CC BY
9
Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2022. № 2. С. 98-107 Moscow State University Bulletin. Series 9. Philology, 2022, no. 2, pp. 98-107
СИМВОЛИКА СВЕТА В ПОЭЗИИ В. ШАЛАМОВА Д.В. Кротова
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, Москва,
Россия, da-kro@yandex.ru
Аннотация: Образ света наделен в поэтическом мире В. Шаламова исключительной значимостью. Его прочтение весьма многообразно, но всегда характеризуется двумя важнейшими аспектами: во-первых, образы света у Шаламова глубоко символичны, во-вторых, они непременно связаны с моральным началом, с воплощением той или иной этической грани. Цель исследования — выявление и последовательное раскрытие важнейших аспектов трактовки образа-символа света у Шаламова, как соотносимых со сложившейся в истории культуры и литературы традицией, так и ярко новаторских, присущих именно художественному мышлению автора «Колымских тетрадей». С традиционным семантическим спектром в поэзии Шаламова соотносится интерпретация света как блага, как созидательного, витального начала. Световые образы связываются с идеей приятия жизни как целостности, ощущением высшего единства в бесконечном разнообразии явлений бытия (названный семантический спектр раскрывается на примере стихотворений из сборника «Сумка почтальона», а также в «Стихах в честь сосны», в таких текстах, как «Я сегодня очень рад...», «Восход солнца», «Индигирка» и др.). Более необычная трактовка образной сферы света — когда он оказывается бесполезен и бессилен, не дает ни тепла, ни блага («Вот солнце в лесной глухомани...»), а порой интерпретируется даже как предвестие беды («Луч»). Наконец, в ряде случаев у Шаламова мотив света непосредственно связан со злом («Я думаю все время об одном.», «У полотен Борисова» и др.). Осмысление света как зла является одним из новаторских и необычных художественных решений Шаламова. В статье подробно раскрываются различные формы трактовки света как зла, в том числе анализируются особенности истолкования автором «Колымских тетрадей» солярной символики в различных ее гранях в контексте традиций Серебряного века. К исследованию привлекаются не только опубликованные тексты, но и материалы архива В. Шаламова (РГАЛИ).
Ключевые слова: русская поэзия; Шаламов; образ света; моральные категории в литературе; солярная символика; метафора тепла
Для цитирования: Кротова Д.В. Символика света в поэзии В. Шаламова // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2022. № 2. С. 98-107.
SYMBOLISM OF LIGHT IN V. SHALAMOV'S POETRY
Daria Krotova
Lomonosov Moscow State University, Russia, Moscow, da-kro@yandex.ru
Abstract: The image of the light is endowed with exceptional significance in the poetic world of V. Shalamov. Two most important aspects characterize its interpretation: Shalamov's images of light are always deeply symbolic and they are certainly connected with the moral beginnings. The purpose of the article is to reveal and disclose the most important aspects of the interpretation of the image of light, both correlated with the tradition and brightly innovative. The treatment of light as a good and vital beginning in Shalamov's poetry is linked with the traditional semantic spectrum. Light images are associated with the idea of accepting life as wholeness, a feeling of higher unity of phenomena of being. The named semantic spectrum is revealed on the example of poems from the collection "Bag of a postman", as well as in "Poems in honor of pine", "I am very pleased today...", "Sunrise", "Indigirka", etc. A more unusual treatment of the sphere of light — when it is useless and powerless, does not give either warmth or good and sometimes interpreted even as a harbinger of trouble ("Ray"). Finally, in some cases motive of light is directly related to evil ("I think all the time about one thing...", "At the paintings of Borisov", etc.) An interpretation the light as an evil is one of Shalamov's innovative artistic decisions. The article discloses various forms of representation of light as evil, including the analysis of the solar symbolics in its multiform facets in the context of traditions of the Silver Age. The analysis involves the materials of Shalamov's archive (Russian State Archive of Literature and Arts).
