CC BY
44
УДК 94 (57) «1861-1905»
М. К. Чуркин M. K. Churkin
СИБИРСКАЯ РЕГИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ В ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX -НАЧАЛА XX ВВ.
В статье рассматриваются проблемы формирования сибирской региональной идентичности в условиях аграрной колонизации Западной Сибири во второй половине XIX - начале XX вв., выявляются факторы и динамика данного феномена. Установлено, что «запуск» переселенческого процесса в пореформенной России сопровождался переменами в сознании крестьянства как главного субъекта аграрной колонизации. Выстраивание миграционной парадигмы происходило в тесной взаимосвязи крестьянской личности с окружающей средой. Именно в условиях взаимодействия мигрантов с природной и социальной средой, на всех стадиях переселенческого движения осуществлялся процесс выработки стратегий адаптивного поведения, определялась природа «коррозии» старой и механизмы формирования новой модели региональной идентичности.
Ключевые слова: региональная идентичность, адаптация, измененное сознание, кризис идентичности, миграционная мобильность, стратегии адаптивного поведения
Тема переселенческого движения в отечественной историографии долгие годы рефлексировалась сквозь призму социально-политических и экономических факторов. Признавая важность названных составляющих, определивших миграционную активность населения Европейской России во второй половине XIX - начале XX вв., приходится констатировать тот факт, что доминантное доверие исследователей вопроса исключительно статистическим данным либо тиражируемым утверждениям о нерешенности аграрного вопроса в центре страны, значительно сужают горизонт видения историком существа вопроса во всех его ракурсах.
При характеристике оформлявшейся в пореформенный период миграционной парадигмы невозможно игнорировать перемены, происходившие в сознании главного субъекта земледельческой колонизации восточных окраин империи - крестьянства.
В этой связи в качестве ключевого, определяющего содержание переселенческого процесса на всех его стадиях, может быть использовано понятие «идентичность», трактуемое Э. Эриксоном как субъективное ощущение тождества и целостности человека с окружающими объектами [1, с. 186]. При этом формирование идентичности - длительный и дискретный процесс, итогом которого становится адаптация индивида к среде и миру.
В процессе эскалации миграционных настроений в крестьянской среде Европейской России в пореформенный период складывались условия для формирования «измененного сознания», что само по себе являлось определяющим признаком кризиса идентичности.
SIBERIAN REGIONAL IDENTITY IN THE RESETTLEMENT PROCESS OF THE SECOND HALF OF XIX -EARLY XX CENTURIES
The article considers the problems of formation of the Siberian regional identity in the conditions of the agricultural colonization of Western Siberia in the second half of XIX -early XX centuries, reveals the factors and dynamics of this phenomenon. It is established that "run" of the resettlement process in post-reform Russia was accompanied by changes in consciousness of the peasantry as the main subject of agrarian colonization. The building of the migration paradigm occurred in close relationship of the peasant personality with the environment. The policy-making process of adaptive behavior was carried out and the mechanisms of "corrosion" of the old model of regional identity and the formation of new one ware determined in terms of the interaction of migrants with the natural and social environment at all stages of the migration movement.
Keywords: regional identity, adaptation, altered consciousness, identity crisis, migration mobility, strategies of adaptive behavior.
К числу источников, иллюстрирующих складывание «измененного сознания» вследствие ситуации неопределенности и кризиса, приводящего в конечном итоге к кризису идентичности, следует отнести многочисленные крестьянские прошения о переселении в различные губернии Сибири. Выборочный анализ ходатайств тамбовских, курских, воронежских, орловских крестьян о переселении в губернии Западной Сибири демонстрирует, что при формулировании основных причин, объясняющих крайнюю потребность в миграциях, наряду с указанием рациональных факторов - малоземелья, роста народонаселения в районе проживания - крестьяне часто использовали фразеологические обороты, выдававшие их эмоциональное состояние, как то: «тяжела наша жизнь и едва выносима от скудности во всем», «помощь необходима, в противном случае ожидает голодная смерть», «жить стало крайне невыносимо», «мы со своим семейством не имеем даже дневного пропитания», «нет никакой возможности пропитывать семьи» [2]. Безусловно, повсеместные заявления крестьян о своем «невыносимо бедственном» положении часто выступали в качестве традиционного стилистического приема, своего рода эпистолярного клише, порожденного ограниченностью фантазии писаря, когда прошения от крестьян составлялись по одному шаблону [3]. И в то же время отчеты переселенческих чиновников, командированных для произведения оценки имущественного положения просителей, нередко подтверждали искренность крестьянских высказываний. Так, анализ экономических потенций 18 семей курских крестьян, ходатайствовавших в 1895 г.
