Системно-функциональный подход к описанию русских падежей: точка отсчета и точка отталкивания Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

СИСТЕМНО-ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ ПОДХОД К ОПИСАНИЮ РУССКИХ ПАДЕЖЕЙ: ТОЧКА ОТСЧЕТА И ТОЧКА ОТТАЛКИВАНИЯ

С.А. Лутин

Кафедра русского языка Московский авиационный институт Волоколамское шоссе, 4, Москва, Россия, 125993

В статье делается попытка критического рассмотрения некоторых ключевых положений падежной теории Мельникова-Дрёмова.

Судьба новых научных идей и их авторов во многом схожа. Как правило, значительно опережая современную им научную мысль, они на первых порах сталкиваются, с одной стороны, с яростным сопротивлением наиболее компетентных ученых своего времени, а с другой — «обрастают» большим числом фанатично преданных поклонников, чаще всего юных и безоглядно следующих за своим кумиром, автором той или иной революционной идеи. Если сделанное открытие или сформулированная гипотеза действительно оказываются значимыми для науки, то они постепенно занимают достойное место в научной парадигме; когда-то авторитетные антагонисты остаются в истории как догматики-консерваторы; некоторые из юных поклонников становятся творческими последователями своего кумира, развивая, обогащая, а часто и трансформируя исходное учение, основываясь при этом на его наиболее фундаментальных принципах. Может быть, именно сама возможность творческого развития исходной идеи, способной служить источником вдохновения и новых открытий, в первую очередь свидетельствует о ее жизнеспособности и значимости для науки.

В качестве примера достаточно будет, наверное, привести хорошо известную судьбу психоанализа Зигмунда Фрейда: представление об эдиповом комплексе, о том, что сексуальное влечение является важным побудительным импульсом человеческого поведения, и тот факт, что людьми управляет не разум, а инстинкты, — все это оскорбляло «викторианские» взгляды европейцев. При этом революционные для того времени взгляды Фрейда почти сразу же приобрели огромное число сторонников, наиболее талантливые из которых вначале стали его учениками и пропагандистами идей, а затем и самостоятельными учеными, не только развивавшими теорию своего учителя, но зачастую и вступавшими в открытый спор со многими ее положениями. Достаточно вспомнить Карла Густава Юнга, разработавшего собственную «аналитическую психологию» с ее понятиями коллективного бессознательного и архетипа, пересмотром трактовки понятия «либидо», рассматриваемую не как сексуальное влечение, а как психическая энергия и т.д. При этом именно Юнг был первым президентом Международного психоаналитического общества и редактором психоаналитического журнала, навсегда оставшись в науке учеником Фрейда и психоаналитиком. То же самое можно сказать и Вильгельме Райхе, который, с одной

стороны, был первым клиническим ассистентом З. Фрейда, а затем и вице-директором психоаналитической клиники в Вене, а с другой — автором так называемой телесно ориентированной психотерапии, из-за которой одни считают его самым страшным отступником от учения Фрейда, а другие — первооткрывателем новой эпохи психоанализа.

Подобные примеры без труда можно найти в любой области знания, поскольку они, по-видимому, отражают естественный ход развития научной мысли.

Сделанные замечания общего характера имеют непосредственное отношение к конкретной теме нашей статьи. Дело в том, что в 80-е годы мне посчастливилось стать учеником выдающегося русского лингвиста Геннадия Прокопьевича Мельникова (1928—2000 гг.), основоположника системной лингвистики и системной типологии языков. Попытка Г.П. Мельникова еще в конце 60-х — начале 70-х годов прошлого столетия поставить вопрос о причинах возникновения и существования тех или иных языковых явлений, привлечь в лингвистику достижения таких смежных наук, как психология, физиология, этнография и т.п., была воспринята как антинаучная подавляющим большинством лингвистов того времени — времени, когда «доминировал взгляд, что содержание лингвистического исследования должно обеспечить непротиворечивую классификацию соответствующих языковых элементов и предоставлять процедуру приписывания нужных классифицирующих характеристик языковым элементам» [3. С 97]. Во многом только сейчас, когда в нашей науке заговорили о новом облике современной лингвистики — «функциональной», «объяснительной», «антропоцент-ричной» и «панхронической» [9. С 325], — становится понятно, насколько опередили свое время идеи Г.П. Мельникова, который еще в конце 60-х годов писал, что такие «самонастраивающиеся системы», как язык, «возникают или создаются для выполнения определенной функции» [4. С 98] и что «объяснения при системном подходе основаны на демонстрации причинной взаимообусловленности всех явлений в рамках рассматриваемого целого» [5. С 105].

