CC BY
76
Кирилл Маслинский
Школьная дисциплина сквозь призму фольклора
Кирилл Александрович Маслинский
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Санкт-Петербург [email protected]
Говоря о прагматике фольклорных текстов на школьную тему, многие исследователи указывают, что эти тексты обслуживают потребности неформальной культуры школьников [Белоусов 1998]. В некоторых антропологических и социологических работах фольклор школьников решительно помещают в арсенал средств противостояния официальной школьной власти [^Ы^, Nayak 1997; Щепанская 2003]. Тем не менее, поскольку тема противостояния в школе оказывается периферийной для фольклористических работ, а фольклорный материал — для антропологических и социологических, представленное в фольклоре сюжетное оформление этого противостояния описано либо очень общими, либо отрывочными чертами.
Я хотел бы рассмотреть подробнее, на какие именно аспекты школьной повседневности реагирует фольклорная культура школьников. Ограничивая контекст исследования проблемой внутришкольного противостояния, я буду анализировать только одну категорию школьной повседневности — дисциплину, которая воплощает власть педагогов над школьниками и должна служить одной из непременных мишеней фольклорного осмысления и пародирования. Мне хотелось бы выявить категории, значимые для фольклорного взгляда на школьную дисциплину.
В фольклоре школьников и в некоторых жанрах взрослого современного (городского) фольклора, прежде всего в анекдоте, обнаруживается довольно разнообразный набор персонажей, сюжетов и реалий, соотносимых с институтом общеобразовательной школы и отсылающих к опыту обучения в ней. В рамках фольклористических исследований описывались некоторые школьные персонажи (Вовочка) [Белоусов 1996], отдельные сюжеты [Ильченко, Панченко 2012], предлагались текстопорождающие модели, задействующие школьный материал [Архипова, Козьмин 2004], а также высказывались общие соображения о механизмах снижения и травестирования школьных образов в фольклоре [Лурье М.Л. 1998; Белоусов и др. 2005].
Жанровые границы — традиционно наиболее труднопреодолимые ограничители предмета исследования в фольклористике. Возможно, поэтому корпус школьных сюжетов в целом не становился предметом отдельного исследования. Кроссжанро-вый взгляд на школьные сюжеты как на единый корпус требует перехода от анализа в терминах жанрово обусловленных единиц (будь то конкретные сюжеты, персонажи, клише и т.п.) к стоящим за ним схемам ситуаций школьной повседневности. Такой уровень анализа открывает возможность для дифференциального исследования, описывающего, с одной стороны, жанровую дистрибуцию школьных ситуаций, а с другой — различия в реализации одной и той же ситуативной схемы в разных жанрах.
В рамках данного исследования меня интересуют ситуации, в которых реализуются повседневные практики, составляющие школьную дисциплину. Дисциплина может рассматриваться как основой режим реализации власти в школе [Фуко 1999], поэтому очень многие практики и повседневные микровзаимодействия могут быть интерпретированы как дисциплинарные. Чтобы конкретизировать материал и не слишком отдаляться от эмной категории дисциплина, используемой в школьном сообществе, я ограничусь анализом двух типов ситуаций, для которых очевидна дисциплинарная составляющая: проступки школьников и дисциплинарные меры (наказания), применяемые педагогами.
Материал исследования
Материалом данной работы послужили тексты двух жанров: так называемая школьная хроника, относящаяся к детскому фольклору и бытовавшая в школе, и анекдоты на школьные темы, необязательно бытующие в школьной среде, но активно эксплуатирующие модели школьных повседневных ситуаций.
В качестве сравнительного материала, позволяющего оценить, существуют ли такие аспекты дисциплинарных практик, изображения которых фольклорные тексты систематически избегают, я привлекаю официальные школьные тексты, посвященные регулированию поведения школьников: правила поведения в школе и список применяемых дисциплинарных мер.
Хронологические рамки исследования не являются жесткими: опираясь на высокую стабильность школьной повседневности и имеющиеся фрагментарные сведения о бытовании названных жанров и отдельных текстов, можно утверждать, что данный материал характеризует школу второй половины XX в., т.е. прежде всего школу советского периода.
Школьная хроника. Отдельные черты школьной повседневности просматриваются в самых разных жанрах детского фольклора, включая садистский стишок и пародийную поэзию школьников. Однако наиболее заметное место школьная повседневность занимает в относительно редком жанре, за которым в исследовательской традиции закрепилось название «школьная хроника». Школьная хроника представляет собой разновидность письменного фольклорного жанра, организованного по принципу пародийного словаря, в котором реалиям школьной жизни даются определения в виде клише, заимствованных из прецедентных культурных текстов (часто из фильмов, произведений школьной программы). Например: прогульщик — не хочу учиться, а хочу жениться; ученик за дверью — запорожец на Дунае и т.п. По данным, приведенным А.С. Архиповой и А.В. Козьминым, наиболее ранние упоминания о школьной хронике относятся к середине 1950-х гг., период ее активного бытования в школьной среде приходится на 1980-е, а первые фольклористические записи сделаны в начале 1990-х [Архипова, Козьмин 2004]. Для данного исследования единицей анализа является отдельное определение школьной реалии. Использованный в работе корпус определений составлен по материалам двух крупных публикаций [Новицкая 1994; Лурье В.Ф. 1998] и включает 618 определений. Круг охваченных в корпусе школьных реалий включает персонажей (учитель, директор, ученик..), локусы (туалет, столовая, раздевалка, кабинет труда..), статусы (двоечник, отличник, второгодник, активист..), время и календарь (урок, перемена, каникулы, выпускной..), оценки и материальные объекты, их содержащие (двойка, пятерка, журнал, дневник..), проступки и наказания (прогул, подсказка, списывание. ), учебные предметы и их преподавателей.
