CC BY
10
УДК 811.512.157’366.58
Н.И. Данилова
Система временных форм якутского глагола в функциональном аспекте
Рассматриваются временные формы якутского глагола в системе способов выражения функционально-семантической категории темпоральности. Дается анализ взглядов на соотношение форм времени, наклонения и модальности.
Ключевые слова: форма времени, модальность, наклонение, темпоральность.
Грамматические категории и функциональные формы якутского глагола были в центре интереса Е.И. Коркиной на протяжении всей ее научной деятельности. Как известно, начало ее пути в науку было положено успешной защитой в 1960 г. кандидатской диссертации на тему «Формы прошедшего времени в якутском языке». В 1970 г. Издательством Академии наук СССР в Москве была издана монография «Наклонения глагола в якутском языке», за которую ей была присуждена ученая степень доктора наук. В результате дальнейшего исследования глагольных категорий Евдокия Иннокентьевна написала и издала монографии «Глагольные лично-отнесенные модальные конструкции в якутском языке» (Якутск, 1979), «Деепричастия в якутском языке» (Новосибирск, 1985) и большой раздел «Наклонения» в академическом издании «Грамматики современного якутского литературного языка» (М., 1982). Среди этих фундаментальных работ особое место занимает монография «Наклонения глагола в якутском языке» — научный труд, получивший высокую оценку как отечественных, так и зарубежных тюркологов.
Хотя автор скромно отметила, что в работе стояла задача — «дать описание наличествующих в якутском языке форм наклонений, более подробно раскрыть их употребление и модальные значения, рассмотреть присущие им временные формы» [Коркина 1970: 22], монография была посвящена одной из сложнейших теоретических проблем лингвистики, и в ней представлено скрупулезное описание всей системы наклонений якутского языка, которые опре-
делены как лично-глагольные формы выражения категории модальности. Проблема соотношения категорий наклонения и модальности продолжает вызывать острую полемику среди специалистов на протяжении всей истории развития науки о языке, характеризуется разнообразием подходов и теорий. Как известно, подходы к данной проблеме опираются в основном на две теоретические концепции — на концепцию о семантической соотнесенности категорий модальности и наклонения и концепцию, согласно которой названные категории никак не взаимосвязаны.
Е.И. Коркина предприняла исследование категории наклонения в якутском языке, основываясь на представлении о семантической соотнесенности категорий модальности и наклонения. По выражению Евдокии Иннокентьевны, «всеобъемлющая», семантическая зона модальности включает в себя наклонение, которое наделено статусом «грамматической основы модальности» [Коркина, 1970, с. 27]. При этом модальность понимается как семантически более объемная категория, включающая наклонение в качестве одного из четырех известных в языках способов ее выражения.
Как известно, «модальность является одним из основных “эгоцентрических” механизмов естественных языков: модальные компоненты позволяют не просто описывать мир “как он есть”, но и представлять “субъективный” образ мира — т.е. мир, пропущенный через призму сознания и восприятия говорящего» [Плунгян, с. 309]. Таким образом, в любом высказывании «не только сообщаются некоторые сведения о мире, но и выражается отношение говорящего к тому, что он сообщает. Это отношение и называется, обобщенно, «оценкой» [Там же]. В исследовании Е.И. Коркиной [1970, с. 23] модальность определена как категория, передающая «отношение человека к фактам и явлениям реальной действительности, грамматически выражаемое через говорящее лицо». Такое определение категории модальности свидетельствует о подходе к ней как к оценочной категории, главный семантический компонент которой составляет отношение говорящего к тому, что он сообщает.
