЛЕПОЙ И БЕЗНОГИЙ» (СУС 519) В РЕПЕРТУАРЕ РУССКИХ СКАЗОЧНИКОВ: ФОЛЬКЛОРНАЯ РЕАЛИЗАЦИЯ ЛИТЕРАТУРНОГО
СЮЖЕТА
Добровольская Варвара Евгеньевна,
кандидат филологических наук, Государственный Российский Дом народного творчества имени В. Д. Поленова, заведующая сектором нематериального культурного наследия, e-mail: dobrovolska@inbox.ru
Статья посвящена анализу русской волшебной сказки (сюжет СУС 519), которая представляет собой сложное соединение различных мотивов, как сюжетообразующих, так и дополнительных, включенных в тот или иной вариант в зависимости от индивидуальных предпочтений сказочника. Особое внимание уделяется мотивам, которые сказочники используют при контаминации и рассматриваются причины таких соединений. Автор в своей работе затрагивает проблему взаимосвязи русской сказкой с сюжетом «Песни о нибелунгах», отмечая, что сюжет 519 действительно соотносим с аналогичным эпизодом в традиции о Нибелунгах, но заимствование из германского эпоса в сказку крайне маловероятно. В статье делается вывод о том, что фрагмент сюжета о сватовстве и
© В. Е. Добровольская, 2018
усмирении богатырки был распространен в германо-балто-славянском континууме или контактных зонах и независимыми путями попал в германские эпические традиции, и в русскую сказку. Помимо этого отмечается, что данная сказка могла заимствовать образы христианской традиции. Слепой и безногий богатыри вполне вероятно являются визуализацией иконописных образов, связанных с Притчей о слепце и хромце. Такая открытость сказки для заимствований, связана с ее популярностью и распространенностью. Наличие многочисленных вариантов свидетельствует о ее принадлежности к ядру русского сказочного репертуара, а двухэпизодность построения, авантюрность сюжета и определенный «эротизм» повествования делали ее интересной прежде всего для мужской аудитории, что заставляло сказочников импровизировать с текстом достаточно широко.
Ключевые слова: русская волшебная сказка, сюжетный тип, литературное влияние, сказка и эпос.
Сказка на сюжет СУС 519 «Слепой и безногий» (ATU 519 «The Strang Woman as Bride (Brunhilde)») популярна в русской фольклорной традиции. Согласно указателю сюжетов «Восточнославянская сказка» опубликовано 26 текстов [СУС, ATU].
Конечно, в указателе зафиксированы не все существующие записи того или иного сюжетного типа. Об этом свидетельствуют и исследования последних лет. Так, А. И. Бер-Глинкой были изданы материалы, расширяющие представление о бытовании у восточных славян сюжета СУС 672 «Корона змеи» и СУС 673 «Мясо змеи» [9, с. 125-139], а также ATU 411 «Король и ламия» [10, с. 171-184]. Расширили представление о функционировании сюжетного типа СУС 425 М в русской традиции наши статьи [17, с. 26-31; 15, с. 133-142; 16, с. 217-225; 13, с. 3-14; 18, с. 202-220; 14, с. 4-7] и публикация В. В. Запорожец [23, с. 8]. Такие примеры не единичны.
Не отмечены в указателе и архивные материалы, среди которых также есть сказки данного сюжетного типа. Однако количество опубликованных текстов свидетельствует о популярности данного сюжета среди русских сказочников.
Сказка «Слепой и безногий» привлекала внимание исследователей, прежде всего потому, что ее первая часть, а именно помощь герою в получении невесты его слугой, по содержательному составу мотивов совпадает с частью сюжета эпоса о нибелунгах, связанной с помощью Зигфрида Гунтеру в сватовстве к Брюнхильде.
И в русской сказке, и в германском эпосе в соответствующих местах в одной и той же последовательности появляются одинаковые мотивы: 1. девы-воительницы, 2. состязания перед сватовством и помощь в них друга или слуги жениха, 3. подмена жениха на брачном ложе. Собственно именно эти мотивы и выделил А. Лёвис оф Менар в сказочном материале, сопоставив тридцать четыре сказки, которые он отнес к одному и тому же типу, указанному выше, который сейчас обозначают как СУС 519 [3].
Необходимо отметить, что большинство исследователей, обращаясь к сказке о слепом и безногом, основное внимание уделяли именно первой части сюжета, сравнивая ее с «Песней о нибелунгах». При этом одни исследователи считали, что русская сказка «плебейская травести германской героической поэзии» [1, с. 64], другие, напротив, считали, что русская сказка повлияла на формирования германского эпоса [4, с. 143-242, 272-278].
Б. М. Соколов в своей работе «Эпические сказания о женитьбе князя Владимира (Германо-русские отношения в области эпоса)» обратил внимание на то, что в русской традиции существует целый корпус несказочных текстов, которые близки к «Песни о Нибелунгах» и «Тидрек-саге», прежде всего, былина о Дунае («Женитьба князя Владимира»). Сравнивая тексты германского эпоса и русской былины, Соколов сделал вывод о том, что «русские сказания типа "Женитьба князя Владимира" восходят к той германской версии сказаний о женитьбе Гуннара (Гунтера), которая послужила источником для "Нибелунгов" и для "Тидрек-саги"» [26, с. 120], то есть предположил на существование некой эпической версии, которая повлияла одновременно и на германский эпос, и на русскую сказку.
В. М. Жирмунский в книге «Народный героический эпос» отметил, что многие мотивы «Песни...», прежде всего, подмена жениха на брачном ложе, встречаются не только в былине о Дунае, но и в
былине о Михайле Потыке. Кроме того, именно Жирмунский подробно проанализировал целый ряд эпических традиций и указал на то, что и испытания жениха перед свадьбой, помощь в них друга, дева-воительница, и подмена жениха в брачную ночь встречается в целом ряде эпических традиций [19]. Он же отметил, что «наличие в эпосе разных народов типологически сходных тем подобного рода, последовательно развертывающихся в типические сюжетные схемы, при отсутствии более специфических сходных деталей разработки не может, вопреки широко распространенной практике, служить достаточным основанием для установления историко-гене-тических связей, нередко основывающихся именно на таких поверхностных сближениях» [19, с. 95]).
