CC BY
512
СИМВОЛИКА ОБРАЗА ДОМА В РОМАНЕ М.А. БУЛГАКОВА «БЕЛАЯ ГВАРДИЯ»
Н.С. ПОЯРКОВА
Кафедра русской литературы XX века Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова Ленинские (Воробьевы) горы, 119992 Москва, Россия
В статье на материале романа М.А. Булгакова «Белая гвардия» рассматривается образ дома на символико-философском уровне в соотнесении с основными понятиями и категориями христианского миросозерцания.
Традиционно в русской литературе архитипический образ дома понимался как универсальная модель бытия, пространство, в котором протекает не только материальная, но и духовная жизнь человека. Взаимодействие и гармоничное соединение временного и вечного, материи и духа - важнейшее положение концепции мира М. Булгакова. Это положение вступает в трагическое противоречие в жизни и творчестве автора с культурой русского общества начала XX в., во многом определяемой революцией 1917 г. Октябрьская революция, это понимали современники писателя, - явление не только социально-политическое, но «прежде всего феномен духовного и религиозного порядка» [Бердяев, 1994, с. 6]. Этот «феномен» определил господство в культуре и искусстве того времени двух органически связанных друг с другом тем: сохранение духовнонравственных ценностей и традиций человеческого бытия в условиях «революционной вьюги» и «духовное пепелище», к которому в конце концов привели события революции 1917 г. и гражданской войны. Обе темы сыграли концептуальную роль в творчестве М. Булгакова, особенно в его «триптихе о революции» [1], и нашли свое воплощение в образе дома.
В произведениях писателя можно выделить две основные модели дома: дом-«приют» («хорошая квартира») и «мертвый» дом («нехорошая квартира») [2]. Категория «хорошая квартира» соотносится в «триптихе о революции» с православной традицией понимания дома - в его духовно-нравственном значении: «...это место, где в основном разворачивается и телесная, и душевная, и духовная жизнь семьи» [Ничипоров, с. 117]. Такое определение предполагает существование дома в нескольких ипостасях. Исследователь А.А. Кораблев выделяет три традиционных для русской литературы значения дома, так или иначе находящие выражение в произведениях М. Булгакова: бытовое («житейское»), бытийное («жизненное») и «духовное» [Кораблев]. При этом «хорошая квартира» в бытовом значении - это вещный мир, конкретное жилище, «материальная
устроенность человека в жизни» [там же, с. 24]. Под бытийной ипостасью понимается «место и самоопределение человека в мире, его мировосприятие» [там же]. Иными словами, это совокупность культурных, морально-этических, нравственных, общечеловеческих, национальных и личностных ценностей, традиций и взглядов, сопровождающих земное существование человека. И, наконец, дом в «духовном» значении - это идеальный вневременной образ, носителем которого в православной культуре является Христос. Модель дома-«приюта» в чистом, идеализированном виде как гармоничное соединение всех трех ипостасей встречается в «триптихе о революции» лишь раз (флигель Марьи Петровны Щегловой в романе «Белая гвардия»). В целом же, в произведениях М. Булгакова наблюдается тенденция к разрушению «хорошей квартиры», утрате идиллического начала [3] под влиянием исторических событий. В этом смысле своеобразными полюсами в картине мира писателя являются дом Турбиных как наиболее полное воплощение «хорошей квартиры» («Белая гвардия») и герои-творцы как носители уже разрушенного дома-«приюта», сохранившегося только в бытийном и, до определенного момента, в «духовном» значении («Записки покойника», «Мастер и Маргарита»).
«Хорошая квартира», предполагающая материальное воплощение, имеет в произведениях М. Булгакова свою символику, элементы которой продолжают традиции русской литературы и православной культуры. «Дом имеет свое пространство и свой объем, свой запах, свое лицо, свои голоса. Всякий дом имеет типичные и в культуре множество раз отрефлектированные и опоэтизированные атрибуции» [Ничипоров, с. 118]. Эти размышления о. Бориса Ничипорова, священника-психолога, в полной мере можно соотнести с образом Дома в «Белой гвардии». Каждая деталь здесь несет определенную идею и становится составной частью дома-«приюта» в его идеализированной, вневременной, метафизической [4] ипостаси.
