CC BY
20Корейская война 1950-1953 годов − один из самых кровопролитных вооруженных конфликтов второй половины ХХ века. Ее фронт дважды за год прокатился по территории Северной Кореи: сначала на юг, затем на север к китайской границе, а потом − обратно до 38 параллели. Стоившая миллионов жертв гражданского населения, война привела к появлению тысяч детей-сирот этой войны. Министр культуры и пропаганды КНДР Чо Чон Сук эмоционально обратился к социалистическим странам с просьбой оказать помощь этим детям: «Война продолжается. И каждый ее день − это новые тысячи убитых детей. Матери-кореянки взглядом полным страдания и боли смотрят на своих маленьких мучеников. Погибли уже тысячи, тысячи детей. И пока нашу землю топчут чужие интервенты, над всеми нашими детьми нависла страшная угроза уничтожения. … Пусть всюду дойдет и отразится громким эхом призыв корейских матерей: «Спасите наших детей, положите конец вторжению интервентов…» [1].
Руководство социалистических стран согласилось принять у себя сирот войны. Первоначально в каждую страну, среди которых была и Польша, прибыло по 100-200 детей. После окончания войны летом 1953 года еще 1270 детей-сирот прибыли в Польшу и были размещены Нижней Силезии, обретенной Польшей после Второй мировой войны, в детском доме городка Плаковицы. О пребывании детей остались воспоминания поляков − учителей, воспитателей, административного и обслуживающего персонала, которые работали с ними. На эту тему имеются публикации воспоминаний [2, 3], а также исследования, как общего характера [4], так и касающиеся отдельных аспектов [5].
Общение или наблюдение поляков за корейскими детьми произвели на первых неизгладимое впечатление. Они столкнулись с другой цивилизацией, а тем самым, иными системой ценностей и моделями поведения и отношений. Это относится, в частности, к внешнему виду и состоянию здоровья детей, привычкам в быту и обычаям. Данный текст опирается на публикацию воспоминаний поляков в журнале «Карта» журналистки И. Крысоватой [2].
Для европейцев-поляков прибывшие корейские дети были первоначально трудноотличимыми. «Первое впечатление – одинаковые лица, одинаковые прически, все в серо-белой одежде из тика, как бы недостиранной», – вспоминала воспитательница Мария Клецка. Ей вторит другая воспитательница Анна Кощелек: «У них всех были одинаковые челки, черные раскосые глаза, поэтому на первый взгляд были одинаковые. Но потом каждый был отличным от другого – и красивые, и некрасивые». «Я учила на память все фамилии и имена. Сделала себе список и учила так, как стишок», – добавляла она.
«И это было самое трудное – различить детей», – вспоминал воспитатель, один из руководителей детского дома Здзислав Годкович. Иллюстрируя это, он приводил курьезный случай, произошедший с его воспитанниками: «Временами случалось, что они забирались к кому-то на участок, поскольку очень любили капусту. Кто-то их ловил и отводил. Но как только приводил, то отпускал и говорил нам: «Ваши дети были на капусте». «Да, прошу вас, а который?» Собрали, пусть покажет – кто. Прошел: «Не удастся, – говорит – не знаю». Для того, кто не встречался с ними ежедневно, они были неотличимы».
Тяжелым было состояние здоровья прибывших сирот. «Всю жизнь была медсестрой, но никогда до того и никогда после не видела людей настолько истощенных, настолько тяжело больных и несколькими болезнями сразу, как те дети», – вспоминала старшая медсестра центра Алиция Гургуль. Подробнее об этом сообщал учитель Ян Граек: «Дети приехали сюда больными. Вид был жалкий. У тех, кто болел микозом, были облучены головы, и все волосы у них выпали, были совершенно лысыми; потом головы смазывали перманганатом калия и они были фиолетовые. Много болело малярией, лежали в кроватях, накрытые двумя одеялами, но и так тряслись от холода, что человека охватывала жалость. Был август, жара, а им было так холодно».
