CC BY
74
УДК 32.019.51
«СКАЖИ МНЕ, ГДЕ ТЫ СРАЖАЛСЯ, И Я СКАЖУ, КТО ТЫ»: ОБРАЗ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА В ПОЛИТИЧЕСКОМ КЛИМАТЕ ВЕЙМАРСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
А.В. Лучников
Саратовский государственный университет, кафедра отечественной истории в новейшее время E-mail: [email protected]
Статья посвящена анализу восприятия образов ветеранов Восточного фронта Первой мировой войны в Веймарской республике. На основании широкого пласта веймарского политического нарратива делаются выводы о влиянии восприятия ветеранов на их радикализацию и вытеснение за границы руспубликанского политического поля.
Ключевые слова: Первая мировая война, ветеранство, Восточный фронт, стереотипы, политический климат, фрайкор, Веймарская республика.
«TELL ME WHERE YOU FOUGHT, AND I'LL TELL
YOU WHO YOU ARE»: IMAGE OF THE EASTERN FRONT IN THE POLITICAL CLIMATE OF WEIMAR REPUBLIC
A.V. Luchnikov
This article analyzes the perception of images of veterans in the Weimar Republic. Veterans of World War I, first of all veterans of the Eastern Front, had a decisive influence on the political climate of the Weimar Republic. On the basis of a broad stratum of the Weimar political narrative concludes that the radicalization of veterans and their repression abroad Republican political field was due to the prevailing image of a soldier of the Eastern Front.
Key words: World War One, veterancy, eastern Front, stereotypes, political climate, Freikorps, The Weimar Republic.
В политическом архиве министерства иностранных дел ФРГ есть любопытный документ: Вильгельм Маркс, один из лидеров Партии Центра, впоследствии канцлер Германии, в письме к другу семьи в качестве одной из важнейших причин своего поражения на президентских выборах 1925 г. указывает следующее: «Его (Гинденбурга. - А. Л.) поддержали не за реальные политические заслуги, а за прошлое. Поддержали те,
кто воевал. Пока над республикой парит «призрак Танненберга», ей не быть сильной. Эта вечная солдатчина еще наделает дел»1.
Утверждения в духе того, что Первая мировая война и ее итоги определяли политический климат Веймарской республики, была важнейшим средством самоидентификации веймарских политиков и общества в целом, можно было бы считать неким трюизмом веймарской историографии, если бы не многогранность проблемы, открывающей все более занимательные стороны исследователю2. Удивлялись этому еще современники. Такой проницательный и эрудированный наблюдатель социальных отношений в Веймарской республике как Франц Карл Эндрес, описал в 1927 г. сложившуюся обстановку так: «Милитаризм и память о боевом прошлом - это духовная конституция многих невоенных»3. Э. Канетти вообще называет германскую армию единственным универсальным массовым символом в веймарском обществе, кризис которого непосредственно повлиял на государство4. В смысле влияния политического самоощущения ветеранов, их
самопозиционирования в веймарском политическом климате, электоральных ожиданий, отношения к ним со стороны различных сил политического спектра проблема отнюдь не исчерпывается декларированием антиреспубликанской природы ветеранов, частно становившихся заложниками особого их восприятия в весьма эклектичном с точки зрения убеждений и отношения к итогам Первой мировой войны веймарском обществе.
Не сама политическая реальность, а восприятие реальности определяет мнения и решения. Складывание противоречивых информационных блоков, постоянно перепроверяемых перцепционных структур в единую картину представляет собой непрерывный процесс. Селекция и структурирование
1 PA AA. NL Brockdorff-Rantzau. Bestand 30. H. 114032-021.
2 См., напр.: Ziemann B. Veteranen der Republik. Kriegserinnerungen und demokratische Politik 1918-1933. Bonn, 2014; Ср.: Gollbach M. Die Wiederkehr des Weltkrieges in der Literatur. Zu den Frontomanen der spaeten Zwanziger Jahre. Kroberg/Ts, 1978.
3 Цит. по: Kroener B.R. Generationserfahrungen und Elitenwandel. Strukturveränderungen im deutschen Offizierkorps 1933-1945 // Eliten in Deutschland und Frankreich im 19. und 20. Jahrhundert: Strukturen und Beziehungen / Hrsg. von R. Hudemann, G.H. Soutou. München, 1993. S. 221.