Анекдоты о школе. В русской традиции XX в. известен ряд анекдотических циклов, тесно ассоциированных со школьной
тематикой, например анекдоты о Вовочке (часто, хотя и необязательно в школьном антураже), анекдоты о грузинской школе и др. Неправомерно объединять такие циклы в единый разряд школьных анекдотов, поскольку они очень разнятся по происхождению, прагматике и бытованию. Однако для задач данной работы имеет смысл включить в рассмотрение все анекдоты, отсылающие к школьным образам, трактуя их как сформированную ad hoc тематическую выборку. Для построения выборки анекдотов использовался поиск по сайту «Анекдоты из России» <anekdot.ru>1. Список ключевых слов для поиска анекдотов на школьную тему был составлен на основании описанного выше корпуса определений школьной хроники. В список вошли все существительные и глаголы из левых частей определений (названия школьных реалий — учитель, урок, списать), за исключением частотных слов, использование которых сильно засорило бы выборку текстами, не относящимися к школе, например доска, звонок. По результатам поиска после исключения текстов посторонней тематики2 была сформирована коллекция из 1328 анекдотов о школе, опубликованных на сайте с 1995 по 2013 г. Начало этого периода совпадает со временем основных фольклористических записей, по которым нам сегодня известен позднесоветский и постсоветский школьный фольклор, в том числе и школьная хроника. В целом данную коллекцию анекдотов можно считать характеризующей примерно тот же нестрого очерченный диапазон — вторую половину XX в., что и корпусы текстов всех прочих жанров, используемые в данной работе. В пользу этого говорят общая консервативность и вневременность поэтики и топики текстов, малое количество отсылок к постсоветским событиям и реалиям, а также присутствие ряда сюжетов, в отношении которых имеются свидетельства бытования, относящиеся к 1950-1970-м гг.3
В коллекцию попали тексты, в которых школьные ситуации привлекаются в очень разных целях: реализация этнических, языковых и социальных стереотипов (грузинская, еврей-
В пользу выбора этого сайта в качестве источника по бытованию современного анекдота в Интернете можно привести ряд аргументов: тексты присылают читатели, сайт существует с 1995 г., был достаточно популярен, особенно в 1990-е — начале 2000-х, на нем нет ограничений на публикацию вариантов уже опубликованных анекдотов, возможен поиск по ключевым словам по всему архиву сайта. Об использовании «anekdot.ru» в фольклористическом исследовании см.: [Алексе-евский 2010].
Поскольку поисковый интерфейс на сайте «anekdot.ru» всегда выполняет стемминг запросов (усечение слов до основы), а также в силу омонимии в результаты поиска попадают тексты другой тематики.
В частности, ряд сюжетов о еврейской / одесской школе, а также некоторые сюжеты, известные в более поздних записях в цикле анекдотов о Вовочке, зафиксированы в рукописной тетради анекдотов, ведшейся ленинградским инженером с 1949 по 1990 г. Анекдоты в тетради датированы годом, когда автор их услышал. Я благодарен Михаилу Лазаревичу Лурье за возможность воспользоваться этим источником.
ская / одесская, чукотская школа, школа новых русских), осмеяние известных персон (школьные годы политических деятелей, футболистов...), ирония в отношении профессии учителя (особенно по поводу зарплаты) и постсоветских образовательных реформ, взросление и сексуальность школьников, наконец, взаимоотношения учителей, учеников и родителей. Наиболее релевантными для задач исследования стоит считать тексты, в центре сюжета которых находятся урок и воспитательный процесс в школе и семье. Нарушителями порядка во всех анекдотах оказались исключительно мальчики.
Правила поведения для школьников. Составление и распространение в школах правил поведения для учащихся восходит к дореволюционной традиции. В 1943 г. были введены общесоюзные «Правила для учащихся», вобравшие в себя самые общие дисциплинарные установки по отношению к советским школьникам. В то же время регулирование деталей школьной повседневности по-прежнему считалось прерогативой конкретных школ. С начала 1950-х гг. в педагогической литературе появляются упоминания «единых требований к учащимся»1, которые представляют собой списки процедурных предписаний и запретов, призванные конкретизировать общие положения «Правил для учащихся».
В работе использованы тексты единых требований и правил поведения в школе, издававшиеся от имени конкретных школ (иногда районных отделов образования) в виде брошюр для раздачи школьникам. Корпус составили 16 брошюр, изданных в разных регионах СССР с 1937 по 1984 г.2 По публиковавшимся образцам и типовым спискам можно проследить, что сферы повседневности, регулировавшиеся едиными требованиями, оставались довольно стабильными. Например, типовой список, напечатанный в 1959 г., содержит следующие разделы: До начала уроков. На уроке. В мастерской и на производстве. На переменах и при уходе из школы. На собраниях, вечерах, пионерских сборах. Дома. К состоянию учебников, тетрадей, дневников, рабочего места. К внешнему виду и костюму. К речи учащегося. На улице и в общественных местах [Болдырев 1959: 54—58]. Тем не менее в отобранных для исследования брошюрах наблюдается определенная вариативность как в наборе правил, так и в деталях школьной повседневности, подлежавших регламентации. Приведем несколько примеров для иллюстрации того микроуровня поведения, который регулируется правилами: За партой сиди прямо, не разваливайся и не оборачивайся,
«Единые» в данном случае означает «единые для педагогического коллектива школы». Эти брошюры хранятся в коллекции Российской национальной библиотеки в фонде групповой обработки. При цитировании приводится год и место издания брошюры.