Влияние «Песни о нибелунгах» на тексты славянской эпической традиции находили многие, причем зачастую совершенно безосновательно. Так, М. Г. Халанский в своей работе о южнославянских сказаниях о Кралевиче Марке отмечал, что песня «Женитьба Ду-шана» сформировалась под влиянием эпоса о нибелунгах, хотя в ней нет ни девы-воительницы, ни подмены жениха [28, с. 113]. Ф. И. Буслаев находил следы эпических песен о Зигфриде в муромской легенде о Петре и Февронии [11, с. 294]1.
В сказочной традиции мотивы, связанные с победой героя над девой-воительницей, состязания перед сватовством и обман невесты в брачную ночь, встречаются помимо СУС 519 и в других сюжетных типах. И на некоторые из них указали С. фон Сидов и С. Лилиеблад, отметившие, что мотив подмены жениха в брачную ночь присущ и сказкам 507 «Благодарный мертвец» [5, с. 164189; 2].
Действительно, если обратиться к корпусу русских сказочных текстов, то станет очевидно, что мотив укрощения невесты другом или слугой жениха и помощь в испытаниях перед свадьбой встречается не только в сказках сюжетного типа 519, которые традиционно связываются с песней о нибелунгах. Но именно то, что мотивы, характерные для сказки «Слепой и безногий», встречаются и в текстах других типов, приводит к ошибкам в атрибуции, вследствие чего сказки одного сюжетного типа причисляются к другому.
Согласно указателю сюжетов, первая запись сказки рассматриваемого типа опубликована в сборнике «Лекарство от задумчивости» [22].
Этот текст причислен к рассматриваемому типу на том основании, что вокруг государства короля Салома, отца королевны Труды стоят тычины: «как бы палисадом было обнесено все государство, и на всякой тычинке было воткнуто по голове богатырской, а только на одной тычинке не было воткнуто головы» [22, с. 117]. Мотив тына с головами характерная деталь сказок о безногом богатыре. Однако в них всегда говорится, что тын украшают головы богатырей, которые посватались к героине-богатырке, но не смогли одолеть ее в воинских состязаниях. В большинстве же сказок, где есть подобная изгородь, ситуация иная. Тын украшают отрубленные головы всех, кто появился рядом с домом противника. Хотя иногда мотив испытания может присутствовать, как, например, в сказках СУС 480*, где ограда с черепами окружает избушку Бабы-Яги. В этом случае черепа принадлежат тем, кто не справился с заданиями Яги. Но испытания, которым Яга подвергает пришедших к ней, не являются воинскими состязаниями и выполняются самим человеком, а не его помощником. Даже в тех случаях, когда у героини есть чудесная куколка-помощница, все задачи девушка выполняет сама, зачастую даже без совета своей помощницы. В тексте из сборника «Лекарство от задумчивости» состязаний нет, а король Салом «был весьма рад, что такого славного царя сын хочет быть его зятем, и для того велел готовиться своей дочери к браку» [22, с. 118].
Еще одним мотивом, позволяющим причислить данный текст к сюжетному типу СУС 519, является испытание в брачную ночь. Действительно, королевна Труда «наложила на его грудь свою руку и так сильно его давнула, что он насилу опомнился» [22, с. 118]. Однако никакой подмены не происходит, Сила-царевич сам «взяв палку, ... начал бить королевну Труду и перестал уже тогда, как она растянулась на полу замертво» [22, с. 118]. Есть в сказке мотив совершенно не характерный для сюжетного типа 519 - это сожительство королевны со змеем. Да и сама королевна вовсе не дева-богатырка, которая соревнуется с женихами и побеждает их. Геро-
иня «любится с одним нечистым духом, который каждую ночь к ней приходит в образе человека, а по воздуху он летает в образе шестиглавого змея» [22, с.118].
Богатырка всегда девственница, а став женой героя, она теряет свою богатырскую силу и становится обыкновенной женщиной. О мифологической природе этого мотива подробно писал В. Я. Пропп. Он отметил, что в традиционные верования разных народов сохранили представления об опасности первого сексуального контакта с женой. Именно угроза, исходящая от царской дочери, невозможность героя овладеть ей, приводит к вмешательству помощника [25, с. 402-407]. Мотив опасности сексуального контакта характерен для целого ряда сюжетов, где действует женщина-воительница. Однако чаще герой укрощает богатырку сам, хотя в ряде сюжетов, в том числе в СУС 519, он прибегает к помощи помощника.
В рассматриваемом же тексте данный мотив отсутствует. Именно змей, а не сама героиня, убивает женихов, и именно его побеждает чудесный помощник героя - Ивашка-белая рубашка. Сожительство героини со змеем приводит к появлению еще к одного мотива - очищению королевны от змей, зародившихся в ее чреве. Ивашка-белая рубашка разрубает королевну пополам, после чего из «чрева ее полезли всякие гады, которых Ивашка побросал в огонь» [22, с.118], и лишь затем девушку оживили.
Заметим также, что в данном тексте отсутствует эпизод, связанный с отрубанием герою ног, его встречи со слепцом, чудесного исцеления и восстановления справедливости.
Кроме того, важно и само появление чудесного помощника. Сила-царевич во время морского путешествия видит плывущую гробницу, окованную железными обручами, приказывает поднять ее на борт и затем, причалив к берегу «с обыкновенными похоронами зарыть в землю» [22, с. 116]. Именно заключенный в гробницу еретик Ивашка-белая рубашка и стал царевичу «вечно верным слугой» [22, с. 117].
