CC BY
31
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
М.Н. Корнилов
СИСТЕМНАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ В РОССИИ КОНЦА XX - НАЧАЛА XXI в. В ОЦЕНКАХ ЯПОНСКИХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ
Корнилов Михаил Николаевич -старший научный сотрудник ИНИОН РАН.
I
События и реформы в СССР и России в конце ХХ и начале XXI в. не могли остаться незамеченными в Японии. Ее внимание к ним было живым, но не однозначным. И это понятно, поскольку начиная с последних десятилетий XIX в. в Японии присутствовал повышенный интерес к России, соседу-гиганту, положение дел в котором просто нельзя было игнорировать, так как оно невольно затрагивало и Японию. Духом конфликтности в отношениях между двумя странами проникнута и вся история их в ХХ в. Опыт минувшего столетия говорил японцам, что радикальные изменения в России, в ее международной политике волей-неволей отзываются на положении дел в их стране и в мировом сообществе. Как пишет известный японский историк-русовед, почетный профессор Токийского университета Вада Харуки..1.., в XIX-XX вв. в Японии сложились три основные представления о России, отражающие отношение японцев к своему соседу: как к учителю, как к собрату по страданию, как к врагу (1, с. 299-313). В конце минувшего столетия образ «страны-врага» занял доминирующее положение. Но нужно отметить, что создание конфронтационного образа России было не только следствием военных конфликтов между двумя странами в ХХ в., но и определенной антироссийской и антисоветской атмосферой, поддерживавшейся в стране разными политиче-
1. Статья написана при финансовой поддержке РГНФ, проект № 06-01-02020а и представляет продолжение исторического обзора японского россиеведения, опубликованного в № 4 за 2007 г.
скими силами, прежде всего националистическими. В «холодной войне» Япония была в стане противников СССР и соцлагеря, и ее население с помощью СМИ естественно ориентировалось на СССР как на «страну-врага». Этому также в немалой степени способствовали не заключенный до сего дня мирный договор между двумя странами и постоянно используемый в Японии для нагнетания антироссийских настроений вопрос о «северных территориях», как называют японцы южные Курилы (12).
Интерес японцев к радикальным переменам в СССР, начатым перестройкой, подогревался не только желанием смягчения напряженности в отношениях между двумя странами, но и другими важными обстоятельствами. Во-первых, СССР (Россия) - великая держава, чей вес и активность в мире никак нельзя игнорировать, с ними должна считаться и Япония. Во-вторых, с СССР (Россией) тесно связаны интересы определенных экономических и политических сил и групп Японии, остро переживающих радикальные изменения в экономике и политике своего соседа. В-третьих, внимание к СССР и его опыту социалистического развития поддерживалось также наличием в японском обществе левой оппозиции хотя и разнородной, но ориентирующейся на марксистскую идеологию и видевшей в СССР попытку (даже при критической оценке ее) реализации идеи социалистической революции.
Все эти факторы определяли основной фон японского интереса к радикальным реформам в СССР и России.
Японские интерпретации событий в нашей стране, как правило, отражают позиции, взгляды и интересы не только самих авторов, но и представляемых ими политических и социальных групп и сил японского общества и их видение национальных интересов Японии.
II
Перестройка в СССР дала многим японцам надежду на коренное изменение отношений с северным соседом и его образа в сознании соотечественников.
Демократически настроенные ученые отнеслись к перестройке как к положительному явлению в жизни Советского Союза, видя в ней источник для пробуждения скрытого потенциала и обновления. Как пишет Вада Харуки, «брежневский режим, который можно назвать высшей и последней стадией сталинской модели социализма, был режимом без исторической памяти, или режимом, основанным на запрете изучения исторического прошлого» (1, с. 261). И «поэтому неудивительно, что Михаил Горбачёв, начав с 1986 г., после чернобыльской трагедии, перестройку, первым делом снял печать запрета с исторического знания. Для того, чтобы люди почувствовали себя сво-
боднее и стали более активными, необходимо было избавиться от наихудшего наследия предыдущих двадцати лет брежневского правления» (1, с. 262). И далее он отмечает: «Было понятно, что без исторической Памяти и реабилитации Правды народ не сможет восстановить свою этическую общность и стать полноправным участником исторического процесса. Правда и память стали ключевыми словами того времени» (1, с. 262).
Вада подчеркивает, что центральной темой переосмысления опыта Советского Союза и его истории на первом этапе перестройки стали сталинизм и феномен Сталина. В полемике по этой теме переплетались разные интересы. «Но что было действительно необходимо, - пишет Вада, - это создание четкой картины и глубокое осмысление той системы, которая возникла в результате сталинской “революции сверху” и которую перестройка должна была разрушить и заменить новой моделью общественного устройства» (1, с. 262). Советский Союз в те годы стал похож на «обветшалое здание, подлежащее реконструкции, но все еще заселенное жильцами. Какую часть здания разрушить? Какую сохранить, чтобы спасти жильцов? Без ясного понимания сути системы грамотная реконструкция будет невозможна» (1, с. 262).
Поэтому, в частности, «насущно необходимым» было создание «более правдоподобной, более убедительной, более полнокровной картины исторического прошлого. Без понимания национальной истории ни одна нация не смогла бы осуществить такую предельно сложную задачу как перестройка, которая явилась, по сути, мирным и демократическим вариантом «революции сверху», - чем-то до сих пор невиданным в русской и советской истории» (1, с. 262).
