CC BY
70III .ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 821.161.1:82-1
Т. Е. Абрамзон (Магнитогорск, Россия) А. В. Петров (Магнитогорск, Россия)
ШУТОЧНЫЕ НОВОГОДНИЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
Аннотация. Новогодние (эонические) стихотворения - один из жанрово-тематических модусов русской поэзии ХУШ-ХХ1 вв., не получивший освещения в науке о литературной и праздничной культуре. Авторы статьи частично восполняют данный пробел, сосредоточив свое внимание на шуточных стихотворных поздравлениях «на новый год», написанных десятью поэтами в период с 1790-х по 1840-е гг.: И. М. Долгоруковым, Н. М. Карамзиным, П. А. Вяземским, А. Е. Измайловым, Н. М. Языковым, М. Ю. Лермонтовым, П. П. Ершовым, Н. А. Некрасовым, И. П. Мятлевым, Ф. И. Тютчевым. С помощью методов исторической поэтики и компаративистики решаются задачи изучения истоков празднично-игровой традиции в стихах на новолетие, их жанрового состава и топики. В ходе анализа обнаружено, что рассматриваемые стихотворения восходят к нескольким генетически разнородным традициям. Наиболее востребованной следует считать великосветскую салонную культуру, связанную в первую очередь с литературой сентиментализма, а через нее с анакреонтикой и «легкой поэзией». Немаловажной является также народная праздничная культура, в отдаленной исторической перспективе восходящая к римским календам и сатурналиям, и фольклорные жанры. Третья отсылает к сатире эпохи Просвещения, к текстам, в которых развивалась тема всеобщего неразумия, обмана и т. п. Близка к ней и четвертая традиция - жанров сатирической журналистики, в частности фельетона. Наименее проявленной оказалась христианская традиция праздника новолетия. Основными поэтическими жанрами, вобравшими в себя шутливо-иронический поздравительный модус, явились мадригал, эпиграмма, дружеское послание / письмо, «К-обращение». Некоторые стихотворения испытали влияние фольклорного жанра небылицы; несколько стихотворных поздравлений имеют экспромтный характер. Как правило, адресатом подобных стихотворений является либо некий коллектив (однокашники, «сердечные друзья» - мужчины и женщины, собратья по перу, гости на новогоднем торжестве, «народ»), либо близкий друг / родственник.
Ключевые слова: эоническая (новогодняя) поэзия, стихотворения «на случай», сентиментализм, празднично-игровая поэтика.
В период ХУШ-Х1Х вв. около девяноста русских поэтов написали приблизительно по сто стихотворений «на Новый год». Правда, если в ХУШ столетии к теме новоле-тия / новостолетия обращались все без исключения известные стихотворцы [2; 4; 6], то в веке Х1Х выдающиеся поэты новогодних стихотворений почти не пишут. Лишь Ф. И. Тютчев, М. Ю. Лермонтов и Н. А. Некрасов создали эонические стихи, но к лучшей части их наследия эти произведения не относятся. Знаменитое лермонтовское стихотворение «Как часто, пестрою толпою окружен...» лишь формально приурочено к новогоднему балу, хотя и развивает мотивы одной из значимых традиций русской эонической поэзии, анализу которой и посвящена данная статья. Эоническими (от греч. аЬ юу («эйон») 'век, вечность') такие стихи назвал В. К. Тредиаковский в 1752 г., понимая под этим определение стихи «на новый год / век».
Новогодняя тематика становится уделом поэтов «второго ряда» (П. А. Вяземский, В. К. Кюхельбекер, В. Г. Бенедиктов, И. П. Мятлев, А. Н. Плещеев, А. Н. Апухтин и др.), а также авторов малоизвестных. Ситуация кардинально меняется в поэзии русского модернизма, и теперь среди желающих откликнуться на наступление Нового года мы замечаем И. Ф. Анненского, А. А. Блока, В. Я. Брюсова, Б. Л. Пастернака, О. Э. Мандельштама, В. Ф. Ходасевича, А. А. Ахматову, М. И. Цветаеву [3; 5]. Сегодня этот пласт литературной культуры Х1Х-ХХ вв. остается фактически не исследованным.
В данной статье мы проанализируем один из модусов русской новогодней поэзии первой половины XIX в.: его поэтику, «состав» (авторы и произведения) и развивающиеся традиции. Назовем данный модус «празднично-игровым», что вовсе не означает, что интересующие нас стихотворения были веселыми и жизнерадостными. Некоторые из писавших их поэтов, например Вяземский и Некрасов, находились в предновогодье в обстоятельствах, совсем не располагавших к шуткам и смеху. Однако и они, и другие авторы независимо от своего возраста, сумели сохранить юношеский задор и внутреннюю настроенность на праздник даже вопреки знанию о «непраздничности» жизни [8, с. 648-651].
Рассматриваемые ниже шуточные / шутливые новогодние стихотворения условно можно разделить на две группы:
1. Произведения сугубо личные, адресованные ближайшему и даже интимному кругу людей, «сердечным» друзьям (как мужчинам, так и женщинам), однокашникам, собратьям по перу. Сочинялись они для праздничного развлечения и увеселения, а для печати, как правило, не предназначались. Такие, смешные и/или иронические стихи писали Вяземский, Н. М. Языков, А. Е. Измайлов, Лермонтов и Тютчев.