4 Canetti E. Masse und Macht. Hamburg, 1960, S. 203.
поступающей извне информации через фильтр стереотипов значимо, но их значение - для отдельного человека или социальной группы - находится в обратной зависимости от личного или группового опыта освоения действительности. Чем больше подобный опыт, тем меньше вероятность, что усвоенные стереотипы будут находиться в статичном состоянии. Когда же личный опыт невелик, процесс освоения информации сводится к усвоению и воспроизводству готовых стереотипов и стереотипных реакций5.
Но как получилось, что стереотипы стали основой для формирования образа ветерана восточного фронта, тем более для влияния данного образа на веймарские политические процессы, ведь речь идет не о мифических «иных», а о сотнях тысяч реальных немцев? Казалось бы, существование в веймарском обществе активной ветеранской среды должно было послужить основой для формирования вполне реалистичной картины, но не мифологизированного эклектичного, выдержанного в сумрачных тонах калейдоскопа, в рамках которого часто позиционировались себя и ветераны. А ведь еще в 1918 г. их по возвращении с фронта цветами встречали дома6, Ф. Эберт горячо заявлял берлинским ветеранам, что страда их беззаветного служения Родине только начинается7, а некий тюрингский чиновник заметил, что «духовный контакт между Отечеством и фронтовиками как никогда крепок»8. Проблема подобного восприятия ветеранов, особенно ветеранов Восточного фронта представляется небезынтересной и может быть рассмотрена через несколько исследовательских призм.
В первую очередь, необходимо рассмотреть характер формирования веймарских политических элит. В веймарском обществе процессы рекрутирования властных элит проходили под знаком традиционного для западной цивилизации, а в немецком обществе принявшего глобальные масштабы кризиса
5 Голубев А.В. Советское общество 1930-х годов т формирование внешнеполитических стереотипы // Россия и Европа в XIX-XX веках. Проблемы взаимовосприятия народов, социумов, культур. М., 1996. С. 88.
6 См. подр.: Bessel R. Die Heimkehr der Soldaten. Das Bilder Frontsoldaten in der Oeffentlichkeit der Weimarer Republik // Keiner fuhlt sich hier mehr als Mensch... Erlebnis und Wirkung des Ersten Weltkriegs / Hrsg. von G. Hirschfeld, G. Krumeich. Boppard a/Rhein, 2012. S. 221-240.
7 Die Deutsche Revolution 1918-1919. Dokumente / Hrsg. Von G.A. Ritter. Frankfurt a/M., 1983. S. 139-142.
8 Wermuth A. Ein Beamtleben. Erinnerungen. Berlin, 1922. S. 429-430.
дворянства. Кризис имел как единые для западного общества причины - социальную демократизацию, изменения, характерные для индустриальных обществ эпохи модерна; так и специфические немецкие - стремительную инфляцию дворянского статуса в общественном сознании вследствие революции и установления республиканского строя, переход основных властных функций к социал-демократическому большинству.
В подобных условиях возникает первая значимая грань образа ветерана - «ветеран-монархист». «Гипертрофия надежд и ожиданий, которые проецировались в поздней Империи на Вильгельма II, привела после 1918 года к гипертрофии разочарования», - пишет С. Малиновски9. В историографии утвердилось мнение, что большая часть германского социума разочаровалась в монархе (что позволило революции пройти относительно бескровно, без непоправимых социальных катаклизмов, гражданской войны, неизбежной, если бы чиновничество и армия «вступились» бы за Вильгельма II), но не в монархии (что обусловило отсутствие гражданского мира и социального баланса в республике, а также чрезвычайную гетерогенность властных элит, что и стало одной из причин недолговечности Веймарского государства). Однако «монархическое сознание» испытывало кризис, в массах же вообще проявлялось лишь в форме ностальгирующих сожалений о довоенном времени, что относило гипотетическую реставрацию в область нереального10. Ветеранские же организации в общественном восприятии часто позиционировались как монархические (часто, хоть и далеко не всегда, так и было), что заставляло веймарских политиков скептически относиться к ветеранам как возможной опоре гражданской стабильности.
9 Malinowski S. Vom König zum Führer. Sozialer Niedergang und politische Radikalisierung im deutschen Adel zwischen Kaiserreich und NS-Staat. Berlin, 2003. S. 247.
10 Gaertringen F. v. Zur Beurteilung des Monarchismus in der Weimarer Republik// Tradition und Reform in der deutschenPolitik/ Hrsg. von G. Jasper. Frankfurt am Main, 1976. S. 138-185; Fehrenbach E. Wandlungen des deutschen Kaisergedankens(1871-1918). München; Wien, 1969; Söseman B. Der Verfall des Kaisergedankens im Ersten Weltkrieg // Der Ort KaiserWilhelm II in der deutschen Geschichte/ Hrsg. von J. C. G. Röhl. München, 1991. S. 145-172; Schreyer H. Monarchismusund monarchistische Restaurationsbestrebungen in der Weimarer Republik / / Jahrbuch für Geschichte. 1984. № 29. S. 291-320.