В современной лингвистике различают несколько типов оценки, важнейшей из них считается эпистемическая оценка, или эпистемическая модальность, которая «имеет отношение к сфере истинности; это оценка степени правдоподобности (или степени вероятности) данной ситуации со стороны говорящего» [Плунгян, с. 311]. Наклонения якутского глагола Е.И. Коркиной определены как формы, в каждой из которых «закрепляется определенный характер отно-
шения действия к действительности. Модальное значение каждого наклонения выявляется на базе сопоставления его с другими наклонениями в соответствующих рядах оппозиций» [Там же, с. 28]. Важно добавить, что наряду с наклонениями в исследовании установлено существование в якутском языке других грамматических средств выражения категории модальности — аналитических форм, названных лично-глагольными конструкциями. По степени грам-матикализованности они подразделены на три группы: во-первых, «конструкции в составе причастий на -ар, -ыах, -быт и спрягаемых форм глагола буол-, формы, за которыми в тюркологии в какой-то степени укоренилось название перифрастических форм глагола» [Коркина, 1970, с. 31]. Они представляют собой устоявшиеся в формальном и семантическом смысле конструкции и выполняют в предложении «функцию единого сложного сказуемого» [Там же, с. 31]. Вторая группа — конструкции, составленные из причастий и модальных глаголов, модальных слов именного и глагольного происхождения. Они занимают промежуточное положение «между грамматическими аналитическими формами и свободными глагольными сочетаниями, т.е. как свободные или полусвободные синтаксические словосочетания с модальным значением» [Там же]. В третью группу включены сочетания причастий с модальными словами. Опираясь на приведенное определение можно утверждать, что в основе подхода Е.И. Коркиной к категории модальности лежит модальность эпистемическая. Такой подход позволил охватить в исследовании все формы, позволяющие выразить оценку говорящим фактов реальной действительности в разных аспектах и определить наклонение как категорию, занимающую зависимую позицию в соотношении модальность/наклонение.
Е.И. Коркина отметила разную степень модальности, т.е. модального содержания форм наклонений якутского глагола, хотя в каждом из них в обобщенном виде закрепляется определенный характер отношения действия к действительности. На материале якутского языка Е.И. Коркина [1970, с. 28] выявила десять «самостоятельных форм глагольного наклонения, которые отличаются друг от друга своими морфологическими показателями и модальной семантикой». Самым емким модальным содержанием отличается форма изъявительного наклонения, при помощи которой «высказывание оценивается или воспринимается говорящим как полностью соответствующее действительности, как точно отражающее истинные связи и явления окружающей объективной ре-
альности» [Там же, с. 32]. Остальные формы глагольного наклонения в исследовании отнесены к «косвенным».
Е.И. Коркина описала формы наклонения якутского глагола в своем исследовании в аспекте соотношения наклонения и времени. Она отметила тесную связь этих категорий, обусловленную «их былой генетической общностью» — в основе форм наклонения и времен глагола лежат одни и те же причастные формы [Там же, с. 29]. Данное представление о системе наклонения и времени вполне соответствует сложившемуся в тюркологии мнению о синкретичности форм их выражения. Например, А.А. Юлдашев отметил, что «категории наклонения и времени в тюркских языках выражаются единой синкретичной формой, т.е. являются недифференцированными» [Баскаков, 1988, с. 326]. Причина этого факта видится в том, что всем тюркским первичным причастиям, послужившим основой для временных форм, присущи категории наклонения и времени.
Е.И. Коркина отметила, что «наклонения в современном якутском языке показывают различную степень связи с грамматической категорией времени, что в свою очередь объясняется различием модальности, выражаемой каждой из них» [Там же, с. 29]. При этом «наиболее тесную связь с категорией времени показывает изъявительное наклонение, которое может изменяться по всем трем временным аспектам (настоящего-будущего, будущего и прошедшего времени)» [Там же]. Наибольшую выраженность категории времени в изъявительном наклонении Е.И. Коркина объяснила достоверным характером содержащегося в нем модального значения. При этом она все-таки отметила первичность репрезентации категории времени в финитных глагольных формах, сказав, что внутри времен модальность может иметь разную степень выражения благодаря употреблению в высказывании модальных слов и частиц.
Г.Г. Филиппов, [1983, с. 125—126], посвятивший специальную статью соотношению временных и модальных значений во временных формах якутского глагола, выступил против «рассмотрения категории времени только как формы изъявительной модальности». Он высказал мнение о том, что «модальность — обозначение субъективного отношения говорящего к определенному действию. А временное значение, хотя имеет условное приложение к моменту речи, по сути, характеризует объективное отношение субъекта к действию, устанавливаемое говорящим лицом» [Там же, с. 118]. На основании анализа временного значения наклонений якутского глагола он пришел к выводу, что
«основной категорией при описании модальности глагола должно быть время. На основании прикрепленности к тому или иному времени необходимо выявлять модальные значения, так как в абсолютном большинстве случаев определенному времени соответствуют определенные модальные значения» [Филиппов, с. 126]. Эти модальные значения выражаются при помощи аффиксов, прибавляемых к временным, и служебных лексем. На тот факт, что временные формы якутского глагола выступают «как показатели форм некоторых других наклонений», обратила внимание также Н.И. Попова [с. 77].
