CC BY
77
ред чем-то сырым, первобытным, заветным» [1, с. 41]. Розанов в этом отношении был человеком отважным. Он глубоко чувствовал, ощущал жизнь слова. Не случайно Г. Почепцов назвал писателя семи-отиком-практиком [4]. Любопытно в этой связи ро-зановское признание, связанное с годами учёбы: «Александр Петрович, побрякивая цепочкой часов, остановил меня в коридоре:
- Розанов, у вас ни одной этимологической ошибки. <.. .> Но синтаксис... невозможный...» [6, с. 147]. Даже если помнить, что в XIX веке этимология не преподавалась как самостоятельный предмет в современном значении, являлась составной частью «Грамматики», элементы этимологического анализа были освоены ещё с гимназических лет. Однако В. Розанов не ограничивался лексическим значением слова, фонетика и графика для него отнюдь не менее значимы. Его молитвенное слово с наибольшей силой реализует свою многоуровневую насыщенность.
Библиографический список
1. Бибихин В. В. Внутренняя форма слова. - СПб.: Наука, 2008.
2. Виролайнен М.Н. Речь и молчание: сюжеты и мифы русской словесности. - СПб.: Амфора, 2003.
3. Друговейко С.В. Синкретизм языкового знака в поэзии постмодернизма // Вестник СПбГУ. Сер. 2. - 2000. - Вып. 2 (№3). - С. 58-61.
4. Почепцов Г.Г. История русской семиотики до и после 1917 года. - М.: Лабиринт, 1998.
5. Розанов В.В. Мысли о литературе / вступ. статья, сост., комментарии А. Николюкина. - М.: Современник, 1989.
6. Розанов В.В. О себе и жизни своей. - М., 1990.
7. Розанов В.В. Собр. соч. Возрождающийся Египет / под общ. ред. А.Н. Николюкина. - М. : Республика, 2002.
8. Тютчев Ф.И. Сочинения: В 2 т. Т. 1. Стихотворения / подгот. текста и коммент. К. Пигарева; вступит. ст. Л. Кузиной и К. Пигарева. - М.: Худож. лит., 1984.
9. Фет А.А. Стихотворения и поэмы / вступ. ст., сост. и примеч. Б.Я. Бухштаба. - Л.: Сов. писатель, 1986.
10. Чулков Г.И. Судьба Фета. - РГАЛИ, ф. 548, оп. 1, д. 212.
УДК 13
Лаврикова Ирина Николаевна
кандидат философских наук Тверской филиал Московского университета МВД России
¡1а vriko va @rambler. ги.
СИСТЕМА ПРАЗДНИЧНОГО ДЕЙСТВА: ФЕНОМЕН ПРИОБЩЕНИЯ
Как показывает практика и подтверждает теория, праздничное действо — это один из наилучших механизмов культуры, способствующих объединению людей. Таким образом, праздник может активно использоваться в качестве планового агента социализации и инкультурации.
Ключевые слова: методология праздника, свободное время, досуг, элемент культуры, власть, воспитание личности, теория смеха.
Как показывает практика и подтверждает теория, праздничное действо - это один .из наилучших механизмов культуры, способствующих объединению людей, а в некоторых случаях даже и их единению. Проживание празднующими именно этого состояния собственно и является основополагающей задачей массового политического праздника. Таким образом, праздник может активно использоваться в качестве планового агента социализации и инкультурации.
Аргументируя сказанное, необходимо учтем, что сама праздничная церемония может стать причиной, инициатором перемен внутри самого действа и способна радикально поменять ранее запланированный сценарий его развития, то есть объединить людей под иными лозунгами и призывами. Такова природа праздничного действа, и именно так срабатывает закладываемая в праздник случайность,
именно так реализуется его способность быть «зам-кнутым-на-самого-себя», накопившаяся в каком-то закрытом от постижения человеком предельном объеме и «выплеснувшаяся» в небудничные человеческие отношения, организовав-повернув течение праздника в иное русло.
Надо полагать, что особенно на политическом празднике, вовлекающем в себя огромные людские ресурсы, именно баланс планового и случайного будет влиять на развитие процесса. Указанная дихотомия, скорее всего, воплотиться как минимум в два сценария. Предположим первый путь развития праздничных отношений - это вмешательство правительства, сопровождающееся полным арсеналом средств, удерживающих праздник в «нужном» формате или «правильных» границах. В случае иного сценария, максимально раскрываются, развиваются те компоненты праздничного события, из-за ко-
© Лаврикова И.Н., 2012
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2012
209
торых собственно праздник появился и укоренился, стал абсолютно неотъемлемым человеческой жизни.
