24
УДК 811.131.1
СИСТЕМНО-ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКАЯ ТРАКТОВКА ПРОИСХОЖДЕНИЯ ФОРМЫ XE В ВЕНЕЦИАНСКОМ ДИАЛЕКТЕ
Ю. А. Филипацци
Уральский государственный педагогический университет Поступила в редакцию 17 декабря 2010 г.
Аннотация: в статье критически разбирается история изучения венецианской глагольной формы xe и предлагается новая, системная, трактовка ее возникновения.
Ключевые слова: венецианский диалект, глагол esser, глагол aver, глагольная форма xe, прикрытый слог, позиционное чередование, агглютинативность, проклитики, звонкость, глухость согласного.
Abstract: the article critically analyses the history of study of Venice’s “xe” verbal form and proposes a new systematic approach to its origin.
Key words: Venice’s dialect, verb esser, verb aver, form verbal xe, covered syllable, positional alternation, agglutinative language, proclitics, sonorous consonant, surd consonant.
«Особая форма третьего лица единственного числа глагола esser 'быть' - xe, характерная для венецианского диалекта Италии, до сих пор не объяснена», - констатировал виднейший специалист по итальянским диалектам Г. Рольфс в середине ХХ в. [1, с. 269]. В последующий период ответ на этот вопрос, похоже, искать больше не пытались, судя по отсутствию в широком доступе специальных публикаций: в современных работах форму xe рассматривают, по преимуществу, как языковую данность, не интересуясь ее происхождением. Между тем, возникновение данной формы именно в венецианском диалекте может быть связано с некоторыми особенностями устройства его системы в целом.
Что же необычного в этой глагольной форме?
Во-первых, современная венецианская форма xe
- единственная в романских языках и диалектах, имеющая структуру прикрытого слога CV. Для сравнения, в итальянском (тосканском), португальском и румынском языках ей соответствует е, во французском est, в испанском es как производные от латинской словоформы est. Можно было бы предположить, что данная форма возникла по аналогии с другими формами парадигмы, так как в романских языках большая их часть начинается на согласный: если в латинском
таких форм было три: sum, sumus, sunt против трех
форм, начинавшихся на гласный - es, est, estis, то в испанском и португальском таких форм четыре: soy, somos, sois, son (кроме eser, es) и sou, somos, sao, sao (кроме es, e) соответственно, а в итальянском - пять: sono, sei, siamo, siete, sono (кроме e). Здесь вполне очевидна тенденция к выравниванию парадигмы и
© Филипацци Ю. А., 2011
устранению неправильных форм, которая могла привести в венецианском диалекте к генерализации форм на s-. Такого мнения, по свидетельству Г. Рольфса, придерживался Г. Инэйхем, который усматривал в форме xe адаптацию к другим формам венецианского глагола esser: son, semo [1, с. 269-270], однако такая гипотеза разбивается об очень простое препятствие: в словоформе xe согласный - звонкий, а значит, такого предположения самого по себе, как минимум, недостаточно. В самом деле, в то время как остальные формы глагола esser начинались на этимологический согласный s-, исконная форма e приобрела вид se, а для ее передачи даже стали применять специальный недиакритический знак x [2].