2. Стихотворения второй группы нередко облечены в «несерьезную» поэтическую форму, ироничны, но затрагивают они весьма серьезные вопросы, в основном социального характера. Написаны они для «многих неблизких», обычно в расчете на публикацию в периодических изданиях. Проще говоря, это произведения, в которых шутка переходит в сатиру, как то происходит у Лермонтова, Некрасова, П. П. Ершова, Мятлева, а во второй половине XIX в. у В. С. Курочкина и В. П. Буренина.
С точки зрения литературной традиции разбираемые стихотворения восходят к «литературно-праздничной» культуре сентиментализма [9]. Немногие сохранившиеся ее образцы принадлежат Ю. А. Нелединскому-Мелецкому, Г. Р. Державину, С. С. Боброву, И. М. Долгорукову, Н. М. Карамзину. Наиболее разработанными у них и хорошо приспособленными для поздравления жанровыми формами были мадригал и дружеское послание (в том числе его варианты: письмо и «К-обращение»).
Именно к этим жанровым традициям обращается в 1810-1820-е гг. Петр Андреевич Вяземский. Пять его стихотворений: «В Новый год Гр. Софии Алексеевне Мусиной-Пушкиной» (1815), «Василий Львович милый! здравствуй!..» (1820), «Из Москвы. 29-го декабря 1821 года» (1821), «На новый 1828 год» (1827) и «К***. В Новый год» (1829). Все они сохраняют основные приметы указанных жанров: интимно-фамильярный тон дружеской беседы; разговорные интонации; бойкие рифмы; не всегда понятные, ясные только «посвященным» намеки; дух вольтерьянства; задор молодости. Вот пример новогоднего мадригала:
Чего мне пожелать, прелестная София, На новый год тебе? Напрасно бы искать! Пускай от Неба ждут даров себе другие, Тебе уж нечего желать .
Подобные салонные комплименты заполняли альбомы барышень и литературные журналы рубежа XVШ-XIX вв. - 1820-м гг. воспринимались уже почти как пошлость. Если говорить о новогоднем поздравительном мадригале, то образцом его можно считать «На новый 2 ц год» (конец 1790-х) И. М. Долгорукова, адресованное княжне В. П. Волконской. Свои пожелания счастья поэт строит на молитвенной просительной формуле «Дай Бог»:
Не льстя, как все обыкновенно, Но тронут сердцем говорю: При первом утре нова года Дай Бог (скажу я в сотой раз), Чтоб все тебе дала Природа, Что щастием слывет у нас!
1 Полное собрание сочинений князя П. А. Вяземскаго. Т. III. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1880.
С. 65.
2 Долгорукова И.М. Бытие сердца моего, или Стихотворения князя Ивана Михайловича Долгорукаго: В четырех частях. М.: В Университетской типографии, 1817-1818. Ч. 2. С. 27-29.
В 1831 г. Лермонтов также сделает эту формулу структурной основой своего новогоднего мадригала «Н. Ф. И.»:
Дай бог, чтоб вечно вы не знали, Что значат толки дураков, И чтоб вам не было печали От шпор, мундира и усов;
Дай бог, чтоб вас не огорчали Соперниц ложные красы, Чтобы у ног вы увидали Мундир, и шпоры, и усы!
Вяземский же, как видим, использует «минус-прием»: все мыслимые дары «от Неба» (= Бога) прелестная София давно уже получила.
Женщинам Вяземский адресует и «письма» 1821 и 1829 гг. В первом - он в духе светской болтовни делится разными литературными новостями и только под конец поздравляет некую Екатерину Николавну (возможно, дочь Н. М. Карамзина) с сыном Крона, желая ей спокойствия духа и благополучия. «К-обращение» 1829 г. - это стихотворный ответ на письмо неких «красавиц», в котором те, видимо, удивлялись, почему Вяземский не рад Генварю. Сделав тонкий комплимент, основанный на своего рода «календарной» метафоре:
Когда на вас я посмотрю -Я вижу Май безсменно-ясный. И нет в виду поры ненастной По вашему календарю... Затем поэт развивает метафору применительно к самому себе. Пережив много первых дней Апреля, он ощущает себя «горе-мудрецом» и потому говорит:
На новый год, как на обман бывалой, Смотрю угрюмым Сентябрем4.
Метафора смотреть сентябрем заимствована Вяземским из стихотворения Карамзина «Веселый час» (1791), образ же года-обманщика встретим позже в исповедальном стихотворении А. В. Кольцова «На новый 1842-й год» (1842), а в стихотворении Некрасова «Толк с новым годом» (1841), которое рассмотрим ниже.
Особый интерес для нашей темы представляют два дружеских послания Вяземского 1820 и 1827 гг., точнее, тот конструктивный принцип, опираясь на который поэт «нанизывает» свои новогодние поздравления. Впервые этот принцип встречается в «Пророчестве на 1799 год, найденном в бумагах Нострадамуса»5 (1799)Карамзина. После смерти А. И. Вяземского в 1807 г., Карамзин, являвшийся его зятем, становится его наставником. В жизни наставлять шурина ему почти не удавалось, но в литературе он был для Вяземского безусловным авторитетом. Свое стихотворение Карамзин строит как череду иронических, несбыточных предсказаний, используя традиции жанра небылицы. Ее комизм определяется последовательно проведенным принципом абсурда, «перевертывания», нарочитого искажения действительности. Небылицы широко представлены в фольклоре всех народов и в какой-то момент перешли в детский фольклор. Полагаем, что как минимум по одному параметру легко можно соотнести детскую аудиторию и аудиторию светскую - обе одинаково сосредоточены на игре. Святки, на середину которых приходится праздник Нового года, включали в себя множество игр и мистификаций, среди которых были гадания, ряжения, о чем и говорится в карамзинском стихотворении. Слово пророчество в названии также указывает на пародийный и травестированный характер светских развлечений. В ироническом зачине Карамзин обыгрывает просветительскую антитезу «глупцов» и «ума», а далее травести строится им на анахронизмах. Отсутствие сюжета и нанизывание абсурдных предсказаний как композиционный принцип особенно явно указывают на фольклорное происхождение карамзинской шутки и на ее игровые (развлекательные) функции.
^Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений: В 5 т. М.; Л.: Academia, 1935-1937. Т. 1. С. 250.
4Вяземский П. А. Полное собрание сочинений князя П. А. Вяземскаго. Издание графа С.Д. Шереметева. В 12 т. Т. IV. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1880. С. 64.
5 Карамзин Н. М. Полное собрание стихотворений. М.-Л. : Сов. писатель, 1966. С. 256.
Итак, несбыточные пожелания обрамлены у Вяземского в форму дружеского послания. Адресатом первого является В. Л. Пушкин, второго - дружеское сообщество поэтов, в котором автор особо выделяет Козлова, Пушкина и Баратынского. Общим для стихотворений является интерес Вяземского к проблемам современной им русской словесности и журналистики. Однако отличий между двумя посланиями гораздо больше, ибо за семь лет, которыми они разделены, и Вяземский, и вся Россия пережили немало потрясений. Изменения коснулись и праздничного настроения поэта.
Так, из позднего стихотворения в равной степени уходят политическое вольнодумство и поверхностный гедонизм, то, что принято было называть «вольтерьянством». Если в послании к такому же «вольнодумцу» В. Л. Пушкину Вяземский в 1820 г. мог написать:
Пусть смотрят на тебя красотки, Как за двадцать смотрели лет, И говорят - на зов твой ходки, -Что не стареется поэт, <...>
а чуть ниже:
Пусть баре варварства не холят И не невежничает знать. <...> Исправники в судах исправны, Полковники не палачи, Министры не самодержавны, А стражи света не сычи <...>, -
и даже:
Пусть белых негров прекратится Продажа на святой Руси6. Уже в 1827 г. единственная «вольная» мысль, которую позволяет себе автор, это выпад против юридических пиявиц.
Безусловно, чувства поэта в послании «На новый 1828 год» стали глубже. Заметное место в нем занимает теперь мотив живой и мертвой души:
Судьба на алчное желанье В нас обрекла жрецов и жертв. Желанье есть души дыханье: Кто не желает, тот уж мертв7. В позднем послании отчетливее стали ощущаться традиции эонической поэзии ХУШ в.: мотивы восхода солнца в начале стихотворении, новогодняя молитва и образ вечности - в конце:
Пусть все худое в вечность канет С последним вздохом декабря, И все прекрасное проглянет С улыбкой первой января8. Как можно заметить, шутливые новогодние пожелания нередко имеют своим адресатом некий коллектив, обычно у друзей или знакомых. Типична в этом смысле «песня» Александра Ефимовича Измайлова «На новый 1824 год9 (1823). Как и указанные выше мадригалы, она строится на повторе просительной формулы «Дай Бог» и перечне благопожеланий. С немалой долей самоиронии Измайлов, издатель журнала «Благонамеренный», пишет:
Дай Бог, чтоб больше разбирали Благонамеренный журнал, Хотя б его и не читали, И чтоб издатель восклицал: Дай Бог подписчикам добра! Ура! ура! ура! ура!10
6Вяземский П. А. Сочинения: В 2-х т. М.: Худож. лит., 1982. Т. 1. С. 118-119.
7Вяземский П. А. Полное собрание сочинений князя П. А. Вяземскаго. С. 3.
8Там же. С. 5.
9Измайлов, А. Сочинения Измайлова (Александра Ефимовича). В 2 т. Т. 1-2. СПб.: Издание Александра Смирдина, типография Экспедиции Заготовления Государственных Бумаг, 1849.Т. 1. С. 225-227.
10 Там же.