запрещается держать руки в карманах, подпирать голову руками (1980, Бауск); При встрече со взрослыми повернуться к ним лицом, уступить дорогу, приветствовать их (1956, Б.м.); По лестнице ходить только с правой стороны, не держаться за перила (1957, Хмельницкий). В целом единые требования стремятся охватить мельчайшие аспекты школьной повседневности, моделируя идеальную механику учебного процесса, которую некоторые исследователи называют «школьной хореографией» [Eggermont 2001]. Благодаря такой детализации в формулировках единых требований оказываются зафиксированы ситуации, в которых учителя склонны совершать регулирующие дисциплинарные действия. Единицами анализа в работе являются поведенческие запреты и предписания, содержащиеся в правилах.
Шкала наказаний. Вопрос о применении наказаний в школе обсуждался в советской педагогике начиная с декларативной отмены любых наказаний в 1918 г., последовавшей за этим дискуссии и восстановления школьных наказаний в правах с начала 1930-х гг. [Гордин 1971: 27—35]. Списки официально признаваемых дисциплинарных мер советской школы можно обнаружить в двух типах источников: уставных документах школы и министерских циркулярах, — а также в педагогической литературе. Например, в приказе министра просвещения «Об укреплении дисциплины в школе» 1951 г. приведен следующий перечень мер наказания: Наказания: порицание со стороны учителя, классного руководителя, заведующего учебной частью, директора (заведующего) школы; приказание учителя встать около парты, выговор перед классом, удаление из класса с урока; оставление после уроков для выполнения несделанного домашнего или классного задания; вызов для внушения на педагогический совет; выговор, объявленный приказом директора по школе; снижение отметки за поведение; перевод из класса в другой, параллельный класс, в другую школу; исключение из школы [Дей-неко 1954: 181]. В педагогических руководствах этого и более позднего периода обнаруживается тот же набор дисциплинарных мер, обычно дополняемый признанием допустимости ситуативных наказаний по принципу «естественных последствий»: сломал — почини, насорил — убери и т.п. [Болдырев 1974: 178—182]. Во всех источниках меры наказания приводятся в определенном порядке, отражающем иерархию наказаний по силе дисциплинарного воздействия.
Жанровая дистрибуция дисциплинарных ситуаций
Для целей дифференциального анализа, поставленных в работе, необходима единая номенклатура дисциплинарных ситуаций, позволяющая проводить сопоставления разножанровых
текстов. При выделении дисциплинарных ситуаций и выборе названий я старался максимально следовать терминологии, использующейся в текстах, однако в силу жанровых различий это не всегда удавалось. Во всех случаях, когда для обозначения ситуации выбрано обобщенное исследовательское название, даны комментарии относительно конкретных сюжетных ходов, реализующих данную ситуацию в разных жанрах.
Проступки
В качестве проступков естественнее всего рассматривать нарушение прямых запретов и предписаний, присутствующих в «Правилах для учащихся» 1943 г. Например, 2. Прилежно учиться, аккуратно посещать уроки, не опаздывать к началу занятий в школе. <...> 14. Не употреблять бранных и грубых выражений, не курить. Не играть в игры на деньги и вещи [Дейнеко 1954: 174]. Упоминания проступков школьников можно проследить в трех жанрах: школьной хронике, анекдотах и правилах. Поскольку советские педагоги отрицали существование в советской школе дореволюционной «шкалы наказаний», т.е. формального соответствия между тяжестью проступка и видом наказания [Гордин 1971: 14], даже в педагогической литературе при перечислении дисциплинарных мер практически отсутствуют примеры конкретных проступков. Общая картина дистрибуции основных проступков по жанрам приведена в таблице 1.
Таблица 1
Дистрибуция основных проступков в фольклорных и официальных жанрах
Школьная хроника Анекдот Правила
опоздание на урок + + +
невнимание на уроке + + +
невыученный урок + + +
подсказка + + +
списывание + + +
курение + + +
обсценная лексика + +
скабрезные рисунки +
прогул + +
коллективный прогул +
срыв урока + ±
Проступки, упоминающиеся во всех трех жанрах, можно считать прототипическими школьными нарушениями: опоздание на урок, невнимание на уроке, невыученный урок, подсказка, списывание, курение. Примечательно, что все эти проступки, кроме курения, соотнесены с наиболее прототипическим школьным контекстом — уроком. Однако за метками узнаваемых ситуаций скрываются существенные различия в деталях, актуализирующихся в каждом жанре.