Г. Рольфс приводит подробную справку истории вопроса, решавшегося методами исторической грамматики: традиционное написание xe (также xe) не является очень древним, так как достаточно редко встречается еще в XIV в., тогда как в предшествующих текстах эта форма передавалась на письме в виде se и si [1, с. 269]. Между тем, независимо от характера написания (xe, se), эта форма встречалась в строго определенной синтаксической позиции, а именно после союзов che, e, местоимений la, le, li, chi, cosa, из чего ученый делает вывод о том, что на возникновение этой формы повлияла ее фонотактическая позиция после гласного [1, с. 269]. Очевидно, Рольфс имел в виду позиционные варианты е — se, причем вторая форма, видимо, звучала как [зэ], т.е. согласный s- с самого начала был звонкий, чему соответствует и его передача на письме одним -s-, так как для передачи глухого свистящего в интервокальном положении использовался знак -ss-; только впоследствии, из-за наложения разных графических принципов и
неоднозначности 5 стали использовать специальный знак х [3]. Так вот, именно поствокальные условия функционирования формы хе в прошлом позволили немецкому ученому провести параллель с формой еёё в Тоскане и в Марке, возникшей из сочетания скеё ё, её ё, однако он счел трудным обоснование того, как межзубный ё превратился в свистящий і, пусть даже в других условиях такой переход в области Венето встречается: Іоха 'egli 1оёа’, егехе ‘егеёе’ [1, с. 270]. О каких других условиях говорил исследователь, остается не до конца ясным (сам он этого не уточняет), поскольку и в том, и в другом случае речь идет об интервокальной позиции, в которой оказался предполагаемый -ё-, поэтому переход *скеё ё > *скех ё > ске хе кажется вполне закономерным, другое дело, что в этом случае необходимо объяснить, почему звонкий х- приклеился к глагольной форме, в отличие от тосканского диалекта, где в подобных условиях такого сращения не произошло (*ёё). Почему «сдалась» самая устойчивая в романских языках форма парадигмы еяяег? И почему венецианская парадигма глагола еяяег приняла новацию хе, несмотря на то, что звонкий начальный согласный не решал проблемы иррегулярности формы третьего лица единственного числа и, к тому же, разрывал преемственную связь с этимологической формой? Других аналогов приращения согласного к глагольной форме за пределами системы самого венецианского диалекта, кажется, нет, поэтому ответы на поставленные вопросы следует искать в самом этом диалекте. Поиск в данном направлении представляется нам вполне перспективным, чего нельзя сказать о других гипотезах, которые приводит и сам же критически отвергает Рольфс.
Так, относительно происхождения хё (яё) Мейер-Любке считал, что здесь следует искать параллели с тосканской конструкцией с’ё - формой 3-го лица глагола еяяеге, которой предшествует местоименная частица; по мнению Г артнера, речь идет об особой комбинации типа ея(ґ) іІІа = ея ё1а, однако такой взгляд игнорирует особые обстоятельства развития исследуемой формы. Сальвиони, опираясь на формы фри-улийского языка уаяеІ? ‘уа egli?’, аяеІ? ‘ка egli?’, объяснял вставку х стремлением устранить зияние. Сам Рольфс, выдвинувший гипотезу о том, что в основе хе лежит форма ]ё, по его же собственным словам, не нашел с ходу достаточно аргументов в ее пользу и отложил доказательство до лучших времен. Рольфс отвергает также гипотезу итальянского переводчика его книги Т. Франчески, который, вслед за Мейером-Любке, пытался установить тождество между формой хё и тосканской формой с’ё, считая, что речь здесь может идти о слиянии древней частицы кіс с глаголом: кіс еяі (ср. асеШт > венецианское ахёо), параллельно слиянию кіс каЬеі ^ iga > ga,
произошедшему во многих венетских говорах. По мнению немецкого романиста, такая гипотеза не состоятельна, поскольку форма $е в роли наречной частицы нигде не зафиксирована, тогда как наречие ^к или g (из кгс + а-, о-, и-) является речевой реальностью: ср. венецианское тгg’andarд 'ю е1 ап^о’, тг g’urto ‘ю е1 шЮ [1, с. 270].
Логика этих авторов ясна: в самом деле, в некоторых итальянских диалектах, в частности, в северных, включая варианты венетского, а также во флорентийском, форма е практически никогда не выступает в речи изолированно: ей обычно предшествуют проклитики сг, I’, п’, s’, благодаря чему мы слышим прикрытый слог [че, ле, сэ] и т. п., но практически никогда - [э]. Однако в этом случае образуется сложная единица синтаксического уровня, которую формально нельзя сопоставлять со словоформой, тем более что таким сжатым комплексам соответствуют развернутые конструкции е1 хе, gкe хе и др. в венецианском диалекте. Это значит, что речь идет о совершенно ином процессе.
Э. Косериу считал, что «язык относится к явлениям не причинного, а целевого характера, к фактам, которые определяются своей функцией» [4, с. 19]. Замена вопроса «почему» на вопрос «зачем? / с какой целью?» может дать в нашем случае более убедительное объяснение изучаемому предмету, однако для этого необходимо взглянуть на проблему максимально широко, с учетом самых разных закономерностей организации языковой системы, называемой венецианским диалектом. Действительно, отход от причинно-следственной логики исторической грамматики и принятие телеологического подхода неизбежно приводит нас к понятию системы, в которой «все связано со всем» и где «понять нечто - значит помыслить его как часть целого» [5, с. 67].