Таким образом, данный текст причислен к сюжетному типу СУС 519 на основании того, что в него включены мотивы, которые встречаются в сказках о слепом и безногом богатырях. Однако на деле речь идет только о незначительном пересечении, включении в оп-
ределенные места сюжета одинаковых деталей. Однако соединены данные детали в различных сюжетах по-разному и несут разную нагрузку. Более того, остальные сюжетные элементы в них совершенно различны. В рассмотренной сказке из сборника «Лекарство от задумчивости» нет даже эпизода, который дал название всему сюжетному типу 519, - истории предательства царевича, отрубание помощнику ног и его чудесного исцеления. Имеющийся набор сказочных мотивов присущ другому сюжетному типу, а именно СУС 507В «Благодарный мертвец».
Сюжетные типы 519 и 507, безусловно, близки, многие элементы одного типа включаются сказочниками в другой, но для сюжета 519 важно покорение героини помощником героя, лишение ее богатырской силы. Кульминационным в этом случае становится мотив «ночной схватки», когда героиня испытывает силу героя, а тот показывает свою слабость, и только помощь слуги спасает герою жизнь.
«Лег на мягкую постель и притворился, будто спать хочет. Елена прекрасная наложила ему на грудь свою руку и спрашивает: "Тяжела ли моя рука?" - "Так тяжела, как перо на воде!" - отвечает грозный царь, а сам еле дух переводит: так ему грудь сдавило! "Постой-ка, Елена Прекрасная: ведь я позабыл назавтра приказ отдать, надо теперь пойти..." Вышел из спальни, а у дверей Никита стоит: "Ну, братец, правду ты сказал; чуть-чуть меня совсем не удушила". - "Ничего Ваше величество! Постойте здесь, я это дело сделаю", - сказал Никита, пошел к царевне, лег на постель и захрапел. Елена прекрасная подумала, что то грозный царь воротился, наложила на него руку, давила-давила - нет толку! Наложила обе руки и ну давить пуще прежнего... А Никита Колтома ухватил ее, будто во сне, да как бросит об пол - все терема так и затряслись! Царевна поднялась, легла потихоньку и заснула» [7, №№ 199]
Иногда сказочник оговаривает, что герой лишает царевну богатырской силы: «Начал он ее бить. Вдруг она стала его умолять, что было в ней по двенадцати всяких сил; просит его: "Оставь мне хоть третью часть силы!". Он говорит: "Нет, женщины не имеют таких сил, а оставлю тебе женскую силу, самую плохую!" Оставил ей силу женскую, самую плохую» [29, №№19].
Некоторые сказочники используют мотив превращения жены героя. Так, в сборнике Ончукова крестный брат царевича, которого зовут Приплыш, не только бьет непокорную жену друга. Царевна, спасаясь от избиения, изменяет свою внешность: «тут она стала с руку толщиной уж, потом стала с валек толщиной, потом уже с ве-ретешку стала толщиной... взял Приплыш веретешко да пополам и разломил: "Напереди стань жена молодая, а назади стань гора золотая, лучше старого да и лучше прежнего". Вдруг стала наперед гора золотая и назади жена молодая и лучше прежнего, просто красавица» [24, №№ 178]. Этот мотив характерен для сказок о заколдованной царевне («Подменная жена» СУС 403 и «Мать-рысь» СУС 409).
Помощник чаще всего усмиряет царевну, избивая ее прутами: «Взял с собой три прута медных, да три железных, да три оловянных, пришел к царице в дом. Она наложила руку, он молчит: наложила другую, он схватил ее, истрепал об нее три прута медных, да три железных, да три оловянных. Ушел от нее в сад и говорит Ивану-царевичу: "Ступай, теперь она смирна"» [30, №№ 8].
Заметим, что мотив битья царевны прутами для ее усмирения встречается и в других сказочных типах, например, в СУС 566 «Рога»: «Потом у него были приготовлены три прутья железные, давай ею ими ходить. Ходил, ходил, до того доходил, што ею из памяти выкинуло» [6, №2 11]. Однако в этом случае прутья используются героем не столько для усмирения царевны, сколько как средство возвращения чудесной диковинки. Кроме того, герой сам усмиряет девушку, а не прибегает к помощи слуги или друга.
В текстах, относящихся к сюжетному типу 519, первая часть сказки всегда содержит следующий комплекс мотивов: поиск невесты царевичем, получение сведений о красавице-богатырше, получение помощника, состязания в царстве невесты, укрощение героини в брачную ночь.
Так, в сказке из сборника братьев Соколовых царевич задумал жениться. Он объездил множество царств, но «не мог нигде себе невесты по нраву найти» [27, №2 143]. Он узнает, что есть «во тридевятом царстве» подходящая ему невеста «Анна-царь и управляет всем царством» [27, №2 143]. Мишка Водовоз, который возит в
царстве отца царевича воду, отправляется вместе с ним. Достигнув царства Анны-царя, Мишка помогает царевичу пройти первое испытание: он побеждает двух богатырей и получает от третьего приглашение в царство героини. Здесь надо пройти предложенные ей испытания. В данном тексте царевич, который не может справиться с предложенными испытаниями, говорит: «Я сам не буду стрелять, а есть у меня человек, так тот выстрелит» [27, №2 143]. В других вариантах, такая замена объясняется тем, что слуга должен проверить, достойно ли оружие для его господина. Чаще всего герой просто ломает оружие и утверждает, что оно недостойно царевича. В других вариантах он выполняет требования испытания.
Заметим, что герой участвует в испытаниях открыто, в отличие от Зигфрида, который скрывается под шапкой-невидимкой. Более того, царевич в сказках даже и не участвует в состязании, в то время в германском эпосе Гунтер является хотя бы номинальным участником испытания, именно его видят все, кто наблюдает за поединком.