Ближайшему кругу друзей адресовал свои «Новогодние экспромты»77 (31 дек. 1827) и Николай Михайлович Языков. Из воспоминаний А. Н. Татаринова, его земляка и однокашника, известно об обстоятельствах, при которых были сочинены и произнесены эти куплеты. Русские студенты Дерптского университета, собравшиеся у Татаринова в канун 1828 г., захотели встретить Новый год каким-нибудь особенным образом... Решили, что я должен представлять Новый год и декламировать стихи, тут же почти экспромтом продиктованные мне Языковым, и каждому из присутствующих раздать по записочке с шуточным предсказанием судьбы его в наступающем году. <...> За несколько минут до 12 часов, когда Старый год, в изношенном халате, с длинною седою бородою, начал уже декламировать стихи свои, Языков, разгоряченный вином, срывает с меня сделанную из золотой бумаги корону, надевает ее на себя, сбрасывает панталоны и рубашку, утверждая, что Новый год не знает моды, и, совершенно голый, шатаясь, врывается в другую комнату к изумленным товарищам. Гомерический хохот и рукоплескания его приветствуют, и он тоном пьяного мужи-^ 12 ка начинает: «Свободно, весело пируя. » . Имеющее значение реально-исторического комментария, это описание праздничного «контекста» позволяет утверждать, что Старый и Новый Годы по-прежнему, как и в эонической традиции XVIII в., воспринимались как эмблематические образы [1; 10; 11], свидетельства тому соответствующие атрибуты божества Времени - седая борода и корона (возможно, реликт оды «На восшествие на престол»), а также сумка (замещающая «урну») с жребиями людей. Сохранились, иными словами, представления о роковом характере праздничного временного пограничья и о «магии первого дня». Можем предположить также, что утверждения Языкова о том, что Новый год не знает моды», и соответствующие манипуляции с одеждой суть рудименты перверсивного поведения, все того же травести, характерного для святочно-новогоднего праздничного цикла и восходящего (в обозримой исторической перспективе) к римским календам. «Бесовскому» перевоплощению действующих лиц и театрализации происходящего способствовал, помимо выпитого шампанского и легко инсценируемых эмблем, пародийный тон речи Языкова.
Схожая ситуация, по-видимому, представлена в одной из новогодних эпиграмм Лермонтова, адресованной им своему однокашнику К. А. Булгакову:
На вздор и шалости ты хват
И мастер на безделки, И, шутовской надев наряд, Ты был в своей тарелке73.
Хотя многих звеньев в восстанавливаемой историко-культурной цепочке недостает, мы можем предположить, что народная праздничная культура и культура салонная (светских праздников), соединившись, дали импульс к развитию студенческой субкультуры. Дальнейшее художественное ее изучение Языков предпринял в «драматических сценах» «Встреча Нового года» (1840).
Что касается сохранившихся фрагментов «Новогодних экспромтов», то они включают в себя «Речь Нового года» и «Предсказания Виленскому» (одному из студентов). «Свободно, весело пируя» - так начинается «Речь...», и в первой же строке обозначаются ценностные приоритеты студента Языкова. Затем, в политических «предсказаниях» Нового года выявляется гражданская, патриотическая позиция поэта. От политики Новый год переходит к «гаданиям» частным лицам, и далее одному из студентов - стесненному в расходах Н. Виленскому - Новый год обещает пару новую штанов.
«Новогодние экспромты» являются органической частью той вольной «бурсацкой» поэзии, которая создавалась Языковым в годы его обучения в Дерптском университете (18231829). Вполне периферийные в творчестве поэта эти экспромты интересны прежде всего для исследователей истории молодежных субкультур.
11 Языков Н. М. Полное собрание стихотворений. М.-Л.: Сов. писатель, 1964. С. 252-253.
12 Языков Н. М. Указ. соч. С. 631.
13 Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений: В 5 т. М.; Л.: Academia, 1935-1937. Т. 1. С. 254.
Укажем еще на один стихотворный новогодний «экспромт» - Петра Павловича Ершова. Возможно, его «Экспромты на новый 1842 год» (1842) так же, как и языковские, связаны со средой учащейся молодежи, поскольку в это время Ершов служил учителем словесности в тобольской гимназии. По ритмам же первый «экспромт» перекликается с одним из стихотворений Мятлева, которое будет рассмотрено ниже:
Новый год! Новый год! Что забот, что хлопот! Полон лоб, полон рот! Так ревет весь народ Натощак в Новый год14. В начале 1840-х гг. два петербургских поэта, по-видимому, лично не знакомые, разного возраста, находящиеся едва ли не на противоположных социальных и имущественных полюсах, создают новогодние стихи, очень близкие по стилю, жанру, интонациям, почти одного объема и даже написанные одним стихотворным размером [7]. Совпадений слишком много, чтобы считать их случайными, однако стихотворение молодого поэта, а им был Николай Алексеевич Некрасов, написано на несколько лет раньше, чем произведения его старшего современника - Ивана Петровича Мятлева.
На тот момент Мятлев был широко известен своими шуточными стихами и даже знаменит благодаря Акулине Курдюковой, героине его сатирической поэмы «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой...» (1840). Поэт Некрасов в том же году потерпел сокрушительное фиаско: сборник его романтической лирики «Мечты и звуки» был подвергнут жестокой критике В. Г. Белинским. Начались годы поденной журналистской работы, полуголодного существования и поиски собственного писательского «я». С 1840 г. Некрасов стал подрабатывать написанием критических рецензий, театральных обозрений, фельетонов (часто - в стихах) и куплетов для театральных журналов. Влияние фельетонно-куплетно-водевильной поэтики как раз и сказывается в «Толке с новым годом»15 (1841, приписываемое). Для имитации непринужденной разговорной речи, бессодержательного, в общем, балагурства двадцатилетнему поэту требовались некоторые литературные образцы, причем одобренные тогдашней публикой. Одним из таких образцов, как мы полагаем, стали для Некрасова и его соавторов стихи Мятлева, типичного поэта-дилетанта, салонного остроумца, блестящего версификатора и мастера макаронического стиля. О нем читаем в некрасовских стихах -обращении к Новому году:
Иль давай, mon cher, писать, Не шутя, проект, ей-богу! Про железную дорогу, Хоть на Дон, в пример сказать...16 Некрасов мог научиться у Мятлева умению вести с читателем разговор - фамильярно-доверительный, с намеками на злободневность, но без ненужных социальных заострений; не бояться прозаизмов в поэтической речи; находить сочные и необычные рифмы.