о переселении в Томскую губернию, привел представителей власти к заключению, что большинство просителей, действительно, относится к нуждающейся категории, не имеет дополнительных заработков испытывает потребность в переселении [4]. Чиновник по крестьянским делам Богородицкого участка Томского округа, подтверждая бедственное положение переселенцев на родине и правомерность их указаний на «невыносимость жизненных условий», характеризуя 12 семей курских переселенцев, сообщал, в частности, что «переселенцы своих домов не имеют, лошадей у них нет, многие просят милостыню» [5].
Аграрно-экологический кризис, проехавший катком по районам традиционного земледелия, поставил крестьянина в жесткие условия выбора между сословной дисквалификацией в результате сворачивания земледельческого хозяйства и поддержанием сословной идентичности, предполагающей усиленный поиск новых мест и способов приложения своего труда. Симптоматично, что в начальной фазе проявления кризиса идентичности крестьянство ориентировалось на внутриресурсные модели сохранения своего сословного статус-кво, к числу которых относилась практика арендных отношений, фрагментарные опыты интенсификации сельскохозяйственного производства, земледельческие промыслы. Однако вскоре стало очевидным, что аренда не предотвратит измельчания хозяйственных единиц, попытки модернизации крестьянских хозяйств будет негативно оценивать крестьянское сообщество как меры государственного вторжения в традиционный жизненный и хозяйственный уклады, а промыслы, в силу сезонного их характера, не принесут земледельцу стабильных дивидендов.
Важно отметить, что поведенческие стереотипы лиц земледельческого сословия Европейской России формировались в условиях традиционного общества, субъектам которого соответствовал и адекватный тип сознания, характеризовавшийся совокупностью представлений, ценностей, образов, сложившихся в ходе исторического процесса в результате кумулятивного влияния природных, экономических и социокультурных факторов. В русле традиционализма происходило формирование крестьянских представлений об идеальном мироустройстве, складывалось специфическое отношение к предметам и явлениям, входившим в орбиту крестьянской жизнедеятельности. Центральное место в картине мира русского крестьянина занимала земля как признак сословной принадлежности и источник существования и община. Органическая связь крестьянства с землей, наиболее рельефно проявлявшаяся в черноземье, и общинный коллективизм, сформировавшийся первоначально в качестве эффективного способа производственной деятельности, а в пореформенное время усиленный фискально-административным статусом, определили специфику крестьянских представлений и ценностей, детерминировавших впоследствии рост переселенческой активности земледельческого населения.
Формирование миграционного сознания у населения Европейской России, в особенности ее черноземного центра, материализовавшегося в массовом переселенческом движении за Урал во второй половине XIX - начале XX вв., имело своим источником архетипические черты крестьян-
ской психологии. Решающее значение в складывании миграционных наклонностей крестьянства принадлежало относительно стабильным, структурировавшимся в течение длительного исторического периода представлениям о собственности, свободе, справедливости, определившим поведенческие структуры крестьянской повседневности, и фиксирующие осознание земледельцами их социальной и региональной идентичности. Связующим элементом в системе мира «моральной экономики» являлся крестьянский труд, направленный не на обогащение, а на обеспечение землепашцу безопасности и стабильности. В результате, чем отчетливей становились признаки аграрной нестабильности в сельской среде земледельческого центра империи, тем глубже становилось противоречие между должным и сущным: крестьянской идентичностью и утратой ее основополагающих черт. По мнению социолога К. Касьяновой, фундаментальной особенностью крестьянского сознания было то, что оно взывало не к прошлому (как это часто утверждается в литературе), а к некой норме, понятной только самому крестьянству [6, с. 135-136]. Этой нормой для земледельческого населения пореформенной России было не формальное дарование свободы, а обязательное подкрепление ее реальным земельным наделом. Все иные варианты свободы, не обеспеченные правом земельной собственности, не воспринимались крестьянством и, как следствие, отрицались.