Вада Харуки считал перестройку демократическим вариантом «революции сверху» (1, с. 295). В своей книге «Мой взгляд на перестройку» (9), увидевшей свет в 1987 г., он утверждал, что перестройку в СССР можно сравнить с «великими реформами» в России после Крымской войны (9, с. 197202).
Японцев волновала судьба перестройки, и поэтому иногда в своих оценках событий в СССР они предлагали варианты разрешения возникавших проблем и конфликтов. Так, японский историк Ивасаки Масааки, анализируя вспыхнувшие во времена перестройки народные недовольства, связал их со слабостью «естественной», «почвенной» демократической прослойки в российском обществе. Благодаря созданному еще во времена монголотатарского ига «механизму экспроприации», прочно закрепившемуся в России, русский крестьянин влачил жалкое зависимое существование, будучи анархичен и отчужден от государства и его интересов. Ивасаки предлагал Горбачёву использовать опыт Японии, где демократизм создавался сверху после «реставрации» Мэйдзи (1867-1868) в форме «официального абсолютизма». Он рекомендовал использовать форму «официального абсолютизма»,
тем более что ею в Китае воспользовался Дэн Сяопин, провозгласив теоретически противоречивый, но вполне реалистичный лозунг «в политике - диктатура партии, в экономике - дорога реформам» (11, с. 53).
Вопрос о том, почему, несмотря на перестройку, не развивается советская экономика, занимал важное место в работах японских ученых-экономистов. Ответ на него, в частности, попытался дать профессор университета «Мэйдзи Гануин» Накаяма Хиромаса, пришедший к заключению, что основным препятствием развития советской экономики является командноадминистративная система управления. Она привела к появлению таких проблем, как: 1) разрушение сбалансированности экономического развития и рост нерационально используемых материально-финансовых затрат; 2) рост дефицита материальных ресурсов и потребительских товаров; 3) рост количества убыточных предприятий при значительном увеличении (и в относительном и в абсолютном выражении) финансовых субсидий; 4) значительное увеличение управленческого аппарата и затрат на него при одновременном снижении его эффективности (17, с. 65). Во времена перестройки эти проблемы только обострились. В результате «первой тяжелой проблемой, с которой столкнулась перестройка, стали проблемы товарного дефицита и инфляция» (17, с. 124). Они породили массовое недовольство и привели к росту забастовок рабочих, потрясших не только отдельные регионы (как, например, Кузбасс), но и всю страну и превратившихся в одну из основных проблем перестройки. Сельское хозяйство запуталось в вопросах подряда и арендных отношений. Межнациональные разногласия и «парад национальных суверенитетов» создавали деструктивную атмосферу в стране и препятствовали ее экономическому развитию.
Экономические проблемы, усугубившиеся во времена перестройки, по мнению Накаяма Хиромаса, являются наследием сталинских методов управления страной и экономикой. «Перестройку... можно назвать “антисталини-стским движением”» (17, с. 306). Но что такое сталинизм? Радикальная российская интеллигенция воспринимает его как марксизм, заявляет Накаяма. «Критиковать сталинизм легко. Однако не существует одного пути, по которому следует двигаться в конструктивном направлении. Особенно, если учесть, что развороту экономической системы сопутствуют специфические трудности.» (там же).
Признавая экономические проблемы СССР порождением командноадминистративных методов управления, Накаяма в то же время не предлагает отказаться от социалистического выбора, полагая возможными поиски различных путей в этом направлении.
Но среди японских сторонников перестройки были и радикально настроенные и либерально мыслящие ученые. Один из них - политолог, профессор Международного центра японских культурологических исследований Киму-
ра Хироси писал: «Перестройка, как и революция, состоит из двух рабочих процессов: разрушения старой системы (de-institutionalization) и создания новой системы (re-institutionalization). Горбачёв не смог полностью разрушить старую систему. Прежде всего ему трудно было совсем отказаться от коммунистической идеологии и демонтировать коммунистическую партию. Кроме того, он не был решителен при переходе к экономике с рыночным механизмом, опирающимся на два основных столба: систему частной собственности и либерализацию цен. Кроме того, у него не было мужества, следуя принципу самоопределения народов.., допустить их фактическое отделение от Советского Союза, и провозглашения независимости» (15, с. 42).
Если демократически настроенные японские ученые видят в перестройке попытку избавления советского общества от наследия сталинизма, то часть японских левых, напротив, усмотрели в ней продолжение сталинизма и реализацию заложенного в нем потенциала бюрократизации. Их позицию выразил философ Курода Канъити в книге «Сны Горбачёва» (3). Написана она, по словам самого автора, в «странной и непривычной... форме изложения», а именно в форме «социально-утопических пьес», действующими лицами которых являются исторические личности, в частности, Маркс, Энгельс, Ленин, Троцкий, Сталин, Хрущёв, Брежнев, Андропов и др., в том числе японские, марксисты разных направлений. В их уста Курода «опосредованно» вкладывает свою критику «горбачёвской идеологии и политики, которая проводилась под лозунгом «деидеологизации» (3, с. 5). Его книга наполнена революционным пафосом: «Вместе с революционными рабочими Японии я заявляю о своей готовности продолжать борьбу за мировую пролетарскую революцию в хаосе современного мира, вступающего в XXI век» (3, с. 5).
Обличением идеи перестройки исполнено и обращение Куроды, как он пишет, «к нашим друзьям, борющимся за революционное самоосвобождение на территории бывшего СССР» (3, с. 5). «К сожалению, - сетует он, - вы вынуждены жить в условиях экономического обнищания и политических потрясений, вызванных провалом горбачёвской перестройки и некомпетентностью нынешнего правительства» (3, с. 5). Курода призывает вступить «на путь борьбы против превратившихся в мафиози бюрократов и против торгашеской мафии в целом» (3, с. 5).
