CC BY
92
Bibliography
1. Levin, G.G. Leksiko-semanticheskie paralleli orkhonskogo-tyurkskogo i yakutskogo yazihkov. - Novosibirsk, 2001.
2. Vinogradov, V.V. Izbrannihe trudih. Leksikologiya i leksikografiya. - M., 1977.
3. Slepcov, P.A. Sakha tihlihn istoriyata. - Yakutskayj, 2007.
4. Serebrennikov, B.A. Sravniteljno-istoricheskaya grammatika tyurkskikh yazihkov / B.A. Serebrennikov, N.Z. Gadzhieva. - M., 1986.
5. Tenishev, Eh.R. Yuyjgu. Narodih Vostochnoyj Azii. - M.; L., 1965.
6. Uyjgursko-russkiyj slovarj. - M., 1968.
7. Tenishev, Eh.R. O dialektakh uyjgurskogo yazihka Sinjczyana. Tyurkologicheskie issledovaniya. - M.; L., 1963.
Статья поступила в редакцию 08.06.13
УДК 398 (=161.1=512.1) Orosina N.A. «STORY-TELLING SCHOOL» IN THE SYSTEM OF EPIC TRADITIONS OF THE PEOPLE: TO PROBLEM STATEMENT. The article reviews various positions of Russian and Turkic epic traditions researchers on the story-telling school concept. Since the concrete methodology of studying of regional tradition is not developed yet, it is necessary to reveal the general characteristic signs of «story-telling school».
Key words: story-telling school, epic tradition, regional tradition, local tradition, regional specifics.
Н.А. Оросина, аспирант отдела якутского фольклора Института гуманитарных исследований и проблем
малочисленных народов Севера СО РАН, г. Якутск, E-mail: [email protected]
СКАЗИТЕЛЬСКАЯ «ШКОЛА» В СИСТЕМЕ ЭПИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЙ НАРОДА: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
В статье приведены различные позиции исследователей русских, тюркских эпических традиций о понятии сказительская «школа». Поскольку конкретная методология изучения региональной традиции еще не разработана, то необходимо выявить общие характерные признаки сказительской «школы».
Ключевые слова: сказительская школа, эпическая традиция, областная традиция, локальная традиция, региональная специфика.
Исследование региональной традиции сказительства является весьма актуальным направлением в современной фольклористике. При изучении данной области применяются такие термины, как «школа», «региональная традиция», «локальная традиция», «областной фольклор» и т.д. Из них мы более подробно остановимся на термине «школа».
Понятие «школа» в русской эпической традиции впервые использовано А.Ф. Гильфердингом для характеристики творческой преемственности в исполнительской манере сказывания былин. Находясь летом 1871 г. в экспедиции в Олонецкую губернию, он собрал и записал достаточно большое количество онежских былин. Эти материалы позволили А.Ф. Гильфердингу сделать принципиально важные выводы о социальных условиях бытования былин на Севере, причинах сохранения там древней эпической традиции, поставить вопрос о роли творческой личности в фольклоре и впервые в истории фольклористики выявить местные сказительские «школы». Так, в прионежской группе певцов он выделил «две, так сказать, школы - кижскую и толвуй-повенецкую» [1, с. 20-67] и заметил, что «манера у певцов былин в том и другом крае совершенно особенная». Впрочем, попытки конкретизировать это наблюдение свелись с его стороны к указаниям на «черты весьма мелкие» [1, с. 46-47]. Таким образом, он первым обратил внимание на сходство, существующее между былинами в исполнении разных певцов, которое возникло в результате непосредственного перенимания былин певцами друг у друга. Характерной для северо-восточной группы олонецких былин (Выгозера, Водлозера, Кенозера) он считал общность исполнительской манеры их сказителей («те же короткие стихи, та же краткость в рассказе, та же относительная умеренность в употреблении вставочных частиц»), а для прионежской группы - «пространность былин».
Относительно существования «школ» у певцов других мест, в частности у пудожских, Гильфердинг заметил, что «...сказителей можно соединить по местности в группу, но нельзя назвать одной школой» [1, с. 50]. Свои наблюдения исследователь во многом объяснял недостаточной полнотой сведений о певцах, отсутствием записей, но допускал, что источники былин могли быть и разными. Не давая четкого определения данного понятия, он перечислил следующие характерные признаки «школы»: 1) количество и характер вставочных частиц; 2) различие источников былин; 3) отличие сюжетов; 4) диалектические особенно-
сти; 5) длина стиха [1, с. 46-49]. Можно предположить, что под количеством, характером вставочных частиц и диалектическими особенностями он имел в виду специфику языка и стиль сказителей, а под отличием сюжетов и длиной стиха - своеобразие поэтики эпической традиции.