В результате подготовленное к миграциям массовое сознание было целиком и полностью расположено ответить на вызов харизматического лидера-новатора, принять как истину самую неправдоподобную и даже абсурдную информацию о регионе предстоящего вселения в силу определенности перспективы возвращения в привычную социальную матрицу.
В точках миграционного исхода, эпицентр которых -черноземная Россия, уже с 1880-х гг. складываются максимально дискомфортные условия для ведения традиционного землепашества. Перенос хозяйственного комплекса и трансляция крестьянского образа жизни в сибирские условия позволяли сохранить признаки принадлежности к крестьянству, способствовали преодолению кризиса идентичности. Однако данный процесс в местах водворения переселенцев отличался сложностью и многообразием итоговых вариантов, существенно амортизировался влиянием факторов природно-климатического и социального характера.
Общеизвестно, что «остов» переселенческого движения в Сибирь во второй половине XIX - начале XX вв. составляли выходцы из черноземной полосы России, регионов с глубоко укоренившимися моделями традиционного общинного земледелия, адаптированного к местным природным условиям организации хозяйственной деятельности. В обстоятельствах относительного земельного простора и большой территориальной емкости колонизуемых в Сибири районов, реализовывалась практика компактного (погубернского) расселения мигрантов, что в значительной степени способствовало консервации привычного хозяйственного уклада и приемов обработки земли в обществах, составленных преимущественно из однородной переселенческой массы. Отсутствие или ограниченность
контактов со старожилами и староселами, жившими в Сибири несколько поколений, являлось важнейшим фактором сохранения прежней региональной идентичности (куряне, орловцы, тамбовцы, воронежцы). Проблема же заключалась в том, что ломка экономических стереотипов поведения «однородных» групп переселенцев в иных, нежели на родине природно-климатических обстоятельствах организации хозяйства, происходила крайне медленно, что неизбежно сказывалось на продуктивности крестьянского производства, а ориентация только на собственные навыки часто приводила к экономической несостоятельности дворов.
Изменение ритма деятельности, структурная перестройка всего производственного организма переселенческого хозяйства в связи со спецификой природно-климатических условий Западной Сибири требовали от мигрантов значительных временных, финансовых и физических затрат. Непривычными, с точки зрения переселенцев, являлись многие местные особенности, сопутствовавшие произрастанию зерновых культур. Так, например, только по прошествии трех лет с момента водворения переселенцы обратили внимание, что хлеб растет под воздействием рос и при отсутствии дождя (поселок Покровский Тобольской губернии), а все работы с утра (опять же, из-за сильных рос) начинаются позже, чем в европейской части России (поселок Сидоровский Тобольской губернии) [7, с. 397, 515].
Влияние природно-климатического фактора на процесс адаптации наиболее остро проявлялось в начальный период обустройства переселенцев в регионе водворения. На данном этапе положение мигрантов действительно непосредственно зависело от тех средств, которыми он располагал после «тяжелого и изнурительного» пути к месту водворения, наличия свободных для заселения участков, максимально соответствующих в природном отношении районам выхода. Регулярно встречавшиеся в крестьянских ходатайствах об обратном перечислении на родину фразеологические обороты о том, что возвращение необходимо по причине «суровой зимы и неурожая хлебов», «отсутствия речки и воды в колодцах», «малого количества средств» [8], относились по преимуществу к первым годам проживания переселенцев в Сибири. А.А. Исаев, ознакомившись с историей жизни в Сибири 124 семейств обратных переселенцев в 1891 г., установил, что 61 семья прожила в регионе около года, 47 семей до 3 лет, 15 семей до 5 лет и 1 семья более 5 лет. Аналогичные изыскания, проведенные им в 1889-1890 гг. показали, что из 296 семей возвращавшихся на родину 212 - прожили в Сибири менее года, а 84 - от года до пяти лет [9, с.118].