Что касается наших собственных исследований, то в последние годы, уже после ухода из жизни нашего Учителя, они в основном были посвящены системно-функциональному исследованию русской падежной системы и сначала велись полностью в русле падежной теории Г.П. Мельникова. Вместе с тем, по мере накопления фактов, в особенности из истории языка, у нас стало складываться впечатление, что общетеоретические взгляды Г.П. Мельникова на причины возникновения падежей в языках находятся в определенном противоречии с его интерпретацией конкретных путей и способов их развития, а также и с некоторыми принципами, положенными в основу их классификации. В результате взгляд на русские падежи сквозь призму диахронии привел нас к результатам, во многом отличающимся от падежной теории Г.П. Мельникова как в ее первоначальном виде, изложенном в [6], так и от ее более позднего состояния, явившегося результатом совместной работы с его учеником А.Ф. Дрё-мовым [1]. В данной статье мы хотели бы кратко изложить те положения теории падежей Мельникова-Дрёмова, несогласие с которыми во многом и привело нас к исследованию, казалось бы, столь хорошо изученного вопроса, как падежная семантика. Подчеркнем при этом еще раз, что все полученные нами

результаты основаны на базовых положениях системной лингвистики, рассмотренных сквозь призму диахронии, и никоим образом, на наш взгляд, не отрицают самих принципов языковой концепции Г.П. Мельникова, лишь уточняя некоторые частные ее положения. Другими словами, концепция Г.П. Мельникова стала для нас одновременно и точкой отсчета, и точкой отталкивания.

Г.П. Мельников, исходя из положения о том, что «развитие языковых форм обусловлено наличием специализированных коммуникативных функций» [6. С 42], ввел понятие «коммуникативного амплуа» падежей, понимая под ним специализацию «форм слов к выражению темы и ремы в рамках сообщения» [Там же]. По Мельникову, все падежи делятся на «темные» и «ремные», т.е. преимущественно используемые в функции темы или в функции ремы. «Для типичной ремы в языке формируется специальная форма слов — глаголы, для простейшей типичной темы — имена» [Там же. С. 43]. Поскольку и в теме, и в реме может использоваться по несколько слов, то дальнейшее деление идет по линии собственно темные и притемные падежи, с одной стороны, и собственно ремные и приремные — с другой. Приведем схему классификации падежных функций Г.П. Мельникова в двух известных нам вариантах (см. таблицы 1 и 2).

Таблица 1

Схема 1980 г. (приводится по [6. С. 44])

Классификация падежных функций

(схема)

ОБЩАЯ ФУНКЦИЯ

ОБЩЕТЕМНАЯ

ОБЩЕРЕМНАЯ

СОБСТВЕННО-ТЕМНАЯ ОБЩЕПРИТЕМНАЯ

СОБСТВЕННО-

РЕМНАЯ

ОБЩЕПРИРЕМНАЯ

(ОБЩЕОБЪЕКТНАЯ)

ПАРТИТИВНАЯ (второй родительный падеж)

ОБЩЕАТРИБУТИВНАЯ

(родительный

падеж)

ПРЯМООБЪЕКТНАЯ

(винительный

падеж)