Тесная связь категорий наклонения и модальности послужили причиной построения системы временных форм глагола в якутском языке, в которой представлены и синтетические, и аналитические морфологические формы. Приведенный Е.И. Коркиной перечень в работе Н.И. Поповой [с. 77] был разделен по своей структуре на два ряда «простых и сложных форм времени». Эти формы также образуют сложную систему, разделенную на основе точки отсчета времени действия на формы первичной и вторичной ориентации. Синтетические темпоральные формы названы формами первичной ориентации. В этих формах точкой отсчета служит грамматический момент речи. А «формы второго ряда по отношению друг к другу обозначают различные оттенки прошедшего действия, а по отношению к фону настоящего момента имеют значение абсолютной давности, сослагательности» [Там же, с. 97].
Подход, предложенный Н.И. Поповой по отношению к временным формам, основан на идее о «противопоставлении двух временных фонов в сфере глагола», которое «имеет соответствие в противопоставлении двух значений времени у именного сказуемого» [Там же, с. 97]. Существенным моментом при таком подходе является также взаимообусловленность формальной и семантической структур как каждой временной формы, так и временных форм в пределах парадигмы.
Структурная противопоставленность, или разнородность форм времени, вызвана сложной системой обозначения этой категории. О наличии в составе временных форм усложненных аффиксов, служебных слов, частиц, которые вызывают смещение временного ракурса, говорил также Г.Г. Филиппов. Он отмечает, что «в языке, кроме обычно объективной (реальной) системы времени, которая отсчитывает время от момента речи, еще существуют сложные, относительные, смещенные времена отсчета. В них настоящее время смещается либо в прошедшее, либо в будущее относительно момента речи, причем
смещаются не чистые, а модально окрашенные времена» [Филиппов, 1983, с. 116]. Приведенные высказывания имеют существенное значение для теоретического осмысления временных форм якутского глагола, в целом же вопрос о соотношении форм наклонения и времени требует дальнейшего изучения с учетом современных разработок по теории глагола.
Как известно, в системе времен якутского глагола Е.И. Коркина рассмотрела настояще-будущее, будущее и 8 форм прошедшего времени, которые в наиболее полном виде развертываются в изъявительном наклонении. Предложенная и исследованная Е.И. Коркиной система временных форм глагола была расценена как «шаг к правильному пониманию соотношения временного и модального значений глагола якутского языка» [Филиппов, 1983 с. 126]. Но в данной, на первый взгляд, логически верно выстроенной иерархии объективно существует противоречивость, вызываемая конкретными условиями речевой реализации. Как известно, существенным моментом для определения речевой функции грамматической категории, представленной граммемой в составе словоформы, является характер репрезентации ее в речи. В этом отношении наиболее существенным представляется мнение, что “морфологическая категория как признак существует в языке, в его морфологической системе, но репрезентация данного аспекта рассматриваемых категорий в речи имеет другой характер” [Бондарко, 149]. Характер и признаки речевой реализации категорий модальности, наклонения и времени могут получить наиболее адекватную и полную оценку в случае подхода к ним с позиций функциональной грамматики.
В функциональной грамматике комплекс наклонение-время рассматривается в рамках категории темпоральности, модальные значения изучаются в качестве самостоятельной семантической категории. При подходе с этой позиции темпоральность представляет собой отдельный компонент аспектуально-темпорального комплекса, который объединяет языковые семантические категории, выражающие идею времени. Темпоральность «трактуется как семантическая категория, охватывающая в ее языковом выражении различные типы отношений обозначаемых ситуаций к моменту речи говорящего или иной исходной точке отсчета (производной от момента речи) на основе признаков одновременности (настоящее), предшествования (прошлое) и следования (будущее)» [Бондарко, 1990, с. 66].
Категория темпоральности в якутском языке, если исходить из идеи о формах первичной и вторичной ориентации, образует хорошо структурированное функционально-семантическое поле, ядро которого составляют формы индикатива с грамматическим значением времени. Ядро, в свою очередь, дифференцируется по признаку синтетичности и аналитичности способа формального выражения.
