CC BY
460
УДК 821.161.1
Ольга Владимировна Федунина
Российский государственный гуманитарный университет
СИСТЕМА СНОВ В РОМАНЕ М. А. БУЛГАКОВА «БЕЛАЯ ГВАРДИЯ»:
СКВОЗНЫЕ МОТИВЫ
Статья посвящена анализу снов персонажей в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия». При этом все онирические формы в романе рассматриваются как элементы единой системы. Акцент делается на сквозных мотивах, объединяющих сны друг с другом, а также с условно-реальным миром произведения.
Ключевые слова: М. А. Булгаков; «Белая гвардия»; сон; сквозные мотивы; мотив смерти; граница; художественная реальность.
В романе М. А. Булгакова «Белая гвардия» мы сталкиваемся с такой особенностью художественной системы, как наличие нескольких литературных сновидений, тесно связанных между собой. Естественно, каждое из них имеет свою структуру, свои типологические особенности и выполняет определенные функции в произведении. Но для понимания романа как целого, особенностей созданного в нем художественного мира необходимо рассматривать сны как элементы единой системы.
В научной традиции уже предпринимались попытки выявить связи между некоторыми снами, изображенными в этом романе, причем затрагивалась и проблема взаимоотношений между сферами сна и яви. К примеру, Е. А. Яблоков рассматривает «фабульные связи», возникающие между снами, в частности, в «Белой гвардии» (сон Турбина о рае - сон Василисы - сон часового), и приходит к выводу о близости сна, театра и смерти в мире, созданном Булгаковым. По мнению исследователя, все «объективно» совершившееся приобретает характер «некоего страшного сна или страшного театра, в котором все - видимость и лишь смерть настоящая» [16. С. 166]. Л. Ф. Кацис также отмечает «театральность» снов, изображенных в «Белой гвардии» [7. С. 231]. Об отсутствии границы между сном и явью, об их постоянном смешении и перетекании друг в друга пишет и В.
В. Химич, подчеркивая, что у Булгакова сон «в том и другом случае нацелен методом на фиксацию именно отпадения действительности от всякого здравого смысла: фантастической путаницы реального - ирреального, сознательного - бессознательного» [13. С. 121]. Возникает, однако, вопрос, везде ли в романе сохраняется такой характер художественной реальности или в какой-то момент он меняется. Приблизиться к ответу поможет исследование сквозных мотивов, объединяющих сны в «Белой гвардии».
Связь между снами, изображенными в романе, проявляется даже на уровне стиля. Булгаков наделяет сны своих персонажей характеристиками, за счет которых происходит их «одушевление» или «овеществление». Эта особенность языковой структуры уже отмечалась Н. А. Кожевниковой в статье «Словоупотребление в романе М. Булгакова „Белая гвардия”»: в этом романе «отвлеченное, непредставимое овеществляется. Психические и физические состояния опредмечиваются» [8. С. 119]. Ср. с отмеченной Г. Бахматовой «материализацией ощущений» героев в «Петербурге» А. Белого [2. С. 128-129].
Так, «оживает» сон Турбина о рае: «Вещий сон гремит, катится (здесь и далее курсив мой. - О. Ф.) к постели Алексея Турбина» [3. С. 229]. Такими же свойствами обладает сон Николки: «...и кошмар уселся лапками на груди» [3. С. 324]. Приобретает способ-
© Федунина О. В., 2011.
ность действовать, как живое существо, мгла во сне Елены: «Смутная мгла расступилась и пропустила к Елене поручика Шервинского» [3. С. 427].
В отличие от рассмотренных выше случаев, сны Алексея Турбина и Петьки Щеглова из последней главы романа, скорее, опредмечиваются. Сон Алексея Турбина «висел над ним, как размытая картина» [3. С. 422]; Петьке же Щеглову «сон привиделся <...> простой и радостный, как солнечный шар» [3. С. 427].