Символом вневременной природы Дома служит в романе вертикальное строение квартиры Турбиных, которая расположена в двух этажах: «Дом накрыло шапкой белого генерала, и в нижнем этаже (на улицу - первый, во двор под верандой Турбиных - подвальный) засветился слабенькими желтенькими огнями инженер и трус, буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович, а в верхнем - сильно и весело загорелись турбинские окна» [Булгаков, 1996. Т. 1, с. 442]. По мнению Е. Яблокова, вертикальное строение дома указывает на «вознесенность» помещения над историческим временем - в противоположность помещениям, распространяющимся по горизонтали - «оси истории». Это подтверждается жанровыми особенностями «Белой гвардии», оказавшими влияние на хронотоп образа дома Турбиных. В жанровом отношении первый роман М. Булгакова вмещает черты семейной идиллии, для которой характерна особая «цикличная ритмичность времени» [5]. «Единство места жизни поколений ослабляет и смягчает все временные грани между индивидуальными жизнями и между различными фазами одной и той же жизни. Единство места сближает и сливает колыбель и могилу, детство и старость, жизнь различных поколений» [Бахтин, с. 374]. «Цикличная ритмичность времени» делает возможным особое восприятие членами рода, семьи материального мира, окружающего их, как вечного. Не случайно уже в первом описании квартиры Турбиных часто повторяется слово «бессмертие»: «...часы <...> совершенно бес-
смертны, бессмертен и Саардамский Плотник, и голландский изразец, как мудрая скала, в самое тяжкое время живительный и жаркий» [Булгаков, 1996. Т. 1, с. 440]. Даже «мерзавец» Тальберг осознает бессмертие Дома: «Даже Тальбергу, которому не были свойственны никакие сентиментальные чувства, запомнились в этот миг и черные аккорды, и истрепанные страницы «Фауста». <...> Все же, когда Турбиных и Тальберга не будет на свете, опять зазвучат клавиши <...>, потому что «Фауст», как и «Саардамский Плотник»,- совершенно бессмертен» [Булгаков, 1996. Т. 1, 459].
Заметим, эпитеты «бессмертный», «вечный» М. Булгаков относит либо к вещам, дорогим человеку как память о прошлых поколениях, либо к произведениям искусства, имеющим определенное духовное содержание. Таким образом, основанием Дома служат родовая память и культурные ценности. Первое связывает между собой членов одной семьи, одного рода; второе объединяет людей разных семей и поколений в некое духовное единство. В булгаковском «триптихе о революции» духовное единство и нравственные начала постепенно вытесняют единство рода и начала идиллические, так как последние, начав разрушаться еще в первой части «трилогии», в следующих частях исчезают вовсе. «Циклическая ритмичность времени» прерывается вместе с распадом семьи в послереволюционном мире.
Одним из нравственных оснований дома-«приюта» является христианское представление о человеческом бытии как духовном восхождении и очищении. В «Белой гвардии» символом такого восхождения стало возвращение Турбиных в свою квартиру, частично расположенную на втором этаже. В православной культуре существует традиционное понимание духовного верха - чистоты и душевного низа - греха. Не случайно внизу, в подвале дома № 13, М. Булгаков помещает жилище Лисовичей: «Подвал - образ душевного низа или смирения. У A.C. Пушкина Скупой рыцарь спускался в подвал для того, чтобы услаждаться лицезрением богатств и пр.» [Ничипоров, с. 120]. В первой части «триптиха» образ подвала служит символом материального богатства: здесь Лисович, подобно Скупому рыцарю, осматривает и прячет свои сокровища.
Турбины же совершают восхождение, как в прямом, так и в духовно-нравственном смысле. «Ступени - это часто образ восхождения «наверх». <...> Лестница в духовно-психологическом залоге - это образ опосредования, постепенного восхождения на духовную гору. <...> Основание лествицы - страх Божий. Вершина - любовь» [там же, с. 119]. И первой ступенью для героев становится покаяние, которое «есть приближающееся к Богу неослабное прошение с исполненною сокрушения молитвою об оставлении прошедшего, и мольба о хранении будущего» [Пестов, 1996. Т. 2, с. 210]. В «Белой гвардии» звучит мотив осознания общей вины: «Все мы в крови повинны...», - говорит Елена, обращаясь с молитвой к Богородице. В связи с мотивом вины возникает евангельский мотив жертвенности во имя искушения грехов человеческих. Турбины, сделав выбор в пользу духовных ценностей дома-«приюта», выходят на перекрестки Города и несут труды покаяния. Символом испытаний, сопровождающих духовный выбор героев, служит в романе ситуация прохождения мимо воина - Мышлаевского, стоящего на пороге «хорошей квартиры».