Невидимый помощник в сватовстве есть и в русских сказках, он появляется в сюжетном типе СУС 516 «Верный слуга». Однако в сказках этого типа состязания имеют другой характер: царевич должен не победить царевну, а отгадать загадки невесты. Именно поэтому его слуга невидимым преследует царевну, когда она отправляется ночью узнать у мифологического персонажа (своего любовника или родственника), что спросить у жениха. Герой слышит и сам вопрос, и ответ на него, иногда, когда ответ заключается в отгадывании места нахождения предмета, например, золотых волосков из бороды водяного деда, он может просто отрубить голову водяному. В этом случае царевич на вопрос героини о местонахождении источника золотых волос просто показывает отрубленную голову, которую ему передал слуга.
Главным испытанием в сказках рассматриваемого типа является укрощение царевны в брачную ночь. В тексте из сборника Соколовых Мишка-водовоз прикидывается пьяным, начинает буянить и драться, царевич успокаивает его и уводит в спальню молодых, чтобы прибегнуть к его помощи. Анна-царь видит героя, но не догадывается о том, что он будет тем, кто ее усмирит. Если обра-
титься к «Песни о нибелунгах», то в ней Зигфрид попадает в спальню молодых невидимым и Брюнхильде труднее, чем героиням русской сказки, узнать то, кто ее укротил.
Мотивы, общие с эпосом о нибелунгах (сватовство к деве-воительнице, наличие помощника, испытание в брачную ночь), локализованы только в первой части сказки, причем в составе сказок других сюжетных типов сходные в целом мотивы реализованы существенно иначе. Вторая часть сказок 519 - это история о мести царевны, которая уже никак не перекликается с сюжетом «Песни о нибелунгах».
Узнав о том, что ее укротил не царевич, а его слуга, богатырша обманывает мужа, и тот отрубает своему спасителю ноги.
Так, в тексте из сборника Соколовых Анна-царь говорит, что «меня Мишка Водовоз ссильничал» [27, №№ 143]. После этого Иван-царевич отрубает Мишке ноги и выбрасывает его в море. Бывают и более красочные описания: «... она все на себе платье изорвала и в комнате все приломала: сама легла середь полу. Иван-царевич приходит, видит, што непорядки, сказал: "Хто тебя избил?" - "Избил меня Мишка Котома, конюх! На то ли што ли вы меня взяли?". Иван-царевич объяснил своему отцу, што "Мишка Котома мою жену избил и все на ней избил и посуду всю приломал"» [20, №2 7].
Иногда, реализуется мотив характерный для сюжетного типа «Звериное молоко» (СУС 315), когда королевна прикидывается больной и требует от мужа «зарезать Ивана Дорогокупленного, вынуть, изжарить его сердце, я буду здрава. выньте из него сердце и по колено ноги отрубите». Далее реализуется мотив свойственный сказке «Волшебное зеркало / Мертвая царевна» королеве приносят сердце убитой собаки, но ноги герою отрубают [29, №№ 19].
В сказке А.Д. Ломтева герой должен умереть, но по случайности он остается жив, хотя ему отрубают ноги: «. он лежал к подушкам ногами, закрылся глухо одеялом: у его не видать не ног, не головы. Солдат не рассмотрел, одеяло не сбросил, саблей резанул, отсек у Мишки Котомы ноги» [20, №№ 7].
В ряде текстов тайна усмирения раскрывается случайно. Так, в сборнике И.В. Карнауховой, Оника-Сучий сын усмиряет Марфу Прекрасную, но она думает, что это делает ее муж. Когда же в
бане Иван-царевич спрашивает жену «откуль у тебя на белом теле таки страшные рубцы» [21, №2 166] она догадывается, кто был ее истинным усмирителем. Обиженная женщина отрубает герою ноги дверью в подземелье, где он встречает слепого и безрукого: «Он круглу дверь отворил и ему ноги отсекло, и он в темну пал» [21, №2 166].
Дальше в сказке речь идет о встрече Мишки с другим увечным героем. В ряде текстов этот персонаж не имеет рук, но чаще всего он слепой.
Надо отметить, что появление в данном сказочном сюжете увечных персонажей характерно преимущественно для восточнославянской традиции, хотя в ряде случаев аналогичные персонажи появляются в сказках прибалтийских, германских, южно- и западнославянских народов. Скорее всего, сам образ слепого и хромого в русской традиции связан с Притчей о слепце и хромце Кирилла Туровского, хотя в сказке данный сюжет реализуется по законам сказочной поэтики. На формирование данной притчи повлияло несколько источников, начиная от сказок «Тысячи и одной ночи», Вавилонского Талмуда и Gesta Romanorum [подробнее об этом см. 8].
Популярность данной притчи, ее активное издание в 80-х гг. XIX века в дешевых Троицких листках, яркая визуализация сюжета в иконописи и народной гравюре2 могли оказать влияние на сказочный мотив помощи двух калек друг другу.
Итак, увечные герои встречаются, и логика сказочного повествования требует, чтобы они восстановили свой исконный облик, а их обидчики были наказаны. Для этого в сказке появляется эпизод с похищением девушки.
Иногда сказочники используют мотивы, которые характерны для других сюжетных типов. Так, в уже упоминавшемся сборнике братьев Соколовых похищение девушки связано с мотивом типичным для сказки «Сивко-Бурко» (СУС 530). Царь хочет выдать свою дочь замуж за того, кто «в третий этаж скочет, поцелует в уста и перстень с руки снимет» [27, №2 143]. Собственно герои появляются на этом состязании женихов, однако не целуют девушку, а похищают ее. Иногда они похищают девушку, когда она раздает милостыню нищим.