Если устранение зияния при помощи согласной вставки - обычное явление для языков вообще и итальянских диалектов в частности ^ в тосканском, к в южно-итальянских диалектах), происходящее либо путем варьирования формы предыдущего слова в речевой цепи, либо путем прямой эпентезы, то явление приращения согласного к начальному гласному последующего слова характерно именно для венецианского диалекта, точнее, для Венеции и венецианской лагуны, а также непосредственно примыкающей к ней континентальной части региона - Падуи, Виченцы, Тревизо: здесь мы наблюдаем формы глаголов aver
- go, gкe, ga, g(av)emo, gкe, ga и esser - хе (кроме форм на 5-). В пограничных зонах севера (Беллуно) и запада (Верона) используются этимологические формы без согласного: о, е, а, avemo для avere и форма е для esser [3, с. 21], так как там начинается переходная зона венетско-фриульских и ломбардско-венетских диалектов [6, с. 103] и в игру вступают иные законы.
То, что согласный появился там, где форма глагола начиналась гласным, говорит в пользу позиционного характера происхождения согласного; можно здесь даже предположить такую же стадию чередования и для глагола aver, а именно о, а после согласного и go, ga в послевокальном положении, по крайней мере, в итальянском языке и его диалектах чередование с участием -g- перед велярным гласным - явление достаточно обычное (см. регулярные чередования итальянских форм vengo, venga : vieni, viene и им подобные). В таком случае, правда, уже нельзя однозначно утверждать, что формы глагола aver на g- возникли из сращения клитика ghe с глагольной парадигмой, иначе как объяснить позиционное чередование. Зато можно говорить о позиционной дистрибуции согласных: переднеязычный s перед гласным переднего ряда e, заднеязычный g перед гласными заднего ряда a, o. То, что позиционное варьирование утратилось, свидетельствует о том, что формы на гласный перестали соответствовать требованиям языковой системы. Следует, разумеется, оговорить, что данный феномен охватывает два приведенных выше глагола, так как именно в их парадигме имелись наиболее слабые звенья - моносиллабические глагольные словоформы, репрезентированные одним гласным - a, o, e. В многосложных глаголах, начинающихся на гласный, например, amar, ничего подобного не произошло.
Очевидно, консонантное начало глагольных словоформ отвечало определенным потребностям языковой системы. Мы уже обращали внимание на то, что, в отличие от тосканского диалекта, где начало словоформы или синтагмы довольно часто имеет форму неприкрытого закрытого слога VC (ac-canto, ab-bandonare, ev-vivo ‘e vivo’), который, как правило, в случае необходимости «прикрывается» конечным согласным предыдущего слова (dov’e? cos’ha? и др.), образуя цепочку из прочно сцепленных друг с другом слогов, для венецианского, напротив, характерна тенденция к взаимному обособлению слогов (морфем) за счет процессов дегеминации и диссимиляции: coreto ‘corretto’, tenpo ‘tempo’ (ср. в тосканском действуют противоположные процессы ассимиляции и геминации), как если бы в одном диалекте действовала центростремительная, а в другом - центробежная сила [7]. Типичная венецианская фраза выглядит как последовательность прикрытых и преимущественно открытых слогов CV(Q, например, ti sa che ghe ve-do po-co; se no li go, no li tro-vo [8]. Скорее всего, это связано с интонацией венецианской речи, в отношении которой часто используют эпитет «cantinelan-te» - ‘тягучая, монотонная’: любая фраза словно бы распадается на слоги, каждый из которых обладает приблизительно равной долготой и скоростью произношения и словно бы начинает сам себя, а не яв-
ляется элементом единой цепи. При таком характере просодической организации речи любой ее сегмент, тем более знаменательный, должен маркироваться начальным согласным, так как именно он служит сигналом границы между слогами. В самом деле, если произнести с такой интонацией фразу на тосканском диалекте, перед слогом формы V сам собой непроизвольно возникает некоторый согласный приступ.