ОБЩЕКОСВЕННО-

ОБЪЕКТНАЯ

АДРЕСАТНАЯ (дательный падеж)

ОБЩЕСОПРО-

ВОДИТЕЛЬНАЯ

СОБСТВЕННО- ОБЩЕКОСВЕННО-

СОПРОВОДИТЕЛЬНАЯ СОПРОВОДИ-(творительный падеж) ТЕЛЬНАЯ

СОБСТВЕННО-ЛОКАТИВНАЯ СОБСТВЕННО-(второй предложный КОСВЕННАЯ

падеж) (предложный падеж)

Таблица 2

Схема 1984 г. (приводится по [1. С.108])

Схема классификации падежей, предложенная Г.П. Мельниковым

Область темы Знак Область ремы

3)0 3)0

Контактность: контактный (1) — неконтактный (0) Фоновость: фоновый (1) — нефоновый (0) Направленность: направленный (1) — ненаправленный (0)

Нетрудно заметить, что более поздний вариант схемы лишь внешне похож на первоначальный, а на самом деле представляет собой результат весьма серьезной переработки; и это неслучайно, поскольку в исходном виде данная схема вызывает слишком много вопросов: во-первых, остается неясным, что же все-таки классифицируется — «коммуникативные амплуа» падежей, т.е. типы их преимущественного употребления (видимо, дело обстоит именно так), или, как следует из названия схемы, — падежные функции, понимаемые как любые возможные употребления падежей в речи и, как пишет сам Г.П. Мельников, отнюдь не всегда совпадающие с «коммуникативными амплуа» (ср.: «в сообщениях („коммуникациях14) типа: „сегодня — мороз“, „брат — студент“ имена „мороз“ и „студент“ являются собственно ремой, следовательно, здесь функции падежей расходятся с их амплуа» [6. С. 43]).

Во-вторых, неясным остается «наполнение» кружочка с цифрой 1: замечание ученого о том, что он «обозначает факт существования функций слов (без дифференциации их функций на темные и ремные)» [Там же. С. 43] не проясняет ситуацию, т.к. схема посвящена классификации падежей, а не слов вообще. Отсюда же вытекает и следующая неясность: почему в эту классификацию попал глагол с его «собственно ремной» функцией (8).

По-видимому, эти и, наверное, другие неясности привели к тому, что в 1984 году приведенная схема была значительно видоизменена и уточнена. В своем новом, значительно менее известном виде она появилась в диссертации А.Ф. Дрё-мова, написанной под руководством Г.П. Мельникова [1. С. 108].

Очевидно, что новая схема лишена отмеченных выше недостатков, а также дополнена критериями дифференциации падежей. К сожалению, данная схема никак не комментируется в указанной диссертации и остается по существу

«брошенной»: понятия контактности, фоновости и направленности практически никак не используются автором диссертационного исследования. Не вдаваясь в детали, выделим лишь те моменты падежной теории Мельникова-Дрёмова и приведенных классификаций, которые подтвердились нашими исследованиями, и те, которые, напротив, кажутся нам недостаточно убедительными.

1. Мы полностью согласны с исходной посылкой Г.П. Мельникова, что именно исследование коммуникативных функций языковых знаков может привести к пониманию их природы и принципов функционирования в языке. При этом мы сомневаемся, что коммуникативные функции падежей связаны с их специализацией «к выражению темы или ремы в рамках сообщения», т.е. с актуальным членением высказывания. Мы полагаем, что функции падежей коммуникативны в том смысле, что они являются средством оформления представлений говорящего о ролях участников ситуации в описываемом событии с целью максимально надежной передачи информации слушающему.