Внутреннее пространство Дома, куда попадают герои, переступившие порог, прошедшие через испытания, ограничивают стены. «Стены - это образ ав-
тономии и известных ограничений. И именно стены несут на себе функции совокупного семейного эстетического чувства, родовой памяти, соответствие с той или иной духовной реальностью. Что на стенах, то и в душе» [Ничипоров, с. 118]. Такая многофункциональность этого образа проявляется и в романе. Предметы на стенах и возле них - фотографии родных, «лучшие на свете шкапы с книгами» - напоминают о главных ценностях дома Турбиных: родовой памяти и культурных традициях. С другой стороны, стены, а также окна с кремовыми шторами и запертые двери отграничивают пространство дома от внешнего мира. Мир охвачен войной, в мире вьюга - символ хаоса, бушующих противоположных сил, и не видно будущего. Всюду «...мрак, океан и вьюга», -именно на этих словах открыта книга И. Бунина «Человек из Сан-Франциско», которую читает Елена.
Но страшный мир с его бесовством не проникает в Дом и лишь иногда «глухими», «далекими» и «безобидными» ударами пушек напоминает о себе. Дом позволяет человеку забыть на время о «бессмысленном» внешнем мире, очиститься от его «грязи» и «крови». Не случайно каждый, пришедший в квартиру Турбиных, должен совершить омовение. В романе, насыщенном христианской символикой, эпизод посещения приходящими в «хорошую квартиру» ванны имеет прямое значение - очищение тела от грязи, а также приобретает дополнительную смысловую нагрузку - очищение духовное.
Уединение дарит жителям дома-«приюта» и ощущение покоя. Покой в православной культуре означает «действие сил, уравновешенных между собой и с внешними предметами действия» [Котельников, с. 4]. Состояние душевного равновесия, символом которого в первой части «триптиха» является снег, накрывший «шапкой белого генерала» турбинский дом, - это условие духовного восхождения героев. Итогом его должно быть достижение истинного, премир-ного покоя, наступающего после мгновения физической смерти и означающего ту область, «где мир соприкасается и сливается с Богом» [там же, с. 4]. Покой -очень важная характеристика дома-»приюта», не существующего без творческой устремленности человека к вневременному сверхприродному началу. Кроме того, уединение и покой помогают сохранить и пронести сквозь смуту, царящую за стенами «хорошей квартиры», все нематериальные ценности этого жилища, одна из которых - «свобода от рабства окружающей нас суеты мира» [Бердяев, 1990, с. 243].
Русские религиозные философы (И.А. Ильин, H.A. Бердяев, С.Н. Булгаков и др.) связывали свободу с существованием Бога и обнаружением в человеке духовного начала: «Лишь встреча в духе есть встреча в свободе. Лишь в духе и свободе встреча с Богом есть драматическое событие» [там же, с. 233]. Встреча с Богом «в духе и свободе», о которой говорит Н. Бердяев, становится возможной в пространстве дома-»приюта» и происходит во время молитвы Елены Турбиной: «Она лбом и щекой прижалась к полу, потом, всей душой вытягиваясь, стремилась к огоньку, не чувствуя уже жесткого пола под коленями. <...> Огонь стал дробиться, и один цепочный луч протянулся длинно, длинно к самым глазам Елены. Тут безумные ее глаза разглядели, что губы на лике, окаймленном золотой косынкой, расклеились. А глаза стали такие невиданные, что страх и пьяная радость разорвали ей сердце, она сникла к полу и больше не поднималась» [Булгаков, 1996. Т. 1, с. 669]. Следствием молитвы «вытянувшейся душой» Елены
стала земная жизнь Алексея и духовная - всей семьи. Дом обладает животворящей силой, одаривая человека покоем, смирением, смертной памятью - всем тем, без чего невозможно обретение духовной вертикали.
М. Булгаков, следуя традиционной символике, соотносит жизнь и смерть жилища со светом и его отсутствием: «О, только тот, кто сам был побежден, знает, как выглядит это слово! Оно похоже на вечер в доме, в котором испортилось электрическое освещение. Оно похоже на комнату, в которой по обоям ползет зеленая плесень, полная болезненной жизни... Словом, оно похоже на смерть» [там же, с. 492]. Огни дома Турбиных, наполненного светом «сильным», «веселым», «живым», противопоставлены в романе беспросветной вьюге, тьме разрушения и хаоса.