К сожалению, рассматривать здесь все мотивы, общие для сновидений, изображенных в «Белой гвардии», не представляется возможным. Поэтому остановимся на одном из центральных мотивов в романе, а именно на мотиве смерти как переходе границ. Такой выбор объясняется тем, что это чрезвычайно важно для характеристики художественной реальности.
На первый взгляд, мотив смерти наиболее отчетливо прослеживается в вещем сне Алексея Турбина и сне Елены. Оба сновидения содержат намек на возможную гибель Николки, вынесенную за пределы действия романа.
В сне Алексея Турбина на грядущую гибель Николки намекает вахмистр Жилин, рассказывающий о появлении Най-Турса в Раю: «А за ним <Най-Турсом> немного погодя неизвестный юнкерок в пешем строю, - тут вахмистр покосился на Турбина и потупился на мгновение, как будто хотел что-то скрыть от доктора, но не печальное, а, наоборот, радостный, славный секрет...» [3. С. 235]. О том, что этот «неизвестный юнкерок» - именно Николка, позволяет говорить несколько странное поведение Жилина. Кроме того, в сцене встречи Николки с матерью и сестрой Най-Турса его прямо называют юнкером. Очевидно, именно этот «вещий сон» Алексея Турбина позволяет Н. И. Великой говорить о том, что «в „Белой гвардии” основная функция сна - прозрение» [5. С. 45]. Однако этим функции сновидений в романе Булгакова не исчерпываются.
Рассмотренная выше сюжетная линия замыкается в сновидении Елены: «А смерть придет, помирать будем... - пропел Николка и вошел. В руках у него была гитара, но вся шея в крови, а на лбу желтый венчик с иконками. Елена мгновенно подумала, что он умрет, и горько зарыдала, и проснулась с криком в ночи...» [3. С. 427].
Мотив смерти присутствует также в репликах Най-Турса и Николки, которые появляются в снах Алексея Турбина и Елены. Между словами этих персонажей возникают определенные переклички, связывающие вещие сны в романе. Ср.: «Умигать - не в по-мигушки иг’ать» (Най-Турс) и «А смерть придет, помирать будем...» (Николка).
Однако линии гибели Николки и Най-Турса являются лишь частным случаем реализации мотива смерти, который проходит практически через все сны в романе. Так, в своем вещем сне о Рае Алексей Турбин предвидит гибель не только Николки, но и Най-Турса, а также беседует с погибшим вахмистром Жилиным. В кошмаре Николки этот мотив реализуется и на языковом уровне: Николка засыпает «как мертвый, одетым, на кровати» [3. С. 324]. Еще в одном сновидении Алексей Турбин сам проходит через временную смерть: «Беззвучно стреляли, и пытался бежать от них Турбин, но ноги прилипали к тротуару на Мало-Провальной, и погибал во сне Турбин» [3. С. 423]. (В другой редакции «Белой гвардии» этот сон существенно отличается от цитируемого варианта: [4. С. 68]). Елена, как было сказано, видит во сне умершего Николку. Во сне Василисы мотив смерти присутствует в трансформированном, пародийном виде: герой становится свидетелем гибели своего мирка от рук «дьявольских» сил [15. С. 79]. Д. Спендель де Варда называет этот сон «сном-гротеском» [11. С. 307].
Во всех рассмотренных выше случаях персонажи-сновидцы преодолевают границу между реальным и потусторонним мирами. Тот факт, что мотив смерти присутствует в снах героев «Белой гвардии», объясняется, скорее всего, тем, что Булгаков обращается здесь к символике сна как временной смерти.