Обособленность венецианских слогов друг от друга внешне очень напоминает обособленность суффиксов и морфем в словах языка агглютинативного строя [9, с. 339]. Подобное свойство характерно для речевой цепи, например, урало-алтайских языков, где действует принцип экономии служебных морфем: чтобы речевая цепь была членораздельной, «корни должны включать в себя и гласные, и согласные», «а корни из единственного гласного - чрезвычайно редкое явление» [9, с. 346]. Если обратиться к статистике, то, в сравнении с данными ряда итальянских диалектов, употребительность неприкрытых слогов в венецианском диалекте относительно не высока и составляет около 12,58 % на один среднестатистический текст: это меньше, чем в тосканском (15,25 %) и неаполитанском (14,45 %) диалектах, хотя и значительно больше, чем в сицилийском (8,93 %), на котором в значительной мере отразился арабский субстрат (при этом в сицилийском диалекте также действует правило сохранения служебными морфемами своей формы при влючении их в состав слова: «морфема = слог», хотя и проявляется оно иначе, чем в венецианском). Слоги структуры V в венецианском диалекте в основном являются экспонентами служебных слов и вспомогательных морфем: союзов, предлогов, артиклей и местоимений, междометий, приставок, окончаний имен и причастий. Историческая форма третьего лица единственного числа глагола ‘быть’ e, а вместе с ней и параллельная форма глагола aver - а, таким образом, были репрезентированы внешне как служебные, незнаменательные слова, что, по нашему предположению, противоречило важности выполняемой ими функции.
Другим аспектом проблемы является то, что венецианская речь допускает монотонию гласных, особенно e: ср. se xe, desmentego, Domenego в венецианском и si e, dimentico, Domenico в тосканском, где за e обычно следует i и наоборот. Венецианский диалект очень редко использует контраст гласных для разграничения слоговых сегментов, единственное исключение - формы условного наклонения dovaria, andaria и т.п. Все это вместе и могло послужить мотивацией для постепенного закрепления консонантных вариантов данных форм, по мере нарастания в системе венецианского диалекта признаков агглютинативности.
Если наше предположение верно, то процесс закрепления консонантных вариантов начался именно с односложных словоформ e > xe и a > ga; параллельно с этим процессом, по всей видимости, происходила редукция глагольных флексий: так, форма второго лица единственного числа во всех глагольных временах совпадает здесь либо с формой третьего лица (единственного и множественного числа), либо с формой второго лица множественного числа, формы третьего лица не различаются [3, с. 21]. По Рольфсу, в венецианском диалекте совпадают обе формы третьего лица и форма второго лица единственного числа глагола esser: so’ / sogio ‘я есть’, xe / xestu ‘ты есть’, xe /xelo, xela ‘он, она есть’, semo / semio ‘мы есть’, se /seu ‘вы есть’, xe/xeli, xele 'они есть' (соответственно утвердительная и вопросительная формы) [1, с. 269-271]. Утрата флективных личных форм компенсировалась обязательным использованием проклитик по схеме sanno > i sa: lu el xe spegasso, i ga porta’ una letera [8]. Экономия на согласующих морфемах с использованием дублирования темы предложения в редуцированной форме также является одним из признаков агглютинативного строя языка [9, с. 343]. Из всего этого можно сделать вывод, что наличие консонатного начала в глагольных формах, в том числе xe, закрепилось в системе венецианского диалекта, так как отвечало его выразительным потребностям, связанным с наличием в нем черт языка агглютинативного строя.
Здесь возникает еще один вопрос: на чем основано мирное сосуществование «звонких» и «глухих» форм в одной парадигме? Сохранение звонкости xe < *de в парадигме с исконными формами на s- должно, по всей вероятности, оправдываться ее функциональностью, иначе следовало бы ожидать выравнивания парадигмы путем оглушения звонкого согласного (еще до того, как форма xe стала использоваться в половине всей парадигмы), поскольку глухой согласный лучше выполняет задачу разграничения слоговых сегментов, чем звонкий, так как создает больший контраст с предыдущим гласным звуком. По нашему мнению, успех формы xe определяется тем, что она эффективно снимает омонимию этой глагольной формы с формами двух местоимений se (возвратного местоимения 3-го лица (se mete) и форманта безличной формы глагола (se saluda)) и союза «если», также выраженного формой se (se no fe’ ‘se non fai’). Сравним: se sta ‘si sta’ (безличная конструкция) и xe sta’ (форма прошедшего времени 'e stato’): при сохранении этимологической формы se обе эти фразы оказались бы идентичными, так как формы причастий являются усеченными и часто совпадают с формой глагола в индикативе, откуда и полная омонимия различных синтаксических конструкций. В
случае с безличной формой глагола esser необходимость различения местоимения и глагола не менее очевидна: в диалектной фразе «Le capita fin che se xe zoveni. Co se xe veci, se ghe ciama: spaventi» глагол без труда распознается не только по своему синтаксическому положению, но и звонкому начальному элементу. Наоборот, глухой согласный s- в se выступает признаком служебной морфемы, как в синтагме se ghe ciama.