Свет в «хорошей квартире» яркий, но не режущий глаза: лампа у Турбиных накрыта красным капором или зеленым абажуром. Такое освещение создает теплую, уютную атмосферу в Доме. Б. Ничипоров определяет духовно-психологическое содержание категории «уют» как «гармонию и структурирование души (все вещи на своих местах). Кроме того, уют связывается с чувством покоя. Уютно - значит спокойно. Уютно - значит еще любовно и заботливо. <...> В каком-то смысле уют - это и есть дом» [Ничипоров, с. 122]. Благоприятное влияние атмосферы турбинского Дома на человеческую душу иллюстрирует история Лариосика, который «здесь, у Елены Васильевны, оживает душой, потому что это совершенно исключительный человек, Елена Васильевна, и в квартире у них тепло и уютно...» [Булгаков, 1996. Т. 1, с. 618].
Образ уютного дома М. Булгаков создает с помощью традиционных для русской литературы деталей-предметов: кремовые шторы, рояль, белая крахмальная скатерть, лампа под абажуром. Особое место в этом ряду занимает самовар, который в русской культуре считается символом единения людей и, одновременно, их открытости миру, гостеприимства. Необходимо заметить, что для обитателей Дома все эти вещи перестают быть просто неодушевленными предметами. Наполняясь метафизическим содержанием, они начинают играть особую роль в жизни семьи, становясь ее частью, «переживая» горе и радости вместе с обитателями «хорошей квартиры». Изразцовая печка, словно мама, «греет и растит» детей, «беседует» с Турбиными: «Самовар, молчавший до сих пор, неожиданно запел, и угольки, подернутые серым пеплом, вывалились на поднос. Братья невольно посмотрели на печку. Ответ - вот он. Пожалуйста: “Союзники - сволочи”» [там же, с. 448]. Часы реагируют на каждое событие в Доме. Бежит Таль-берг - и «давятся презрительно часы: тонк-танк...». В семье радость - и «Огни ярче. Черные часы забили, затикали, пошли ходуном» [там же, с. 454].
Важно, что после революции все перечисленные внешние детали дома, лишившись своего специфического наполнения, стали считаться признаком мещанства, а из большевистского лексикона было исключено само понятие «уют» [6].
В «Белой гвардии» уют еще существует, Дом еще жив, хотя уже начинается его разрушение. Роман наполнен апокалипсическими мотивами и «предсказаниями»: «Упадут стены, улетит встревоженный сокол с белой рукавицы, потухнет огонь в бронзовой лампе, а «Капитанскую дочку» сожгут в печи. Мать сказала детям:
- Живите.
А им придется мучиться и умирать» [Булгаков, 1996. Т. 1, с. 441]. Появляется и символическое обозначение скорой гибели дома Турбиных, связанное с мотивом бегущих «крыс». Бежит из «хорошей квартиры» «крысьей побежкой» Тальберг, в образе которого автор намеренно подчеркивает преобладание серого мышиного цвета: серая гетманская форма, серая книжонка, серый бронепоезд, увозящий из Города мужа Елены и штаб гетмана.
Видимое, явное разрушение «хорошей квартиры» начинается с бытовой ее ипостаси, или с «исторического» дома. «Исторический» дом - это место земного, физического существования человека, поэтому для него характерна тщательная фиксация времени, в отличие от бытийной и духовной ипостаси, где время «поглощается» вечностью. В квартире Турбиных функции хронометра выполняют часы и печка. Звук часов слышен на протяжении всего романа. Своим боем они отмечают каждый час в жизни семьи. Изразцовая печка служит своеобразной летописью, в которую заносятся записи о наиболее важных моментах турбине кой жизни.
Наиболее яркий пример модели «исторического» дома в «Белой гвардии» -квартира Юлии Рейсс, «очень странный и тихий домик», в который попадает раненый Алексей Турбин. Жилище Юлии полностью исторично, лишено духовной ипостаси. На это указывает даже его строение: квартира как бы растянута в длину, по горизонтали - «оси истории» и практически не распространяется по вертикали: «Потолки такие низкие, что, если бы рослый человек стал бы на цыпочки, он достал бы до них рукой» [там же, с. 610]. В доме существует лишь прошлое и настоящее, категория же будущего отсутствует. Предметы квартиры -двубортный сюртук в раме на стене, золотой эполет («Боже, какая старина!») -являются знаками прошлого. Звуки пушечных выстрелов заставляют вспомнить о настоящем, пугают и напоминают о скорой гибели: «Был мир, и вот мир убит. Не возвратятся годы. <...> Что за странный домик? <...> Мира нет... Стреляют там...» [там же]. Стены даруют временное спасение, но не дают полной защиты от внешнего мира: «Она молча указала на низенькое оконце, завешенное шторой с помпонами. Тогда он ясно услышал далеко и ясно хлопушки выстрелов» [там же].