Впервые термин «школа сказительского мастерства» ввел в научный оборот В.И. Чичеров, он же разработал теорию «школ сказительского мастерства». В.И. Чичеров выделил в Прионеж-ско-Каргопольском крае семь «школ» сказителей: Елустафье-ва-Рябинина, Конона с Зяблых Нив и космозерскую (Заонежье), Пудожского берега, Конашковых и Сорокина (Пудога) и Сивце-ва-Поромского (Кенозеро), из которых пять назвал по именам их родоначальников. Это объясняется тем, что, не отрицая «единства искусства трудовых народных масс», исследователь настойчиво акцентирует «индивидуальные привнесения мастеров фольклора, их интересы, их взгляды и стремления» [2]. Свою теорию В.И. Чичеров подтвердил следующим образом: «В условиях бытования былин на Русском Севере, по крайней мере, для ХУШ-ХХ вв., можно говорить о существовании разных “школ” сказителей, объединяемых общностью приемов и методов разработки традиционных сюжетов и исполнения созданных текстов. Общим для “школ” оказывается и репертуарный отбор былин, особенно любимых и часто исполняемых» [3, с. 32-65]. Классификацию эпических певцов на «школы» он обосновал преемственностью в их творчестве, выявлением прямых генеалогических связей между текстами «учителей» и «учеников». Также он считал, что былины одной школы могут появляться в разных местностях и могут выходить за пределы территориальной ограниченности. Таким образом, В.И. Чичеров пришел к выводу, что своеобразие сказительской «школы», в первую очередь, определяется: 1) репертуарным отбором былин; 2) характером обработки традиционных сюжетов; 3) единой трактовкой образов эпических героев. В отличие от Гильфердинга, он утверждал, что общность исполнительской манеры сказителей не играет решающей роли. Принципиальные отличия своей позиции по данному вопросу исследователь неоднократно подчеркивал следующими словами: «Замечания А.Ф. Гильфердинга касательно вставных частиц вполне справедливы. Но указанные им различия в складе былин не влияют на содержание эпоса» [2]. Понятие «единство исполнительской манеры» В.И. Чичеров понимал намного шире, включая туда особенности местного говора,
способы организации повествования, набор устойчивых эпических формул разного объема, излюбленные синтаксические фигуры и другие стилистические средства.
Исследовательница региональных традиций А.М. Астахова использовала термины «очаг», «гнездо», «областная традиция», близкие, в сущности, к понятию сказительская «школа» [4, с. 215-231]. Основываясь на трудах П.Н. Рыбникова, А.Ф. Гиль-фердинга, А.Д. Григорьева, Н.Е. Ончукова, Б.М. и Ю.М. Соколовых, она наметила основные линии процесса образования областных традиций, выделила наиболее определившиеся типы обработок и попыталась дать общую характеристику художественных тенденций районных традиций. Помимо этого, исследуя районную специфику в области композиции, она пришла к выводу, что иногда образовывались совершенно определенные областные типы композиции.
Позднее Б.Н. Путилов подчеркивал, что понятие «школа» в эпосоведении употребляется в двух основных значениях: как преемственность традиций учеников и как комплекс общих региональных особенностей. Первое относится к тем этническим традициям, которые вырабатывались в процессе организованного, профессионального обучения певцов: речь идет о «школах» выдающихся сказителей, основавших своеобразную династию из нескольких поколений - своих воспитанников и последователей. При этом он отметил, что «”школа” включала также представления об общности репертуара, стилей, манеры исполнения и т.д.» [5].
Наибольшее распространение понятие «школа» получило у исследователей тюркской традиции. Так, исследователь узбекской традиции Т. Мирзаев под понятием «школа» объединил представления о знаменитых учителях-основоположниках или наиболее ярких фигурах, о местных центрах - очагах жизни и распространения эпоса и о характерных особенностях самого эпоса. Также он считал, что названия «школ» по местностям достаточно условны, поскольку территории весьма обширны, а «школы» отличаются, прежде всего, не локальными, а стилевыми качествами [6, с. 116-117]. Однако характеристику основным «школам» он давал, определяя их по региональной принадлежности, и устанавливал между ними следующие различия: 1) поэтическая манера; 2) стиль; 3) прием исполнения; 4) характер репертуара; 5) особенности взаимоотношений учителя и ученика [6, с. 156]. В то же время Т. Мирзаев был убежден, что «сколько бы сказительские “школы” ни приобретали черты своеобразия, однако общеэпические традиции остаются в них основными, ведущими», и что «все специфические признаки индивидуального стиля, локальные особенности могут быть жизненными и действительными лишь в рамках общеэпических традиций» [6, с. 116-117].