Опоздание в школьной хронике сводится к одному из трех значимых компонентов: просьба (Опоздавший на урок — 713-й просит посадки), оправдание (Оправдание за опоздание — старая-старая сказка) и момент выбора для ученика — входить ли в класс и как оправдываться (Опоздание на урок — размышления у парадного подъезда). В анекдотах просьба и оправдание опоздавшего развернуты в обмене репликами между учеником и учителем, содержание реплики ученика (реже — учителя) и составляет пуанту анекдота. Учительница в классе: — Вовочка, ты опоздал! Вот Машенька говорит, что вышла одновременно с тобою, но она уже в классе! — Естественно, — отвечает Вовочка, — ей только юбку одернуть, а мне кальсоны натягивать, ширинку застегивать... Клише лучше поздно, чем никогда обнаруживается в функции оправдания и в школьной хронике, и в анекдоте. Правила, запрещая опаздывать, не упоминают взаимодействие учителя и опоздавшего, но предписывают взаимодействие с завучем или директором, которые должны дать разрешение войти в класс. Этот момент отсутствует в фольклорных текстах.
«Пассивные» формы сопротивления учебному процессу — невнимание и невыполнение домашних заданий, предупреждаемые и порицаемые многочисленными правилами, в фольклоре появляются эпизодически. В частности, в школьной хронике невнимание актуализируется только в свернутом сюжете сна на уроке: Девочки — спящие красавицы, — а в анекдоте — в сюжетных ситуациях, центром которых является учительское замечание невнимательному ученику: В девятом классе идет урок биологии. Учительница объясняет строение обезьяны. Вовочка балуется и не слушает. Она его успокаивает и говорит: — Вовочка, смотри внимательно на меня, а то ты не будешь иметь никакого представления об обезьяне.
Гораздо более разнообразны фольклорные репрезентации «активных» форм нарушений учебного порядка: подсказки и списывания. Во всех вариантах правил присутствует запрет подсказывать, списывание прямо упоминается только в одном случае (1941, Молотов). В текстах школьной хроники обе ситуации актуализируют значения кооперации (Дающий списывать —
талант; Подсказывает — свой человек; Знает, но не подсказывает — собака на сене) и риска (Подсказка при директоре — подвиг разведчика; Двойка за подсказку — горе от ума). В ситуации списывания также тематизируются процесс списывания (необходимость подглядывать, скорость: Косо смотрит — подглядывает в шпаргалку; Списывание — дай, Бог, скорости!) и шпаргалка как инструмент (Ученик со шпорой — человек с ружьем). Для анекдота сюжетообразующее ядро в ситуации подсказки — способ подсказки, в нескольких вариантах включающий демонстрацию гениталий. Урок пения в школе. Учительница вызвала Вовочку: — Каких ты знаешь композиторов? А Вовочка не учил. Стоит и смотрит на соседа по парте. Тот взял книгу, стукнул по парте. — Бах, — сказал Вовочка. — Правильно. Кто еще?Друг вырвал из тетради листок. — Лист. — Хорошо, еще. — Членников. — Не Членников, а Хренников. А ты, Петров, убери подсказку. Списывание, в отличие от подсказки, в анекдотах не столько процесс, сколько результат: центром сюжетной ситуации становится реакция учителя на одинаковые работы. В рассмотренной коллекции есть шутки о будущем списывавших учеников, маргинальные с точки зрения жанровых признаков анекдота.
Курение дает пример резкого расхождения интерпретаций ситуации в разных жанрах. Для школьной хроники с курением ассоциирован только один локус — туалет мальчиков (Туалет мальчиков — Москва, спаленная пожаром; Туалет мальчиков — Николай, давай покурим!). В коллекции анекдотов курение появляется в двух текстах, начинающихся с вопроса учителя ученику о курении (дети заставили курить в классе директора школы; оправдание курящего пятиклассника со ссылкой на президента Валенсе). Малочисленность вариантов говорит в пользу их случайности и периферийного положения курения в корпусе сюжетов школьных проступков.
Обращаясь к собственно к жанровой дистрибуции проступков, следует отметить те из них, которые присутствуют только в одном из названных жанров. В таблице 1 не отражены все проступки школьников, которые можно реконструировать по текстам правил, т.к. это сделало бы список необъятным. Склонность составителей правил фиксировать мельчайшие детали школьной рутины (на какой номер вешать одежду в гардеробе, как именно подписывать мешок со сменной обувью, с какой стороны ходить по коридору и лестнице и т.п.) показывает, насколько плотно повседневный школьный цикл покрыт точками возможного приложения дисциплинарных сил, и в то же время демонстрирует размытые границы категории «проступок» в силу произвольности требований к поведению школьника. Школьная хроника тоже фиксирует зоны школьного
режима, к которым относятся названные выше правила (приход в школу и уход из нее, перемена, столовая), однако не вычленяет в них дисциплинарные нарушения, а приписывает общее значение хаоса (битва, шум, столпотворение: В раздевалке — штурм Зимнего; Школа в перемену — сумасшедший дом; Буфет — центр нападения). В анекдоте, напротив, такая точка дисциплинарной напряженности может реализоваться в сюжете стычки ученика с учителем по поводу нарушения правил: Вовочка несется после урока по коридору и чуть не сшибает с ног директора школы. Тот возмущенно хватает его за плечо и говорит: — А сейчас вернись и пройди спокойно! И поздоровайся со мной, как твой отец здоровается с знакомыми!Вовочка отходит на несколько шагов, вразвалку — руки в карманы — подходит к директору, хлопает его по спине так, что у того чуть очки не соскочили, и орет во все горло: — Ну, здорово, старый х#%! Сто лет тебя не видал, е$#%ть твой лысый череп!! Еще не сдох, %п#$%а моржовая!!!