В заключение попробуем ответить и на такой вопрос: почему сохраняет свой исконный вид форма второго лица множественного числа se, которую не заменила форма xe и для употребления которой не требуется обязательная постановка проклитики? Этот факт может лишь свидетельствовать о том, что данная форма в настоящий момент пока еще воспринимается как флективная: se < see < sete, т. е., несмотря на внешнюю краткость, она продолжает ощущаться носителями как более длинная, чем параллельная форма единственного числа se.
Реальность функционирования подобных, на первый взгляд, не существующих нулевых вариантов лингвистических единиц убедительно доказывается А. А. Кретовым [5]. Здесь мы имеем дело с пока еще сохраняющейся флективной частью парадигмы глагола esser, в которую входят также формы so’, semo.
Итак, комплексная трактовка словоформы xe с учетом особенностей всей системы венецианского диалекта является примером гипотезы, согласно которой форма, возникшая в определенных условиях в прошлом, обязательно должна быть функциональна в настоящем. Форма xe решает задачу устранения омонимии полнозначного слова и служебных слов, а также, вместе с формами go, ga, представляет собой результат усовершенствования недостаточно выразительной с точки зрения венецианской языковой системы словоформы. Процесс такого усовершенствования мог идти через промежуточную фазу позиционного варьирования форм с согласным и без согласного, тем более, что такой сценарий развития не является невозможным и для образования парадигмы глагола aver с формами на согласный g-. Закрепление консонантных форм глагола как более выразительных может быть связано с развитием в венецианском диалекте признаков агглютинативности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Rohlfs G. Grammatica storica della lingua italiana e dei suoi dialetti / G. Rohlfs. Morfologia. - Torino : Giulio Einaudi Editore s.p.a., 1966.
2. Grafia Veneta Unitaria. Manuale // A cura della Gi-unta regionale del Veneto. - Venezia : Editrice La Galiver-na, 1995.
ВЕСТНИК ВГУ СЕРИЯ: ЛИНГВИСТИКА И МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ. 2011. № 1
7. Заказ 707
3. Brunelli M. Manual Grammaticale Xenerale de la lengua Veneta e le so varianti / M. Brunelli // Bassano del Grappa. - 2007.
4. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история (Проблема языкового изменения) / Э. Косериу. - М. : Эдиториал УРСС, 2001.
5. Кретов А. А. Что видно через форму «сох»? / А. А. Кретов // Вісник Луганського державного педагогічного університету им. Т. Г. Шевченка. Філологічні науки. - 2001. - № 10 (42). - С. 67-75.
6. Томашпольский В. И. Романские языки и диалек-
ты : введение в изучение романских языков / В. И. То -машпольский. - Екатеринбург : РИЭ, 2010.
7. Филипацци Ю. А. О системно-типологических особенностях тосканского и венетского диалектов итальянского языка / Ю. А. Филипацци // Вестник ВГУ -Серия : Лингвистика и межкультурная коммуникация.
- № 2. - 2009. - С. 64-68.
8. Rocca О. Ьа Бсоге^а de Ишоп / в. Яосеа. Режим доступа: http://www.gttempo.it/Copioni_R.htm
9. Мельников Г. П. Системная типология языков / Г. П. Мельников. - М. : Наука, 2003.
Уральский государственный педагогический универ-
ситет
Филипацци Ю. А., докторант кафедры теоретической и прикладной лингвистики E-mail: juliaflip@gmail.com Тел.: 8-962-983-49-55
Ural State Pedagogical University Filipazzi J. A., Postdoctoral Research Fellow, Department of Theoretical & Applied Linguistics E-mail: iuliaflip@igmail.com Tel.: 8-962-983-49-55