«Толк с новым годом», или беседа с годом-«обманщиком», посвящен теме всеобщего надувательства, современным изобретениям, оказывающимся при ближайшем рассмотрении мистификациями и обманом:
Здравствуй, братец новый год! Ну садись-ка, потолкуем, Как с тобою мы надуем Православный наш народ17. Примечательно, что к надувательствам «нашего века» журналистом-поденщиком был причислен и писательский труд:
14 Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л.: Сов. писатель, 1976. С. 251.
15 Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 1. Л.: Наука, 1981. С. 433-434.
16 Там же.
17 Там же. С. 433.
Издадим-ка два журнала, Слепим бричку без осей <...> Для детей составим книги (Ведь на них теперь расход).18 Концовка «фантазии» иронична, но для Некрасова в начале 1840-х гг. многое в ней, наверное, было актуальным:
А когда об нас по миру Зашумит, мой друг, молва -Нам авось дадут квартиру И - казенные дрова!..19 Указав на ближайшую традицию, на которую мог опираться Некрасов-фельетонист, обратимся к традициям более отдаленным и потому более гипотетичным. В финале «Толка...» звучит слово авось, совпадающее с названием популярного в 1800-е гг. стихотворения Долгорукова (упомянутого, как известно, А. С. Пушкиным в «Евгении Онегине»). Кроме того, казенные дрова могут быть реминисценцией из прославленной «каминной трилогии» того же автора. Ироническая философия, изложенная Долгоруковым в «Авось» (1798) и в «Камине в Пензе» (1795), отчасти перекликается с мечтами некрасовского героя. Но еще более интересно то, что именно Долгоруков целенаправленно начал вводить разговорные интонации, просторечия и макаронизмы в свои стихи, явившись в этом непосредственным предшественником Мятлева.
За год до «Толка.» Некрасов написал куплеты «Наш век», в которых жестче и сатирически острее развил темы всеобщего надувательства, «просвещенья» и научных и псевдонаучных изобретений. Темы эти классически были разработаны в сатирической литературе XVIII в.: первая - Д. И. Фонвизиным в «Послании к слугам моим.» (Некрасов несколько раз использует знаковое фонвизинское слово - свет); вторая - И. И. Дмитриевым в эониче-ских стихах «К текущему столетию» (1791).
Продолжателем сатирических традиций XVIII - начала XIX в., в смягченной, сентиментальной их форме, был и Мятлев. В шуточных своих стихах, он, как и ранний Некрасов, сближался с поэтикой фельетона и водевильного куплета. Не исключено, что некрасовские «Наш век» и «Толк с новым годом» были известны Мятлеву и могли определить замысел его новогодних стихов, в частности форму разговора, «толка». Бесспорно, однако, что в этих
стихах оригинальное мятлевское дарование раскрылось вполне органично.
20 21 «Новый 1844. Фантазия» (30 дек. 1843) и «Новый год» (янв. 1844) представляют собой «дилогию», посвященную одному - 1844 году. Год оказался для поэта роковым: в феврале во время масленичных праздников он неожиданно скончался. Н. Полевой так писал о смерти Мятлева брату: Масленицу он дурачился день и ночь, и при припадке жестоком так ослабел, что уже никакие средства не спасли его. Странно как-то видеть мертвым человека, которого за три дня видел здоровым по виду, веселым, роскошным: где стол был яств, там гроб стоит . Строки из Державина здесь не только эмблема ситуации: и по стилю жизни, и по творческим принципам Мятлев во многом оставался человеком XVIII века.
Несмотря на шуточный характер стихотворений и незатейливость авторского рассказа, их смысл ускользает от однозначных определений. Не в последнюю очередь это объяснимо сменой точек зрения и «масок» повествователя - поэтикой «игры», вообще свойственной Мятлеву-поэту.
В декабрьском стихотворении автор-повествователь сначала ссылается на некие слухи (говорят); затем, ровно посредине произведения, отождествляет себя с неким коллективным
18 Там же. С. 434.
19 Там же.
20 Мятлев И. П. Стихотворения. Сенсации и замечания госпожи Курдюковой. Л.: Сов. писатель, 1969. С. 120-121.
21 Там же. С. 138-140.
22 Там же. С. 14.
«мы»; завершает он стихи поздравлением от своего лица.
Январское стихотворение целиком строится на развертывании мотива «говорят» (само это слово является рефреном, задающим ритм, близкий к раешному). Здесь ситуация с субъектами говорения предельно запутана: повествование иногда выглядит как набор реплик, услышанных автором в толпе народа. То это слухи о подарках нового года:
Весь народ
Говорит, Новый год,
Говорит, Что принес,
Говорит, Кому крест,
Говорит, Кому пест,
Говорит, Кому чин,
Говорит, Кому блин <...>;
то реакция на эти слухи:
Ну, так что-с,
Говорит, Все равно-с,
Говорит, Ничего-с,
Говорит <...>;
то советы ротозеям, опоздавшим на раздачу даров; то новогодние надежды; и наконец, итоговая «народная» мудрость:
В свой черед,
Говорит, Всё придет2 .
Вся эта разноголосица приправлена еще и языковым двуголосьем - галлицизмами в русской транслитерации.