Герои селятся в избушке, хотят на охоту и замечают, что похищенная девушка чахнет. После расспросов они узнают, что к ней в их отсутствие приходит Баба-Яга или другой мифологический персонаж (чаще всего змей) и «груди сосёт» [27, № 143]. Увечные богатыри ловят противника и заставляют его показать колодец (или другой водный источник) с чудесной водой, которая помогает вернуть им прежний облик3.
Надо отметить, что почти во всех вариантах противник сначала обманывает героев. Он приводит их к источнику с обычной или с огненной водой. Герои почти всегда совершают проверку, бросая в колодец мертвую птицу, сухую ветку и т.д. и узнают об обмане: «Сломал одной рукой дуб и бросил его в озеро; не то что пожелтел, дуб весь в озере сгорел» [29, №2 19]. Заставив противника привести их к нужному колодцу и вернув себе прежний облик, герои уничтожают противника, чаще всего бросая в огненный колодец: «А они икотницу в первый колодец бросили, она и загорела, пепелком стала» [21, 166]. Но иногда они убивают его иначе, например, засовывая под корень огромного дерева, высвободиться из-под которого невозможно.
Завершающим мотивом в сказке является освобождение Ивана-царевича от обязанностей свинопаса и признание богатыркой своего поражения. Герой может вступить в поединок с героиней: «Схватила саблю, бросилась на пастуха. Вышиб Мишка саблю из рук, схватил ее, связал руки» [27, №2 143]. Иногда повторяется мотив с избиением прутьями: «Подали ему разогретые железные прутья; начали ее наказывать; начал он из нее все волшебные силы выгонять. Все волшебные силы изогнал, оставил одну только женскую, и то самую плохую» [29, №2 19]. В сказке из сборника Карнауховой сила героини заключена в свиньях, которых пасет Иван-царевич: «Как убил последнюю свинью, тут она пала и пропала» [Карнаухова, № 166]. Есть варианты, в которых герой сообщает царевичу, что бо-гатыршу он сватал за себя, а не за него. Он находит царевичу достойную жену, а сам повторно усмиряет богатырку и женится на ней: «.начал Катун-девицу с шшоки на шшоку понюжать. Катун-девица ему сказала: "Не бей меня Мишка Котома, конюх! Чем меня увечить, я желаю лучше за тебя замуж идти!"» [20, №2 19].
Как видно из анализа приведенных примеров, сказка на сюжет СУС 519 представляет собой сложное соединение различных мотивов. Сюжетообразующими мотивами являются следующие:
• сватовство к деве-воительнице;
• наличие у героя помощника, который чаще всего имеет низкое социальное происхождение;
• состязание в воинских искусствах;
• испытание в брачную ночь;
• месть царевны и отрубание герою ног;
• встреча слепого и безного богатырей;
• похищение девушки;
• борьба с мифологическим персонажем, который с помощью чудесной воды помогает героям вернуть первоначальный облик;
• наказание богатырки.
Однако данному сюжетному типу свойственны дополнительные мотивы, которые носят случайный характер и связаны с творческой импровизацией сказочников. Из всего имеющегося корпуса сюжетных типов сказочники выбирают для контаминации с рассматриваемым сюжетным типом мотивы из самых разных сказок. Так, в ряде случаев помощник царевича - это его брат, который так же, как и еще один богатырь, родились от того, что царица, кухарка и собака съели чудесную рыбу Как было отмечено выше, сказочник мог использовать в сцене похищения девушки слепым и безногим мотив «девы в башне», характерный для сказок «Сивко-Бурко». Значительно чаще сказочники используют элементы предметного мира других сюжетных типов: колья с головами поверженных женихов, металлические прутья для укрощения героини и т.д. Но наиболее часто происходит заимствование из сюжета «Благодарный мертвец», что зачастую приводит к смешению двух сюжетных типов или ошибкам в их атрибуции.
Что же касается заимствования русской сказкой сюжета «Песни о нибелунгах», то это скорее историографическое клеше, чем реально возможный процесс. Рассмотренный выше фрагмент сюжета сказки 519 действительно соотносим с аналогичным сегментом в традиции о нибелунгах, но развитие сюжетов эпоса и сказки существенно различается. Поэтому заимствование из германского
эпоса в русскую сказку крайне маловероятно. Это значило бы, что какие-то группы славян, ознакомившись неким образом с германской эпической традицией о нибелунгах (то есть о прирейнских коллизиях V века нашей эры, в которых участвовали франкские, бургундские и гуннские предводители), взяли из этой традиции один мотив, вставили его в сказку и больше ничем не обнаружили знакомство с этой германской традицией. Это не правдоподобно.
Остается думать, что обсуждаемый сюжетный элемент о сватовстве и усмирении богатырки был распространен в германо-бал-то-славянском континууме или контактных зонах и независимыми путями попал в германские эпические традиции и в русскую сказку. Нельзя не согласиться с В. М. Жирмунским и другими исследователями, что первоначально именно сказочные элементы попали в германский эпос и что мотив укрощения девы-воительницы распространен достаточно широко в фольклорных текстах разных жанров и разных народов.
Безусловно, интересно и то, что сказка могла заимствовать образы христианской традиции. Слепой и безногий богатыри вполне вероятно являются визуализацией образов народной христианской гравюры, связанных с Притчей о слепце и хромце.
С нашей точки зрения, такая открытость сказки для заимствований связана с ее популярностью и распространенностью. Наличие многочисленных вариантов свидетельствует о ее принадлежности к ядру русского сказочного репертуара, а двухэпизодность построения, авантюрность сюжета и определенный «эротизм» повествования делали ее интересной, прежде всего, для мужской аудитории, что заставляло сказочников импровизировать с текстом достаточно широко.
Примечания
1. А.Н. Веселовский убедительно доказал, что подобные сближения вряд ли возможны [12, с. 95].
2. Мы склонны считать, что именно визуализация данного сюжета (Хромец на плечах слепца, ворующие виноград, обычно представлены в средней части иконы) повлияла на формирование данных образов в сказке.