Синтетические формы времени в якутском языке составлены при помощи граммем настоящее-будущего времени на -ар, будущего на -ыах, недавнопрошедшего времени на -т (-д, -л, -н), преждепрошедшего на -быт+аффикс принадлежности, прошедшего результативного на -быт+аффикс сказуемости. Как было сказано выше, ядро функционально-семантической категории темпоральности составляют синтетические формы индикатива с грамматическим значением времени. Темпоральная семантика совпадения с моментом речи представлена граммемами -а и -р. Из представленных граммем форма на -р считается более древней: “уже в древнейших памятниках мы застаем картину значительного развития форм на -р и их четкого противопоставления претери-тальным формам. Причем и в орхонских текстах, и в древнеуйгурских, и в языке, описанном Махмудом Кашгарским, форма на -р передает настоящее неотносительное, принимая в зависимости от контекста значения настоящего актуального, будущего и т.п.” [Кормушин, 1984, с.18]. В большинстве современных тюркских языков, кроме огузских, функцию выражения настоящего абсолютного (общего, неотносительного) времени несет форма на -а [Кормушин, 1988, с. 409].
Поскольку в якутском языке обе формы настоящего времени представлены в одной словоформе: бар-а-р (ед.ч.), бар-а-р-лар (бараллар) (мн.ч.), функциональные возможности третьего лица более обширны. А первые два грамматических лица выражены только формой на -а, что естественным образом сужает их функциональные возможности. Таким образом, в целом настоящее время как результат синтеза двух разных форм имеет чрезвычайно широкий семантический потенциал.
В исследованиях Е.И.Коркиной по глагольным формам якутского языка, в том числе по наклонениям, форма на -ар представлена как форма настоящебудущего времени [Коркина, 1970, Грамматика... 1982]. Н.И. Попова совершенно обоснованно квалифицировала форму на -ар как форму «непредшест-
вования настоящему моменту», которая может «передавать в тексте различные смыслы в зависимости от семантики глагольной основы, в частности, настоящие актуальные, неактуальные и будущие действия» [Попова, с. 90]. Таким образом, можно утверждать, что форма на -ар в якутском языке представляет собой граммему презенса, в значениях которого присутствуют обозначения действий, не предшествующих моменту речи, — как совпадающих с ним, так и следующих за ним.
Категориальное значение презенса, т.е. значение совпадения события с моментом речи, представлено в следующих примерах: 0±о макын сукпутунэн киирэн окох тврдугэр быра±ар (К ТА 1960, с. 136) ‘Ребенок заходит с дровами на спине и бросает их перед печкой’; Дуня ата±ын тумсунан уктэнэн такырдъа тахсаары аакка барар (СЕ ТП, с. 43) ‘Дуня наступая на цыпочки, чтобы выйти на улицу, идет к двери’; Улэм-хамнакым хаалла±а диэн ытыы олороиун (АС ТА I, 1964, с. 105) ‘Сидишь и плачешь по поводу того, что вся работа встала’. Нет причин отрицать, что в приведенных примерах семантика презенса подкреплена самой представленной ситуацией. В первом предложении событие представлено так, что оно происходит на глазах говорящего. Правда, действие выражено динамическим процессуальным непредельным глаголом бар- ‘идти, направляться; и это накладывает на грамматическое значение презенса определенный отпечаток незаконченности действия. Во втором и третьем предложениях повествование ведется от первого лица (или от говорящего) и событие как бы вклинивается в момент речи.
Темпоральная семантика предшествования представлена формой на —ды/-ты, которая отмечена «во всех современных тюркских языках начиная с самых древних памятников» [Кормушин, 1984, с. 8] и квалифицируется как показатель «отнесенности действия к прошлому в самом общем виде» — претерита [Там же, с. 9]. Семантической особенностью этой формы в языках тюркской общности является ее нейтральность в отношении категорий аспектуальности и модальности, а также дополнительных временных оттенков [Там же].
Важно отметить, что в определении формальной структуры претерита в общетюркской и якутской традиции есть расхождение. Так, в тюркологии показателем претерита считается формант -ды/-ты, тогда как в структуре якутской формы «формообразующим» элементом принято считать -т [Коркина, 1960, с. 5]. Вопрос о формальной структуре якутского претерита важен в том смысле,
что он затрагивает до сих пор не получивший удовлетворительного решения вопрос якутско-общетюркского соответствия -с//-т [Кормушин, 1984, с. 13].