Устами своих «героев» Маркса, Энгельса, Ленина, Троцкого он обличает социал-демократизм Горбачёва. «Сталинистский Советский Союз (говорит у него Маркс. - М.Н.) должен быть разрушен, но этого нельзя добиться с помощью горбачёвской “перестройки”, выдвигая в качестве альтернативы то, что у них называется “гуманный и демократический социализм”» (3, с. 184). Энгельс называет перестройку «отголосками и наследием социал-демократии». Куродовский Ленин развивает эту же мысль: «А путь к социал-демократии непременно приведет к уничтожению революционной России как
таковой» (3, с. 184). По мысли Троцкого, советское государство «оккупировано кремлевскими бюрократами, впавшими в иллюзию, что сталинская бюрократическая планируемая экономика может быть залатана мерами капитализации» (3, с. 185), поэтому «пришла пора не второй дополнительной революции, а второй пролетарской революции, чтобы смести бюрократов-неосталинистов, натянувших “гуманные” и “демократические” личины!» (3, с. 185). Его слова поддерживает Ленин: «Мы должны перевернуть советское государство, оккупированное бюрократами под предводительством Горбачёва! Они потихоньку протащили отнюдь не теорию “перманентной революции” товарища Троцкого, а теорию “перманентной демократической революции” и пытаются переделать сталинское государство в социал-демократическое» (3, с. 185).
Герои Куроды называют перестройку «откатом к капитализму» (Троцкий), «капитуляцией перед капиталистами всех стран, включая США» (Ленин). Обличая горбачёвскую реформу органов власти в СССР, Ленин у Куро-ды заявляет: «Копирующая буржуазную представительную систему
перестройка Совета сталинского типа - не более чем псевдоперестройка. Я считаю и заявляю, что стирание существенных различий между буржуазной парламентской системой и советской системой символизирует отказ от материалистического мышления. Революционная Россия погибла, совсем погибла...» (3, с. 97). Поэтому необходимо «показать, что горбачёвское руководство потрясающим образом выродилось» (3, с. 216). Легализация индивидуальной трудовой деятельности в СССР - это попытка реформаторов «возбудить в рабочих и крестьянах мелкобуржуазное чувство собственности и воспользоваться их эгоизмом для повышения производительности труда» (3, с. 172).
Устами своих героев Курода обвиняет Горбачёва в немарксистском понимании таких проблем, как социализм и свобода, овеществление и социализм, в преклонении перед монополистическим капитализмом, в уничтожении революции, фальсификации истории, в неверных представлениях о гуманизме в современную эпоху, об освобождении, о государстве, нации и классах. Курода считает неправильными мысли Горбачёва об изменении современного развитого капитализма и сдвиге его к экономической формации, уже не являющейся чисто капиталистической, об изменении формы современного существования рабочего класса, превращении пролетариев в «умственных рабочих», пользующихся всеми благами «общества изобилия», стирании грани между умственным и физическим трудом и сотрудничестве между менеджерами и рабочими с целью повышения эффективности производства, о чем (по мнению Горбачёва у Куроды) свидетельствует тот факт, что в СССР ВНП на душу населения равен 8 тыс. долл. США, а в Японии -23 тыс. долл., т.е. «в капиталистической Японии уровень жизни рабочих вы-
ше, чем в нашей стране» (3, с. 225). На это один из героев Курода возражает: «Вы используете уровень жизни или изобилия в качестве основного мерила, по всей видимости, из-за того, что впали в современный рационализм. Пролетариат не может выжить, не продавая свою рабочую силу как товар. Как наемный рабочий он не более чем овеществленный человек. Без подлинного снятия этого исторически конкретного вида общественного существования не может быть окончательного освобождения человека. В “Капитале” Маркс раскрыл тайну фетишизма товаров, денег и капитала. В этой работе логически объяснена необходимость ликвидации того жалкого общественного существования, где все подчинено погоне за прибылью, и в этом ее всемирноисторическое значение» (3, с. 225-226).
«Классики» обвиняют Горбачёва в том, что, потрясенный проявившейся в конце ХХ в. крайне жалкой реальностью социалистического обнищания, он усомнился в марксизме и одержим нигилизмом. «Это прежде всего доказывает, что в марксизме вы ничего не поняли», - резюмирует один из «героев» Курода (3, с. 230). Куродовские «герои» обвиняют Горбачёва и реформаторов в непонимании превращения рабочей силы в товар. Маркс говорит: «Они же изучали потребительную стоимость и стоимость рабочей силы как товара и поэтому скатились до упрощенного понимания лишь с позиций результатов труда как объектированной, проявленной, материализованной рабочей силы» (3, с. 173). Соглашаясь с ним, Энгельс произносит такую фразу: «М-да, они в самом деле тупы» (там же), а Ленин заявляет: «Философия, описывающая превращение рабочей силы в товар, философия капиталистического овеществления у них просто испарилась!» (там же).
Японские философы и политэкономы у Курода утверждают: у Горбачёва нет никакой философии и политэкономии; «единственное, что у него есть, так это примитивное, обывательское понимание гуманизма» (3, с. 103).
При идеологической разнонаправленности демократических и левых суждений о перестройке они сходятся в критике сталинизма с той лишь разницей, что для первых перестройка - это отказ от него, для вторых - это торжество порожденных им сил, торжество окрепшей сталинской бюрократии.