Как правило, в первые годы пребывания в Сибири, в сознании переселенца происходили значительные структурные изменения, связанные с определением стратегии адаптивного поведения в новых условиях жизни. В этих обстоятельствах быстрому врастанию мигранта в экологическую матрицу региона и, как следствие, формированию сибирской региональной идентичности могло серьезно воспрепятствовать критическое накопление или ситуативное сочетание нескольких неблагоприятных факторов, таких как гибель урожая от природного катаклизма, несоот-
ветствие результатов труда физическим и финансовым затратам и т. д.
В социальном плане, в обстоятельствах совместного проживания со старожилами, выходцы из Европейской России при благоприятных условиях принимали не только модели адаптивного поведения, но и некоторые элементы мировоззренческой картины, становясь, в конечном счете, сибиряками, носителями сибирской региональной идентичности, признаками которой являлись качества, формировавшиеся в сознании крестьянства Сибири в течение нескольких веков: понимание обособленности Сибири от России, следование проверенным опытом стратегиям экономического поведения, признание непреложности форм организации быта.
В то же время совместное сосуществование являлось и почвой для конфликтов, запускавших в действие механизмы кризиса идентичности, приводивших к появлению адаптивных барьеров и условий для дезадаптации мигрантов. Противоречия между старожилами (пионерами колонизации), олицетворяющими трудолюбие, рачительность, укорененность на новых землях и т. д., и вновь прибывшими в период массовой колонизации переселенцами, которые воспринимались как ленивые и алчные временщики, приводили к серьезным конфликтам, инициирующим вкупе с хозяйственными неудачами обратные переселения и вынужденные ремиграции. При этом старожилы инициировали идею ограничения подобных новоселов через становление сибирской автономии, подчас в самых невероятных вариантах. Один из путешественников XIX в. заметил: «Сибиряки, когда дело идет об их родине, всегда немного гасконцы» [10, с. 16]. Важным амортизатором складывания общесибирской региональной идентичности становилось увеличение масштабов переселений и включение в организацию переселенческого дела государственных структур. Помимо тривиальных задач урегулирования земельного вопроса в центре страны, власти в земледельческой колонизации усматривали и вариант распространения в Сибири идеологической задачи - реализации проекта большой русской нации, ставшего антиподом идеи сибирского регионализма.
Таким образом, можно утверждать, что переселенческое движение в Сибирь стимулировало оформление не одного, а нескольких типов региональных идентичностей. Все это не только осложняло процесс инкорпорации Сибири в общеимперский организм, но и приводило к своеобразному «выбросу» части населения за пределы контента сибирской региональной идентичности.
1. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М. : Прогресс, 2006. 352 с.
2. Государственный архив Воронежской области (ГАВО). Ф. 26. Оп. 30. Д. 68. Л. 333-334; Государственный архив Курской области (ГАКО). Ф. 1. Оп. 1. Д. 3384. Л. 43; Государственный архив Томской области (ГАТО). Ф. 3. Оп. 44. Д. 128. Л. 48.
3. ГАТО. Ф. 3. Оп. 44. Д. 290. Л. 11-18.
4. Там же. Д. 3089. Л. 125-139.
5. Там же. Д. 128. Л. 48.
6. Касьянова К. О русском национальном характере. М. : Академический Проект; Екатеринбург : Деловая книга, 2003. 560 с.
7. Материалы для изучения быта переселенцев, водворенных в Тобольской губернии за 15 лет (с конца 70-х гг. XIX века по 1893 г.). М. : Тип. О-ва распространения полезных книг, 1895. Т.1. Историко-статистическое описание 100 поселков. 541 с.
8. ГАТО. Ф. 239. Оп. 1. Д. 1. Л. 26.