Семантическая структура этой временной формы в якутском языке достаточно богата. Самое распространенное и, скорей всего, основное значение формы прошедшего времени на -ды (-ты, -ны, -лы) — это когда излагаемая ситуация имела место незадолго до того, когда говорящий сообщает о ней, т.е. собственно темпоральное значение. В этом случае излагаемое событие действительно произошло в обозримом временном срезе в пределах данной речевой ситуации: Квлуйэ±э кустар тустулэр, ыта о±ус (АА СК 75) ‘На озеро сели утки, скорей стреляй’; Утахпын ханнарда да±аны, Олус да миннъигэс ба±айы (ЛП Оуо 74) ‘Как (хорошо) мне жажду утолил, Очень уж вкусный он’; Утарсар туката суох буолбута чахчы билиннэ, оно Тогойкин эйэ дэмнээхтик кэпсэтиэн ба±арда (АА А 103) ‘Стало ясно, что спорить бесполезно, поэтому Тогойкин захотел поговорить мирно’. Как видно из приведенных примеров, в данном случае временные параметры действия-события распространены в пределах восприятия как говорящего, так и собеседника. Выступают в этом значении глаголы разных семантических групп — динамические (тустулэр ‘сели’), глаголы состояния (ханнарда 'утолил’, ба±арда ‘захотел’).
Форма предшествования на -быт известна всем тюркским языкам (в большинстве из них -мыш). Она определяется как древняя форма перфекта, которая “широко употребляется в языке орхонских памятников VIII в.” [Кормушин, 1984, 43]. Более того, формы с этим показателем «как содержательный элемент грамматической системы (граммему) с полным основанием можно постулировать для пратюркского состояния, поскольку он наличествует абсолютно во всех (без исключения) современных, средневековых и древних тюркских языках» [Кормушин, 1988, с. 412]. В тюркологической литературе эту форму принято рассматривать в системе относительных времен как предна-стоящее. В отличие от формы на -ды, обсуждаемая форма содержит временную причастную функции. Это обстоятельство, безусловно, накладывает дополнительную нагрузку на ее семантическую структуру.
В современном якутском языке форма на -быт послужила основой двух временных форм: преждепрошедшего повествовательного (-быт + аффикс принадлежности) и прошедшего результативного (-быт + аффиксы сказуемости).
Семантика следования за моментом речи представлена формами, образованными от причастий на -ыа и -ыах. По мнению исследователей, это на самом деле разные грамматические единицы: “причастие на -ыа употребляется только в финитном значении и показывает неопределенное будущее время глагола” [Филиппов, 1996, с. 169]. А форма на -ыах характеризуется как полифункцио-нальное причастие, которому присущи как финитное, так и нефинитное употребление [Там же]. Подобного мнения придерживалась Е.И Убрятова. Она считала, что «в современном якутском языке форма на -ыа является собственно глагольной и лишь отрицательная форма -ыа суох выступает как причастие. Форма же на -ыах — живое причастие, сохранившее всю полноту синтаксических функций» [Убрятова, 1976, кн. 1, с. 53].
Существует и другая точка зрения на происхождение формы следования, согласно которой форма на -ыа представляет собой стяженный вариант причастия на -ыах. Е.И.Коркина, высказавшая это мнение, аргументирует такой подход тем, что, во-первых, “никакой семантико-смысловой разницы между этими двумя формами не ощущается, во-вторых, факты аналогичного фонетического стяжения якутский язык допускает и во многих других случаях” [Корки-на,1970, 53].
Основное значение форм следования — представление ситуации, как еще не имевшей места, но имеющей перспективу состояться. При употреблении этих форм глагола ни один из участников речевой ситуации не может считать себя ее свидетелем. Таким образом, эта форма обладает сильным ирреальным оттенком. Это дает основание некоторым исследователям “трактовать будущее время как граммему особой грамматической категории (а в более радикальном варианте — вообще не считать базовым значением этой граммемы временной дейксис)” [Плунгян, с. 269]. Но в якутском языке форма следования на -ыа/-ыах стоит в ряду временных форм, образуя логическую линию “до момента речи — в момент речи — после момента речи”, т.е. ряд предшествование — одновременность — следование.