Исследовательница киргизской традиции Р.З. Кыдырбаева считала «не совсем оправданным» «деление сказительских манер на школы» и подчеркивала, что «нет чистых, изолированных школ» и что «в сказительском творчестве определяющую роль играют взаимообогащение, взаимовлияние, а “для каждого сказа в отдельности” характерны индивидуальные различия» [7]. В подтверждение этому она назвала ряд киргизских сказителей, в творчестве которых унаследованы или сплавлены традиции известных сказителей.
Но в научной среде имеется и ряд других позиций. Так, Ю.А. Новиков, проанализировав теорию сказительских школ
В.И. Чичерова, подчеркнул, что концепция ученого, прежде всего, связана с проблемой коллективного и индивидуального начал в фольклоре. По его мнению, «то, что В.И. Чичеров называл “школами” - это лишь одна из частных форм локальных эпических традиций, в которых коллективное начало заметно преобладало над индивидуальным (не случайно сам исследователь вынужден был назвать некоторые “школы” не по именам их основателей, а по названиям местностей - “космозерская школа”, “школа Пудожского берега”)» [8, с. 189]. А по поводу наименования В.И. Чичеровым «школ» по фамилиям основателей, Библиографический список
Ю.А. Новиков, опираясь на свои наблюдения по той же традиции, констатировал, что такая трактовка предполагает ориентацию учеников на одного учителя. Но рассмотренные им шесть случаев заимствования подтверждают общую закономерность: сказители с большим репертуаром не ориентировались на одного учителя, они охотно усваивали лучшие достижения местной эпической традиции, которая никогда не исчерпывалась наследием одного, пусть даже и выдающегося, мастера. Кроме того он подметил, что новации крупных мастеров жестко контролировались эпической средой: принималось и подхватывалось другими исполнителями только то, что отвечало «спросу» аудитории, объективным тенденциям развития эпической поэзии. Все остальное отторгалось, и, в сущности, оставалось фактами индивидуального творчества [8, с. 265]. Исследователь считал неубедительными суждения В.И. Чичерова о специфических особенностях каждой «школы», ее обособленности и предложил отказаться от термина «школа сказительского мастерства» для того, чтобы «избежать схематизации и упрощения при исследовании закономерностей усвоения и бытования эпических песен, формирования былинных репертуаров отдельных певцов и их взаимодействия, сложных, порой диалектически противоречивых процессов эволюции былинной поэзии» [8, с. 264, 266]. Таким образом, он подметил, что мастерство, стиль, манера исполнения, репертуар сказителей не могут укладываться в жесткую схему теории сказительских «школ», а некоторые вообще ей противоречат. По его мнению, не «школа», восходящая к какому-либо сказителю, а именно локальные эпические традиции обусловливают, прежде всего, общие черты былинных сюжетов, версий, редакций.
Якутский исследователь В.В. Илларионов, не раскрывая сути понятия «школа», определил сказительские «школы» в основном по признаку районной принадлежности и указал известных олонхосутов той или иной «школы». Из Центральной Якутии - это таттинская (Улуу Кээмпэс, И.Н. Винокуров-Табахыров и др.), амгинская (Т.В. Захаров-Чээбий, У.Г. Нохсоров и др.), мегино-кангаласская (Н.А. Абрамов-Кынат, И.И. Бурнашев-Тонг Суорун и др.), усть-алданская (Д.М. Говоров, П.А. Охлопков-Наара Суох и др.), чурапчинская (Иев Новгородов, И.Г. Тепло-ухов-Тимофеев и др.), хангаласская (И. Кардашевский, А.А. Алексеев и др.), намская (Н.В. Сивцев-Мурун, П.П. Ядри-хинскай-Бэдьээлэ и др.) и «школа» Горного района (П. Колесов,
С.Г. Алексеев-Уустарабыс и др.); из Северной Якутии - это верхоянская (Д.А. Томская-Чайка), среднеколымская (П.Н. Назаров), аллаиховская, булунская, саккырырская; Вилюйская «школа» [9]. При этом отметил, что отдельные талантливые олонхо-суты могли создавать свои «школы», особенности которых наследовались десятками молодых сказителей, тем самым вырабатывалась определенная эпическая традиция. Из этих «школ» в данное время изучена только вилюйская эпическая традиция [10]. Также он считал, что в образовании сказительских «школ» большую роль играет эпическая среда, которая выделяла и поддерживала наиболее одаренных олонхосутов.