Key words: Russian poetry; Shalamov; image of light; moral categories in literature; solar symbolism; metaphor of warmth
For citation: Krotova D. (2022) Symbolism of light in V. Shalamov's poetry. Vestnik Moskovskogo Universiteta. Seriya 9. Philology, 2, pp. 98-107.
В лирике Шаламова образы света играют исключительно значимую роль. Они встречаются и в каждом из шаламовских поэтических сборников, и в стихотворениях, не входящих в «Колымские тетради». Мотив света можно считать достаточно традиционным для русской поэзии, но Шаламов во многих случаях предлагает собственную, ярко индивидуальную его трактовку. Спектр его прочтений у Ша-ламова весьма многообразен, но всегда характеризуется двумя важнейшими аспектами: во-первых, образы света в стихотворениях Шаламова глубоко символичны, во-вторых, они непременно связаны с моральным началом, с воплощением той или иной этической грани.
Моральная окрашенность образов света у Шаламова может быть полярно противоположной: свет порой выступает носителем идеи добра (что в целом традиционно для мирового искусства и литера-
туры), но в то же время может ассоциироваться с темным, злым началом. Свет как зло — это необычная трактовка темы света в русской поэзии. В комментариях к своему стихотворению «Я думаю все время об одном...» (1963) Шаламов отмечал: «В.Л. Андреев хвалил изображение света как зла — новинку в русской лирике» [Шаламов, 2013b: 489]. Трактовку Шаламовым образов света как воплощения злого начала действительно можно признать новаторской, и такая интерпретация характерна далеко не только для одного названного стихотворения. Мы обнаруживаем разные грани подобного прочтения в целом ряде стихотворений Шаламова и утверждаем, что мотив «свет как зло» является новаторским поворотом в решении этой темы, осуществленным в шаламовской поэзии.
Целесообразно начать рассмотрение с более привычных моральных коннотаций образа света у Шаламова: свет как добро, благо. Если обратиться к мотивам света в русской классической поэзии или в лирике Серебряного века, то можно обнаружить, что они по большей части связаны именно с положительным спектром смыслов. Мотив света обычно встроен в позитивный образный ряд (даже если общий тон стихотворения не лишен элегически-печальных нот, например, «Мне грустно и легко; печаль моя светла.» [Пушкин, 1981: 149]). Свет зачастую ассоциируется с благом жизни, с темами любви, вдохновения и творчества. Именно такие ассоциации зачастую обретает этот образ в поэзии XIX столетия. В лирике допушкинского периода мотив света также играет весомую роль, не случайно А.А. Харлушина даже называет свет «первометафорой» русской литературы XVIII в., «неотъемлемым атрибутом поэтики просветителей» [Харлушина, 2016: 15].
Позитивный семантический спектр образа света получил всестороннее воплощение в русской поэзии Серебряного века и последующих десятилетий. Символика света зачастую соотносится с высшими началами мироздания, которые понимаются в христианском ключе (как, например, в стихотворениях «Свет» З. Гиппиус, «А Смоленская нынче именинница.» А. Ахматовой, «Август» Б. Пастернака), в том числе ассоциируются с вечно-женственными основами бытия («Стихи о Прекрасной Даме» А. Блока, «Золото в лазури» и Четвертая симфония А. Белого). Нередко этот образ связывается и с представлением о безграничной силе любви, искусства и красоты (напр., у К. Бальмонта, у Ф. Сологуба в цикле «Звезда Маир»). Подобное понимание идеи света глубоко укоренено в фольклорных и религиозных представлениях. Так, А.Н. Афанасьев размышлял о сущностном родстве в народном сознании категорий света и блага: «... по древнейшему убеждению, святой <...> есть светлый, белый; ибо самая стихия света есть божество, не терпящее 100
ничего темного, нечистого, в позднейшем смысле — греховного. Понятие светлого, благого божества и святости неразлучны, и последнее — прямой вывод из первого» [Афанасьев, 2008: 69]. В Библии свет связан с божественным началом: «Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (1 Ин 1:5).