Несмотря на сильный ирреально-модальный оттенок, форма на -ыа/-ыах представляет ситуацию как достаточно достоверную: — А±ам свбулээбэтэ, аба±ам буойда. Ийээ, уоскуй, ити кэннэ мин тугу да санарыам суо±а, сымыыт-таа±ар бутэйдик, балыктаа±ар кэлэ±эйдик сылдъыам (Далан ТД, 1993, с. 23) ‘Отцу не понравилось, дядя одернул меня. Мать, успокойся, впредь я не буду ничего говорить, буду вести себя ниже травы, тише воды’; Ол влбуттэр орто-
лоругар мин суох буолуом диэн кики хайдах эрэниэн свбуй? (СД МЭК, 1964, с. 51) ‘Как же человек может надеяться, что не окажется среди мертвых’.
Как видно из приведенного краткого обзора, систему времен изъявительного наклонения современного якутского языка составляют формы, представляющие реальные ситуации с точки зрения их временной локализации относительно момента речи. Семантическая структура каждой временной формы формируется сочетанием ее реально-модального, аспектуального и собственнотемпорального значений. При этом в каждой временной форме названные значения взаимодействуют по-разному. Формы прошедшего времени представляют событие как реальное (достоверное), прешествующее моменту речи. Ситуация может быть представлена как преимущественно аористивная (-ды) или как преимущественно результативная (-быт), т.е. эти формы разнятся и по аспектуальной характеристике: аорист связан с кратковременными событиями, результатив — с продолжительными. В якутском языке формы предшествования имеют различную степень временной удаленности от момента речи: менее удаленное событие обозначается формой на -ды (-ты), более удаленное
— формами на -быт. Форма настоящего времени связана с реальной модальностью и с продолжительным событием. Будущее время отличается ирреальностью содержания, имеет нейтральную аспектуальную характеристику.
Окружение ядра образуют формы, которые Е.И. Коркина назвала «личноглагольными конструкциями». Это аналитические формы с темпоральным значением, образованные от причастных и деепричастных форм. Среди них три формы с семантикой прошедшего эпизодического времени, образуемые по схеме быт + лаах + аффикс сказуемости; -быт + аффикс принадлежности + имя баар; деепричастие на -ан + форма настояще-будущего времени от глагола тур-; формы прошедшего незаконченного времени на -ар+ этэ и -ар+а, форма преждепрошедшего времени на -быт + этэ; три аналитические формы с семантикой давнопрошедшего эпизодического времени: причастие на -быт + лаах + этэ; причастие на -бытым+ баар (суох) этэ; деепричастие на ан турар + лаах+ этэ. Как видно из приведенного списка, это формы, совершенно правомерно определенные Н.И. Поповой как формы вторичной временной ориентации, и в которых Г.Г. Филиппов видит наложенный на временное значение модальный оттенок.
Глагольные аналитические конструкции, в большинстве своем бивербаль-ные, сформированные при помощи деепричастной и финитной форм глагола,
представляют огромный интерес не только для изучения данных языков и для типологии, но и для дальнейших общетеоретических изысканий. На данном этапе исследований можно только заметить, что в зависимости от лексической семантики компонентов такой конструкции, в них преобладает или темпоральное, или аспектуальное значение. Рассмотрим примеры: Суол кики
унуохтаах тумуллары кэтэхтэринэн-анныларынан аакыталаан, эргэ втвхтвру таарыйан, быстыбакка бардар-баран икэр (НЯ Т, 1 1960, с. 127) ‘Дорога, проходя то сзади, то мимо пригорков с могилами, приближаясь к старым поселениям, не прерываясь, уходит и уходит дальше’. В приведенном случае аналитическая конструкция скомпонована из парного деепричастия (бардар-баран ‘уходя-уходя’) и финитного глагола в форме настоящего времени (икэр ‘идет’). Лексическую семантику в пределах приведенной конструкции несет деепричастная форма, она обозначает, какое действие совершается. Финитная же форма привносит аспектуальное значение продолжительности, непрерывности действия, но при этом обозначает грамматическое время действия, которое может меняться в зависимости от изменения времени действия относительно момента речи: бардар-баран истэ ‘продолжал уходить’, бардар-баран икиэ±э ‘будет продолжать идти’. В следующем предложении также аспектуальная семантика бивербальных конструкций зависит от финитного компонента: Учугэй да буолсу: унуунэн тустэххэ унуу хоппот, о±унан ыттахха ох тэйэн хаалар (Далан ТД, 1993, с. 33) ‘Как хорошо было бы: если броситься с копьем, копье не пробьет, если выстрелить из лука, стрела сразу отскакивает’. В этом предложении бивербальной конструкцией тэйэн хаалар ‘сразу отскакивает’ действие трактуется говорящим как завершаемое в течение короткого времени. А форма настоящего времени финитного глагола придает дополнительную модификацию характеристике действия как обычно совершаемого. Таким образом, в данном случае семантическая характеристика ситуации есть результат взаимодействия обоих компонентов конструкции.