Следует также заметить, что мотив смерти и близкие к нему мотивы связывают миры сна и условной действительности в романе. Так, образ Николки из сна Елены сближается с образом мертвого Най-Турса в основном повествовании мотивом мученического венца. Ср.: «Най - обмытый сторожами, довольными и словоохотливыми, Най - чистый, во френче без погон, Най - с венцом на лбу под тремя огнями, и, главное, Най - с аршином пестрой георгиевской ленты, собственноручно» [3. С. 407]; «В руках у него <Николки> была гитара, но вся шея в крови, а на лбу желтый венчик с иконками» [3. С. 427]. В описании мертвого Най-Турса примечательно также наличие мотивов света и чистоты, которые встречаются в вещем сне Алексея Турбина как атрибуты «райского» облика полковника и Жилина. Таким образом, мотивы смерти, света и чистоты в романе оказываются связующим звеном между сновидениями и основным действием.
Чуть ли не единственным сновидением в романе, свободным от мотива смерти, является сон Петьки Щеглова, связь которого со знаменитым сном Пьера Безухова о шаре из капель в романе Л. Н. Толстого «Война и мир» отмечает Я. С. Лурье [9. С. 199, 200]. В «простом и радостном» сне ребенка, завершающем «Белую гвардию», мотив смерти отсутствует не случайно. Вероятно, это объясняется тем, что перед нами именно детский сон. В тексте романа он прямо противопоставлен сновидениям взрослых героев (а особенно последнему сну Ал. Турбина, в котором он погибает): «Во сне взрослые, когда им нужно бежать, прилипают к земле, стонут и мечутся, пытаясь оторвать ноги от трясины. Детские же ноги резвы и свободны» [3. С. 427]. Кроме того, сразу за этим сном следуют рассуждения повествователя о звездах, в которых резко противопоставляются земной и небесный миры: «Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле» [3. С. 428]. В таком контексте взаимодействие реального и потустороннего снимается, тогда как ранее мы наблюдали совсем другую картину. Если в начале и середине романа взаимопроникновение миров допустимо, то в последней главе художественная реальность приобретает совершенно иные свойства. Реальный и потусторонний миры в конце романа отделены друг от друга непроницаемой границей, которая делает их смешение невозможным.
На сюжетном уровне закрытие границы между мирами связано с таким событием, как уход из Города Петлюры. В присутствии Петлюры и его войска, которые являются в романе воплощением дьявольских сил [6. С. 101-102], Город становится неким фантомом. О самом Петлюре говорится, что он «просто миф, порожденный на Украине в тумане страшного 18-го года» [3. С. 229]; о «мифологизации явлений реального мира» в «Белой гвардии» пишет Е. Н. Хрущева [14. С. 8]. Принадлежность Петлюры к призрачному миру видений подтверждается и тем, что здесь появляется мотив тумана. О. И. Акатова объясняет его возникновение следующим образом, упоминая в том же ряду мотив бурана: «Поэтика сновидений героев, воспринимающих вслед за автором события окружающей действительности как катастрофу, отражается в поэтике повествования о реальности-бреде всей этой переломанной эпохи, что проявляется в том, что в повествование вводятся два мотива, родственных онирической поэтике: мотив бурана и мотив тумана» [1].
Однако нужно подчеркнуть, что мотив тумана является именно сквозным для почти всех сновидений в романе. Кошмар Николки завершается выходом видения из «зыбкого, сонного тумана» [3. С. 325] и превращением его в живое тело. Во сне Елены этот мотив также присутствует как устойчивая характеристика мира сновидений: «Туманы сна ползли вокруг него <Шервинского>, его лицо из клубов выходило ярко-кукольным» [3.
С. 427]. Тот же мотив появляется и применительно к образу Города. Непосредственно перед вступлением в него Петлюры «тревожно в Городе, туманно, плохо...» [3. С. 184]. Таким образом, с появлением Петлюры Город переходит в сферу потустороннего мира. Не случайно события, принадлежащие как бы к условно-реальному плану, в начале романа заключаются в рамки сна (см. структуру сна Алексея Турбина о Городе).