III
События в СССР во второй половине 1991 г. и развал СССР, естественно, привели к смещению центра внимания японских советологов и россиеведов на реформаторскую деятельность и политический курс российского правительства, возглавляемого Б.Н. Ельциным.
С исчезновением СССР с карты мира японцы стали использовать в названиях институтов, организаций, периодических изданий вместо слов «со-
ветский» или «СССР» определения «евразийский», «славянский», «Евразия», распространяя их как общие понятия на все входившие прежде в состав СССР республики и территории.
В годы перестройки отношение японцев к Б.Н. Ельцину было поначалу настороженно двойственным, поскольку, с одной стороны, они опасались, как бы его политическое (хотя и демократическое) поведение не подорвало (в результате возможной активизации антиперестроечных сил) начатый Горбачёвым курс на демократические преобразования в Советском Союзе и смягчение международной обстановки, а с другой - надеялись с помощью Ельцина положительно для себя разрешить некоторые важные для Японии вопросы в отношениях с северным соседом (3, с. Ш-У1). С развитием событий в СССР, особенно после августовского путча и развала Советского Союза в 1991 г., Ельцин как президент новой России занял центральное место в работах японских исследователей-русоведов. Первоначально их основное внимание было сосредоточено на борьбе Ельцина и поддерживавших его демократических сил с коммунистами за власть в России. Затем на первое место вышли реформы в России и связанные с ними проблемы обнищания народа, социальных и национальных конфликтов, войны в Чечне, появления олигархов и эффективности новой власти.
Связывая реформы в СССР и России с именами их лидеров и инициаторов, японские исследователи сравнивали Горбачёва и Ельцина, их жизненный путь, характеры, политические курсы и поведение в годы реформ.
Японский политолог Кимура Хироси в книге о Б.Н. Ельцине (15) выделяет несколько общих черт в биографиях и характерах Горбачёва и Ельцина: оба родились в 1931 г.; по национальности - русские; по социальному происхождению - крестьяне; оба крещены (правда и тот, и другой не верят в существование Бога); оба в детстве лишились отцов и воспитывались матерями; оба продвинулись в первые секретари обкомов КПСС в областях, расположенных на далеком расстоянии (1200-1400 км) от Москвы; дети у обоих -только девочки (15, с. 2).
Среди основных биографических различий между Горбачёвым и Ельциным Кимура выделяет следующие: 1) по астрологическому знаку рождения: Горбачёв - «рыба», Ельцин - «водолей»; 2) по характеру полученного высшего образования: гуманитарное у Горбачёва как выпускника юридического факультета МГУ и инженерно-техническое у Ельцина как выпускника Уральского политехнического института; 3) по времени вступления в КПСС - Горбачёв в двадцать лет (в 1952 г.), Ельцин - почти на десять лет позже (в 1961 г.); 4) по внешним формам проявления характера: у Горбачёва живой, свободный, общительный характер, у Ельцина - угрюмый, неприветливый.
Сравнивая стиль и манеру поведения и руководства Горбачёва и Ельцина, Кимура Хироси приходит к заключению, что Горбачёв обладает мягким «женственным характером», а Ельцин - «воплощение мужского характера» (15, с. 3). Первого отличают нерешительность, приспособляемость к общей ситуации, уклонение от окончательных решений. Ельцин с его грубостью, невоспитанностью, косноязычием, но ответственностью и харизматическими качествами руководителя воспринимался многими в России как «русский мужик»; рядовые горожане считали ельцинский стиль управления страной стилем поведения «простого мужика» (15, с. 3).
Отмеченные сходства и различия рельефно отразились в отношении к реформам и политическом поведении двух государственных деятелей.
Для многих японцев развал Советского Союза был неожиданным. Тремя цементирующими его единство факторами японские специалисты (например, Кимура Хироси) считали: 1) консолидацию под угрозой вторжения внешнего врага; 2) сплачивающую коммунистическую идеологию и однопартийность; 3) существование развитого аппарата центральной власти и силовых структур, направленных на поддержание и упрочение единства СССР (15, с. 6566). Во времена перестройки влияние этих факторов значительно ослабло.
Некоторые исследователи считают, что события второй половины 1991 г. только формально подтолкнули или ускорили процесс развала, подспудно вызревавший в условиях тоталитарного режима и обострившийся в условиях демократизации во времена перестройки, но развал верховной власти в СССР во время путча подтолкнул руководителей союзных республик к самоутверждению их суверенной и в то же время достаточно авторитарной власти (без диктата центра и КПСС) в своих республиках. Национально-освободительное движение во многих случаях было активизировано или даже возглавлено бывшими партийными лидерами, пытавшимися сохранить власть в республиках под своим контролем. Коммунистическая идеология была заменена национальной или даже националистической с прибавлением толики демократизма, отчасти в том же духе были реформированы и институты власти. Эта тенденция нашла свое отражение в противостоянии центра и республик, сочетавшем в себе элементы демократизма и национализма. Центр пытался нанести удар, организовав в августе 1991 г. путч, республики нанесли ответный удар ослабевшему центру в форме «тайного сговора в белорусском лесу» (по выражению Кимура Хироси). Родившаяся в Вискулях идея создания Содружества независимых государств основывалась на трех главных положениях. Во-первых, в отличие от идеи Союза, она в сущности была позитивной идеей, предполагавшей не наличие единого сильного центра, а передачу большинства функций в ведение бывших союзных республик. Во-вторых, СНГ можно назвать «грёзами» о единстве, поскольку в действительности трудно представить возможность реального единения при наличии множест-
ва противоречий между его участниками и отсутствии сплачивающего их центра. В-третьих, СНГ - аморфная концепция, поскольку Содружество почти не имеет никаких общих институтов власти, что позволяет ему гибко приспосабливаться к меняющимся условиям, но в то же время снижает его способность функционировать как целостное образование, хотя потребность в этом может быть велика, особенно на экономическом уровне и прежде всего в сфере энергоресурсов.