В мятлевской дилогии есть важный мотив новогодней неразберихи, случайности в распределении новогодних даров, которые ничего, в сущности, изменить в людях, даже нуждающихся именно в этих подарках, не смогут. Примечательно, что единственное повторяющееся в стихотворениях иноязычное слово - газар (hazard 'наобум, случайно') - акцентирует идею случайности - премены.
У Мятлева последовательнее, чем у Некрасова, выдержан известный по стихотворениям Карамзина и Вяземского принцип «перевертывания», небывальщины. Фантазийность, несбыточность желаемого подчеркнута в подзаголовке первого стихотворения. Новый год не приносит ожидаемых даров: по дороге он растерял их сквозь прорехи в суме. Сами дары нелепы с точки зрения здравого смысла:
Нес таланты он артистам, Остроумье журналистам, Нес искусство лекарям, Честность всем секретарям etc24. Не менее, впрочем, абсурдно и поведение тех, с кем отождествляет себя автобиографический герой Мятлева. Абсурдно в том смысле, какой вывел для себя Н. Полевой в феврале 1844 г.; и в том смысле, который был задан Мятлеву двумя литературными традициями - горациан-ской и эонической.
В конце 1851 г. Некрасов пишет второе свое новогоднее стихотворение - «Новый
25
год» . Печальные итоги 1852 года подведет в своих эонических стихах Е. П. Ростопчина. Но
23 Мятлев И. П. C. 14
24 Там же. С. 18
25 Некрасов Н. А. Указ. соч. С. 95-96.
пока в его начале, об ожидающих страну утратах, не знает никто. Довольно неожиданно то, что новогоднее настроение Некрасова в 1851 г. во многом совпало с новогодним настроением Вяземского в 1827 г. Некрасовское стихотворение строится на той же, принципиальной некогда для Вяземского антитезе: жизни и смерти, полноты чувств и их отсутствия:
Что новый год, то новых дум,
Желаний и надежд Исполнен легковерный ум И мудрых и невежд.
Лишь тот, кто под землей сокрыт, Надежды в сердце не таит!..2 Главная характеристика Нового года, т. е. Времени, в стихотворении Некрасова - равнодушие, бесстрастие:
Бесстрастный гость вступает в мир Бесстрастною стопой27. Однако люди, полные надежд и живой крови, воспринимает Нвый год как благо, как предвестника добра и радости:
И благо!.. С чашами в руках
Да будет встречен гость, Да разлетится горе в прах, Да умирится злость -
И в обновленные сердца Да снидет радость без конца!28 В стихах Некрасова сочетаются те же свойства, идущие от сентиментальной культуры -легкомысленность и серьезность. Однако, прошедшие выучку в пушкинской и в целом в романтической поэтической школе, они претворились в отточенные, почти афористические формулы. Заметим, что традиция амбивалентного восприятия новогоднего праздника впервые намечается в поэзии конца XVIII в. - у Г. Р. Державина, С. С. Боброва и И. М. Долгорукова. Некрасову удалось как-то по-своему примирить анакреонтическую и христианскую традиции в истолковании Времени / Новолетия:
Нас давит времени рука, Нас изнуряет труд, Всесилен случай, жизнь хрупка, Живем мы для минут,
И то, что с жизни взято раз, Не в силах рок отнять у нас!29 Впервые, пожалуй, в эонической лирике XVIII - первой половины XIX в. человек в его природной сущности встречается с надчеловеческой природой праздника новолетия. Время враждебно, в лучшем случае равнодушно к человеку, но оно всегда движется вперед, в неизвестность, но в этом движении - жизнь. Человек, пока жив, всегда надеется на лучшее, хотя обладает трагическим историческим знанием и видит столь же трагическую реальность настоящего. Праздник Нового года, как когда-то очень давно, в архаической традиции, призван поддержать «надежду в сердце»:
Пускай кипит веселый рой Мечтаний молодых -Им предадимся все душой... А время скосит их? -
Что нужды! Снова в свой черед В нас воскресит их новый год.30 Последний текст, который мы представим в данной статье, всецело связан с четвертой
26 Там же.
27 Там же.
28 Там же.
29 Там же.
30 Там же.
традицией, несмотря на немалую удаленность по времени от породившей его сентиментальной культуры светских салонов рубежа XVIII-XIX вв. Рассмотрим еще один шутливый новогодний экспромт «С новым годом, с новым счастьем.», написанный около 1870 г. Федором Ивановичем Тютчевым. Это не просто типичная светская поэтическая «безделка», но то, во что игровые стихи неминуемо должны были превратиться, - трогательное поздравление женщине. от «лица» домашнего питомца:
С Новым годом, с новым счастьем, С постоянною удачей -Вот привет любви собачьей, Ты прими его с участьем31
Из комментариев тютчеведов мы узнаем, что текст стихотворения был выгравирован на серебряном салфеточном кольце (с пробой 1870 года), имевшем форму собачьего ошейника и «поднесенном» Эрнестине Федоровне Тютчевой ее собакой по кличке Ромп.
В этой лаконичной «безделке» поэт, явно бессознательно, «спрессовал» некоторые «общие места» эонической и сентименталистской поэтических традиций. Конечно, узнаваем топос нового счастья; в постоянной удаче угадывается, без сомнения, идея премены. В третьей и четвертой строках находим характерные ценности сентиментальной культуры, такие как преданность, любовь (любовь собачья, кроме того, легко претворяется в метафору) и чувствительность (участье). Вся сцена, главные участники которой - муж, жена, собака (возможно, и дети), прочитывается как «картина семейного счастья», «домашний праздник», «маленькие семейные радости», «трогательная любовь близких» и т. п.