Сюжеты анекдотов также открыты для насыщения дисциплинарными сценами, не свойственными ни правилам, ни школьной хронике. Причем и здесь граница проступка размывается: в одной и той же коммуникативной рамке урока комический сюжет может разворачиваться вокруг очевидных проделок (скабрезные рисунки на доске) или обсценной лексики в ответах на вполне невинные вопросы учителя (назовите слово на букву П), но основу сюжета могут составлять просмотр эротического журнала, реплики с эротическим подтекстом или даже безобидный иронический комментарий к объяснению учителя. — Сегодня, дети, мы будем писать сочинение о нашем светлом будущем. С задней парты: — А базар фильтровать? Мне представляется, что материал анекдотов не дает оснований в данном случае проводить жесткую демаркационную линию между проступком и шуткой.
Порождающей моделью для подобных сюжетных схем служит ситуация, в которой учитель передает коммуникативную инициативу ученику (задавая вопрос, делая замечание и т.п.) или вовлекает в разбирательство третью сторону (родителей, директора) и тем самым теряет контроль над ситуацией. Учитель: Вовочка, ну сколько можно болтать? Выйди вместо меня и продолжи! Вовочка выходит к доске: — ВСЕМ СПАСИБО, УРОК ОКОНЧЕН!1 Впрочем, по этой же модели может строиться и текст, в котором коммуникативную инициативу теряет ученик, совершая дисциплинарную провокацию: Учительница заходит в класс, а на доске нарисован огромный член. Она хватает
1 Данный пример заимствован с сайта «Шуток.нет» <http://www.shytok.net/anekdots/anekdoty-pro-vovochku.html>.
Вовочку, выволакивает его в коридор и срывающимся голосом орет: — Отца в школу, немедленно! Слышишь! Сейчас же!Вовочка испуганно: — Извините, пожалуйста, простите. Мне сказали, что это вас возбуждает. Училка: — Тебе все правильно сказали. Быстрее отца в школу!1
В таблице 1 приведены три категории проступков, характерных только для школьной хроники: прогул, коллективный прогул, срыв урока. Отсутствие прогулов в школьных анекдотах легко объяснить тем, что жанровая природа конфликта в анекдоте требует непосредственного контакта персонажей, поэтому действие чаще всего происходит в стенах школы. Более интересный случай представляет категория «срыв урока». В коллекции анекдотов этот термин упоминается единожды, но составляет при этом не содержание конфликта, а свернутую экспозицию к нему: Вовочка сорвал урок молодой учительницы. — Завтра в школу пусть придут твои родители!— После уроков, Вера Ивановна, зайдите в кабинет директора, папа тоже хотел с вами поближе познакомиться. В школьной хронике срыв урока репрезентируется как спланированная деятельность (Срывурока — операция «Ы»), а ученики, сорвавшие урок, наделяются своеобразным статусом (Сорвавшие урок — неуловимые мстители). План действий и результирующий статус служат индикаторами того, что «срыв урока» — событие, которое в школьном сообществе конструируется коллективно. Иначе говоря, чтобы конкретный конфликт был квалифицирован как срыв урока, он должен быть назван таковым в школьном сообществе (как ученическом, так и учительском). Анекдот, в котором изображается конкретный конфликт, не может отразить этот интерпретативный план дисциплинарной ситуации иначе как в свернутой форме.
Дисциплинарные меры (наказания)
Понятие дисциплинарные меры охватывает любые действия облеченных школьной властью субъектов (педагогов, дежурных, санитаров и т.п.), направленные на регулирование поведения школьников. Такое понимание позволяет рассматривать дисциплинарные меры как самостоятельный феномен, в отличие от понятия наказание, ставящего дисциплинарное действие в зависимость от проступка. Шкала наказаний, предлагаемая школьными документами и педагогической литературой, весьма стабильна на протяжении рассматриваемого периода, и большинство представленных там дисциплинарных форм находит параллели и в фольклорных текстах. В школьных
1 Сайт «Шуток.нет» <http://www.shytok.net/anekdots/anekdoty-provovochku.html>.
правилах поведения дисциплинарные меры упоминаются эпизодически. Сравнительный анализ показывает неполное пересечение дисциплинарных мер в фольклоре и в официальном списке наказаний и значительную разницу в репрезентации одних и тех же наказаний в разных жанрах. Общая картина жанровой дистрибуции дисциплинарных мер представлена в таблице 2.
Таблица 2
Дистрибуция основных дисциплинарных мер в фольклорных и официальных жанрах
Школьная хроника Анекдот Правила Шкала
поставить стоять (у парты, в угол) + + + +
удалить из класса + + + +
оставить после уроков + + + +
замечание на уроке + + +
замечание в дневнике + + +
исключение из школы + + +
вызов для внушения на педсовет + ± +
выговор в приказе директора +
снижение оценки по поведению +
перевод в другой класс / другую школу +
проверка дневника родителями ± + +
вызвать родителей + +
родительское собрание + +
наказания дома + +
разговор с директором + +
стучать по голове (указкой) + +
наказание класса +
Как оказалось, очень немногие дисциплинарные меры прослеживаются сразу во всех четырех жанрах. Наиболее частотная из них в фольклоре — удаление из класса. Как и в случае с проступками, разные жанры вскрывают разные измерения этой ситуации. Так, для школьной хроники единственным аспектом удаления из класса является результат, выражающийся в первую очередь в смене пространственной локализации и отрыве
ученика от своей группы (Выгнали за дверь — пал смертью храбрых; Ученик за дверью — по ту сторону фронта). Весь предшествующий этому дисциплинарный процесс остается за рамками изображения.