В системе СНГ действуют как центростремительные, так и центробежные силы. Первые имеют экономические основы, заложенные курсом советского руководства на экономическую интеграцию союзных республик; их подкрепляют традиция политической и внешнеполитической привязки развития к решениям единого центра и сами организационные формы дезинтеграции СССР, неизбежно связанные с практикой старого Союза.
Среди центробежных сил Кимура Хироси выделяет отсутствие «общего врага», каковым для руководителей республик до этого являлись конкретно Москва, центр, Горбачёв. Далее, сама иллюзорность общности в концепции СНГ способствует еще большей активизации центробежных тенденций. Третьей центробежной силой Кимура считает то обстоятельство, что идея СНГ родилась как «надстройка» (по-японски - татэмаэ) или идеология, далекая от реальной жизни (15, с. 75).
Получив всю полноту власти в Российской Федерации, Ельцин и его команда приступили к реализации своих реформаторских идей. «Шоковая терапия», избранная командой Ельцина в качестве основного средства для оживления российской экономики, имела свои плюсы и минусы. Она открыла дорогу для развития рыночных отношений, но в то же время она была «лечением без лечения», в ее концепции было много ошибок и исходила она из неверного понимания капитализма, что привело к появлению в России «экономики мыльных пузырей», расцвету мафиози, обогащению небольшой кучки людей, подавлению еще не вставшего на ноги среднего класса, обнищанию миллионов россиян.
Одновременно с этим в России разворачивалось политическое соперничество за власть между президентом Ельциным и Верховным Советом, Ельцин вел борьбу с горбачёвским наследием. Он переходил от роли революционера, борющегося за демократические ценности, к роли национального лидера - главы государства. Но в этой роли он совершил немало трагических ошибок, грозивших стране большими провалами как в ее внутренней жизни, так и на международной арене.
В борьбе с прокоммунистическим Верховным Советом Ельцин перешагнул демократически дозволенную границу и пошел на применение военной силы для его разгона. Вслед за этим, в декабре 1993 г. была принята новая Конституция РФ, по которой президент получал неограниченную власть. Хо-
тя законодательные акты вместо Верховного Совета принимала теперь Дума, фактически все находилось под строгим контролем президента и его аппарата. Это обстоятельство открыло реформаторам дорогу к полному переделу собственности, часто неэффективному, но размывающему почву под ногами «красных директоров» и лишавшему коммунистов и оппонентов Ельцина финансовой подпитки.
В то же время в России нарастали сепаратистские настроения. Проявлением их, в частности, стала война в Чечне, обернувшаяся для России и ее президента Ельцина настоящим позором. Все это подрывало авторитет Ельцина в народе, тем более что экономика России разваливалась, страна жила за счет займов у Международного валютного фонда, предприятия закрывались, прокатились забастовки шахтеров и их манифестации в Москве. На парламентских выборах 1995 г. большинство мест в Думе получили российские коммунисты. В 1996 г. Ельцин с трудом был снова избран президентом, но для этого пришлось привлечь большие финансовые, административные ресурсы и организовать пиар-кампанию с широким использованием электронных СМИ.
Задавая себе вопрос «Как же будущий историк оценит Бориса Ельцина?», Кимура Хироси тут же отмечает: «Возможно, он растеряется перед его многоплановым и многообразным имиджем и испытает трудности в создании унифицированного образа Ельцина» (15, с. 212). Партаппаратчик, более 30 лет бывший в рядах КПСС и занимавший в ней высокие посты, в годы перестройки стал лидером оппозиционной «Межрегиональной группы» вместе с Сахаровым, Афанасьевым, Поповым; действуя как популист, он завоевал широкую поддержку простого народа. Демократизм в Ельцине сочетался с авторитаризмом, склонностью к насильственным действиям, приверженностью к федерализму, сформировавшимся у него под большевистским влиянием.
В целом Кимура Хироси считал Ельцина руководителем переходного периода, чья миссия была завершена уже к 1997 г. (время опубликования его книги).
IV
Если при оценке реформ Горбачёва и Ельцина японские исследователи акцентировали внимание на утверждении демократической власти и институтов и противостоянии им коммунистов, то при анализе реформ в России во времена В.В. Путина их занимают прежде всего вопросы функционирования новой власти, ее прочности и соответствия «демократическим стандартам» и ценностям капиталистического общества.
Во времена президентства Путина японских россиеведов, как и многих специалистов по России на Западе, постоянно волновал вопрос, приведет ли курс Путина «к упрочению новой авторитарной системы», или «путь на демократизацию и создание гражданского общества неизбежен» (21, с. 32).
Этой проблеме посвящена, в частности, книга Эгаси Хироси «Империя Путина» (24).
Японские россиеведы прежде всего отмечают, что избранный в 2000 г. президентом России В.В. Путин столкнулся с множеством проблем, доставшимся ему от его предшественника, и одной из основных и приоритетных задач было упрочение централизации власти в России. Как пишет профессор Центра славянских исследований при университете Хоккайдо (г. Саппоро) Мацузато Кимитака, «Российское федеративное государство, которое в конце 1990-х годов находилось на грани превращения в конфедерацию, при новом Президенте РФ В.В. Путине встало на путь централизации». В чем истоки реформы Путина? Диктовалась ли она интересами Центра или же самих регионов, которые в результате позднее ельцинского «восторга от регионализма» попали в тупиковую ситуацию? Почему регионы, в том числе сильные, уступили новому президенту так легко? До какой степени изменились взаимоотношения между Центром, регионами и субрегионами после начала реформ Путина? (4, с. 6).