Особенно поражало поляков зараженность детей паразитами: «Дети были вынуждены есть в Корее то, что найдут, и у них были солитеры, глисты и другие паразиты, неизвестные в Польше», – объяснял Ян Граек. Поражающие подробности заражения детей и способов лечения в Польше приводил педиатр профессор Збигнев Рутковски: «Главной проблемой было заражение паразитами, которых не было в Польше, например парагонимиаза… …Заражение паразитами было немногим более уровня 300 процентов. Это означало, что на одного ребенка приходилось, по крайней мере, три вида паразитов. Мы были вынуждены использовать самые удивительные методы лечения. Например, для внутреннего потребления давали бензин – ребенок мог проглотить дозу 10-20 куб. см. Это находится на грани возможности организма, грозит острым отравлением. Но в то время этот метод был разрешен из-за отсутствия других лекарств». «У многих из них были отчетливые следы после ожогов», – дорисовывал картину состояния здоровья сирот Юзеф Боровец.
При этом профессор Рутковски рассказывал о терпеливость маленьких пациентов: «Они были невероятно невосприимчивы к боли. Никогда не жаловались, что у них что-то болит. Вплоть до того, что могли упасть без сознания, например, с кресла стоматолога».
Вызывало удивление поляков и предпочтения корейских детей в питании. Технический работник центра Флорентина Кулиберда вспоминала: «Раз выпросили специальный заказ: капуста, мясо, без счета перца и сладкого перца и это все в сыром виде в бочку. Главный повар боялся, что отравятся, взял эту еду и отвез в санэпидстанцию. Там говорят, что сладкий перец и перец убили все бактерии, можно есть. С каким аппетитом они это ели! Мы немножечко попробовали, но не сумели проглотить, такое было жгущее. За сладкий перец отдали бы все». Она же добавляла: «На шоколад и мороженое вообще не были падки». Об особенностях питания корейских сирот высказался и профессор Рутковский: «Не знали, что такое масло или молоко. Подкармливали себя тем, что ходили в лес и ели разные коренья, червей».
Жительница Плаковиц, где находился центр, Кристина Виткевич, не скрывая удивления, рассказывала: «Однажды собирали в госхозе [польский вариант совхоза − И. К.] картошку. У них были разные сладости, у нас не было столько лакомств. Все эти сладости нам отдали. Позже смотрим: что они делают? Все бегают вокруг за мышью. Поймал ее и в костер. Мы смеялись, что отдают шоколадки, конфеты, а обычную полевку испекли. Ну и всякого рода травы, полынь горькую с солью, сладким перцем смешивали и: «Ааааа!! Папа, ааааааа, хороша!» »
Необычным полякам представлялись и бытовые привычки корейских сирот. Профессор Рутковский упомянул: «Дети, которые приехали в Плаковице, были взяты из очень тяжелых условий. Не знали, например, что надо спать на кровати – сначала забирались под кровать».
Одновременно в поведении корейских сирот поляки отмечали почитание вышестоящих. Это касалось как руководителя КНДР, что обусловливалось пропагандой, так и старших, с которыми они общались. «Если кто-то говорил «Ким Ир Сен», не мог в это время сидеть. Те, кто это слышали, даже дети, вставали по стойке смирно, буквально как в армии, поскольку для них это было больше, чем у нас для глубоко верующего человека – Бог», – вспоминал учитель Бенон Олексяк. Почитались детьми и работники центра. Директор-администратор Михал Кункевич вспоминал: «На меня смотрели с обожанием, поскольку я получил их награду. Дети, как проходили мимо, так аж оборачивались, смотрели – я награжден их большим орденом, должен быть великим человеком. Неоднократно у меня в школе были уроки… Специально надевал военный мундир с этой орденской планкой. Дисциплина, тишина, слышно как муха пролетит. Все внимательно смотрят. Все, что говорил, было святым».