2. Принципиально важным мы считаем отделение родительного падежа (в нашем понимании — только родительного приименного) от всех остальных косвенных падежей и определение его функции как «актуализатора», только не темы, как считает Г.П. Мельников, а любого предшествующего слова, если оно «с недостаточной очевидностью напоминает слушающему некоторое известное ему знание» [6. С. 43]. При этом мы полагаем, что функциональная «особость» родительного приименного связана не с его «притемной» функцией, а с особыми свойствами референта, имя которого оформляется этим падежом: в отличие от референтов остальных имен, падежная маркировка которых передает представление говорящего об их роли в данном событии, референт слова в РП вообще не принимает в нем участия. Так, если говорящему представляется недостаточной информация об одном из участников события, описываемого предложением Карандаш лежит на столе, то он, независимо от темной или ремной позиции слова, может актуализировать его смысл, соположив этому слову имя заранее известного референта: Карандаш Ивана лежит на столе (имя в РП актуализирует смысл ядра темы). — На столе лежит карандаш Ивана (имя в РП актуализирует смысл ядра ремы). Аналогично: Карандаш лежит на столе Петра. — На столе Петра лежит карандаш.

3. Изложенный выше подход к «информационной сущности» РП восходит к пониманию этого падежа А.Ф. Дрёмовым, который указывал, что «... имена, стоящие в форме РП, <.> сами должны иметь понятный для воспринимающего актуальный смысл», вытекающий «из фоновых знаний реципиента, ситуации общения или из предшествующего контекста.» [1. С. 132]. Однако, в отличие от А.Ф. Дрёмова, мы не считаем, что «в основе родительного лежат предикативные отношения» и что «исходной семантической функцией этого падежа является субъектная функция» [2. С. 50]. Так, актуализация слова карандаш в предыдущем примере с помощью словоформы Ивана становится, на наш взгляд, возможной не потому, что из предыдущего контекста нам известно, что Иван имеет карандаш или У Ивана есть карандаш, как полагает А.Ф. Дрёмов вслед

вслед за Ж. Веренком [2. С. 49], а благодаря тому, что «из ... ситуации общения или из предшествующего контекста.» нам известно, что Иван существует и, главное, кто он такой. Особенно наглядно непредикативная сущность отношений в именных словосочетаниях с РП видна в названиях-вывесках: отношения между именами в названиях таких магазинов, как Дом мебели или Магазин технической книги, никаким образом не возводятся к предшествующим предикативным отношениям; речь идет лишь об актуализации текущего смысла первого слова с помощью известного, по предположению автора вывески, смысла второго слова, вытекающего «из фоновых знаний реципиента».

4. Никоим образом не можем мы согласиться и с утверждением А.Ф. Дрё-мова о том, что исходной семантической функцией РП является субъектная функция. Мы полагаем, что из словосочетания фотография сына в предложении Фотография сына висит на стене никак нельзя узнать об исходных семантических отношениях референтов слов фотография и сын: речь может идти как о фотографии, которую сделал сын, т.е. о действии, в котором сын действительно участвовал в роли субъекта, так и о фотографии, на которой изображен сын как объект действия фотографа. А может быть, сын купил эту фотографию и является ее субъектом-посессором? Ничего этого узнать из словосочетания фотография сына нельзя! РП ничего не говорит нам об исходной субъектнообъектной сущности соответствующего референта. Его единственная функция, повторим, — актуализировать смысл предшествующего слова за счет установления ассоциации по смежности с заранее известным референтом.

Таким образом, мы полностью разделяем выдвинутую Г.П. Мельниковым и развитую А.Ф. Дрёмовым идею об особом положении РП (для нас — только приименного РП) в русской падежной системе и о том, что основной функцией этого падежа является функция актуализатора; при этом мы полагаем, что этот падеж не является ни притемным, ни приремным; не выражает ни субъектных, ни объектных отношений и не имеет отношения к предшествующим предикациям.