Централизаторскую реформу Путина нельзя рассматривать только в свете реакции на кризисное состояние российской государственности, вызванной усилением центробежных тенденций, характерных для политики региональных властей в позднеельцинский период. «Скорее, - пишет Мацузато, -она имеет эволюционный характер и в первую очередь соответствует современному этапу развития российского капитализма» (4, с. 7).
После финансового кризиса 1998 г. в российской экономике впервые со времени «краха социализма» обозначились признаки хозяйственного возрождения, это привело к активизации движения капитала, возникновению новой волны передела собственности и превращению олигархов в «игроков» «поис-тине общегосударственного масштаба» (4, с. 7). Активизация межрегионального движения капитала подорвала «замкнутую, патримониальную региональную экономику», представлявшую собой основу влияния региональных элит. Это изменение, скорее всего, ударило по руководителям многоресурсных регионов, таких как Коми, Башкортостан и Нижегородская область, которым удалось построить «сильный замкнутый рынок» еще до кризиса 1998 г. Региональным руководителям, избравшим модель «слабого открытого рынка» или из-за малоресурности своего региона сумевшим построить только «слабый полузакрытый рынок», «было относительно нетрудно пережить изменения на российском фондовом рынке после 1998 г.» (4, с. 7-8). Активизация межрегионального перемещения капитала привела к тому, что полно-
мочные представители президента в федеральных округах стали часто играть роль брокеров (4, с. 8). Так, например, в Республике Коми, федеральным инспектором стал человек из «Лукойла». Известно много случаев подобного «брокерства». Показательны в этом отношении слова из речи Дальневосточного представителя президента К.Б. Пуликовского по случаю двухлетней годовщины введения института полпредов: «Раньше, во время реформы, до нашего региона у крупного капитала руки не доходили. Теперь наше время пришло. И я положительно воспринимаю, когда в регион приходит крупный серьезный капитал» (4, с. 8).
Путин избрал эволюционный путь проведения реформ. «Эволюционный характер реформы Путина, - пишет Мацузато, - четко прослеживается в межполитических отношениях, или в отношениях между уровнями политики» (4, с. 8). Существует упрощенное, но распространенное понимание меж-политических отношений в России, будто бы они развивались в направлении от региональной автономии и слабого взаимодействия при Ельцине к интенсификации при Путине. На самом деле даже в позднеельцинский период, пишет Мацузато, главам регионов чрезвычайно важно было стать эксклюзивным партнером Центра. «Их эксклюзивный статус в отношениях с Москвой являлся и является одним из двух главных условий стабильности их режимов. Вторым выступает создание и сохранение “пакта элит”. Разумеется, оба эти условия часто представляют собой лишь две стороны одной медали: когда “пакт элит” разрушается, появляется альтернативный главе партнер центра и наоборот» (4, с. 8-9).
Региональная политика В. В. Путина, по мнению Мацузато, достаточно реалистична. Если Центр ищет в регионе альтернативного и реального (т.е. «проходного») партнера, то к действующему главе он относится жестко и не исключает возможности его замены. В противном случае центр находится в поисках компромисса с действующим главой и даже помогает ему усилить свой статус эксклюзивного партнера центра, как это произошло в случае с М. Шаймиевым в Татарстане и В. Любимовым в Рязанской области. Однако последствия этих двух противоположных тактик оказались одинаковыми: в результате монополия правящего или вновь победившего клана каждый раз заметно усиливалась (4, с. 9-10). Биполярная региональная практика Б. Ельцина («баланс кланов») сменилась путинской («сильный клан берет все») с опорой на «клан-победитель, если угодно, клан-хищник» (4, с. 10).
Отличие ельцинской региональной политики от путинской Мацузато видит в том, что: во-первых, при «позднем» Ельцине региональные руководители, как правило, могли выражать свою поддержку президенту лишь с большими оговорками и многословными оправданиями. «Ведь при резком снижении уровня жизни населения, распаде нравственности общества, “потере лица” Россией на международной арене и в условиях действия других от-
вращающих факторов первой половины 1990-х годов безоговорочная поддержка Ельцина могла превратить региональных лидеров в глазах рядовых избирателей чуть ли не в сознательных ненавистников России. Благодаря активному выдвижению Путиным патриотических лозунгов местным “баронам” стало намного легче становиться частью общенациональной электоральной машины» (4, с. 10). Во-вторых, сказался фактор второй чеченской войны: в ее условиях так легко было стать объектом «высочайшей» критики за антипатриотизм.
При Путине в электоральной политике центра более основательно, чем при Ельцине, укоренились, по словам Мацузато, «правила касикизма», «согласно которым вышестоящие боссы определяют свое отношение к нижестоящим, учитывая электоральные способности последних» (4, с. 10).
Самое значительное различие между Ельциным и Путиным, обусловившее последующее развитие «касикизма», Мацузато обнаруживает в их подходах к региональной элите. Ельцин был убежден, что, приобретая в своем регионе монопольный статус, местные руководители непременно превращаются в сепаратистов. Именно по этой причине он стремился в том или ином регионе иметь соперников главе в лице мэра регионального центра и т.п. Путин же позволяет, а в отдельных случаях и поощряет глав регионов становиться монополистами, взамен требуя от них жесткого подчинения центру. В целом при Путине «региональные как, вероятно, и субрегиональные элиты сильнее ощущают совпадение своих интересов с интересами центральных элит» (4, с. 10-11). Это благоприятно воздействует на развитие общенациональной партийной системы. При Путине развивается только одна общероссийская клановая партия, а именно - «Единая Россия», «программные» же партии (и левые, и либеральные) находятся в глубоком кризисе. «В этом заключается еще один признак традиционализма В. Путина. Таким образом, режим Путина процветает на почве, обработанной Ельциным» (4, с. 11).