Стихотворения, написанные в том же ключе, что и тютчевский экспромт, наверняка производились в XIX веке в большом количестве. Однако именно в силу своего «домашнего» характера, адресованности людям самого близкого, интимного круга они до нас не дошли либо сохранились в личных бумагах авторов или мемуарной литературе. Таков удел всякой маргинальной литературы, которая сохраняется лишь усилиями дотошных исследователей и праздных интерпретаторов.
Та шуточно-сатирическая традиция стихов на новолетие, которой отдали дань в течение 1810-1840-х гг. столь многие поэты, складывалась из нескольких генетически разнородных составляющих. Первая опиралась на народную праздничную культуру и фольклорные жанры. Вторая (наименее проявленная) имела христианские корни. Третья восходила к тем текстам эпохи Просвещения, в которых развивалась тема всеобщего неразумия, обмана и т. п. Четвертая, едва ли не самая востребованная, была связана с великосветской салонной культурой, а через нее с анакреонтикой и «легкой поэзией». Пятая проистекала из того же источника, что и водевильно-фельетонная продукция.
ЛИТЕРАТУРА
1. Абрамзон Т. Е. Поэтические мифологии XVIII века : автореф. дис. .д-ра филологич. наук. Москва, 2007. 48 с.
2. Петров А. В. Из истории маргинальных жанров в русской поэзии XVIII века (эонические стихи, эпиталама, баллада): учеб. пособие. Магнитогорск: Изд-во МаГУ, 2012. 138 с.
3. Петров А. В. Новогодние стихи М. И. Цветаевой и традиции русской эонической поэзии // «Если душа родилась крылатой.» : материалы VII Международных Цветаевских чтений в Елабуге. Елабуга: ЕлТИК, 2015. С. 222-238.
4. Петров А. В. Один год из жизни русского дворянина: концепт «Время» в стихах И. М. Долгорукова на 1799 год // Художественная концептосфера в произведениях русских писателей : международный сб. науч. статей. Магнитогорск: МаГУ, 2012. Вып. IV. С. 15-25.
5. Петров А. В. Оды «на Новый год», или Открытие Времени. Становление художественного историзма в русской поэзии XVIII века: монография. Магнитогорск: МаГУ, 2005. 272 с.
31 Тютчев Ф. И. Полное собрание стихотворений. Л.: Сов. писатель, 1987. С. 270.
6. Петров А. В. «Осьмнадцатое столетие» А. Н. Радищева: исторические открытия просветительского сознания // Филологические науки. 2004. № 2. С. 21-30.
7. Рудакова С. В. Философия счастья в лирике Е. А. Боратынского // Известия Уральского федерального университета. Серия 2: Гуманитарные науки. 2012. Т. 108. № 4. С. 103-114.
8. Abramzon T.E. Philosophy of Happiness in Eighteenth-century Russia // 2ns International Multidis-ciplinary Scientific Conferences on Social Sciences and Arts SGEM 2015. Conference Proceedings. 2015. C. 645-652.
9. Abramzon T.E., Rudakova S.V., Zaitseva T.B., Koz'ko N.A., Tulina E.V. The Consistency Of Lyric Artistic Thinking. International Journal of Environmental and Science Education. 2016. Т. 11. No 17. P. 10185-10196.
10. Abramzon T.E., Zaitseva T.B., Kozko N.A., Rudakova S.V. Cultural Mythology In The 18th Century Russia: Definition, Typology, Ways Of Functioning. 3rd International Multidisciplinary Scientific Conference on Social Sciences & Arts SGEM 2016 Conference Proceedings. 2016. С. 651-658.
11. Mauzi R. L'idee du bonheur au XVIIIe siècle. Paris: Librairie Armand Colin, 1960, pp. 725.
12. Potkay A. The Passion for Happiness: Samuel Jonson and David Hume. Ithaca: Cornell University Press, 2000, pp. 241.
T. E. Abramzon (Magnitogorsk, Russia) A. V. Petrov (Magnitogorsk, Russia)
RUSSIAN POETRY OF THE FIRST HALF OF THE XIX CENTURY: COMIC NEW
YEAR'S GREETINGS
Abstract. New Year's (aeonic) poems are one of genre and thematic modes of the Russian poetry of the XVIII-XXI centuries which did not receive adequate attention in the science of literary and festive culture. The authors of the article partially meet this lack, having focused on comic poetic New Year's greetings, written by ten poets in the period from the 1790's to the 1840's: I. M. Dolgorukov, N. M. Karamzin, P. A. Vyazemsky, A. E. Izmaylov, N. M. Yazykov, M. Yu. Lermontov, P. P. Yershov, N. A. Nekrasov, I. P. Myatlev, F. I. Tyutchev. Using the methods of historical poetics and comparative studies the problems of studying of the origins of festive and game tradition in poems for the New Year, their genre structure and topics are being solved. The analysis reveals that the considered poems date back to several genetically diverse traditions. The saloon culture of high society, associated primarily with the literature of sentimental-ism, and through it with anacreontics and "light poetry" should be considered as highly sought. The folk festive culture in the remote historical perspective dating back to the Roman calendar, the Saturnalia and folk genres is also important. The third refers to the satire of the age of Enlightenment, to the texts in which the theme of universal folly, deception is developed. The fourth tradition - genres of satirical journalism, in particular the feuilleton is also close to it. The least shown there was the Christian tradition of the New Year feast. The main poetic genres which incorporated a playful and ironical greeting modus were the madrigal, the epigram, a friendly message / letter, to the addressee. Some poems were influenced by a folklore tale genre; a few poetry greetings are of improvisational nature. As a rule, the addressee of these poems is either a group (classmates, "heart friends" - men and women, colleagues, guests at the New Year celebration, "the people"), or a close friend / relative.