Таким образом, среди исследователей региональной традиции сказительства в отношении понятия сказительская «школа» существуют две противоположные позиции: первая - использование понятия сказительская «школа» и наиболее сходная его трактовка (исследователи русской и тюркской эпических традиций); вторая - отказ от термина «школа сказительского мастерства» и замена его другим понятием - локальная традиция (концепция Ю.А. Новикова).
В настоящее время конкретная методология при изучении сказительских «школ» еще не разработана. Хотя исследователи в этой области и смогли выявить черты групповой и локальной общности, а также специфику содержательной, стилевой и собственно исполнительской сфер сказительства, остается сделать вывод, что данная проблема требует дальнейшего рассмотрения и тщательного изучения.
1. Гильфердинг, А.Ф. Олонецкая губерния и ее народные рапсоды // Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 года. - Архангельск, 1983.
2. Чичеров, В.И. Школы сказителей Заонежья. - М., 1982.
3. Чичеров, В.И. Онего-Каргопольщины и их былины // Онежские былины / подбор былин и науч. ред. текстов Ю.М. Соколова; подгот.
текстов к печати, примеч. и словарь В. Чичерова. - М., 1948.
4. Астахова, А.М. Областные эпические традиции // А.М. Астахова. Русский былинный эпос на Севере. - Петрозаводск; Астахова, А.М.
Географическое распространение былин и вопросы, с ним связанные (место и время формирования, условия, определявшие степень сохранности // А.М. Астахова. Былины: итоги и проблемы изучения. - М.; Л., 1966.
5. Путилов, Б.Н. Эпическое сказительство. - М., 1997.
6. Мирзаев, Т. Искусство узбекских народных сказителей и особенности их эпического репертуара: дис. ... д-ра филол. наук. - Ташкент, 1986.
7. Кыдырбаева, РЗ. Сказительское мастерство манасчи. - Фрунзе, 1984.
8. Новиков, Ю.А. Сказитель и былинная традиция. - СПб., 2000.
9. Илларионов, В.В. Искусство якутских олонхосутов. - Якутск, 1982.
10. Кузьмина, А.А. Олонхо Вилюйского региона: бытование, сюжетно-композиционная структура, образы: автореф. дис. ... канд. филол.
наук. - Улан-Удэ, 2008.
Bibliography
1. Giljferding, A.F. Oloneckaya guberniya i ee narodnihe rapsodih // Onezhskie bihlinih, zapisannihe A.F. Giljferdingom letom 1871 goda. -Arkhangelsk, 1983.
2. Chicherov, V.I. Shkolih skaziteleyj Zaonezhjya. - M., 1982.
3. Chicherov, V.I. Onego-Kargopoljthinih i ikh bihlinih // Onezhskie bihlinih / podbor bihlin i nauch. red. tekstov Yu.M. Sokolova; podgot. tekstov
k pechati, primech. i slovarj V. Chicherova. - M., 1948.
4. Astakhova, A.M. Oblastnihe ehpicheskie tradicii // A.M. Astakhova. Russkiyj bihlinnihyj ehpos na Severe. - Petrozavodsk; Astakhova, A.M. Geograficheskoe rasprostranenie bihlin i voprosih, s nim svyazannihe (mesto i vremya formirovaniya, usloviya, opredelyavshie stepenj sokhrannosti // A.M. Astakhova. Bihlinih: itogi i problemih izucheniya. - M.; L., 1966.
5. Putilov, B.N. Ehpicheskoe skaziteljstvo. - M., 1997.
6. Mirzaev, T. Iskusstvo uzbekskikh narodnihkh skaziteleyj i osobennosti ikh ehpicheskogo repertuara: dis. ... d-ra filol. nauk. - Tashkent, 1986.