По мнению Мацузато, путинская политика привела к переориентации региональных правящих элит по сравнению с позднеельцинскими временами. При «позднем Ельцине» Татарстан и Коми политически ориентировались на правовой сепаратизм, компенсированный политической лояльностью Ельцину, с моноцентристской моделью конфигурации элиты; Самарская и Ульяновская области ориентировались на правовую и политическую лояльность Ельцину, но имели разные конфигурации элит (первая - моноцентристскую, а вторая - бицентристскую); Рязанская и Тамбовская области ориентировались на лозунговую левизну, но на деле придерживались умеренной позиции, имея моноцентристскую (первая) и бицентристскую (вторая) конфигурации элиты; Краснодарский же край, возглавлявшийся губернатором Н. Кондратенко, представлял собой «мятежную цитадель» с моноцентристской моделью конфигурации элиты (4, с. 12). Если не считать руководства Краснодарского
края, руководители других областей и республик (Татарстана, Тамбовской, Рязанской и Ульяновской областей) к концу 90-х годов постепенно отказывались от типичных для них в середине 90-х годов прокоммунистических или левоцентристских установок.
При Путине региональные элиты стали более правоцентристскими и лояльными центру, чем при Ельцине. «Парадокс реформы Путина, таким образом, заключается в том, что при нем, по видимости старающимся ограничить влияние региональных элит, последние стали еще более монолитными», -обобщает Мацузато (4, с. 13). Их объединила общая принадлежность к «правящему клану» на общероссийском уровне, достигнутая благодаря путинским реформам.
Как отмечают японские исследователи, в политическом курсе Путина важное место занимает идея создания «партии власти». По мнению политолога Оогуси Ацуси, хотя появление партии «Единая Россия» и ее монополия в Российской думе не свидетельствуют о торжестве демократии в России, она обладает большой мобилизационной силой. Правда «система партии власти в России еще четко не отлажена», но она, «очевидно, является эффективной концепцией» (18, с. 19). «Единая Россия» скорее опирается на практически-организационные методы работы, использующие такие понятия как патернализм, покровительство, «касикизм», чем на идеологию. Но «Единая Россия» в некоторых отношениях хрупка. Во-первых, из-за доминирования в России системы сильной президентской власти в условиях раскола в администрации президента или в правительстве при отсутствии у президента преемника «Единая Россия» может расколоться, т.е. кризис ее «придет сверху». Во-вторых, «Единой России» необходимо превратиться из партии-«профсоюза бюрократов» в партию с более широким социальным представительством и расширить социальную базу своей поддержки. В-третьих, несмотря на большие мобилизационные ресурсы партии, она может столкнуться с теми же проблемами бюрократизации, с которыми в прошлом столкнулась КПСС, что приведет к росту политической индифферентности в России (18, с. 18-19).
Изменения в системе государственной власти в России также являются предметом внимания японских россиеведов. Анализируя эти изменения с точки зрения соответствия нормам современного демократического общества, они в то же время отмечают и их своеобразие. Так, профессор университета Васэда Цуда Юко подчеркивает, что после принятия в декабре 1993 г. новой конституции в России «произошел отход от премьерско-президентской системы, приближение к президентско-парламентской системе» (23, с. 5). Сегодня в России президент избирается на прямых всенародных выборах, назначает министров и имеет право распустить парламент. Хотя президентская система в России отражает национальную специфику исторических ус-
ловий ее формирования, в общем она соответствует стандартам современной демократии.
Японские экономисты также отмечают, что при Путине начал активно развиваться российский бизнес (13), российские корпорации (9); российские компании успешно сотрудничают с многонациональными корпорациями (14); растут иностранные инвестиции крупных российских компаний (19).
Но при значительных экономических успехах был сделан шаг назад в области демократических свобод, поскольку под контроль попали средства массовой информации (8).
Возможность реализации идеи создания гражданского общества в России, провозглашенной Путиным одной из основных целей его политики, вызывает у японских россиеведов большие сомнения. Как пишет Накамура Ицуро в статье «Гражданское царское общество в России. Эпоха Путина» (16), в условиях экономического обнищания народа, политической нестабильности, роста общественных разногласий в стране этому будет еще препятствовать и многовековая традиция, ориентирующая русский народ на поддержание авторитарной (царской) власти. Согласно этой традиции, на основе моральной оценки, выносимой народом, верховная власть в лице царя строит свою политику. Сколь бы ни были остры общественные противоречия, как бы народ ни ошибался в оценке добра и зла, окончательное разрешение этих противоречий и ошибок доверяется верховному властителю, «иными словами, - пишет Никамура, - при углублении общественных заблуждений россиянин возлагает надежды на сильного государственного деятеля. Но если этот верховный политик не прислушается к материальным требованиям народа, часть его может по обычаю перейти в террористы» (16, с. 36). Иными словами, идеям гражданского общества трудно реализоваться в России в силу того, что традиционно российский народ привык разрешать возникающие в стране проблемы и противоречия способами, характерными не для гражданского общества, а для авторитарных режимов.