9. Исаев А. А. Переселения в Русском народном хозяйстве. СПб. : А.Ф. Цинзерлинг, 1891. 192 с.
10. Станюкович К.М. В далекие края: очерк // Станюкович К.М. Собр. соч.: в 10 т. М. : Правда, 1973. Т. 1. 346 с.
© Чуркин М. К., 2014
УДК 370 (09) (571.1)
ЧТЕНИЕ В СИСТЕМЕ ПОДГОТОВКИ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ КАДРОВ: ИСТОРИКО-ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД НА ПРОБЛЕМУ
В статье рассматривается проблема современного российского образования - снижение интереса к чтению и низкий уровень читательской грамотности у школьников и студентов педагогических учебных заведений. Обосновывается тезис о том, что без увлеченного чтением учителя невозможно приобщить к чтению школьников. Представлены результаты обработки архивных материалов, которые показывают, что в учительских семинариях и институтах Западной Сибири XIX-ХХ вв. существовали интересные практики развития культуры чтения (составлялись списки рекомендуемой художественной литературы, проводились вечера, организовывалась просветительская работа и др.), которые возможно использовать и в современном педагогическом образовании.
Ключевые слова: педагогическое образование, читательская грамотность, читательская культура, учительские семинарии, учительские институты, Западная Сибирь.
Н. M. HypKUHa N. I. Churkina
READING IN THE SYSTEM OF TEACHING STAFF TRAINING: HISTORICAL-PEDAGOGICAL POINT OF VIEW ON THE PROBLEM
The article examines the problem of modern Russian education - declining interest in reading and low reader's literacy of pupils and students of pedagogical educational institutions. The present thesis is based on the fact that it is impossible to accustom pupils to reading in case their teachers are not keen on it. The article represents the results of the processing of the archival materials, showing that there were interesting activities for reading culture development in pedagogical seminaries and institutions of Western Siberia of the XIX-XX centuries (i.e. forming lists of recommended fiction, holding literary evenings, organizing awareness-raising work etc.) whichcan be used in modern pedagogical education.
Keywords: pedagogical education, reader's literacy, reading culture, pedagogical seminaries, pedagogical institutes, Western Siberia.
В условиях затянувшейся модернизации педагогического образования, поиске путей подготовки педагогов новой формации, готовых к работе в инновационной школе, проблема, вынесенная в название работы, может показаться устаревшей. Но ее актуальность подтверждается многими явлениями и процессами современного мира. Как показывают исследования психологов, в частности, работы Д. И. Фельдштейна, у современных детей происходят изменения во многих процессах, важных для обучения и развития: снижение когнитивного развития; снижение энергичности детей, их желания активно действовать; сужение уровня развития сюжетно-ролевой игры; неразвитость тонкой моторики руки, отсутствие графических навыков; недостаточная социальная компетентность [1].
Причинами большинства проблем называют раннее приобщение детей к телеэкрану, что приводит к снижению собственного восприятия, ограничению деятельности ребенка. Врачи уже пишут об особом типе зависимости - экранной зависимости, что имеет такие последствия, как неспособность ребенка концентрироваться на каком-либо
занятии, отсутствию интересов, гиперактивности, повышенной рассеянности. Таким детям трудно воспринимать слышимую информацию и читать самим: понимая отдельные слова и короткие предложения, они не могут связывать их, в результате не понимают текста в целом. Все это создает препятствия к успешному обучению в школе. Несмотря на быстрое овладение техническими новшествами, современные дети нуждаются в руководстве, так как, наряду с развитым интеллектом, для них характерна замедленность социального и личностного развития.
К взаимодействию с такими детьми должен быть готов современный выпускник педагогического вуза. Роль и значимость учителя для развития ребенка подтверждается всей историей педагогики и образования, изучением образовательной практики и результатами последних масштабных исследований, в которых делается вывод, что только от учителя в начальной школе зависят успехи детей в процессе обучении. Так как развитие познавательных процессов и овладение универсальными учебными действиями в начальной школе детерминирует успешное обучение на