Keywords: aeonic (New Year's) poetry, poetry "on the case", sentimentalism, festive game poetics
REFERENCES
1. Abramzon T. E. Poeticheskie mifologii XVIII veka : avtoref. dis. ...d-ra filologich. nauk, Moscow, 2007, 48 p.
2. Petrov A. V. Iz istorii marginal'nykh zhanrov v russkoi poezii XVIII veka (eonicheskie stikhi, epitalama, ballada): ucheb. posobie,. Magnitogorsk : Izd-vo MaGU, 2012, 138 p.
3. Petrov A. V. Novogodnie stikhi M. I. Tsvetaevoi i traditsii russkoi eonicheskoi poezii, «Esli dusha rodilas' krylatoi...» : materialy VII Mezhdunarodnykh Tsvetaevskikh chtenii v Elabuge, Elabuga : ElTIK, 2015, pp.222-238.
4. Petrov A. V. Odin god iz zhizni russkogo dvoryanina: kontsept «Vremya» v stikhakh I. M. Dolgorukova na 1799 god // Khudozhestvennaya kontseptosfera v proizvedeniyakh russkikh pisatelei : mezhdunarodnyi sb. nauch. statei, Magnitogorsk : MaGU, 2012, vol. IV, pp. 15-25.
5. Petrov A. V. Ody «na Novyi god», ili Otkrytie Vremeni. Stanovlenie khudozhestvennogo istorizma v russkoi poezii XVIII veka: monografiya, Magnitogorsk : MaGU, 2005. 272 p.
6. Petrov A. V. «Os'mnadtsatoe stoletie» A. N. Radishcheva: istoricheskie otkrytiya prosvetitel'skogo soznaniya, Filologicheskie nauki [Philological Sciences. Scientific Essays of Higher Education], 2004, No 2, pp. 21-30.
7. Rudakova S. V. Filosofiya schast'ya v lirike E. A. Boratynskogo, Izvestiya Ural'skogo federal'nogo universiteta, Seriya 2: Gumanitarnye nauki [Izvestia. Ural Federal University Journal. Series 2. Humanities and Arts], 2012, vol. 108, no 4, pp. 103-114.
8. Abramzon T. E. Philosophy of Happiness in Eighteenth-century Russia, 2ns International Multidis-ciplinary Scientific Conferences on Social Sciences and Arts SGEM 2015, Conference Proceedings, 2015, pp. 645-652.
9. Abramzon T. E., Rudakova S. V., Zaitseva T. B., Koz'ko N. A., Tulina E. V. The Consistency Of Lyric Artistic Thinking, International Journal of Environmental and Science Education, 2016. vol. 11, no 17. C. 10185-10196.
10. Abramzon T. E., Zaitseva T. B., Kozko N. A., Rudakova S. V. Cultural Mythology In The 18th Century Russia: Definition, Typology, Ways Of Functioning. 3rd International Multidisciplinary Scientific Conference on Social Sciences & Arts SGEM 2016 Conference Proceedings. 2016, pp. 651-658.
11. Mauzi R. L'idee du bonheur au XVIIIe siècle, Paris: Librairie Armand Colin, 1960, pp. 725.
12. Potkay A. The Passion for Happiness: Samuel Jonson and David Hume. Ithaca: Cornell University Press, 2000, pp. 241.
Абрамзон Т. Е., Петров А. В. Шуточные новогодние поздравления в русской поэзии первой половины XIX века // Гуманитарно-педагогические исследования. 2018. Т. 2. № 1. С. 69-80.
Abramzon T. E., Petrov A. V. Russian poetry of the first half of the xix century: comic new year's greetings, Gumanitarno-pedagogicheskie issledovaniya [Humanitarian and pedagogical Research], 2018, vol. 2, no 1, pp. 69-80
Сведения об авторе
Абрамзон Татьяна Евгеньевна - доцент, доктор филологических наук, профессор кафедры языкознания и литературоведения Института гуманитарного образования Магнитогорского государственного технического университета им. Г. И. Носова; Магнитогорск, Россия; [email protected].
Петров Алексей Владимирович - доцент, доктор филологических наук, профессор кафедры языкознания и литературоведения Института гуманитарного образования Магнитогорского государственного технического университета им. Г. И. Носова; Магнитогорск, Россия; [email protected].
Authors:
Tatiana E. Abramzon, Associate Professor, Doctor of Science in Philology, Professor at the Department of Linguistics and Literature, Institute for the Humanities, Nosov Magnitogorsk State Technical University (NMSTU), [email protected]
Alekseij V. Petrov, Associate Professor, Doctor of Science in Philology, Professor at the Department of Linguistics and Literature, Institute for the Humanities, Nosov Magnitogorsk State Technical University (NMSTU), [email protected]