Также необходимо отметить такую важную особенность восприятия образа ветерана как четкое разграничение ветеранов восточного и западного фронтов по характеру политических пристрастий. В свое время первый посол Веймарской республики в СССР Ульрих фон Брокдорф-Ранцау много рассуждал об «общности судеб», которая в ее изначальной коннотации относилась, при всей их несхожести, к политическим элитам обеих стран, их военному прошлому, «бывшему тайным грехом, заставлявшим раз за разом доказывать чистоту помыслов перед новым миром»11. Граф лишь выразил характерную для веймарских политиков мысль, что немцы, воевавшие против России, особенно в 1917 году, когда боевых действий стало заметно меньше, не могли не «подразложиться», так долго взаимодействуя с разагитированными большевиками войсками. В представлениях веймарских политиков ветеран восточного фронта просто обязан быть радикалом, либо большевистского, либо национал-социалистического толка. Любопытно, что данное убеждение будут разделять и деятели Коминтерна, возлагавшие такие надежды на пресловутых «ветеранов с Востока» во время событий Германского октября 1923 года12.
Ярким же примером восприятия ветерана с востока как ульраправого является образ фрайкора в Веймарской республике, как крайнего проявления проимперских политических рецидивов, воплощающего в себе все негативные стороны ветерана. Устойчивым речевым оборотом в политической риторике стало именно «ветеран с Востока», а не «ветеран восточного фронта», поскольку образ включал в себя и солдат фрайкора, проявивших себя в Прибалтике и Польше в 19181919 гг., хотя известно, что значительная их часть набиралась как раз из демобилизованных с Западного фронта немцев13.
Разумеется, свою роль играло и то, что военные успехи на востоке, особенно если говорить о последнем периоде войны, были более значительны, да и снабжение за счет реквизиций было качественнее, поэтому Ноябрьская революция стала для тех,
11 Brockdorff-Rantzau U. v. Dokumente. Charlottenburg, 1920. S. 122.
12 Cm. nogp.: Angress W.T. Die Kampfzeit der KPD 1921-1923. Dusseldorf, 1973; Das Krisenjahr 1923. Militär und Innenpolitik 1922-1924/ Bearb. von H. Hürten. Düsseldorf, 1980.
13 Cm. nogp.: Schulze H. Freikorps und Republik 1918-1920. Boppard a/Rhein, 1969; Krueger G. Die Brigade Ehrhard, Hamburg, 1971.
кто там воевал, значительно большей неожиданностью, чем для «западников». Легенда о социал-демократическом кинжальном ударе в спину Германской империи родилась и развивалась именно в этой среде14. Э. Людендорф, один из активных творцов этого мифа, полагал, что социал-демократическое учение должно быть глубоко чуждо солдатам, столкнувшихся с подобного рода агитацией со стороны русских15. Партийные списки СДПГ не позволяют согласиться с прославленным ветераном, столь любимым околополитической веймарской прессой за перченость высказываний о республике, но, повторимся, важна не реальность, а ее отражение, в силу чего мнение Э. Людендорфа разделялось и считалось объективным многими немцами.
Своеобразным социально-экономическим маркером восприятия ветеранов Восточного фронта опорой Веймарской республики, пресловутым «городским средним классом», представителями мелкого и среднего бизнеса, работодателями, служат данные об их занятости. Можно обнаружить даже проведение конкретной зависимости судьбы ветерана в веймарском обществе от того, с какой стороны Империи он воевал. Герман Геринг, один из 12 депутатов-нацистов в 1928 г., заявлял в Рейстаге, что в Берлине ветераны вынуждены стыдиться прошлого, но если солдаты Марны, Соммы и Вердена могут заесть и запить свой стыд (подразумевалось, что они как-то устроились в жизни и зарабатывают), то «танненбергцы» прозябают16. В 1930 г. на фоне экономического кризиса и сокращений в Гамбурге прошел митинг уволенных работников частных пекарен и продовольственных магазинов. В заметке, посвященной этому событию, были приведены три интервью с участниками. Все три были восточными ветеранами17. Разумеется, и официальная веймарская статистика начала 1930-х гг., и социоскопические исследования западногерманских исследователей 1960-1970-х гг. подтверждают, что экономический кризис, увольнения и
14 Barth B. Dolchstoßlegenden und politische Desintegration. Das Trauma der deutschen Niederlage im Ersten Weltkrieg 1914-1933. Düsseldorf, 2003.