У Шаламова целый ряд стихотворений соответствует спектру традиционных коннотаций, связанных с пониманием света как блага (но в большинстве случаев вне религиозного контекста, поскольку Шаламов не был верующим1). Именно такое видение отражено в ряде стихотворений из сборника «Сумка почтальона» («Утро», «Неосторожный юг...»), а также в «Стихах в честь сосны», в таких текстах, как «Я сегодня очень рад.», «Восход солнца», «Индигирка» и др. Во всех этих стихотворениях образ света ассоциируется с созидательными началами бытия, с идеей добра, спасения, жизни. Подобный комплекс смыслов находит отражение в неразрывной связи темы света с метафорой тепла. «Утро», «Неосторожный юг...», «Индигирка» — это «летние» стихотворения, в которых органичное сплетение названных мотивов воплощает идею красоты мира, надежды на спасение. Во всех этих стихотворениях отражается характерная (хотя и не вполне ожидаемая читателем, ориентированным прежде всего на «Колымские рассказы») грань художественного сознания Шаламова: приятие жизни в ее целостности, понимание существования как блага, ощущение высшего единства в бесконечном разнообразии явлений бытия, и прежде всего бытия природы.
Образы тепла и света ассоциируются в первую очередь с контекстом летних образов, но у Шаламова встречаются и «зимние» стихотворения, претворяющие означенные смыслы. Например, «Я сегодня очень рад.» — «зимний» текст, но здесь также находят отражение названные метафоры: «И растущий куст огня / Пышет жаром на меня» [Шаламов, 2013Ь: 345]. Это стихотворение о счастье спасения, о возвращении к жизни, здесь передано благодатное чувство прилива творческих сил. Переживание полноты бытия пронизывает все стихотворение, но в особенности обращает на себя внимание финальное трехстишие, где появляется образ «звездного краешка небес». Звездное небо — это широко понимаемый символ добра и надежды, и в то же время здесь можно усмотреть аллюзию на знаменитую кантовскую метафору, ассоциируемую с неизменными высшими началами бытия.
В некоторых стихотворениях образы тепла и света обретают сугубо личный оттенок. Так, в «Стихах в честь сосны» лесное дере-
1 См. подробнее об отношении В. Шаламова к религии: [Кротова, 2011].
во спасает лирического героя от «смертного зимнего бреда» своим «зеленым мягким светом», «теплотой» «хвойного листа» [Шаламов, 2013Ь: 284-287]; сосна, как отмечает В. Гончарова, «предстает в стихотворении <...> в образе дамы рыцаря» [Гончарова, 2009: 80]. Характерное для Шаламова соединение образа света с темой любви представлено и в стихотворении «Утро» — одном из лучших и самых радостных любовных стихотворений Шаламова. Возлюбленная предстает перед лирическим героем, «лучась» и окутывая пространство «своим блаженным светом» [Шаламов, 2013Ь: 98].
В приведенных стихотворениях раскрываются яркие и индивидуальные, но в целом не выходящие за рамки сложившихся традиций интерпретации образа света. Более необычной выглядит трактовка этого мотива, например, в стихотворении «Вот солнце в лесной глухомани.». Солнечные лучи здесь становятся источником света («сыплют в тумане / С небес золотое пшено»), но их свет оказывается бесполезен и бессилен, он не дает ни тепла, ни радости («Рассыпаны эти крупинки, / И я их собрать не могу» [Шаламов, 2013Ь: 354]). Здесь свет не связан с образом зла как такового, но и блага он не дает.
Свет как тревожный знак, предвестие беды появляется в стихотворении «Луч»: здесь солнечный свет, «прорезав занавески», проникает в комнату, но это не ласковый и радостный луч, как в стихотворении «Утро», а предвещающий нечто недоброе — луч, который «в глаза мне брызжет кровью» [Шаламов, 2013Ь: 134]. Свет порой ассоциируется с болью, с испытанием, которое нужно преодолеть: «Свет — порожденье наших глаз, / Свет — это боль, / Свет — испытание для нас, / Для наших воль» [Шаламов, 2013Ь: 297].