Праздник - это один видов коммуникации, которая не является равнодушным обменом информации. На определенных, вероятнее всего немасштабных, семейных праздниках становится возможным общение, затрагивающее человеческое потаенное. Именно такую, отчасти поспособствованную праздником, коммуникацию, которая есть путь к подлинному человеческому существованию, в ХХ веке впервые как проблему обозначил К. Ясперс [5, с. 1214].
Человеческое бытие - всегда «бытие с другими». Коммуникация дает возможность экзистенции, самой по себе не объективируемой, быть понятой другими. С другой стороны, «открываясь» другому, я лучше понимаю себя. В таком случае вполне возможно, что праздничное действо может способствовать высшему типу общения - экзистенциальной коммуникации, а праздничные отношения быть ее разновидностью. Следуя выводам К. Ясперса, выбираем аргументы, подтверждающие степень приближенности к истине: во-первых, институт праздника несет в себе свободу (например, свободу от будней или свободу для создания иных отношений), во-вторых, для того чтобы позитивная групповая эмоция, точнее, ее проживание состоялось, мероприятие необходимо тщательно готовить.
Конечно, принимая положение о праздничных отношениях как разновидности экзистенциальной коммуникации, необходимо учитывать, что под него попадают не все праздники: есть некоторые нюансы. Скорее всего, массовые праздники, масштабные по своему объему и задачам, не предполагают, «не выводят» на тот уровень, когда необходимо и возможно наблюдать все тонкости соприкосновения друг с другом, буквально «глаза в глаза», что составляет суть коммуникации экзистенций. Но если речь идет об отношениях внутри незначительной группы людей, которые пересекаются на «территории праздника» по крайне «локальному» поводу (будь то свадьба, рождение ребенка, творческая удача и т.п.), то мы вправе говорить, что такая событийная связь вполне соответствует правилам проживания «глубокого уровня “я”», перечисленных Ясперсом. Эмоции радости, как правило, оздоравливают, поэтому по силе они не менее мощны, нежели эмоции, проживаемые в состоянии страха и, чаще всего, губительные для человека.
Праздник дает возможность, таким образом, проживать иное общение и расширяет, таким образом, пространство реализации экзистенциальной коммуникации: та самая «маленькая радость», о которой говорилось несколько выше, вдруг становится некоторой «общей ситуацией», усиливающей понимание хрупкости бытия друг друга, обостряю-
щей потребность в сближении и взаимопонимании, в данном случае, сорадуясь.
Перейдем к еще одной особенности праздничных отношений - спасать или спасаться от одиночества. Связать одиночество и праздник нельзя -это своего рода попытка сочетать несочетаемое. Конечно, радоваться можно и в одиночестве, но, очевидно, такова природная специфика интересующей нас эмоции, что «на людях» она становится более полноценной, полнокровной, выпуклой, благодаря усилению из-за многократного наложения. Именно поэтому радостью и хочется поделиться. Действительно, как бы резонансно отражаясь теми, кому радость «доверяется», она становится значительнее своего состояния в «отправной» точке: особенно это заметно, если источником «цепочки ликования» служит только один человек. Но проблему одиночества можно рассмотреть и с другой стороны: ликование, счастье, проживаемое «кем-то», как бы вовлекает в свой круг тех, кто на данный момент страдает от чувства «одинокости». Скорее всего, в момент радостного со-бытия ощущения от ситуации «ненужности другим» благополучно снимутся проживанием доверенной со-причастности, своего рода «впущенности-приглашенности» в праздничную радость.
В случае политического празднества, природа которого, как выясняется, непременно предполагает массовое общение, «снятие одиночества», по сути, является стратегической задачей его организаторов: добиться состояния - «в унисон звучат сердца», потому что, добавлю, «роднятся» мысли.
Подтверждая сказанное, используем мнение Д.М. Генкина, который счел необходимым указать, что «любая празднующая общность становится ярким, праздничным зрелищем для остальной массы людей, вызывает у нее сходные эмоции и приобщает (выделено мной. - И.Л.) к празднику». И далее: «.. .На это обстоятельство организаторам праздника всегда нужно обращать внимание, учитывая, что оно таит в себе большие потенциальные воспитательные возможности» [1, с. 58]. Очевидно, по мнению автора, следуя своего рода «инструкции по плановому единению», профессиональные исполнители праздничного действа непременно «снимут» проблему одиночества у значительного большинства празднующих и попутно смогут решать поставленные перед ними идеологические задачи.