7. Kihdihrbaeva, R.Z. Skaziteljskoe masterstvo manaschi. - Frunze, 1984.
8. Novikov, Yu.A. Skazitelj i bihlinnaya tradiciya. - SPb., 2000.
9. Illarionov, V.V. Iskusstvo yakutskikh olonkhosutov. - Yakutsk, 1982.
10. Kuzjmina, A.A. Olonkho Vilyuyjskogo regiona: bihtovanie, syuzhetno-kompozicionnaya struktura, obrazih: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. -
Ulan-Udeh, 2008.
Статья поступила в редакцию 21.06.13
УДК 811.1/.8
Varchenko T.G., Rachkovskaya L.A. TO THE ISSUE OF TERMINOLOGICAL APPARATUS AND FORMATION OF CATCHWORDS SCIENCE AS A SPECIAL LINGUISTIC DISCIPLINE. This paper describes the history of the emergence of some terminological designations of catchword science (researches about the theory of catchwords) as a new linguistic discipline. It also traces some options' search that can find support from a significant part of linguists and will meet the challenges of linguistic interpretation of the words and expressions bearing the «authorship print».
Key words: phraseology; catchword; catchword expression; catchword unit; new catchword quote; catchword science; terminological apparatus.
Т.Г. Варченко, канд. филол. наук, доц. Северо-Восточного федерального университета им. М.К. Аммосова, г. Якутск, E-mail: [email protected]; Л.А. Рачковская, канд. филол. наук, доц. Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», г. Москва, E-mail: [email protected]
К ВОПРОСУ О ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКОМ АППАРАТЕ И СТАНОВЛЕНИИ КРЫЛАТОЛОГИИ КАК САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ДИСЦИПЛИНЫ
В работе описана история появления некоторых терминологических обозначений крылатологии (учения о крылатых словах) как новой лингвистической дисциплины, прослеживаются попытки поиска вариантов, которые в наибольшей мере найдут поддержку значительной части лингвистов и будут отвечать задачам лингвистической интерпретации слов и выражений, несущих на себе «печать авторства».
Ключевые слова: фразеология, крылатое слово, крылатое выражение, крылатая единица, новая крылатая цитата, крылатология, терминологический аппарат.
В статье мы обращаемся, прежде всего, к терминологическому инструментарию крылатых слов, которые до конца ХХ-го века оставались на периферии фразеологического материала в качестве чего-то второстепенного и неважного. До недавних пор учеными практически не разрабатывалась система терминообозна-чений, являющаяся надежным средством верификации любой области знаний, не ставилась задача их комплексного описания, не была раскрыта в полной мере их образная природа.
С развитием науки о крылатых единицах (крылатологии)1 как специальной лингвистической дисциплины и возникновением многочисленных словарей крылатых выражений на повестке дня встал вопрос о терминологическом аппарате.
Метафоричность термина «крылатое слово» долгие годы как будто «настораживала» лингвистов, и этими языковыми единицами занимались в основном филологи-литературоведы, что не могло не отразиться на характере дефиниций крылатых единиц в словарях и справочниках XIX - первой половины XX вв. и на способе описания их свойств [1, с. 32].
Изучение крылатых слов имеет давнюю историю, когда экзегеты, обращаясь к Святому Письму, пытались раскрыть его сокровенный смысл. Они фиксировали слова, несущие на себе отпечаток первоисточника, воздействуя на массовое сознание
и формируя у них то содержание, которое свойственно этим единицам в современном узусе [2, c. 269].
Автором оборота «крылатое слово», который уходит корнями в античную древность, считают древнегреческого поэта Гомера. Но у Гомера мы встречаемся не с термином, а с поэтическим образом: так он в «Илиаде» и «Одиссее» называет слова, которые быстро срываются с уст говорящего и летят к уху слушающего2.
В научный обиход как филологический термин этот оборот введен немецким ученым Георгом Бюхманом. В предисловии к 1-му изданию книги «Geflbgelte Worte» (1864) Георг Бюхман определяет КС следующим образом: «Ein ge^ge^es Wort ist ein in weiten Kreisen des Vaterlandes dauernd angefehrter Ausspruch, Ausdruck oder Name, gleichviel, welcher Sprache, dessen historischer Ursprung nachweisbar ist» [3, c. 4; 4, c. 5]. - «Крылатое слово - это постоянно воспроизводимое в широких кругах изречение, выражение или имя безразлично какого языка, исторический источник или литературное происхождение которого известно (доказуемо)» (перевод цит. по: Шулежкова, c. 6).
1 Термин С.Г. Шулежковой [1, с. 32].
2 У Гомера термин дословно означает «окрыленные слова» [3, с. 11].