Наконец, в ряде случаев у Шаламова образ света непосредственно связан со злом. «В окне вдруг стало чересчур светло - / Я догадался: совершилось зло» [Шаламов, 2013Ь: 397] (стихотворение «Я думаю все время об одном.», где речь идет о том, как «убили» дерево, тополь). Вполне объяснимы, на наш взгляд, причины такой трактовки образа света у Шаламова: на Колыме, в северных широтах, длительный полярный день (и полярная ночь, соответственно). Не заходящее за горизонт солнце, «двух зорь огневое сближенье, / Режущее глаза», «оранжевый небосвод» [Шаламов, 2013Ь: 99-100] — эта картина, наполненная светом, стала для Шаламова символом пережитой трагедии. Свет в сознании Шаламова неизбежно обретал ассоциации с лагерной жизнью, с нечеловеческими условиями, которые пришлось ему выдержать. Поэтому, как нам представляется, в его стихотворениях и возникает столь необычная для русской поэзии трактовка света как символа деструктивного начала.
Солнечный свет порой предстает у Шаламова уничтожающим, мертвенным. В стихотворении «Немилосердное светило.» солнце 102
сжигает все вокруг, убивает живую траву, скалы «лопаться готовы» от нестерпимого жара. Начавшийся было дождь только «едва обрызгал косогор», и солнце снова «выскочило» «плясать в дымящейся траве» [Шаламов, 2013b: 338]. «Пляска» солнца ассоциируется с образом, сквозным для мировой культуры, — «пляска смерти», губительный, убивающий танец. Размышляя о мотиве пляски смерти в литературе XIX — начала ХХ в., исследователь отмечает: «В русской культуре мотив танца смерти встречается в романтической литературе, в вокальном цикле М.П. Мусоргского "Песни и пляски смерти" (1875-1877) на стихи А.А. Голенищева-Кутузова, в лирическом цикле "Danses Macabres" (1903) К. Бальмонта, в цикле "Пляска смерти" (1910) В. Брюсова. На позднейшей волне интереса к пляске смерти этот мотив появляется в 1910-х годах и в творчестве А.А. Блока» [Леонавичус, 2015: 87]. На наш взгляд, Шаламов в стихотворении «Немилосердное светило» предлагает собственную интерпретацию этого классического мотива европейской и русской культуры.
«Что в угол загнано жарою, / Кому под солнцем жизни нет, / Что скрыто грязною корою, / Умылось, выползло на свет. ..»2 — такие строки читатель встречает в стихотворении «После дождя» [РГАЛИ. Ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 3], где образ благодатного, спасительного ливня противопоставлен мертвящему солнцу.
Солнечный свет у Шаламова связан с гибельным началом и в стихотворении «У полотен Борисова». Художник Александр Борисов — уроженец Вологды, отразивший в своих картинах впечатления от Арктики, где он неоднократно бывал в составе исследовательских экспедиций. Шаламов так осмыслил увиденное на его полотнах: «Нет места закату. Свет клином сошелся. / И солнце спускается в полынью. / Горящее море. Кипящее солнце. / Циклоп одноглазый, глядящий на юг» [Шаламов, 2020: 400]. Образ «кипящего солнца» концентрирует в себе мощь уничтожения. В рукописи этого стихотворения присутствует вариант четвертой строки: «Циклоп, перед смертью взглянувший на юг» [РГАЛИ. Ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 1]. Непосредственно явленный здесь образ смерти еще более подчеркивает гибельную энергию солнечного света. Свет в этом пейзаже ассоциируется со злом. Как видится, такая трактовка возникла у Шаламо-ва потому, что в художественном представлении самого поэта свет порой связан с сугубо негативными коннотациями. Автор «Колымских тетрадей», не принимая образного мира Борисова, уловил в его
2 В рукописи стихотворения [РГАЛИ. Ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 3] содержится вариант четвертой строки приводимой строфы: «Умылось и идет на свет». Именно этот вариант строки представлен в «Колымских тетрадях» («Дождя, как книги, слышен шелест.»).