3. В ряде текстов похищение девушки отсутствует. Герои захватывают мифологического персонажа и тот вынужден им помочь, дабы спасти свою жизнь: «Вот икотница бежит, а они ее захватили, стали ее оловянным шомпором дуть.. .повела их к колодцу, чтобы их с руками, с ногами сделать» [21, №2 166].
Список использованных источников
1. Heusler A. Die Quelle der Brünhildsage in Thidreksaga und Niebelungenlied // Aufsätze zur Sprach- und Literaturgeschichte. Festschrift für W. Braune. Dortmund, 1920.
2. Liljeblad S. Die Tobiasgeschichte und andere Märchen vom toten Helfer. Lund, 1927.
3. Löwis of Menar A. Die Brünhildsage in Rußland. Leipzig, 1923.
4. Panzer F. Studien zur germanischen Sagengeschichte. Bd. I—II. München, 1910-1912.
5. Sydow C. V. von. Brynhildepisoden i tysk tradition // Arkiv für nordisk Filologi. Lund. Bd. 44. 1928. B. 164-189.
6. Азадовский М.К. Русская сказка. Избранные мастера / ред. и коммент. М. Азадовского. Т. 1-2. Л.: Academia. 1932.
7. Афанасьев А. Н. Народные русские сказки А.Н. Афанасьева в трех томах / Изд. подготовили Л.Г. Бараг, Н.В. Новиков. Т.1. М.: Наука, 1984; Т. 2. М.: Наука, 1985. Т. 3. М.: Наука, 1985.
8. Батюшков Ф. Д. Спор души с телом в памятниках средневековой литературы. Опыт историко-сравнительного исследования. СПб.: Тип. В. С. Балашева. 1891.
9. Бер-Глинка А. И. К типологии восточнославянских сказок о змеях .№672 и 673 по системе Аарне-Томпсона // Этнографическое обозрение. 2014. №№.1. С. 125-139.
10. Бер-Глинка А. И. Сюжетный тип АТи 411 в сказочной традиции Евразии: некоторые замечания к «Типологическому указателю сказочных сюжетов» Г.-Й. Утера // Этнографическое обозрение 2018. J№4. С. 171-184.
11. Буслаев Ф. И. Песни древней Эдды о Зигурде и муромская легенда (Четыре лекции из курса об истории народной поэзии). М., 1958. 39 с.
12. Веселовский А. Н. Новые отношения муромской легенды о Петре и Февронии и Сага о Рагнаре Лодброке // Журнал Министерства народного просвещения. 1871. №»4. Отд. 2. С. 95-142.
13. Добровольская В. Е. Воронежские варианты сказки «Жена ужа» (СУС 425 М) в контексте русской сказочной традиции // Народная культура и проблемы ее изучения. Сборник статей. Материалы региональной научной конференции. Воронеж, 2016. С. 3-14.
14. Добровольская В. Е. В дополнение к указателю сказочных сюжетов: новые записи сказки «Жена ужа» (СУС 425М) // Живая старина. 2017. №1. С. 4-7.
15. Добровольская В. Е. История фиксации сказки «Жена ужа» (425 М) у русских // Традиционная культура. 2015. № 4. С. 133-142.
16. Добровольская В. Е. Поволжские варианты сказки «Жена ужа» (СУС 425 М) // Традиционная культура народов Поволжья: Материалы Ш Всероссийской научно-практической конференции с международным участием (9-11 февраля 2016 г.): В 2 ч. Ч.1 (А-К). Казань, 2016. С. 217-225.
17. Добровольская В. Е. Сказка «Про раков» из сборника Д.К. Зеленина «Великорусские сказки Вятской губернии» в контексте русских сказок СУС-425М // Вятский родник. Сборник фольклорных и краеведческих материалов. Киров, 2015. С. 26-31.
18. Добровольская В. Е. Тверские сказки об ужовой невесте (СУС 425 М) в контексте общерусской сказочной традиции // Фольклор Большой Волги: сборник научных статей. М., 2017. С. 202220.
19. Жирмунский В. М. Народный героический эпос: сравнительно-исторические очерки. Л.: Гослитиздат. [Ленинградское отд-ние], 1962. 435 с.
20. Зеленин Д. К. Великорусские сказки Пермской губернии / Издание подготовила Т. Г. Иванова. СПб.: Дмитрий Буланин. 1997
Slavicorum МопитеПа. Т. 12).
21. Карнаухова И. В. Сказки и предания Северного края в записях И. В. Карнауховой. М.: ОГИ. 2009. (Нация и культура / Фольклор: Научное наследие).
22. Лекарство от задумчивости и бессонницы, или Настоящие русские сказки З. С. И. СПб.: печ. У Вильковского и Галченкова, 1786.
23. Муж-уж (кубанский вариант сказки) / Публикация В. В. Запорожец // Живая старина. 2017. №№ 1. С. 8.
24. Ончуков Н. Е. Северные сказки. Сборник Н. Е. Ончукова: В 2-х кн. СПб.: Тропа Троянова. 1998. Кн.1-2. (Полное собрание русских сказок. Предреволюционные собрания. - Т. 1).
25. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки // Морфология <волшебной> сказки. Исторические корни волшебной сказки (собрание трудов В.Я. Проппа). Комментарии Е. М. Мелетинс-кого, А. В. Рафаевой. Сост., научная редакция, текстологический коммент. И. В. Пешкова. М.: Лабиринт, 1998.
26. Соколов Б. М. Эпические сказания о женитьбе князя Владимира. (Германо-русские отношения в области эпоса) // Ученые записки Саратовского университета. Т. I. Вып. 3. 1923. С. 69-122.