Анекдот демонстрирует практически полную дополнительную дистрибуцию со школьной хроникой в изображении этой ситуации. Здесь удаление из класса — это прежде всего перфор-мативная реплика учителя и часто — последующая реплика ученика, который оставляет за собой последнее слово, даже покидая класс. Урок литературы... Учительница: — Дети, давайте играть в такую игру, вы будете загадывать фамилии писателей, а я их отгадывать. Петенька: — Такой писатель, на Т начинается, на Й кончается. Учительница: — Это Толстой. Мне нравится ход твоих мыслей. Машенька: — Такой поэт, на П начинается, на Н кончается. Учительница: — Это Пушкин. Мне нравится ход твоих мыслей. Вовочка: — На Х начинается, на Й кончается, в середине У. Учительница: — Вовочка!Выйди вон!Вовочка (уходя): — Вообще-то это Хемингуэй, но мне нравится ход ваших мыслей. То, что ученическая реакция на указание покинуть класс является обязательным эпизодом этой дисциплинарной ситуации, подтверждается и правилами, которые иногда предвосхищают пререкания ученика: Если тебя удаляют из класса, без пререканий оставь его и отправляйся к директору или лицу, его замещающему, сообщить о том, что наказан (1962, Ленинград). Впрочем, с точки зрения правил центральным эпизодом является направление удаленного ученика к директору: особо оговаривается запрет удаленному ученику находиться в коридоре, иногда предписывается направляться к директору в сопровождении старосты класса. В анекдотах эпизод встречи с директором в коридоре также может быть задействован в сюжете. — Вовочка, придумай предложение с глаголом «иметь». — Верку Перепёлкину может иметь любой мужчина. — Вот наглец! Вон из класса! На перемене учительница выходит в коридор и замечает, что Вовочка уплетает плитку шоколада. — Кто дал тебе шоколад? — Директор школы. Он спросил, за что меня выгнали с урока, и записал адрес Перепёлкиной.
Сходным образом между школьной хроникой и анекдотом распределены эпизоды реже упоминаемой в фольклоре ситуации поставить в угол. В школьной хронике актуализируется состояние ученика, находящегося в изоляции: Ученик в углу — вдали от Родины. В анекдоте — это один из способов дисциплинарной реакции учителя, обычно в ответ на реплику ученика: Во время урока Марья Ивановна проходила мимо Вовочки. Он уронил ручку, наклонился: — А у МарьИванны трусики красные! — Вовочка! Завтра в школу приведешь папу! — Я лучше из класса выйду. На следующий день опять Вовочка ручку уронил:
— А у МарьИванны сегодня трусики синие! — Вовочка! Папу в школу! — Я лучше в угол стану! На третий день: — А у МарьИванны сегодня вообще нет трусиков! — Вовочка! А ну быстро к директору! — Неет! Вот теперь я приведу папу! В правилах и шкале наказаний упоминается приказание встать у парты, не отмеченное в фольклорных текстах, или приказание стоять на уроке, которое никогда не обозначается как приказание стоять в углу, но по описанию очень близко к этому: Если в виде наказания учитель приказал тебе стоять, молча выйди из-за парты и встань у двери лицом к доске. Ни в какие разговоры по поводу наказания на уроке не вступай (1960, Вологда).
Показательна разница между правилами, анекдотом и школьной хроникой в трактовке ученика, оставленного после уроков. Если с точки зрения правил важна прежде всего цель этого наказания — выполнение несделанного задания, то оба фольклорных жанра на этом примере демонстрируют наиболее характерные механизмы снижения ситуации. В школьной хронике ситуация лишена событийного содержания и сводится к продлению учебного времени, всегда оцениваемого отрицательно как несвободное состояние: Ученик, оставленный после уроков, — напрасно, старушка, ждешь сына домой. В анекдоте актуализируется пребывание один на один с учительницей, что открывает возможность для эротических интерпретаций: Вовочка очень обиделся, когда после дополнительных занятий один на один учительница ему сказала: — К сожалению, опять неудовлетворительно. В следующий раз придешь с отцом!
Ряд официально признанных в шкале наказаний дисциплинарных мер отсутствует в правилах поведения школьников — это замечания, сделанные устно на уроке или записанные в дневник, вызов на педсовет и исключение из школы. Видимо, основная причина в том, что жанровая прагматика правил поведения предполагает попытку интериоризовать дисциплинарный контроль в сознании ученика там, где нет возможности эффективно осуществлять его извне. Во всех названных ситуациях присутствует непосредственный контроль педагога, поэтому для правил все эти меры оказываются неактуальны.
Отдельного внимания заслуживает замечание на уроке — самая распространенная дисциплинарная мера в школе. В педагогических рекомендациях обычно оговаривается форма (тон) замечания: Рекомендуется делать замечание в тактичной, но официальной форме [Болдырев 1974: 178]. В школьной хронике замечание как таковое не упоминается, но присутствует гнев / крик учителя. Таким образом, школьная хроника прямо, а педагогическая литература косвенно фиксируют один и тот же стереотип учительского речевого поведения.