Но не все сочетания деепричастных и финитных форм составляют аналитическую конструкцию с аспектуальной семантикой. Например: Мин уврэх аьыллан, интернакка олоро барбытым (ХС, 1969 , с. 3 13) ‘Поскольку учеба началась, я поехал жить в интернат’.
Эти формы дифференцированы по признаку обязательной сочетаемости в предложении. Первая группа составлена «грамматикализовавшимися аналити-
ческими формами с одним общим значением и выполняющими в предложении функцию единого сложного сказуемого» [Коркина, 1970, с. 31], образованными причастиями на -ар, -быт, -ыах. Сюда же входят спрягаемые формы служебного глагола буол- ‘быть’. Во вторую группу входят формы, «промежуточные между грамматическими аналитическими формами и свободными глагольными сочетаниями» [Там же]. Эти формы представляют собой несвободные или полусвободные и синтаксические сочетания, образованные сочетанием причастий с лексическими единицами модального значения. К таковым причислены, например, -ыах буолар ‘намерен что-л. делать’; -ар кыахтаах ‘может, в состоянии что-л. делать’ и т.д. Третью группу глагольных аналитических форм составляют свободные словосочетания причастий с модальными словами. Приведенные лично-глагольные формы получили обстоятельный анализ в работе Е.И. Коркиной «Модальные лично-отнесенные глагольные формы в якутском языке».
Лексические средства выражения темпоральности. Будучи словарными единицами с собственным лексическим содержанием, в конкретной речевой ситуации они служат конкретизатором или модификатором уже выраженного предикативной формой темпорального смысла, поэтому находятся на периферии функционально-семантического поля. По значению в предложении лексические средства выражения времени можно разделить на единицы со значением одновременности, следования и предшествования. Многие из этих единиц обозначают физическое, объективное время действия.
Лексические единицы одновременности представлены наречиями билигин ‘сейчас, теперь’, сибилигин ‘сейчас же’, ‘немедленно’, ‘только что’, бугун ‘сегодня’, быйыл ‘в этом году’, ‘нынче’.
Группу лексических единиц предшествования составляют наречия, модифицирующие время события как состоявшееся до момента речи за определенный, известный отрезок времени. В современном якутском языке эта семантическая сфера представлена наречиями маа±ыын (баарыын, баарыан) ‘недавно, давеча, несколько времени тому назад’, бэ±экээ ‘вчера’, бввлуун ‘прошлой ночью’, былыр ‘в старину, давно, в давние времена’, былырыын ‘в прошлом году’, оччотоо±уга ‘тогда, в то время’, соторутаа±ыта ‘недавно’, урут ‘раньше’, унур (унуруун) ‘недавно, на днях’. Каждое наречие имеет конкретное содержание, не зависящее от речевой ситуации.
Лексические единицы следования объединены общей идеей, что событие следует после другого события. Поскольку своим содержанием они объединяют обычно несколько пропозиций (событий), наречия близки по своей синтаксической функции показателям связи. Наречий этой семантической группы в современном якутском языке немного. Сюда входят: тута ‘тотчас, сразу, тут же’, сотору ‘скоро, вскоре, через некоторое время, сейчас’ сарсын ‘завтра’, вйуун ‘послезавтра’, экиил ‘в будущем году’.
Лексические средства выражения времени представлены также немногочисленными аналитическими образованиями (к примеру, билигин а±ай ‘только что’, сонно тута ‘сразу после этого’ и т.д.).