27. Соколовы Ю. М. и Б. М. Сказки и песни Белозерского края. Сборник Б.и. Ю. Соколовых: В 2 кн. СПб.: Тропа Троянова. (Полное собрание русских сказок. Предреволюционные собрания. - Т. 2).
28. Халанский М. Г. Южнославянские сказания о кралевиче Марке в связи с произведениями русского былевого эпоса: Сравнительные наблюдения в области героического эпоса южных славян и русского народа в 4-х томах. Варшава: Тип. Варш. учеб. окр. Т. 1, 1893 - 180 с.; Т. 2, 1894. С. 181-472; Т. 3, 1895. С. 473 - 800; Т. 4, 1896. С. 801-1334.
29. Худяков И. А. Великорусские сказки в записях И. А. Худякова // Великорусские сказки. Великорусские загадки. СПб.: Тропа Троянова. 2001. (Полное собрание русских сказок. Ранние собрание. - Т. 6).
30. Эрленвейн А. А. Народные сказки, собранные сельскими учителями. Сборник А. А. Эрленвейна // Народные сказки, собранные сельскими учителями. Сборник А. А. Эрленвейна. Русские народные сказки, прибаутки и побасенки. Сборник Е. А. Чудинско-го. СПб.: Тропа Троянова. 2005. (Полное собрание русских сказок. Ранние собрание. - Т. 11).
Список сокращений
ATU -Uther H.-J. The Types of International Folktales. A Classification and Bibliography. Parts I—Ш. Helsinki. 2004.
СУС - Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославян. сказка / Сост. Л. Г Бараг, И. П. Березовский, К. П. Кабашников, Н. В. Новиков. Л.: Наука. 1979. 437 с.
THE TALE «BLIND AND LEGLESS» (SUS 519 / ATU 519)
IN THE REPERTOIRE OF RUSSIAN STORYTELLERS: A FOLKLORE REALIZATION OF THE LITERARY STORY
Dobrovolskaya Varvara Evgenievna,
Candidate of Philological Sciences, Polenov State Russian House of Folk Art, Head of the Intangible Cultural Heritage Sector, 8, Sverchkov Pereulok, Moscow, 101000, Moscow, tel.: +7 (903) 1265483, e-mail : dobrovolska@inbox.ru,
The article offers the analysis of the Russian fairy tale (the plot of SUS 519 / ATU 519 «The Strong Woman as Bride (Brunhilde)»), which is a complex combination of various motifs, both plot-forming and additional, modified according to individual preferences of the storyteller. Particular attention is paid to the motives that storytellers use in contamination. The author touches upon the problem of the relationship between the Russian fairy tale in discussion and the plot of Nibelungs epic, noting that the plot 519 is indeed correlated with a similar episode in the tradition about the Nibelungs, but borrowing from the Germanic epic to the fairy tale is extremely unlikely. The article concludes that a fragment of the story about the matchmaking and pacification of the heroine was distributed in the German-Balto-Slavic continuum or contact zones and got to occur in independent ways in the Germanic epic tradition and in the Russian fairy tale. In addition, it is noted that this tale could borrow images of the Christian tradition. Blind and legless warriors are probably the visualization of iconographic images associated with the Parables of the Blind and the Lame. Such an openness of a fairy tale for borrowing is connected with its popularity and spreading.
_№ 4, 2018, вопросы русской литературы
The presence of numerous variants testifies that the tale in discussion belongs to the core of the Russian fairy-tale repertoire, and its two-episodic construction, the adventurousness of the plot and a certain «eroticism» of the narration made it interesting primarily for the male audience, which fact inspired the storytellers to improvise with the text quite widely.
Keywords: Russian fairy tale, plot type, literary influence, fairy tale and epic.
References
1. Heusler A. Die Quelle der Brünhildsage in Thidreksaga und Niebelungenlied // Aufsätze zur Sprach- und Literaturgeschichte. Festschrift für W. Braune. Dortmund, 1920.
2. Liljeblad S. Die Tobiasgeschichte und andere Märchen vom toten Helfer. Lund, 1927.
3. Löwis of Menar A. Die Brünhildsage in Rußland. Leipzig, 1923.
4. Panzer F. Studien zur germanischen Sagengeschichte. Bd. I—II. München, 1910-1912.
5. Sydow C. V. von. Brynhildepisoden i tysk tradition // Arkiv für nordisk Filologi. Lund. Bd. 44. 1928. R. 164-189.
6. Azadovskiy M.K. Russkaya skazka. Izbrannyye mastera / red. i komment. M. Azadovskogo. T. 1-2. L.: Academia. 1932.
7. Afanas'yev A. N. Narodnyye russkiye skazki A.N. Afanas'yeva v trekh tomakh / Izd. podgotovili L.G. Barag, N.V. Novikov. T. 1. M.: Nauka, 1984; T. 2. M.: Nauka, 1985. T. 3. M.: Nauka, 1985.
8. Batyushkov F. D. Spor dushi s telom v pamyatnikakh srednevekovoy literatury. Opyt istoriko-sravnitel'nogo issledovaniya. SPb.: Tip. V. S. Balasheva. 1891.
9. Ber-Glinka A. I. K tipologii vostochnoslavyanskikh skazok o zmeyakh .№672 i 673 po sisteme Aarne-Tompsona // Etnograficheskoye obozreniye. 2014. №>.1. S. 125-139.
10. Ber-Glinka A. I. Syuzhetnyy tip ATU 411 v skazochnoy traditsii Yevrazii: nekotoryye zamechaniya k «Tipologicheskomu ukazatelyu skazochnykh syuzhetov» G.-Y. Utera // Etnograficheskoye obozreniye 2018. .№4. S. 171-184.
11. Buslayev F. I Pesni drevney Eddy o Zigurde i muromskaya legenda (Chetyre lektsii iz kursa ob istorii narodnoy poezii). M., 1958. 39 s.