Еще одну, достаточно необычную способность праздника как механизма культуры, эффективно объединяющего людей, можно выделить на основании исследований Э. Канетти [4, с. 18-19]. По крайней мере, среди известных трудов по социальной философии и социологии подобная интерпретация поведения людей, в случае их большого скопления, кажется неожиданно оригинальной. В соответствии
с мнением Э. Канетти, праздник, особенно массовый, обладает еще одной уникальной способностью: он есть (оптимизируя суть в духе современности) территория прикосновений или территория обращенного страха прикосновения.
Э. Канетти пишет: «И только в массе человек может освободиться от страха перед прикосновением. Это единственная ситуация, где этот страх переходит в свою противоположность. .. .Кто отдал себя на волю массы, не боится ее прикосновений... Вероятно, этим объясняется, почему масса всегда старается стать как можно плотнее: она хочет максимально подавить свойственный индивидууму страх перед прикосновением. Чем сильнее люди сжаты, тем более они чувствуют, что не боятся друг друга (курсив мой. - И.Л.)» [4, с. 19].
Несомненно, что всякое праздничное действо содержит определенный набор ритуалов. В данном случае весьма любопытны комментарии Л.Г. Иони-на [3, с. 136-137] по поводу ритуализации советской жизни, основанные на классификации ритуалов
Э. Дюркгейма [2, с. 180-225] в сфере религиозной обрядности. В частности, по мнению Л.Г. Ионина, форму положительных ритуалов имели партийные собрания того времени или «коллективное поедание тел» диссидентов; многочисленные дары трудящихся, ставшие экспонатами Музея подарков Сталину, были не чем иным, как жертвоприношениями вождю-богу. И далее: к отрицательным ритуалам относился запрет пренебрежительного отношения к государственной символике. К типу комме-моративных обрядов принадлежали «ежегодные праздники, воспроизводящие славные страницы прошлого, например, День Победы»; регулярно проводимые военные маневры, «вызывающие в их участниках чувство особого подъема и оживления», были сутью ритуалов имитационных.
Этим же автором, как представляется, был честно выполнен анализ советского политического канона, поэтому воспользуемся его выкладками. По Л.Г Ионину [3, с. 168-169], советский политический канон, как всякий канон, являл собой совокупность незыблемых правил и норм, нарушить которые не позволено никому, и основывался на нескольких неколебимых принципах.
А именно:
Первый принцип - принцип целостности или принцип тотальности: «политическая система была единой и неизменной повсюду, вплоть до самых дальних ее уголков. .Политическая система воспроизводилась даже в ситуациях и обстоятельствах, которые, казалось бы, автоматически исключают саму возможность ее сохранения».
Второй принцип - принцип иерархии: «принятые решения на самом верху равномерно и равнообязательно распространялись по все системе (курсив мой. - И.Л.). Если можно так сказать, систе-
ма работала по гидравлическому принципу, то есть при нажиме на поршень давление должно равномерно передаваться по всей системе».
Третий принцип - принцип целенаправленности: «политическая система была ориентирована на будущее. В будущем лежало ее оправдание. ... Эта неукорененность в сегодня и вследствие этого как бы ирреальность самой системы доставляли большие неудобства ее вождям и устроителям, потому что трудно заставить людей жить как бы понарошку, то есть как бы завтра в сегодняшнем мире, или сегодня - в завтрашнем (курсив мой. - И.Л.)».
Мы сами - свидетели распада этого канона. Но, в данном случае, интересен второй принцип, реально затрагивающий феномен празднования. Вновь и вновь мы убеждаемся, что ни массовый, ни, тем более, национальный праздники не могут существовать вне политико-идеологического контроля.
Приблизим сказанное к нашему времени, когда наблюдается существенное изменение смысла ритуалов. Действительно, сфера, подлежащая ритуальной регуляции, теперь значительно институализируется. Реальность этой сферы отделяется от символов. Жизнь в ее непосредственной полноте как бы отстраняется от гражданской мифологии, которая, как предполагается, ее ведет и организует. Подобный процесс наблюдается буквально во всех развитых обществах, как капиталистических, так и бывших социалистических. Символы опустошаются, а их конкретно-жизненное содержание оказывается подмененным рационалистическими конструкциями.
Какие же процессы происходят в современной культуре, которая атомизирует и индивидуализирует личность, разрушая традиции стабильного общественного существования? Сама ситуация показывает, что основой символизации и ритуализации, без чего ни один, тем более массовый, праздник не обходится, становится идеология. Именно определенная идеологическая концепция заранее постулирует, что есть добро, а что - зло.