5. По поводу второго варианта схемы (1984 г.). Принципиально важным для нас является критерий «контактный — неконтактный», однако с тем уточнением, что эта оппозиция является не контрарной, а привативной: одни падежи указывают на субстанцию, с которой в том или ином виде осуществляется контакт (винительный и предложный), а другие безразличны к этому признаку, т.е. контакт может состояться, а может и нет (родительный и дательный: если Я посылаю бандероль маме, значит, я предполагаю, что Мама получит бандероль, т.е. контакт возможен; но если она ее не получит, то контакт может и не состояться — ДП никак на это не указывает. То же самое и РП: если Мама получила бандероль, значит, теперь Бандероль у мамы, но при этом она может держать ее в руках и быть «в контакте», а может и не быть в непосредственном контакте — из РП это никак не следует).

6. Признак «фоновый — нефоновый» не представляется нам системообразующим, т.к. со знаком плюс относится только к двум падежам, один из кото-

рых (родительный) оказывается вообще противопоставленным всем остальным, и речь по отношению к нему должна идти не о фоновости, а полной непричастности к развитию описываемого события соответствующего референта (из предложения Карандаш Ивана лежит на столе Петра мы ничего не можем узнать об участии упомянутых лиц в событии, заключающемся в «лежании карандаша на столе», присутствуют они при этом или нет — неизвестно из данного сообщения и несущественно для развития описываемого события). В этом смысле фоновым, скорее, можно было бы считать дательный падеж, с помощью которого оформляется имя того референта, который тоже непосредственно в событии не участвует (Я посылаю бандероль маме — мама непосредственно в событии по «посылке бандероли» не участвует), но его упоминание как цели осуществления описываемого события существенно для данного сообщения, т.е. можно сказать, что данное событие происходит на фоне имени в ДП. Но, повторим, этот признак не кажется нам достаточно четким, и поэтому мы не включаем его в число существенных для падежной системы в целом.

7. Признак «направленный — ненаправленный», безусловно, и нам представляется существенным для дательного и винительного падежей; согласны мы и с тем, что по этому признаку могут быть противопоставлены винительный и предложный падежи. Однако мы полагаем, что именительный и творительный падежи не просто «ненаправленные», а вообще не имеют к этой характеристике никакого отношения, что вызывает сомнения в системообразующем характере данного признака.

Вторым краеугольным камнем падежной теории Г.П. Мельникова является гипотеза о том, что падежи возникли в языке как средство компрессии текста. Именно эта идея легла в основу работ ученика Г.П. Мельникова — А.Ф. Дрёмо-ва и была творчески развита последним. К сожалению, в рамках данной статьи мы не успеем рассмотреть эту красивую гипотезу. Мы надеемся, что в ближайшее время нам представится возможность высказаться по этому вопросу на страницах одного из научных изданий.

ЛИТЕРАТУРА

[1] Дрёмов А.Ф. Роль падежей русского языка в обеспечении связности и компрессии текста: Дисс. ... канд. филол. наук. — М., 1984.

[2] Дрёмов А.Ф. Системная теория падежа и предлога в практике преподавания русского языка как иностранного // Мир русского слова. — 2001. — № 4.

[3] Кибрик А.Е. Современная лингвистика: откуда и куда? // Вестник московского университета. — Серия: Филология. — 1995. — № 5.

[4] Мельников Г.П. Системная лингвистика и ее отношение к структурной // Проблемы языкознания: Доклады и сообщения советских ученых на Х Международном конгрессе лингвистов. — М., 1967.

[5] Мельников Г.П. Синтаксический строй тюркских языков с позиций системной лингвистики // Народы Азии и Африки. — 1969. — № 6.

[6] Мельников Г.П. Природа падежных значений и классификация падежей // Исследования в области грамматики и типологии языков. — М., 1980.

FUNCTIONAL SYSTEMS APPROACH TO THE RUSSIAN CASES: REFERENCE POINT AND POINT OF REPULSION

S.A. Lutin

Russian Language Chair Moscow Aviation Institute

4, Volokolamskoye shosse, Moscow, Russia, 125993

This article is an attempt of a critical analysis of some key thesis of the Melnikov-Dremov’ case theory.