С уходом же Петлюры Город снова становится реальностью, и граница между мирами замыкается. С этим, видимо, связано и появление в последней главе жизнеутверждающего сна Петьки, свободного от мотива смерти. Таким образом, в романе «Белая гвардия» мы, очевидно, встречаемся с реализацией мифологической модели воскресения через смерть (подробнее о ней см. [12. С. 83-86; 10. С. 222-225]). Это во многом объясняет увиденное нами изменение характера художественной реальности - от смешения потустороннего (в том числе сна) и действительности к их разграничению.
Список литературы
1. Акатова, О. А. Поэтика сновидений в творчестве М. А. Булгакова [Электронный ресурс] : автореф. дис. ... канд. филол. наук / О. А. Акатова. - Саратов, 2006. - Мйр://^^^ sgu.ru/faculties/philological/kaf/xxvek/ регеопаЬ^ріг/ака1;оуа/ау1:оге£рМр.
2. Бахматова, Г. О поэтике символизма и реализма : (на материале «Петербурга» Андрея Белого и «Белой гвардии» М. Булгакова) [Текст] / Г. Бахматова // Вопросы русской литературы. - Вып. 2 (52). - Львов, 1988. - С. 124-129.
3. Булгаков, М. А. Белая гвардия [Текст] / М. А. Булгаков // Собрание сочинений : в 5 т. - М., 1989. - Т. 1. - С. 179-428.
4. Булгаков, М. Белая гвардия [Текст] / М. А. Булгаков ; публ. И. Владимирова // Слово. - 1992. - № 7. - С. 63-70.
5. Великая, Н. И. «Белая гвардия» М. Булгакова. Пространственно-временная структура произведения, ее концептуальный смысл [Текст] / Н. И. Великая // Творчество Михаила Булгакова. - Томск, 1991. - С. 28-48.
6. Гаспаров, Б. М. Новый Завет в произведениях М. А. Булгакова [Текст] / Б. М. Гаспаров // Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе ХХ века / Б. М. Гаспаров. - М., 1994. - С. 83-123.
7. Кацис, Л. Ф. «.О том, что никто не придет назад». I (Предреволюционный Петербург в «Белой гвардии» М. А. Булгакова) [Текст] / Л. Ф. Кацис // Русская эсхатология и русская литература / Л.Ф. Кацис. - М., 2000. - С. 213-245.
8. Кожевникова, Н. А. Словоупотребление в романе М. Булгакова «Белая гвардия» [Текст] / Н. А. Кожевникова // Литературные традиции в поэтике Михаила Булгакова. -Куйбышев, 1990. - С. 112-129.
9. Лурье, Я. С. Историческая проблематика в произведениях М. Булгакова (М. Булгаков и «Война и мир» Л. Толстого) [Текст] / Я. С. Лурье // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. - М., 1988. - С. 190-201.
10. Мелетинский, Е. М. Поэтика мифа [Текст] / Е. М. Мелетинский. - М., 1995. - 408 с.
11. Спендель де Варда, Д. Сон как элемент внутренней логики в произведениях М. Булгакова [Текст] / Д. Спендель де Варда // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. - М., 1988. - С. 304-311.
12. Фрейденберг, О. М. Поэтика сюжета и жанра [Текст] / О. М. Фрейденберг. - М., 1997. - 448 с.
13. Химич, В. В. «Странный реализм» М. Булгакова [Текст] / В. В. Химич. - Екатеринбург, 1995. - 232 с.
14. Хрущева, Е. Н. Поэтика повествования в романах М. А. Булгакова [Текст]: авто-реф. дис. . канд. филол. наук / Е. Н. Хрущева. - Екатеринбург, 2004. - 19 с.
15. Яблоков, Е. А. Мотивы прозы Михаила Булгакова [Текст] / Е. А. Яблоков. - М., 1997. - 199 с.
16. Яблоков, Е. А. Художественный мир Михаила Булгакова [Текст] / Е.А. Яблоков. -М., 2001. - 424 с. - ^^іа рМІо^іса).