Употребление представленных выше наречий чаще всего связано с соотнесением, сравнением момента речи с другим временным отрезком. Продемонстрировать это можно на следующем примере: Кини былырыын уврэнэн икэн ыалдъан, биир сыл дойдутугар сыннъана тахсыбытын, уйэ курдук саныы сылдъар. Билигмн кини тубуста, квннв, кукун буоллар, уврэ±эр хат твннув этэ (НЗ КДУ, 1968, с. 13) ‘То, что он в прошлом году, начав учиться, заболел и приехал домой на один год для отдыха, воспринимает за век. Теперъ он выздоровел, поправился, когда наступит осень, вернулся бы на учебу’. Употребление наречия билигин связано с соотнесением, сравнением настоящего момента с прошлым, что выявляется из контекста, на фоне употребления в первом предложении наречия былырыын ‘в прошлом году’. А в следующем предложении время, обозначаемое наречием билигин, соотносится с планом отдаленного прошлого времени, выраженного наречием былыр ‘в древности’, ‘в старину’: Ол бэт бы-лыр этэ, билигин ол умнуллан, сайылык уолаттара бэйэлэрин оонньууларыгар эрэ тутталлара (Далан ТД 1993, 54—55) ‘Это было в очень давние времена, теперъ это забыто, и мальчишки в сайылыке используют его только в своих играх’.
В целом, временные формы глагола в якутском языке выражают собой комплекс значений, составленный из значений времени и наклонения, сопряженных с категориями модальности и аспектуальности.
Проблема адекватного осмысления временных форм глагола связана, как мы видели выше, с решением вопроса соотношения в них временного, модального, аспектуального значений и собственно значения наклонения. Это типологическое свойство, связано прежде всего с тем, что “сложная структура морфологической категории служит цели “аккордного” выражения целого
комплекса значений разных морфологических категорий в каждом акте речи” (Бондарко, 1976, с. 144). В разных языках, естественно, структура данного комплекса представлена в том виде, который соответствует закону (детерминанте) функционирования элементов этого языка. В любой словоформе языков аддитивного (агглютинативного) типа выражаются сразу несколько граммем каждая со своим значением, которые соотносятся друг с другом тем или иным образом. Но при этом для глагольных временных формантов якутского языка системообразующим является темпоральное значение, а остальные значения накладываются на него.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АА СК — Амма Аччыгыйа. Саскы кэм. — Дьокуускай, 1952.
АА А — Амма Аччыгыйа. Алдьархай. — Дьокуускай, 1966.
АС ТА I — А.И. Софронов. Талыллыбыт айымньылар. Том I. — Дьокуускай, 1964. Далан ТД — Далан. Тыгын Дархан. — Дьокуускай, 1993.
К ТА — Кундэ. Талыллыбыт айымньылар. — Дьокуускай, 1960.
ЛП ОУо — Л.Попов. Охоноос уолаттара. — Дьокуускай, 1968.
НЗ КДУ — Н. Заболоцкай. Кун да уИун. — Дьокуускай, 1968.
НЯ Т I — Николай Якутскай. Телке. Бастакы кинигэтэ. — Дьокуускай, 1960.
СЕ ТП — С. Ефремов. Талыллыбыт пьесалар. — Дьокуускай, 1964.
СД МЭК — Софр. Данилов. Мин эЬиэхэ кэпсиим. — Дьокуускай, 1964.
ЛИТЕРАТУРА
Баскаков Н.А. Категория наклонения // Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Морфология. — М., Наука, 1988. — С. 324—367.
Бондарко А.В. Теория морфологических категорий. — Л., 1976.
Бондарко А.В. Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модальность. — СПб., 1990.
Грамматика современного якутского литературного языка. Фонетика и морфология.
— М., 1982.
Коркина Е.И. Формы прошедшего времени в якутском языке: автореф. дисс... канд. наук. — М., 1960.
Коркина Е.И. Наклонения глагола в якутском языке. — М., 1970.
Кормушин И.В. Система времен глагола в алтайских языках. — М., 1984.
Кормушин И.В. Категория времени // Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Морфология. — М.: Наука, 1988. — С. 368—423.
Плунгян. В.Л. Общая морфология. Введение в проблематику. — М., 2000.
Попова Н.И. Категория времени // Курс якутской грамматики. Система морфологических категорий и синтаксических конструкций. — Якутск, 2004. — С. 73—102.
Филиппов Г.Г. Причастие будущего времени на -ыах и форма на -ыа в якутском языке.
— Якутск, 1996.
Филиппов Г.Г. Соотношение временного и модального значения глагола в якутском языке // Исследования по грамматике якутского языка. — Якутск, 1983. — С. 109—129.
N.I. Danilova
The system of tense forms of the Yakut verb in the functional aspect
The article considers tense forms of the Yakut verb within the system of the means of expression of the functional-semantic category of temporality. An analysis is given of the views on the correlation between the forms of tense, mood and modality.
Keywords: tense form, modality, mood, temporality.