полотнах те смысловые оттенки, которые были присущи его собственному поэтическому мышлению.
Названные аспекты шаламовской трактовки солярной символики представляют собой ярчайший контраст по отношению к наиболее частотным интерпретациям образа солнца в поэзии Серебряного века, с которой Шаламов органически связан и традиции которой продолжает в своем творчестве. Мотивы солнца и солнечного света как воплощения творящей энергии художника широко представлены в лирике К. Бальмонта (книги «Будем как солнце», «Только любовь», «Сонеты Солнца, Меда и Луны» и др.), солярные образы обладают несомненной значимостью в творчестве А. Белого («Золото в лазури»), Вяч. Иванова (цикл «Солнце-сердце» и др. из сборника «Cor Ardens»), они находят разноплановое воплощение на полонах М. Чюрлениса («Соната солнца»). В художественной культуре Серебряного века солярная символика зачастую связана с образами вдохновения, с созидательными началами бытия. Трактовка Шаламова в ряде случаев, как было доказано выше, резко противостоит традиции.
В некоторых шаламовских стихотворениях («Черский», «Огонь — кипрей! Огонь — заря!») солнечный свет — всего лишь «желтая мгла», это свет жесткий, недобрый и даже калечащий: «Голый лес насквозь просвечен / Светом цвета янтаря. / Искалечен, изувечен / Желтым солнцем января» [Шаламов, 2013b: 356]. Желтый солнечный свет ассоциируется с мучением («А я — как муха в янтаре, / В чудовищной смоле, / Навеки в этом январе, / В прозрачной желтой мгле» [Шаламов, 2013b: 359]). «Желтый» — часто злой, пугающий, предвещающий беду. Подобную семантику желтого цвета читатель встретит не только в поэзии Шаламова, но и в его прозе: так, в рассказе «Выходной день» священник Замятин выходит в бараке «из темноты на желтый свет коптилки-бензинки» [Шаламов, 2013a: 158] — и оказывается издевательски обманут блатарями. Шаламов в подобной трактовке семантики желтого цвета идет вслед за русской литературной традицией — как известно, этот цвет зачастую окрашен глубоко негативными коннотациями у Ф. Достоевского, А. Блока, А. Ганина и ряда других авторов.
В стихотворении «У светофора» [Шаламов, 2020: 177-178] урбанистическая метафора «мерцающего желтого света» выступает эмблемой тревоги и драматизма того исторического времени, которое выпало на долю художника. Свой «путь напряженный», начало дороги «удач и бед» Шаламов иносказательно соотносит в этом стихотворении именно с пульсирующим желтым сигналом светофора.
Символом злых, деструктивных начал может выступать и свет луны: в стихотворении «Приподнятый мильоном рук.» [Шаламов,
2013Ь: 101] появляется образ лунного «мертвого» света. Означенные смыслы оказываются актуализированы и в прозе Шаламова: как отмечают И.А. Макевнина и Н.Ю. Филимонова, «в "Колымских рассказах" частотный образ луны нередко ассоциируется со смертью; луна предвещает трагическое, непоправимое действо» [Макевнина, Филимонова, 2020: 597].
Кульминационным же воплощением образа света как зла в ша-ламовской поэзии становится страшный образ радиационного свечения, уничтожающего все живое. В стихотворении «Золотой, пурпурный и лиловый.» образ ядовитого света, порожденного атомным взрывом, становится символом мирового зла (ср. размышления о смертоносной угрозе ядерных экспериментов в «Атомной поэме» Шаламова). Мотив света преломился здесь в «слепой огонь пожара» [Шаламов, 2013Ь: 377]. Стихотворение насыщено многообразными цветовыми эпитетами — золотой, лиловый, синий, пурпурный... Как отмечает В.В. Есипов, Шаламову вообще было свойственно «необыкновенно острое восприятие ярких красок», связанное «с тем, что Шаламов основную часть жизни провел на Севере, где всегда преобладали холодные черно-белые тона» [Есипов, 2012: 289]. В названном стихотворении богатый световой и колористический спектр создает впечатление не красоты, а устрашающей, неестественно-яркой и гибельной картины, образ света обретает ассоциации с идеей всемирной угрозы. Характерно, что Шаламов переосмысливает здесь в трагическом ключе традиционные цвета русской иконописи: золотой, пурпурный, синий.