Некоторые формы наказания не находят параллелей в рассмотренных фольклорных текстах. К ним относятся выговор в приказе директора, снижение отметки по поведению, перевод в другой класс / другую школу. Все эти меры занимают высокие позиции в шкале наказаний (по степени серьезности) и в то же время выпадают из поля зрения школьной хроники и анекдота. Причина этого, возможно, в том, что соответствующие дисциплинарные меры недостаточно повседневны, слишком выбиваются из жизни школьного сообщества. Тексты школьной хроники и анекдотов, направленные на снижение и осмеяние школьной рутины, тем не менее предполагают прочную связь с ней и в этом парадоксальном смысле — лояльность к школьной системе ценностей.
Некоторые из брошюр единых требований также содержат описания дисциплинарных мер, отсутствующих во всех прочих жанрах. Чаще всего это касается сферы полномочий дежурных: Пришедшие [в школу] после указанного времени должны предъявить свои дневники дежурному. Дежурный у двери ставит в дневник штамп «Опоздал» (1960, Свердловск); Раз в неделю дежурный класс остается после уроков для разбора проступков, допущенных учащимися во время перемен. Дежурному классу предоставлено право приглашать на разбор проступков учеников, нарушивших установленный порядок в школе (1972, Воронеж). Подобные свидетельства подтверждают вариативность в наборе дисциплинарных мер советской школы, не ограниченную ситуативными формами наказаний по принципу «естественных последствий», рекомендуемых в педагогических руководствах.
Оба фольклорных жанра расширяют список дисциплинарных мер наказаниями, отсутствующими в официальной шкале. К ним прежде всего относится группа дисциплинарных ситуаций с участием родителей: вызов родителей в школу, родительское собрание и наказание ученика родителями за школьные провинности. С точки зрения официальной педагогики эти формы работы школы с семьей не признаются наказаниями, однако в фольклоре они изоморфны прочим дисциплинарным мерам. Вызов родителей в анекдоте стоит в одном ряду с удалением из класса и направлением к директору и в ряде сюжетов взаимозаменим с этими мерами. Отец двоечника после родительского собрания в школьной хронике описывается тем же клише, что и разгневанный учитель: Фантомас разбушевался. Таким образом, семейный воспитательный процесс в школьной хронике репрезентируется как часть школьной дисциплинарной системы. В анекдотах привлечение фигуры родителя (чаще всего отца) к дисциплинарным конфликтам позволяет эксплуатировать три основных темы: сексуальных отношений
с учительницей, власти (высокий статус родителей) и неблагополучной семьи. Вовочка получил двойку. Папу вызывают в школу. Ваш сын получил двойку!Ну, если еще раз повторится, то я его убью на%#%. Через неделю Вовочка снова получил два, после этого неделю не появлялся в школе. Папу вызывают в школу. Где ваш сын???А я его убил на%#%!!!
Другой тип не упомянутых в шкале дисциплинарных мер — формы наказаний, запрещаемые и отрицаемые советской педагогикой. В школьной хронике обнаруживаются не признаваемые советской школой физические (Указка — дубинка ХХ века) и коллективные наказания (Провинившийся класс — деревья умирают стоя). Даже такая узнаваемая форма, как дисциплинарный разговор ученика с директором, представленная и в школьной хронике, и в анекдотах, отсутствует в официальной номенклатуре наказаний.
Школьная хроника дает основание включить в список дисциплинарных мер такую, казалось бы, исключительно учебную форму, как вызов к доске. Основанием для этого служат тождественные с другими дисциплинарными мерами правые части определений, например: У доски — вдали от родины; Ученик в кабинете директора — вдали от родины. За этим тождеством стоит прослеживающийся в текстах школьной хроники изоморфизм учебного и дисциплинарного процессов: тот и другой концептуализируются как инициированное школой неприятное и неизбежное, но в конечном счете временное состояние.
Заключение
В начале статьи был поставлен вопрос о категориях, лежащих в основе репрезентации и интерпретации школьной дисциплины в фольклорных текстах. Контрастивное построение исследования и привлечение в одном ряду с фольклорными официальных текстов — это инструментарий, служащий основной цели: перейти от уровня описания поэтики отдельных жанров к характеристике общих принципов нарративизации школьных дисциплинарных взаимодействий в самых разных текстах, как в стенах школы, так и вне ее, как с точки зрения школьников, так и с точки зрения педагогов. Представляется, что отчасти это удалось. Отчасти — потому что каждая из выявленных моделей описания связана преимущественно с одним из рассмотренных жанров и говорит более о прагматике данного жанра, чем о существующей независимо от него повседневности. Тем не менее можно назвать несколько смысловых категорий, прослеживающихся так или иначе в разных жанрах и претендующих на роль ключевых составляющих понятия школьная дисциплина.
Школьная хроника вскрывает, что дисциплина — это составляющая учебы, неотделимая и неотличимая от нее. Дисциплинарные ситуации здесь ставятся в один ряд с учебными и описываются при помощи одних и тех же приемов. Характерно, что содержание как учебных, так и дисциплинарных процессов полностью снято в интерпретациях школьной хроники. Тем самым школьная хроника выражает максимально обобщенный протест против школьной системы.
Анекдот изображает дисциплинарные эпизоды прежде всего как пространство конфликта учеников с учителями. Значимой категорией для объяснения сюжетной структуры анекдота оказывается риск, связанный с вступлением на почву дисциплинарного конфликта. Примечательно, что рискуют обе стороны, т.к. встречаются сюжеты, где инициатором конфликта оказывается ученик.