Специалист по российскому праву из университета «Гифу» Такэмори Масатака, оценивая путинский курс на централизацию власти и называя его «революцией сверху», пишет: «Стратегия Путина, хотя и авторитарная, является стратегией неанархичной, функционально эффективной демократической системы. Сознание большинства современных россиян, вероятно, близко к такому пониманию ее. Однако нет гарантии, что благодаря “революции сверху” в России появится зрелое гражданское общество. Трудно, вероятно, отрешиться от авторитарного характера» (21, с. 32).
Вывод о двойственной природе современного российского государства и общества соответствует общему ментальному восприятию нашей страны в Японии, в котором нет резких сдвигов в сторону негативизма или приязни
(характерных для иных западных изданий) и прослеживается стремление к конструированию сбалансированных представлений о «северном соседе».
Литература
1. Вада Харуки. Россия как проблема всемирной истории. Избранные труды. - М., 1999. -400 с.
2. Корнилов М. Русская история, политика и культура в восприятии японцев // Россия и современный мир. - М., 2007. - № 4(57). - С. 111-127.
3. Курода Канъити. Сны Горбачёва. (Перестройка в СССР: Взгляд из Японии). - М., 1994. - 256 с.
4. Мацузато Кимитака. Предисловие // Феномен Владимира Путина. - С. 6-13.
5. Мацузато Кимитака. Электоральная география России: Белый, красный, серый и взрывной пояса / Выборы и партии в регионах России. - М., СПб., 2000. - С. 170-194.
6. Феномен Владимира Путина. - Саппоро, 2005. - 264 с.
7. Авата Сатоси. Росиа-но ко:поратэндзуму. - Сонно мондаймэн. (Российский корпоративизм. Его проблемы) // Ю:росиа кэнкю. - Токио, 2007. - № 36. - С. 63-65.
8. Асо Масахиро. Путин сэйканка-но массу мэдиа (Российские СМИ при Путине) // Ю:росиа кэнкю. - Токио, 2005. - № 32. - С. 21-26.
9. Вада Харуки. Ватаси-но мита пэрэсуторойка (Мой взгляд на перестройку). - Токио,
1987.
10. Ёкотэ Синдзи. Гэндай Росиа сэйдзи ню:мон. (Современная российская политика. Введение). - Токио, 2005. - 154 с.
11. Ивасаки Масахаки. Росиадзин то нихондзин. (Русские и японцы). - Саппоро, 1990. -210 с.
12. Ивасита Акихиро. Хокухо: рё:до мондай. (Проблема северных территорий). - Токио, 2005. - 284 с.
13. Икэда Масахиро. Росиа бидзинэсу-но юкуэ. (Положение российского бизнеса) // Ю:росиа кэнкю. - Токио, 2005. - № 32. - С. 15-20.
14. Иман Масакадзу. Росиа кигё-но такокусэкка-о гайнан суру. (Общий обзор интернационализации российского бизнеса) // Ю:росиа кэнкю. - Токио, 2005. - № 34. - С. 2-7.
15. Кимура Хироси. Борису Эрицин. Ити Росиа сэйдзика-но кисэки. (Борис Ельцин. Путь первого российского президента) - Токио, 1997. - 14, 240 с.
16. Накамура Ицуро. Россиа ко:тэй симин сякай - Путин-но дзидай. (Гражданское общество императора Путина) // Ю:росиа кэнкю. - Токио, 2004. - № 31. - С. 31-36.
17. Накаяма Хиромаса, Мальцев Ю.Н., Олейник И.С. Пэрэсуторойка то кэйдзай кайкаку. Собиэто кэйдзай-но парадоксу. (Перестройка и экономическая реформа. Парадоксы советской экономики). - Токио, 1990. - 14, 306 с.
18. Оогуси Ацуси. Сэйфуто: тайсэй-но сэйдока: «То:ицу Росиа» то: - но хаттэн. (Формирование системы правительственной партии. Развитие партии «Единая Россия») // Тайсэй тэн-канго-но Росиа найсэй-но тэнкай. - Саппоро, 2006. - С. 15-22.
19. Отова Итару. Росиа сихон - ни ёру гайконукигё: байсю: - но дзиссой. (Тенденции иностранного инвестирования крупнейших российских предприятий) // Ю:росиа кэнкю. - Токио, 2006. - № 34. - С. 8-13.
20. Сиратори Масааки. Росиа-но дзайсэй кинзъю: дзё:сэй то кайкаку-но тэмбо: (Фискальное и финансовое положение дел в России и перспективы его реформирования) // Ю: росиа кэнкю. - Токио, 2004. - № 31. - С. 37-42.
21. Такэмори Масатака. Аратана сю:кэнка то Пу:тин-но «какумэй». (Новый централизм и путинская «революция») // Ю:росиа кэнкю. - Токио, 2005. - № 32. - С. 27-32.
22. Фудзивара Кацуми. Росиа бидзинэсу то хасан (Российский бизнес и система банкротства в России) // Ю:росиа кэнкю. - Токио, 2005. - № 32. - С. 2-8.
23. Цуда Юко. Дайто:рё:сэй то гиин найкакусэй-о мэгуру гирон-но хэнсэн - Росиа - ни окэру сэйдзи сэйдо: хэнко:-но кано:сэй. (Прения о президентской парламентской формах правления. - Возможности изменения политической системы в России) // Тайсэй тэнканго-но Росиа найсэй-но тэнкай. - Саппоро, 2006. - С. 1-8.
24. Эгасира Хироси. Путин-но тэйкоку. (Империя Путина). - Токио, 2004. - 333 с.