В таком случае человеческое взаимодействие в лучшем случае превращается во взаимные согласования, вырабатывающие общие оценки явлений и конструирование социального мира в целом. Более того, современное деритуализованное общество располагает лишь пустыми символами, «которые могут наполняться каким угодно содержанием», и «единственная забота при этом состоит в том, чтобы обеспечить единое для участников взаимодействие, для группы или для всего общества понимание и истолкование символов в их новом конвенциональном наполнении» [3, с. 147].
Вновь и вновь, анализируя предметы и явления, сопровождающие праздник и праздничное, мы говорим о строжайшем идеологическом контроле со стороны правящей элиты, о балансе «игрового»
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2012
211
и «неигрового» в нем. Нет сомнения, что именно институализация этого феномена раскрывает сложность его природы, сосредоточение на нем многих позиций общественной жизни. Праздник, являясь своего рода узлом множества сфер общества, подобно лакмусовой бумаге, выявляет, буквально обнажает их состояние: уровень образования, реализацию прав и свобод, уровень воспитания и интересов, состояние качества жизни и материальных запросов человека и т.д.
Сам праздник, с его «манкостью» в виде ожидаемых удовольствий, от возможности проживания свободы, как зона снятия определенных страхов и пр. вполне может исполнять роль заменителя спонтанного объединения людей. При этом сама процедура объединения должна быть продумана и тщательно выверена, соответственно, поведение «празднующей общности» - максимально контролируемым, а масса, включенная в праздничную ситуацию, должна всячески демонстрировать идеологическую верность. Отметим, что при грамотном подходе к организации празднования, заказчиками необходимо учитывается также факт его «пролонгированного» общественного воздействия.
Единственное, в чем можно быть абсолютно уверенным, в чем видится особенность природы праздничного явления, - это невозможность его абсолютного и окончательного подчинения властным структурам. В этой связи представляется правильным полагать, что, в отличие от других феноменов жизни человека, всякий праздник (подчеркнем, всякий), а особенно массовый, имеет некую «область недостижимости», «непрепарируемости». Эта область совершенно закрыта для научного анализа, подобно человеческой экзистенции, и подобно человеческой экзистенции она необъективируема.
Становится очевидным, что возврат к указанной теме неизбежен, и мы будем на нее «натыкаться» до тех пор, пока однозначно либо примем «непостижимость» праздника как нечто особенное, действительно существующее и врожденное, либо, со временем, наработаем такой уровень социальногуманитарного познания, который позволит и разработать методологию, и ответить на многие вопросы-тайны древнейшего типа человеческих отношений. В настоящее время, к сожалению, довольствуясь имеющимся багажом знаний, удается лишь четко обозначить область «незнания», что, в свою
очередь, можно считать первым шагом на пути посвящения в то, что от нас пока мудро сокрыто создателем.
Например, на сегодняшний день, мы можем утверждать, что праздник, открытый для диалога со многими другими явлениями и институтами культуры, как бы постоянно замкнут на себя, в нем все время работают механизмы внутреннего самоконтроля, диагностируются обратные связи с внешним окружением. Короче говоря, в самом празднике, как огромном организме, безостановочно происходят скрытые процессы, которые и дают эффект его неабсолютного подчинения. Только через систему «входов», в виде воспитания, образования, качества жизни, подготовку и фильтрацию обслуживающих кадров и пр., мы добиваемся более и менее предсказуемого его развития, возможности прогнозировать и влиять на «нужный» ход событий. Как только внимание к какой-либо сфере, сопровождающей праздник, «ослабевает», он чутко реагирует на «недосмотр», становясь неуправляемым, перерастая в нечто, на праздник не похожее. Как отличная агитационная площадка, массовый праздник может стать началом бунта или переворота, в истории тому немало примеров. Именно по этой причине массовые увеселения в «сложные» для государства годы просто-напросто запрещались. Но, с другой стороны, ни одно государство не рискнуло праздник как институт досуга вообще отменить. В этом видится его определенная сила: праздник категорически нельзя запретить или подделать, с ним возможно только договариваться.
Библиографический список
1. ГенкинД.М. Массовые праздники. - М.: Просвещение, 1975.
2. Дюркгейм Э. Элементарные формы религиозной жизни // Мистика. Религия. Наука. Классики мирового религиоведения. Антология / пер. с англ., нем., фр.; сост. и общ. ред. А.Н. Красникова. - М.: Канон+, 1998. (История философии в памятниках).
3. ИонинЛ.Г. Социология культуры. 2-е изд. - М.: Логос, 1998.
4. Канетти Э. Масса и власть / пер. с нем. и пре-дисл. Л. Ионина. - М.: АБ MARGINEM, 1997.
5. Ясперс К. Смысл и назначение истории / пер. с нем. 2-е изд. - М.: Республика, 1994. (Мыслители ХХ в.).