О необычном случае взаимоотношений польского воспитателя и его корейских воспитанников рассказывал Юзеф Боровец: «Сразу же за железнодорожными путями у одного из жителей Плаковиц было поле. И он по весне работал на этом поле с сыном. А мои воспитанники любили поля, леса. Пошли туда. Это был странный человек, какой-то бес в него вселился, и он немилосердно выпорол кнутом моих мальчиков. Когда эти малыши, шмыгающие носами, посеченные кнутом, явились ко мне и когда я понял что случилось, пошел к этому мужику, чтобы сказать, что этого ему не прощу, ни в коем случае. Центр был тогда настолько богатым, что за возможный причиненный вред мы были в состоянии заплатить даже сверх того. Говорю ему: «Вы обидели моих воспитанников, высекли самых маленьких, поэтому я пришел, чтобы вы мне показали, в чем заключается нанесенный вред. Если он на самом деле есть, мы заплатим, но я никогда не позволю истязать моих воспитанников». Он что-то начал говорить, а его сынок: «Папа, не приветствует, что сделать? Что, не путаете вилы?» Схватили какие-то «орудия мира» и в мою сторону. И в тот момент кусты зашумели. Я пошел с охраной, о чем не знал. Как начали летать камни, эти вопят: «Господи убивают!» Я говорю: «Убьют. Запомните себе раз и навсегда, собачьи дети – убьют». С этого времени никто больше не дотронулся до моего воспитанника».
Практически полное отсутствие представления поляков о Корее вызывало искреннее удивление поляков. Непривычным для них был внешний вид, привычки и предпочтения корейских детей, а также крайне тяжелое состояние их здоровья, как следствие жесточайшей войны. При этом дети демонстрировали строгую дисциплину, готовность подчиняться, порядку как к самому собой разумеющемуся требованию, почитание и готовность защищать старшего, его авторитет. Представляется, что такие особенности являлись, прежде всего, следствием цивилизационных различий Европы и Востока. Поведение детей обусловливалось не только, а может и не столько воспитанием в духе коммунистической идеологии, которая вряд ли могла прочно укорениться менее чем за 10-летний срок существования новой власти. Эта идеология наложилась на значительно более прочную многовековую конфуцианскую традицию: почитание старшего и иерархичность отношений, дисциплина, готовность младшего жертвовать ради старшего, прежде всего, государства и его руководителя.
Список литературы
1. Trybuna Ludu. 1951. 31 maja.
2. Krysowata J. Sieroty koreańskie // Karta. Kwartalnik historyczny. 2004. Nr 42. С. 98-121.
3. Sołtysik Ł. Dzieci i młodzież północnokoreańska w Polsce w latach 1953-1954 w świetle wybranych dokumentów // Rocznik Jeleniogórski. 2009. Nr 41. С. 195-210.
4. Sołtysik Ł. Dzieci i młodzież północnokoreańska na Dolnym Śląsku i Mazowszu w latach 1951-1959 // Sobotka. 2010. Nr 1. С. 57-93.
5. Ким, И.К. Дети-сироты Корейской войны в Польше в 1950-х годах // Межкультурные взаимодействия в условиях глобализации: опыт России и Кореи. – СПб., 2012. – С. 288-305.
6. Ким, И.К. Организация переезда детей-сирот Корейской войны в Польшу в 1950-х годах // Туризм и культурное наследие: межвуз. сб. науч. тр., посвященный памяти Д. Е. Луконина. – Вып. 10. – Саратов, 2015. – С. 87-95.
References
1. Trybuna Ludu. 1951. 31 maja.
2. Krysowata J. Sieroty koreańskie // Karta. Kwartalnik historyczny. 2004. Nr 42. S. 98-121.
3. Sołtysik Ł. Dzieci i młodzież północnokoreańska w Polsce w latach 1953-1954 w świetle wybranych dokumentów // Rocznik Jeleniogórski. 2009. Nr 41. S. 195-210.
4. Sołtysik Ł. Dzieci i młodzież północnokoreańska na Dolnym Śląsku i Mazowszu w latach 1951-1959 // Sobotka. 2010. Nr 1. S. 57-93.
5. Kim, I.K. Deti-siroty Korejskoj vojny v Pol'she v 1950-h godah // Mezhkul'turnye vzaimodejstvija v uslovijah globalizacii: opyt Rossii i Korei. – SPb., 2012. – S. 288-305.
6. Kim, I.K. Organizacija pereezda detej-sirot Korejskoj vojny v Pol'shu v 1950-h godah // Turizm i kul'turnoe nasledie: mezhvuz. sb. nauch. tr., posvjashhennyj pamjati D. E. Lukonina. – Vyp. 10. – Saratov, 2015. – S. 87-95.