12. Veselovskiy A. N. Novyye otnosheniya muromskoy legendy o Petre i Fevronii i Saga o Ragnare Lodbroke // Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshcheniya. 1871. №№4. Otd. 2. S. 95-142.
13. Dobrovol'skaya V. Ye. Voronezhskiye varianty skazki «Zhena uzha» (SUS 425 M) v kontekste russkoy skazochnoy traditsii // Narodnaya kul'tura i problemy yeye izucheniya. Sbornik statey. Materialy regional'noy nauchnoy konferentsii. Voronezh, 2016. S. 3-14.
14. Dobrovol'skaya V. Ye. V dopolneniye k ukazatelyu skazochnykh syuzhetov: novyye zapisi skazki «Zhena uzha» (SUS 425M) // Zhivaya starina. 2017. №°1. S. 4-7.
15. Dobrovol'skaya V. Ye. Istoriya fiksatsii skazki «Zhena uzha» (425 M) u russkikh // Traditsionnaya kul'tura. 2015. J№ 4. S. 133-142.
16. Dobrovol'skaya V. Ye. Povolzhskiye varianty skazki «Zhena uzha» (SUS 425 M) // Traditsionnaya kul'tura narodov Povolzh'ya: Materialy Ш Vserossiyskoy nauchno-prakticheskoy konferentsii s mezhdunarodnym uchastiyem (9-11 fevralya 2016 g.): V 2 ch. CH. 1 (A-K). Kazan', 2016. S. 217-225.
17. Dobrovol'skaya V. Ye. Skazka «Pro rakov» iz sbornika D.K. Zelenina «Velikorusskiye skazki Vyatskoy gubernii» v kontekste russkikh skazok SUS-425M // Vyatskiy rodnik. Sbornik fol'klornykh i krayevedcheskikh materialov. Kirov, 2015. S. 26-31.
18. Dobrovol'skaya V. Ye. Tverskiye skazki ob uzhovoy neveste (SUS 425 M) v kontekste obshcherusskoy skazochnoy traditsii // Fol'klor Bol'shoy Volgi: sbornik nauchnykh statey. M., 2017. S. 202-220.
19. Zhirmunskiy V. M. Narodnyy geroicheskiy epos: sravnitel'no-istoricheskiye ocherki. L.: Goslitizdat. [Leningradskoye otd-niye], 1962. 435 s.
20. Zelenin D. K. Velikorusskiye skazki Permskoy gubernii / Izdaniye podgotovila T. G. Ivanova. SPb.: Dmitriy Bulanin. 1997 (Studiorum Slavicorum Monumenta. T. 12).
21. Karnaukhova I. V. Skazki i predaniya Severnogo kraya v zapisyakh I. V. Karnaukhovoy. M.: OGI. 2009. (Natsiya i kul'tura / Fol'klor: Nauchnoye naslediye).
22. Lekarstvo ot zadumchivosti i bessonnitsy, ili Nastoyashchiye russkiye skazki Z. S. I. SPb.: pech. U Vil'kovskogo i Galchenkova, 1786.
23. Muzh-uzh (kubanskiy variant skazki) / Publikatsiya V. V. Zaporozhets // Zhivaya starina. 2017. №№ 1. S. 8.
24. Onchukov N. Ye. Severnyye skazki. Sbornik N. Ye. Onchukova: V 2-kh kn. SPb.: Tropa Troyanova. 1998. Kn.1-2. (Polnoye sobraniye russkikh skazok. Predrevolyutsionnyye sobraniya. - T. 1).
25. Propp V YA. Istoricheskiye korni volshebnoy skazki // Morfologiya <volshebnoy> skazki. Istoricheskiye korni volshebnoy skazki (sobraniye trudov V.YA. Proppa). Kommentarii Ye. M. Meletinskogo, A. V. Rafayevoy. Sost., nauchnaya redaktsiya, tekstologicheskiy komment. I. V. Peshkova. M.: Labirint, 1998.
26. Sokolov B. M. Epicheskiye skazaniya o zhenit'be knyazya Vladimira. (Germano-russkiye otnosheniya v oblasti eposa) // Uchenyye zapiski Saratovskogo universiteta. T. I. Vyp. 3. 1923. S. 69-122.
27. Sokolovy YU. M. i B. M. Skazki i pesni Belozerskogo kraya. Sbornik B.i. YU. Sokolovykh: V 2 kn. SPb.: Tropa Troyanova. (Polnoye sobraniye russkikh skazok. Predrevolyutsionnyye sobraniya. - T.2).
28. Khalanskiy M. G. Yuzhnoslavyanskiye skazaniya o kraleviche Marke v svyazi s proizvedeniyami russkogo bylevogo eposa: Sravnitel'nyye nablyudeniya v oblasti geroicheskogo eposa yuzhnykh slavyan i russkogo naroda v 4-kh tomakh. Varshava: Tip. Varsh. ucheb. okr. T. 1, 1893 - 180 s.; T. 2, 1894. S. 181-472; T. 3, 1895. S. 473 - 800; T. 4, 1896. S. 801-1334.
29. Khudyakov I. A. Velikorusskiye skazki v zapisyakh I. A. Khudyakova // Velikorusskiye skazki. Velikorusskiye zagadki. SPb.: Tropa Troyanova. 2001. (Polnoye sobraniye russkikh skazok. Ranniye sobraniye. - T.6).
30. Erlenveyn A. A. Narodnyye skazki, sobrannyye sel'skimi uchitelyami. Sbornik A. A. Erlenveyna // Narodnyye skazki, sobrannyye sel'skimi uchitelyami. Sbornik A. A. Erlenveyna. Russkiye narodnyye skazki, pribautki i pobasenki. Sbornik Ye. A. Chudinskogo. SPb.: Tropa Troyanova. 2005. (Polnoye sobraniye russkikh skazok. Ranniye sobraniye. - T. 11).