15 Ludendorff E. Weltkrieg droht auf Deutschem Boden. München, 1931. S. 41-42.
16 Quellen zum politischen Denken der Deutschen im 19. und 20. Jahrhundert. B. VIII: Die Weimarer Republik / Hrsg. von K.-E. Lönne. Darmstadt, 2002; См. также: The Great War in German memory: The soldiers of the First World War, demobilization and Weimar political culture // German History. 1988. № 1. P. 20-34.
17 Hamburger Anzeiger. 1930. 02. November.
безработица «не выбирали», ветеран какого фронта станет их жертвой, здесь важен сам факт восприятия веймарской прессой характера данной жертвенности. Комплекс вины, взращенный в немецком обществе в двадцатые годы двадцатого столетия, был ориентирован на ветеранов Восточного фронта и неизбежно заставлял распространял ответственность за происходящее на них самих. Если прочие жители веймарского государства - одного из наиболее социальных своей эпохи, провозвестника идеи государства всеобщего благоденствия - могли перекладывать ответственность за свои трудности на внешний фактор (не выполняющую социальные обязательства страну, великие державы, условия Версальского мира et cetera), то ветераны Восточного фронта (и парадоксальным образом те, кто по каким-то причинам, в силу ли здоровья или других факторов, не принимали участия в Первой мировой войне) не могли преодолеть комплекс личной ответственности за происходившее. Не о них ли вспоминал ополченец-ландштурмист 1914 г. и будущий член НСРПГ Мартин Хайдеггер, рассуждая об эксзестенциальной вине?
В современной германской историографии также достаточно популярно изучения девиантного социального поведения среди бывших участников Первой мировой войны. Еще один характерный пример: в 1927 г. в Берлине состоялся суд над участниками ОПГ Уля Титцчке, рэкетировавшего всю розничную торговлю в районе Берлинер Зоо. Титцчке, бывший лейтенант, уволенный из рейхсвера во исполнение версальского договора, подводил весьма своеобразный идеологический базис под свою банду, формируя ее исключительно из ветеранов Танненбергских событий, «которые его никогда не подводили». Косвенно вторят ему и статистические данные, вернее их интерпретация в веймарский период. Так, одна из ежедневных тюрингских газет в 1925 г. провела крупное «исследование» и «выяснила», что до половины сотрудников полиции и всевозможных охранных агентств в прошлом воевали на Западном фронте, большинство тех, кого они ловят, воевало против русских18. Разумеется, это был лишь миф, не выдерживавший серьезной проверки. Но он был устойчив.
18 Asmuss B. Republik ohne Chance? Akzeptanz und Legitimation der Weimarer Republik in der deutschen Tagespresse zwischen 1918 und 1923. Berlin, 1994.
Еще одной особенностью образа ветерана восточного фронта было стремление к его полной унификации. Любая сторона образа ветеранов обладала вполне четкой модальностью, базовый императив которой формировался, в том числе и на основе восприятия анализируемого объекта, исходя из того, как себя по отношению к республике позиционирует его носитель. Страх, испытываемый большинством политически активного немецкого населения перед опасностью инвазии большевизма в Германию, sine qua non веймарского политического климата, приводил в том числе к тому, что ветераны с Восточного фронта, знавшие «врага в лицо» воспринимались единой массой, готовой встать на защиту... Но на защиту чего? Деятель Немецкой народной партии Густав Штреземан, тогда министр иностранных дел Веймарской Германии, сказал в 1924 г., что «ветераны Восточного фронта безусловно надежные люди для тех, кто замышляет недоброе по отношению к республике, ибо имеют весьма сомнительное для республики прошлое»19. Ему вторил Адольф Гитлер, в одном из воззваний 1928 г. призвавший ветеранов восточного фронта отбросить ту грязь, которую бросает на их прошлое республиканцы20. В итоге ветераны восточного фронта, потенциально социальная опора республики, в начале веймарской эпохи воспринимавшаяся обществом весьма позитивно, были отброшены на периферию политики, что не могло не толкнуть их к радикальным оппонентам веймарского государства.
19 Stresemann G. Reichstagsreden/ Hrsg. von G. Zwoch. Bonn, 1972. S. 82-83.
20 Berghahn V.R. Der Stahlhelm, Bund der Frontsoldaten 1918-1935 / Hrsg. von der Kommission fur Geschichte des Parlamentarismus und der politischen Parteien, Dusseldorf, 1966.