Итак, образ света в поэзии Шаламова предстает в разнообразных интерпретациях и всегда сопряжен с многомерной перспективой символических смыслов. Не случайно в понимании Е.В. Волковой одним из значимых свойств шаламовских текстов является их «амбивалентная символика» [Волкова, 1998: 6], а И.П. Сиротинская (размышляя о прозе Шаламова) обращала внимание на «глубокий подтекст, метафоричность, символы» [Сиротинская, 2013: 40].
Характерные черты трактовки темы света у Шаламова связаны с ее обязательным моральным наполнением, причем этическая двунаправленность в интерпретации образа света сохраняется на протяжении всего творческого пути поэта. Ярко выраженная семантическая двуплановость характеризует в художественном мире Шаламова именно образ света, в то время как некоторые другие центральные мотивы его поэзии — такие как снег и метель, стланик и лиственница, юг и тепло — при всем разнообразии и широте трактовок обладают более однозначной моральной окрашенностью и более определенно тяготеют к тому или иному смысловому полюсу. Символ света же парадоксальным образом фокусирует взаи-
моисключающие концептуальные сферы, в чем проявляется специфика шаламовского художественного подхода и его безусловное новаторство.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Афанасьев А.Н. Славянская мифология. М.; СПб., 2008.
2. Волкова Е.В. Трагический парадокс Варлама Шаламова. М., 1998.
3. Гончарова В.Н. Лингвокультурологический анализ стихотворения В. Шаламова «Стихи в честь сосны» // Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: Лингвистика. 2009. No 2. С. 78-81.
4. Есипов В.В. Шаламов. М., 2012.
5. Кротова Д.В. Поэтическое творчество В. Т. Шаламова // Шаламов В. Колымские тетради. М., 2011. С. 5-58.
6. Леонавичус А.В. Бал как пляска смерти у А. Блока и русских романтиков // Вестник РГГУ. Серия: История. Филология. Культурология. Востоковедение. 2015. №8. С. 85-99.
7. Макевнина И.А., Филимонова Н.Ю. Формально-семантические инварианты в поэзии и прозе Варлама Шаламова и Бориса Пастернака // Мир науки, культуры, образования. 2020. № 2 (81). С. 596-598.
8. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 2. М., 1981.
9. Сиротинская И.П. Мой друг Варлам Шаламов // Шаламов В. Собр. соч. Т. 1-7. Т. 7. М., 2013. С. 9-40.
10. Харлушина А.А. Свет как «первометафора» русской литературы XVIII века // Актуальные проблемы филологии: материалы II Междунар. науч. конф. (г. Краснодар, февраль 2016 г.) Краснодар, 2016. С. 13-15.
11. Шаламов В.Т. После дождя // РГАЛИ. Ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 3.
12. Шаламов В.Т. Собр. соч. Т. 1-7. Т. 1. М., 2013а.
13. Шаламов В.Т. Собр. соч. Т. 1-7. Т. 3. М., 2013b.
14. Шаламов В.Т. Стихотворения и поэмы: В 2 т. Т. 2. СПб., 2020.
15. Шаламов В.Т. У полотен Борисова // РГАЛИ. Ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 1.
REFERENCES
1. Afanas'ev A.N. Slavyanskaya mifologiya [Slavic mythology]. Moscow, Eksmo Publ.; Saint Petersburg, Midgard Publ., 2008. 1518 p. (In Russ.)