«Исторический» дом, лишенный метафизического содержания, может быть легко разрушен. Причем первоначальным и важнейшим источником разрушения становятся даже не внешние события, а сами обитатели квартиры. Именно с этим связан нарастающий к концу романа мотив вины. Вина Турбиных в осквернении и постепенном уничтожении духовной ипостаси Дома. «Предельной формой» осквернения является употребление жителями «хорошей квартиры» идиоматических выражений нецензурной брани. Вина Турбиных и в том, что они лишают семью будущего. Никто из них, кроме Елены, не создал новой семьи. Союз же Тальберга и Елены, внешне «блестящий брак <...> с капорами, с духами, со шпорами» не имеет продолжения (брак «облегченный, без детей») и скоро распадается. Учитывая архаико-эпические элементы художественной системы «Белой гвардии» (семья Турбиных - воплощение коллективной одушевленности»), можно сказать, что отсутствие продолжения рода Турбиных, рассматриваемое в контексте христианской культуры, - первый признак глубокого духовного кризиса всего народа, всей эпохи. Г.И. Шиманский в своей книге «Христианская добродетель целомудрия и чистоты по учению святых Отцов
и подвижников Церкви», говоря о значении семьи в жизни народа, приводит высказывание западного апологета Лютардта: «Если брачная жизнь известного народа поколеблена, то мы знаем, что и остальные области нравственной жизни этого народа находятся в худом состоянии...» [Шиманский, с. 97].
Таким образом, уже в первой части «триптиха о революции» нарушается гармоничное сочетание элементов, составляющих в художественной системе М. Булгакова идеальный образ дома-«приюта». «Прорехи» в духовной оболочке «хорошей квартиры», а также губительное влияние смуты приводят к постепенному, но неизбежному разрушению жилища в его бытовом значении. В «Белой гвардии», действие которой относится ко времени непосредственного перелома в ходе истории, метафизический Дом, включающий нематериальные ипостаси - бытийную и духовную, еще существует. Существует и его земное воплощение - квартира Турбиных, хотя и предсказывается ее скорая гибель. В следующих частях «триптиха» духовно-нравственный идеал М. Булгакова, реализующийся в модели дома-«приюта», переходит в ирреальную сферу, не находя земного выражения, или искажается, утратив ряд свойств.
Важнейшим фактором, определяющим образ дома-«приюта» в романах 1930-х гг., является желание людей, представляющих, по словам Н. Бердяева, «русский культурный ренессанс начала XX в.», обрести творческий покой и защиту от послереволюционной России, стремящейся уничтожить духовно-нрав-ственные и культурные традиции «старого мира». Во второй и третьей частях «триптиха» М. Булгаков, противопоставляя дух как явление вневременное материалистическому, а значит конечному «новому миру», главными героями делает творцов - людей, сохраняющих, а главное продолжающих традиции «русского культурного ренессанса». Персонажи последних романов писатели Максудов и Мастер ищут место (или состояние), в котором они могли бы чувствовать себя свободными от влияния послереволюционной бездуховности и, одновременно, ощущать связь с уже не существующей материально Россией прошлого и теми ценностями, на которых было основано ее бытие.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Наименование «триптих о революции» по отношению к романам М.А. Булгакова «Белая гвардия», «Записки покойника» и «Мастер и Маргарита» использует Г.А. Лес-скис в книге «Триптих М.А. Булгакова о русской революции: «Белая гвардия», «Записки покойника», «Мастер и Маргарита»: Комментарии» (М., 1999).
2. В нашей работе мы берем за основу классификацию, приведенную Е.А. Яблоновым в его статье «Лицо времени за стеклом вечности: Историософия Михаила Булгакова» // Общественные науки и современность. - 1992. - № 3.
3. М.М. Бахтин в статье «Формы времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической поэтике» (см.: Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. - М., 1975) в качестве одного из главных признаков семейной идиллии называет «единство места, вековой прикрепленности жизни поколений к одному месту».