Правила поведения для школьников подчеркивают взаимосвязь дисциплины и повседневной школьной рутины. Воплощая попытку контролировать мельчайшие поведенческие реакции школьников, правила размечают в школьной повседневности точки напряженности, каждая из которых может быть развернута в дисциплинарный конфликт.
Организующим принципом шкалы наказаний оказывается иерархия дисциплинарных мер и дисциплинарных агентов (учитель, завуч, директор), выявляющая наличие внутренней структуры в школьной дисциплинарной системе.
Заданная в качестве отправной точки исследования номенклатура типов дисциплинарных ситуаций (проступков и наказаний) позволила прояснить некоторые внутренние отношения в системе стереотипов, из которых складывается общекультурное представление о сопротивлении школьников дисциплинарной власти педагогов. Обнаружилось, что школьная хроника, анекдот на школьную тему, правила поведения и шкала наказаний значительно пересекаются по охвату дисциплинарных ситуаций. С одной стороны, это дало возможность выделить общее для всех рассмотренных жанров прототипическое ядро школьных дисциплинарных ситуаций. Им оказался небольшой набор незначительных проступков и наказаний, связанных прежде всего с ситуацией урока (опоздание, удаление из класса, подсказка, списывание...). С другой стороны, жанровая дистрибуция, т.е. отсутствие тех или иных дисциплинарных ситуаций в некоторых жанрах, позволила увидеть водораздел между официальной репрезентацией дисциплинарных практик в советской школьной педагогике, полуофициальными повседневными практиками, фактически имеющими дисциплинарное значение, и, наконец, не признаваемыми
официально дисциплинарными практиками (физические и коллективные наказания).
При этом анализ в терминах проступков и наказаний вскрыл запас подвижности в определении тех или иных ситуаций как дисциплинарных. Так, материал школьных анекдотов не дает оснований проводить жесткую грань между конфликтом и шуткой в спектре сюжетных ситуаций, а вариативность поведенческих предписаний в разных вариантах правил поведения для школьников свидетельствует о подвижности и произвольности категории проступок. Эти наблюдения позволяют назвать последнюю категорию, принципиальную для описания школьной дисциплины: необходимость в интерпретации, поскольку дисциплинарной делает ситуацию прежде всего ее отнесение учениками и учителями к одному из типов дисциплинарных событий (срыв урока, опоздание, грубость и т.п.). Возможно, именно момент такой интерпретации и является основной движущей силой всех дисциплинарных событий в школе, но это предположение требует проверки на более широком сравнительном и полевом материале.
Библиография
Алексеевский М.Д. Анекдоты от Зюганова: фольклор в современной политической борьбе // Антропологический форум. 2010. № 12 Online. С. 1-36.
АрхиповаА.С., КозьминА.В. Словарь как анекдот: исторические корни и морфология «школьной хроники» // Лотмановский сборник. М.: ОГИ, 2004. Т. 3. С. 598-628.
БелоусовА.Ф. «Вовочка» // Антимир русской культуры. Язык, фольклор, литература: Сб. статей. М.: Ладомир, 1996. С. 165-186.
Белоусов А.Ф. От составителя // Русский школьный фольклор: от «вызываний» Пиковой дамы до семейных рассказов. М.: Ладомир, 1998. С. 5-14.
Белоусов А.Ф., Головин В.В., Кулешов Е.В., Лурье М.Л. Детский фольклор: итоги и перспективы изучения // Первый Всероссийский конгресс фольклористов: Сб. докл. М.: ГРЦРФ, 2005. Т. 1. С. 215-242.
Болдырев И.Л. Организация и воспитание школьного ученического коллектива. М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1959.
Болдырев Н.И. Методика воспитательной работы в школе. М.: Просвещение, 1974.
Гордин Л.Ю. Поощрения и наказания в воспитании детей. М.: Педагогика, 1971.
Дейнеко М.М. Справочник директора школы: Сб. постановлений, приказов, инструкций и др. руководящих материалов о школе. М.: Учпедгиз, 1954.
Ильченко А.С., Панченко А.А. «Куда вы, шлюхи?»: герои современных анекдотов и миграция фольклорных сюжетов // Антропологический форум. 2012. № 16. С. 333-348.
Лурье В.Ф. Школьная хроника // Русский школьный фольклор: от «вызываний» Пиковой дамы до семейных рассказов. М.: Ладо-мир, 1998. С. 399-429.
Лурье М.Л. Пародийная поэзия школьников // Русский школьный фольклор: от «вызываний» Пиковой дамы до семейных рассказов. М.: Ладомир, 1998. С. 430-517.
Новицкая М.Е. Хроника школьной жизни // Живая старина. 1994. № 2. С. 64.
Фуко М. Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999.
Щепанская Т.Б. Антропология профессий // Журнал социологии и социальной антропологии. 2003. Т. 6. № 1. С. 139-161.
Eggermont B. The Choreography of Schooling as Site of Struggle: Belgian Primary Schools, 1880-1940 // History of Education. 2001. Vol. 30. No. 2. P. 129-140.
Kehily M.J., NayakA. "Lads and Laughter": Humour and the Production of Heterosexual Hierarchies // Gender and Education. 1997. Vol. 9. No. 1. P. 69-88.