2. Volkova E.V. Tragicheskiiparadoks Varlama Shalamova [Varlam Shalamov's tragic paradox]. Moscow, Respublica Publ., 1998. 176 p. (In Russ.)
3. Goncharova V.N. Lingvokul'turologicheskii analiz stikhotvoreniya V. Shalamova "Stikhi v chest' sosny" [Linguaculturological analysis of the poem "Verses in honor the pine-tree" by V. Shalamov]. Vestnik Yuzhno-Ural'skogogosudarstvennogo univer-siteta. Seriya: Lingvistika, 2009, No 2, pp. 78-81. (In Russ.)
4. Esipov V.V. Shalamov [Shalamov]. Moscow, Molodaya gvardiya Publ., 2012. 346 p. (In Russ.)
5. Krotova D.V. Poeticheskoe tvorchestvo V. T. Shalamova [Shalamov's poetic work]. Shalamov V. Kolymskie tetradi. Moscow, Eksmo Publ., 2011, pp. 5-58. (In Russ.)
6. Leonavichus A.V. Bal kak plyaska smerti u A. Bloka i russkikh romantikov [A ball as a dance of death by A. Blok and Russian romantics]. Vestnik RGGU. Seriya: Isto-riya. Filologiya. Kul'turologiya. Vostokovedenie, 2015, №8, pp. 85-99. (In Russ.)
7. Makevnina I.A., Filimonova N.Yu. Formal'no-semanticheskie invarianty v poezii i proze Varlama Shalamova i Borisa Pasternaka [Formal and semantic invariants in
poetry and prose of Varlam Shalamov and Boris Pasternak]. Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya, 2020, № 2 (81), pp. 596-598. (In Russ.)
8. Pushkin A.S. Sobr. soch. [Collected works]: In 10 vols. Vol. 2. Moscow, Pravda Publ., 1981, 415 p. (In Russ.)
9. Sirotinskaya I.P. Moi drug Varlam Shalamov [My friend Varlam Shalamov]. Shalamov К Sobr. soch. Vol. 1-7. Vol. 7. Moscow, Knigovek Publ., 2013, pp. 9-40. (In Russ.)
10. Kharlushina A.A. Svet kak «pervometafora» russkoi literatury XVIII veka [Light as a «prime-metaphor» of Russian literature of the 18th century]. Aktual'nye problemy filologii: materialy II Mezhdunar. nauch. konf. (Krasnodar, fevr. 2016). Krasnodar, Novatsiya Publ., 2016, pp. 13-15. (In Russ.)
11. Shalamov V.T. Posle dozhdya [After the rain]. Russian State Archive of Literature and Arts. F. 2596, inv. 3, un. 3. (In Russ.)
12. Shalamov V.T. Sobr. soch. [Collected works]. Vol. 1-7. Vol. 1. Moscow, Knigovek Publ., 2013a. (In Russ.)
13. Shalamov V.T. Sobr. soch. [Collected works]. Vol. 1-7. Vol. 3. Moscow, Knigovek Publ., 2013b. (In Russ.)
14. Shalamov V.T. Stikhotvoreniya i poemy [Poems]. In 2 vols. Vol. 2. Saint Petersburg, Izdatelstvo Pushkinskogo Doma, Vita Nova Publ., 2020. 640 p. (In Russ.)
15. Shalamov V.T. U poloten Borisova [At the paintings of Borisov]. Russian State Archive of Literature and Arts. F. 2596, inv. 3, un. 1. (In Russ.)
Поступила в редакцию 22.03.2021 Принята к публикации 15.02.2022 Отредактирована 20.03.2022
Received 22.03.2021 Accepted 15.02.2022 Revised 20.03.2022
ОБ АВТОРЕ
Кротова Дарья Владимировна — кандидат филологических наук, доцент кафедры истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, da-kro@ yandex.ru
ABOUT THE AUTHOR
Daria Krotova — PhD, Associate Professor, Department of Modern Russian Literature and Contemporary Literary Process, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University, da-kro@yandex.ru