4. Синонимичными слову «метафизический» в данном контексте будут понятия «вечный», «нематериальный», «неприродный».
5. Термин М.М. Бахтина.
6. Мотив утраты категории «уют» как знак нарушения законов человеческого бытия часто появляется и в произведениях современников М. Булгакова. В этом смысле характерен эпизод романа Бориса Пильняка «Голый год», в котором революционер Архипов не может понять значения самого слова «уют» и не находит его толкования в своем словарике иностранных заимствований, вошедших в русский язык:
«Архипов поднял голову, взглянул в глаза Наталии Евграфовны, - были они прозрачны и покойны. Архипов поднес неумело руку Наталии Евграфовны к своим губам и поцеловал тихо.
- Ну, вот. А что не девушка, - человека надо бы.
- Это все холодно будет, неуютно, Архипов.
-Как? Неуютно? Не понимаю я этого слова»; «Архипов вошел, молча прошел к себе в комнату, - в словарике иностранных слов, вошедших в русский язык, составленном Гавкиным, - слово уют [выделено автором. - Н.П.] не было помещено» (Пильняк Б. Соч.: В 3-х т. Т. 1.- М., 1994, с. 144, 146).
ЛИТЕРАТУРА
1. Булгаков М.А. Избранные произведения: В 3-х т. Т. 1. - М.: «Наташа», «Литература», «Алгоритм», 1996.
2. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Собачье сердце. Роковые яйца: Роман. Повести. -М.: Известия, 1994.
3. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. - М.: Художественная литература, 1975.
4. Бердяев H.A. Философия творчества, культуры, искусства: В 2-х т. Т. 1. - М.: Искусство, 1994.
5. Бердяев H.A. Судьба России. - М.: Советский писатель, 1990.
6. Воздвиженский В. Путь Булгакова и его истолкование // Вопросы литературы. -1984.-№ 10, с. 203-213.
7. Золотусский И. Заметки о двух романах М. Булгакова // Проблема автора в художественной литературе: Сб. науч. трудов. - Ижевск, 1993.
8. Ильин И.А. О грядущей России: Избранные статьи. - М.: Воениздат, 1993.
9. Кораблев А.А. Время и вечность в пьесах М. Булгакова // М.А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени: Сб. статей. - М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988, с. 39-57.
10. Кораблев A.A. Мотив «дома» в творчестве М. Булгакова и традиции русской классической литературы // Классика и современность. - М.: Книжная палата, 1991.
11 .Котельников В.А. «Покой» в религиозно-философском и художественном контекстах // Русская литература. - 1994. - № 1, с. 3-42.
12. Лакшин В.Я. О Доме и Бездомье: Александр Блок и Михаил Булгаков // Литература в школе. - 1993. - № 3, с. 18-22.
13. Лесскис Г.А. Триптих М.А. Булгакова о русской революции: «Белая гвардия», «Записки покойника», «Мастер и Маргарита»: Комментарии. - М.: ОГИ, 1999.
14. Немцев В.И. Михаил Булгаков: Становление романиста. - Самара, 1991.
15. Ничипоров Б.В. Введение в христианскую психологию: Размышления священника-психолога. - М.: Школа-Пресс, 1994.
16. Пестов Н.Е, Современная практика православного благочестия: Опыт построения христианского миросозерцания. Кн. 2. - СПб.: Сатисъ, 1996.
17. Скобелев В.П. О функции архаико-эпического элемента в романной структуре «Белой гвардии»: Приватное «Я» и «коллективная одушевленность» // Возвращенные имена русской литературы: Аспекты поэтики, эстетики, философии: Межвузовский сборник научных работ. - Самара, 1994.
18. Турбин В. Катакомбы и перекрестки // Москва. - 1991. - № 5, с. 183-186.
19. Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. - М.: Книга, 1988.
20. Шиманский Г.И. Христианская добродетель целомудрия и чистоты по уче-нию святых Отцов и подвижников Церкви. - М.: Даниловский благовестник, 1997.
THE SYMBOLISM OF THE IMAGE OF «HOUSE» IN M.A. BULGAKOV’S NOVEL «THE WHITE ARMY»
N.S. POYARKOVA
Department of 20th Century Russian Literature M.V. Lomonosov Moscow State University Leninskie (Vorobyevy) gory, 119992 Moscow, Russia
In the present article the author studies the image of «house» in M.A. Bulgakov’s novel
«The White Army» on the symbolic-philosophical level involving the main notions and categories of Christian world view.
